Стихотворения

ПЕТЕРБУРГ – ЭТО ТЫ

 

Петербург достоевский, чахоточный, злой

прошивает туман золочёной иглой,

выступает из мрака над тёмной Невой

и разводит мосты.

 

Петербург – это Пушкин, Ахматова, Блок,

это Невский, растоптанный тысячью ног,

он читает меня между арок и строк,

Петербург – это ты.

 

Этот город без солнца, здесь солнце изгой,

здесь балтийского моря холодный прибой,

и пронзительный ветер зовёт за собой,

искушая судьбу, –

 

Петербург не отпустит, беги не беги,

здесь безвременье часто смыкает круги:

на Васильевском острове слышу шаги,

на Дворцовой – стрельбу.

 

Петербург – это Пушкин, Ахматова, Блок,

Ночь в дырявой шинели, поруганный бог.

Этот дом на Фонтанке, блокадный паёк,

Гумилёв и Кресты.

 

Этот бабушкин голос сквозь стены и рвы,

эти вечно крылатые невские львы.

Но доносится шепот зелёной травы:

Петербург – это Ты…

 

КАРАМАЗОВЫ

 

Ну что молчишь, давай рассказывай –

твоя история проста:

как пляшут братья Карамазовы

по обе стороны креста.

Да, здесь сады не гефсиманские,

никто не звал тебя сюда.

Открой-ка, Митенька, шампанское

за час до страшного суда.

И нет ни времени, ни повода

гонять святое вороньё,

как улыбался старец в бороду:

«Иди, Алёша, не твоё».

Не это сердце мучить истиной

носить терновые венцы.

А Митенька с глазами чистыми

летит в любовь под бубенцы.

Звенит в груди тоска кандальная,

под инквизиторский прищур

пригрезится дорога дальняя:

«Бежать, Алешка, не хочу.

Бежать, бежать… да много чести им!

Не смердяковым править бал»…

Простой народ из церкви шествует

с грехом и верой пополам.

И где-то там рыдает грешница.

И где-то там вершится суд.

В солёном небе солнце плещется.

И губку с уксусом несут.

 

ВЕТЕР ОБМАНЧИВ

 

ветер обманчив,

носит сухие листья.

маленький мальчик

шёл, как большой, на выстрел.

вот вам войнушка –

скоро он стал героем.

сосны, опушка,

чаша небес со зноем.

 

звон комариный,

млеет под солнцем ряска.

быть командиром –

чёртова свистопляска.

дед бы гордился,

даже пожал бы руку,

дал бы конфету

с мишкой герою-внуку.

…

ветер обманчив,

носит сухие листья.

маленький мальчик

взрослые пишет письма:

«мам, всё в порядке,

кормят, сержанта дали,

дед бы гордился,

внука б узнал едва ли»…

…

ветер обманчив,

листья швыряет в осень,

шарит по дачам,

цепляет верхушки сосен.

бледность на скулах

сквозь черноту загара –

маленький мальчик

взрослого Кандагара.

 

ДОБЕР-АПЕЛЬСИН

 

если мчаться быстро-быстро гордо-гордо по саванне,

будто страус, будто птица, пряча голову в песок,

можно светлый мир построить на сплошном самообмане

и носиться в этом мире взад-вперёд-наискосок.

поднимая пыль и ветер, по нему шуршать ногами

и закидывать колючкой иноземных пришлецов

со своим чужим уставом и помятым оригами

на том месте, где обычно нарисовано лицо.

можно прыгнуть с вертолёта и зависнуть апельсином

ярко-рыжим, ярко-красным, ярко-сине-голубым,

а потом, забавы ради, завести себя в трясину,

или в чащу, или в гости к трубадуру без трубы –

выпить чаю, съесть конфету, почитать Омар Хаяма

с бестолковым трубадуром трубадурить без ума,

выйти в месяц, в двери, в люди, вынуть ножик из кармана,

констатируя, что в мире начинается зима:

мёрзнут лапы, листья, кочки, чай, конфеты, трубадуры,

индевеет оригами всеми складками витрин.

на меня вовсю глазеют рты раззявившие дуры –

я свалился с вертолёта – ярко-рыжий апельсин!

быстрый-быстрый, гордый-гордый без трубы, но из саванны,

выпал снегом, вышел следом, заплясал веретеном,

улыбнулся постовому с добер-мордой добер-мана

и пошёл, минуя зиму,

за цветами

в гастроном

 

САПСАН

 

Декабрьский розовый рассвет.

Меня сапсан несёт в столицу –

вся в реверансах проводница

и мягких кресел пиетет.

 

– Какао, кофе или чай, –

по переходам катит столик

иезуит-монах-католик

(вдруг показалось невзначай:

такое бледное лицо,

надменный лоб, сухие кисти…

Иезуит, католик, мистик

под золотистою пыльцой).

Его приятен баритон:

– Хотите сладкое какао?

 

А я в окно смотрю – направо

валдайский колокольный звон,

налево доски вкривь и вкось

на заколоченных окошках,

бездомная гуляет кошка,

и ни хозяин здесь, ни гость

билет не купит на сапсан –

не предусмотрена стоянка.

 

Мой мистик из стеклянной банки

протягивает круассан.