Александр Асманов

Иерусалим

ИЕРУСАЛИМ


Камень бугрится в стенах,
Как вены у старика,
Здесь, преклонив колена,
Молча стоят века,
Здесь на любую фразу
И даже на звук шагов
Вдруг отвечает сразу
Каждый из трех Богов.

 

Город, в котором карта
сама по себе – Псалтирь,
Архитектурный бартер
Неба – в обмен на мир,
Странный бивак душевный,
Любых эмиграций даль,
Где позади кошерно,
А впереди – халяль.

 

Выйди под утро босо – 
Согреет ступни гранит.
Древняя Долороса
Святостью освежит.
Рынок вернет к мирскому,
Стена позовет к слезам…
Связи с давнишним домом
Ты обрываешь сам.

 

Желтое плещет небо
Над серой листвой олив.
Прошлую быль и небыль
Жизнь обратила в миф.
Трепетно иль небрежно
В город войдешь – все равно – 
Обратно вернуться прежним
Вошедшему не дано. 
                                                   2014

 

 

 

 

НА ОТКРЫТИЕ ОКНА ПОСЛЕ ГРОЗЫ

Вскипая под ливнем весенним,
Впадает в залив река,
Как черные гроздья сирени,
Колышутся облака.
К чертям сожаленья о прошлом,
Недобром и небылом – 
Давайте раскроем окошко 
И ветром наполним дом.

 

Взовьется житейская нежить,
Душа разорвет тишину,
И выплывет Стенькой на стрежень
Ловить осетра на княжну.
Мы долг не исполнили разве?
Как будто нас кто просил…
Привет же, случайные связи,
Насколько осталось сил.

 

Привет тебе. даже простуда,
Похмелья тупая дрожь,
Куда мы? – не знаем… Откуда? 
– А этого, брат, не трожь,
От самой изысканной стервы,
От самой пустых надежд…
Открой-ка ты лучше  консервы,
Да вот колбасы нарежь.

 

Пространство пугает простором – 
Отвыкли мы от него,
Отвыкли от пения хором – 
Все песни на одного.
Но вот он – просвет меж домами,
За ним бесконечна гладь, 
И что в ней исполнится с нами,
Не стоит заранее знать. 

                                                       2015

 

КРЕПОСТЬ В АШДОДЕ

 

Ашдодская волна прозрачна и легка,
Как память о страстях, которые остыли,
Здесь холодны шелка белесого песка
И сумрачны руины крепостные.

 

Над этою землей нахмурился Господь
И сильных ниспроверг, поставив на колени.
Здесь камни напролом одолевала плоть,
И ярость покоряла укрепленья.

 

Вражда былых племен в прорехи стен глядит,
И слух с опаской ждет стрелы летящей свиста,
И все еще темны торговые пути,
И золото от крови маслянисто.

 

И жар на рубежах – все та ж война идет,
И лучшей доли люд все так же в распре ищет,
Но посреди лежит разрушенный Ашдод,
Как уголь, остывающий в кострище.

 

 

БЕРЛИН

Унтер ден Линден ночью, при тщательном  взгляде на
Архитектуры разреженность, выбоины камней
Остается дорогой, где тяжко прошла война…
Вернее, война по-прежнему так и живет на ней.

 

Вот она – кликнув кельнера, кружкой стучит о стол,
В темени окон плещется, сколько ни жги неон,
Кажется, пепел с неба, а вовсе не снег пошел,
И это не гимн рождественский, а поминальный звон.

 

Сколько же лет понадобится, чтобы истаял мрак,
Чтоб «гутен таг» звучало без примеси «хенде хох»,
Чтобы Рейхстаг стал зданием – просто себе рейхстаг,
Чтобы над темной кирхою в небе маячил Бог.

 

Нет, это все затянется. Время – бальзам для ран.
Да и сейчас-то пора уже – столько ведь лет прошло…
Только в памяти где-то будет сидеть цыган,
С ужасом глядя в черное, как Холокост, стекло.

 

 

КРИТИКУ
 

От белого дня и до черного дня недолог мой путь по Руси.
Не свят я, спаси и помилуй меня, и чашу сию пронеси,
Я тоже грешу, как другие грешат, и праведен в меру свою,
Не надо меня безрассудства лишать, бронируя номер в раю.
Дотуда едва ли когда дотянусь, хоть лоб в покаяньях разбей,
Мне грустно – я плачу, а весел – смеюсь, бываю нежней и грубей.
Но все это, критик мой, только судьба, и птичье чириканье дня,
Кто знает, куда повернется тропа, которая ранит меня?
Кто знает, чем кончится этот поход с поклажей из бросовых слов?
Но вряд ли я втиснусь однажды в киот, где горняя только любовь.
И вряд ли я втиснусь однажды в канон, я лучше еще попою…
Кто знает, не тронет ли струнный трезвон кошерную душу твою?
ВЕЧЕР В КАННАХ

Пальмы. Западный полюс. И холодок в груди:
Ехидный внутренний голос смеется: конец пути?!
И не то, чтобы мало вело отсюда дорог,
Но все, что в мире осталось, по сути уже – Восток.

Воздух от моря синий, закаты и променад.
И полон покоем сытым каждый встреченный взгляд,
И собственный взгляд в витрине ползет червяком слепым
По плоской земной картине, раскинувшейся за ним.

Здесь ведь нельзя родиться – можно только дойти.
Здесь перелетной птице не снится яйцо снести,
Забрось, как монету, память во вспененный палисад,
Где волнами зелень плещет и звездочки ламп блестят.

Спроси вина в ресторане – хорошее тут вино.
О всяком земном обмане подумай, что «все равно» – 
Когда не просил, не верил, то что тебе лживый друг?
Здесь вечная нега, берег, и нет никого вокруг.

И что тебе чья-то зависть? И что тебе чья-то злость?
Приязни пустая завязь и прочее «не сбылось»?
Отдайся вселенской лени, гони размышленья прочь –
Пусть маком течет по вене светлых забвений ночь…

…Дальше – вали отсюда. Кидай чемодан в такси.
И снова – к родным простудам, к ухабам своей Руси.
В полете долгом, как повесть о жизни, которой нет,
Встречай свой Восточный полюс.

Свой черный возвратный свет.

К списку номеров журнала «Литературный Иерусалим» | К содержанию номера