Виталий Науменко

С чем же сравнить тебя, выщербленная пластинка? СТихотворения

***


С чем же сравнить тебя, выщербленная пластинка?


Пепел, ложащийся к праху сгоревших сосен?


Веки-то приоткрой: это весна ли, осень,


Жизни моей слабая паутинка


Прямо перед глазами.


 


Я твою руку помню,


Все эти пропасти, музыка не смолкает.


Ветер хрипит, что ему, он-то знает:


Кот да бесшумно да молоко лакает.


 


Больно и страшно, страшно


Позже, намного позже. Это


Август, ну то есть лето, спето, конец куплета:


Смерть или всё сначала: Первая сигарета?


Не пошла, поцелуи, дальше смех, а не имя,


Помнишь, как мы с тобою улицу перебежали?


 


Руки б соединить, чтобы промеж руками


Ровная, стройная музыка дребезжала!


 


Стонет пластинка, стонет,


Подойдешь – отвернётся.


Ветер устанет, заткнется радиоточка в вагоне,


А если да феникс да птица да нас догонит,


Мы же проснемся. Мы же проснемся? Правда?      


 


Будут: толкучка, давка, музыка, отголоски парада,


А пока это просто девочка возле ларька, пьяная и красивая,


сама над собой смеется.


 


 


***


Город покрылся инеем,


Прозой иных времен,


Город теперь без имени,


Прописью – мой район.


 


По коридорам города


Нечего нам бродить,


Бывшие мы и гордые,


С гонором мы и с говором –


Только куда ж нам плыть?.


 


Так затихает музыка


Улиц и площадей,


Запотевает узкое


Стеклышко от людей.


 


Что-то всегда кончается,


Только вот мы живем,


Прошлое повторяется,


Даже снесенный дом.


 


***


Кошки под машины прячутся,


ребята на коробке ребячатся,


а если кто к тебе лицом поворачивается,


может и погорячиться.


Делай вид, что ты из темноты, из пустоты


или вообще это совсем не ты


и забывай их лица.


 


Люди сделаны из одного материала,


сколько б ни дали, всё-то им будет мало.


Как умереть и начать сначала,


просто не зная зла?


Ты-то и сам перешел дороги


этим и этим, и очень многим,


не переступишь через пороги


без лодки и без весла.


 


Вот и случилось – какая жалость!


Что-то внутри у тебя сломалось.


Ты разлюбил людей или слишком любил,


радуясь, плача, будто бы кто просил.


 


***


Я ничего не знаю о тебе,


Я только знаю вкус прикосновенья.


Из избранного: азбука и бред –


Всё то, что составляет поколенье.


 


Но чтобы стать не галькой, а волной,


Я должен эту жизнь прожить еще раз,


И вспомнить, как о многих, об одной,


И это повод, чтоб закончить повесть.


 


Хотя, постой, я знаю о судьбе,


Про женщин с воспаленными глазами,


Про то, что говорила ты себе,


А я себе – про ангелов меж нами.


 


Они молчали и за нами шли,


Среди переметнувшегося эхо,


Тогда под небом не было б земли,


Когда бы мы не клянчили успеха.


 


В себя поверить – это легкий труд,


Куда сложней вести себя так праздно,


Как будто между нами не пройдут


Так безмятежно и однообразно.


 


 


 


***


Л.


Я не слышал тебя много лет,


а как будто бы несколько дней.


Если держишь последний  билет,


то тогда он любого  прочней.


 


Я стою возле партии лиц,


а вагоны уносятся прочь,


мельтешат;


словно перепись  птиц


мне стучится в глаза в эту ночь.


 


Хорошо, что с тобою уже


мы прожили всё наше житьё,


и забыли


сквозь гул этажей


даже имя и семя своё.


 


Наша память – наброски имён,


потому что людей больше нет.


Остается безлюдный перрон,


где идёт за вагоном вагон,


оставляя чеканный след.


 


Что-то есть между бликов вдали,


но стоит на другой стороне,


и я чувствую в серой пыли,


как стучит мое время во мне.


 


***


Мы поссорились навсегда – как же здорово, тебя нет,


Остаются зачатие льда и навязчивый мертвый свет,


Как бродящие по дворам и любители мелодрам.


Уходите отсюда все, допивайте свои сто грамм.


Как заложники той войны, где убитые влюблены


В тех убитых,  которых тут не найдешь, хоть врубай салют.


Оставайся такой, как есть – это доблесть твоя и честь.


Если не за что похвалить, значит, я буду дальше жить.


 


Я люблю голубой простор, книги, марки, открытки, спорт.


То, что ценится на развес, вызывает мой интерес.


А любовь – это крик и всхлип до пропажи, пока не влип


В пустоту, где никто нигде плохо держится на воде.


 


***


Первая трава просит родственника:


«Дай мне крови своей, дай мне крови дочери своей».


Он говорит: «Забирай всю мою кровь, но не дам я тебе крови дочери своей».


 


На больших детских площадках веселятся дети.


Мимо них ходят люди. Другие прибивают доски.


Стон травы им не слышен, как и ничто на свете.


Что тогда остается? Выписки и отголоски.


 


Вот и стой, где остался, впиваясь взглядом,


Научись, как все, выражаться матом в любом народе.


За тобой не приходят, не ходят рядом,


А спешат домой при любой погоде.


 


Нам не надо с музыкой объясняться,


Мы читаем вывески, останавливаемся у доски почета.


Нам такие сны каждой ночью снятся,


Будто знают о жизни и смерти что-то.


 


А другая трава говорит: «Где моя сестра?


Ты не дал ей крови, как обещал?»


Дыр-бул-щыл,


Колыхайся, моя тайга, о своем поем, все пройдет с утра.

К списку номеров журнала «ГРАФИТ» | К содержанию номера