Нина Воронель

Стихи разных лет

К НАЧАЛУ ГРОЗЫ

 

Хотела бы знать я, к чему этот шум,

О чём это капли по лужам судачат?

Хотела бы знать я, на кой это шут

Большой разговор не ко времени начат?

 

Ведь ясно, что серые листья ветлы

Не станут вникать в этот шёпот крамольный,

Ведь ясно, что молнии слишком светлы

И слишком черна темнота после молний.

 

Ведь ясно, что ветер вмешается в спор,

Что ветер неистов и безрассуден,

А эта гроза – не игра и не спорт,

И с ветром никто нас потом не рассудит.

 

Ведь ясно, что тучи куда-то спешат,

Деревья кивают и нашим, и вашим...

Ах, лучше отложим решительный шаг:

Детали обсудим и сроки увяжем!

 

Ведь ясно, что небо раскрылось до дна:

Все слишком стремительно, слишком внезапно...

Нет, с этой грозой я не справлюсь одна,

Давай её лучше отложим до завтра!

1963

 

 

* * *

 

Судьба моя в руках стихов моих,

Но не найти её среди стихов:

Следы её на сотнях мостовых

Затёрты миллионами шагов,

Затоплены потоком легковых,

Затоптаны толпой грузовиков.

 

И без судьбы вхожу я в зал Суда,

И предстаю перед лицом Судьи,

И чувствую, что общая судьба

Неотделима от моей судьбы,

Что не уйду я от самой себя,

Спасаясь от тюрьмы и от сумы.

 

И пусть под стражей я пришла сюда,

И пусть Судья на осужденье скор,

Я не боюсь решения Суда,

И не имеет силы приговор!

1964

 

 


ПАПОРОТНИК I

 

Формальной логики законы

Неприменимы в октябре:

В преддверье смерти незаконны

Все построенья о добре.

 

По золоту листов последних

Рисует осень серебром,

А предприимчивый наследник

Уже приходит за добром.

 

И незаметно, неустанно

Ноябрь готовится к зиме:

Он прячет реки в ледоставы,

Он прячет семена в земле.

 

Пока декабрь одержимый

Готовит ветры для войны,

Он папоротника пружины

В земле заводит до весны.

 

И, полные стремлений мирных

Служить началом для начал,

Они лежат в земле, как мины,

И снег взрыхляют по ночам.

 

И ждут назначенного часа

В кустах ольхи и бузины,

Чтобы взорваться и начаться

И продолжаться до зимы!

1964

 

 


ПАПОРОТНИК II

 

Юлику Даниэлю

 

К семи чудесам прейскуранта

Непросто добавить восьмое:

Зарытые в землю таланты

Не прорастут и весною.

 

О рыцарь гордыни ранимой!

Не бойся нескромного взгляда:

Земля охраняет ревниво

Священную тайну вклада.

 

Земля не допустит огласки.

Лишь в ночь на Ивана Купала

Она согрешит без оглядки,

Ошибку твою искупая:

 

Державно нарушит законы

Опушек, тропинок и просек

И в папоротник зелёный

Цветок огнелистый подбросит.

 

И ночь торжеством озарится,

Чтоб яростно тлеть до восхода

Над кладом, пугливо зарытым

Без всякой надежды на всходы.

1964

 


ПРЕДЧУВСТВИЕ ПОГРОМА

 

Когда я напрасно считаю до ста

И бред мой теряет границы,

Когда я скольжу по поверхности сна

И мир начинает двоиться,

Я вижу, как прёт по Арбату погром,

Угаром сердца исковеркав,

И я проверяю друзей не добром,

А грубой и горькой проверкой.

 

Я в страхе толкаю тяжёлую дверь

И слушаю гомон погони,

Я жму на звонок, – не минута, не две,

А жизнь пролетает в агонии.

Но вот из-за двери спешат голоса,

Мелькают знакомые лица...

Я вижу, как страх, округляя глаза,

На бледных губах шевелится,

Тогда я спешу повернуться спиной

И выскочить вон из подъезда...

 

Такого еще не случалось со мной,

И будет ли так – неизвестно.

И сон этот странный – как будто не мой,

И день выползает из мрака,

На лицах друзей оставляя клеймо

Того, нереального, страха.

1964

 

* * *

 

Бывает, что вещи меня ненавидят

И радостно мстят за любую провинность:

Углы нападают и ранят навылет,

Обои внезапно теряют невинность,

Клопы неизвестно откуда берутся,

Строптиво из рук вырываются блюдца

И бьются.

 

Но в самый разгар материального бунта,

Когда уже всё, что возможно, разбито,

Когда ничего не укрылось как будто

От яростной мести восставшего быта,

Тогда надо мной разверзается небо

И прямо ко мне обращаются боги,

Минуя шеренги посредников бойких,

Стоящих теперь изумлённо и немо.

И я постигаю глубинные связи,

Природу вещей и судьбу поколений,

И строфы встают, как бетонные сваи,

И море житейское им по колени.

1964

 

 

* * *

Я буду делать всё, как все:

Я буду деньги класть в копилку,

Я буду шубу шить к весне

И строки ладить под копирку.

 

Я буду делать всё, как надо:

Рожать детей, стирать бельё, –

И, может, получу награду

За отречение своё.

 

За то, что я полы мету,

За то, что тру корицу в ступке,

Мои «желаю» и «могу»

Пойдут друг другу на уступки.

 

Мне будет дан условный знак,

Что не свихнётся жизнь внезапно,

И буду я сегодня знать,

Что стану делать послезавтра.

 

Не захочу чужих мужей

И не сгорю в огне недобром...

И будет мир в моей душе,

И будет дом мой просто домом.

1965

 


ОДЕРЖИМЫЕ

 

Нам кажется, что мы ещё успеем

Любить любимых и платить долги:

Вот стены возведём, поля засеем

И выбелим извёсткой потолки.

 

Нам кажется: сейчас мы зубы стиснем

И для работы время сбережём,

А завтра матерям напишем письма,

Детей поймём и приласкаем жен.

 

Но никогда не завершить тяжёлый,

Неблагодарный и высокий труд...

За это время постареют жены,

Отвыкнут дети, матери умрут.

1965

 


ВЗРОСЛОЕ СТИХОТВОРЕНИЕ

 

Жизнь угостит и пряником, и розгой

И поведет по мне огонь прицельный...

Ах, мудрость – недозволенная роскошь:

Я за неё плачу такую цену,

Плачу из фонда радости и горя,

Накопленного мною по крупице,

Что ей не окупиться и за годы,

За годы от меня не откупиться.

 

Нет, мудрость – неоправданная трата:

Я за неё плачу такой ценою,

Что я передо всеми виновата,

И виноваты все передо мною.

Но мудрость – неожиданная радость:

Когда пойму я, что тебя не стою,

Она ко мне приходит как награда

За прожитое и пережитое.

1965

 


ФЕВРАЛЬ

 

Ненавижу я сумерки ранние,

Когда стынет февральская глушь

И края тротуаров изранены

О края леденеющих луж.

 

Когда первым вступлением к вечеру

Тень и свет переходят на «ты»,

Когда день, до краев обесцвеченный,

Отдаётся на суд темноты,

 

Когда нету ни веры, ни верности,

И слова тяжелее камней,

Когда первым вступлением к вечности

Одиночество входит ко мне.

1965

 

ДОЖДЛИВЫЙ РАССВЕТ

 

Застигнутый с ночью дождливым рассветом,

Испуганный сумрак уже не жилец...

Обманутый солнцем,

Ограбленный ветром,

Оплаканный небом

Качается лес.

 

В открытые двери ломится сегодня,

Вчерашний товар по дешёвке берёт,

Ползёт из болота туман-греховодник

И лапает голые ноги берёз.

 

И кажется мне, что уже не однажды

Дождливый рассвет я встречала в лесу, –

Вот так же топтала кустарник отважный

И ветки хлестали меня по лицу.

 

И кажется мне, что в тумане рассветном,

Наверно, не первую тысячу лет

Обманутый солнцем,

Ограбленный ветром,

Оплаканный небом

Качается лес.

1966

 

МОСКОВСКИЙ ДЕНЬ

 

Рассвет был проветрен и солнцем продраен,

И каждый троллейбус был чист на просвет,

Тянулись трамваи с рабочих окраин

И раем казался пустынный проспект.

Потом по какому-то тайному знаку

Его затопили потоки людей,

И разом был вывернут рай наизнанку,

И кончилось утро, и начался день.

Открылись ларьки с пирожками и сдобой,

Осенние листья шагами смело,

Толпа на углу штурмовала автобус

И пенилась в чёрной воронке метро.

Бурлила толпа в телефон-автоматах,

В кафе-автоматах и просто в кафе;

Авто развозили юнцов фатоватых

И старцев, созревших для аутодафе.

Пока в темноте не затеплились фары,

Пока фонари не зажглись в темноте,

Москва клокотала в своей предынфарктной,

Почти нестерпимой дневной суете.

Москва надрывалась в делах неотложных,

В бегах неизбежных и спешных долгах,

Под грузом сосисок и фруктов мороженых,

Конфет, сигарет и газет на лотках.

И не было жизни без этой напрасной,

Прекрасной погони за завтрашним днём,

И лес был не лесом, не праздником праздник,

Не отдыхом отдых, огонь – не огнём.

1967

 


НОВОГОДНЕЕ

 

Опять несут подарки детворе,

Опять плащом ложится снег на плечи...

Был трудный год окончен в декабре,

И новый начался,

ничуть не легче.

 

А ведь казалось: будет поворот,

Мы всё, что наспех сметано, распорем:

Но вот он, долгожданный Новый год,

Передо мной ложится минным полем.

 

Здесь каждый шаг мне предвещает взрыв,

И лишь однажды можно ошибиться,

И всё равно: хоть причитать навзрыд,

Хоть молча головой о стенку биться,

 

И всё равно: судьба своё возьмет,

С судьбою невозможно сторговаться...

Но, слава Богу, жизнь полна забот, –

Она идёт, и некуда деваться.

 

Ведь каждый в доме должен быть одет,

И ежедневно новые заплаты,

И ежедневно должен быть обед,

И чтоб хватило денег до зарплаты.

 

И, как неделя, пролетает год:

Февраль, июль, суббота, воскресенье...

Мне некогда заглядывать вперёд,

И, может, в этом всё моё спасенье.

1966-1967

 

* * *

 

Часы нанизывать, как бусы на шнурок,

Так сладко, так спокойно, так утешно...

И не искать подтекста между строк,

И за судьбой не гнаться безуспешно,

Не ведая, что в ярости поспешной,

Противник нажимает на курок.

 

Часы разбрасывать, как бисер для свиней,

Так сладко, так утешно, так спокойно...

И жизнь свою, не отмечая дней,

Растрачивать беспечно и разбойно,

Не ведая, что будущие войны

Уже предел отмерили на ней.

 

Часы разменивать, смеясь, по пустякам, –

Не сделать ни одной ошибки крупной,

И постигать премудрость по слогам,

Так трудно для меня, так недоступно,

Что и не стоит в робости преступной

Пытаться русло перекрыть стихам.

1970

 


ПРИБЕЖИЩЕ

 

Если выбрать из многих желаний одно,

Чтобы прошлого стало не жаль,

Мне бы только прибежище, якорь на дно,

Чтобы было куда прибежать.

 

Мне бы только пристанище, пристань, причал,

Чтоб пристыть, как печать на листах, –

Если можно: чтоб руки твои на плечах,

Если нет: я согласна и так.

 

Мне бы только предлог – как припой между строк

Или камень в прибрежный прибой,

Чтоб тебя на отбывку на длительный срок

В небесаx записать за собой!

1970

 

СУЕТА

 

Я так живу, как будто сотни лет

Отмерены мне щедрою судьбой:

Всё суета и суета сует,

И некогда побыть самой собой,

Чтоб в чьей-нибудь душе оставить след;

Чтоб мусор от порога отгрести,

Оберегая мир своей души;

Чтоб удержать на время рубежи,

Пока все мысли собраны в горсти,

Пока ещё судьба в моих руках,

Пока она хранит следы тепла,

Пока не растерялась в пустяках,

Сквозь пальцы в суете не протекла.

1971

 

 


ГАДАНЬЕ

 

Мне стыдно признаться: я верю в приметы, –

И в цифру тринадцать, и в порчу, и в сглаз...

Твердит мне кукушка сегодня с рассвета,

Что задан мой день и назначен мой час.

 

Твердит мне кукушка, что путь мой намечен,

Но, просьбы свои зажимая в горсти,

С утра я гадаю на чёт и на нечет

В надежде руками беду развести.

 

Провижу отчаянья край непочатый

И, тщетно в закрытые двери стучась,

Прошу у кукушки минутной пощады,

Заведомой лжи и отсрочки на час.

 

Но стонет кукушка в осиновых рощах,

Но судит меня по законам земным,

И ставит отказа двузубчатый росчерк,

И плачет сама над бессильем своим.

1970

 


ПРОЩАНИЕ С РОССИЕЙ

 

Пришла пора прощания с Россией, –

Проиграна игра по всем ходам,

Но я прошу: О Господи, прости ей

Победный марш по чешским городам!

За череду предательств и насилий,

Заслуженную кару отменя,

Не накажи и сжалься над Россией,

Отторгнутой отныне от меня!

 

Прошу не потому, что есть прощенье,

Что верю в искупление вины,

А потому, что в скорбный час прощанья

Мне дни её грядущие видны.

Провижу я награды и расправы,

Провижу призрак плахи и костра,

И мне претит сомнительное право

Играть в овечьем стаде роль козла.

 

И в ореоле надписей настенных,

В истошных криках: «Слава!» и «Хвала!»

Я выпадаю накипью на стенах

Бурлящего российского котла!

1971

 


ВИСОКОСНЫЙ ГОД

 

В неурожайном, високосном, роковом

Ищу приюта, как бездомная собака,

А за стеной интеллигентный разговор

О самиздате и о музыке до Баха.

А за стеной уже построена шкала

По чёрным спискам от Христа до Робеспьера,

И несмолкаемо во все колокола

Звонят деревья облетающего сквера.

 

Ах, в этот чёрный, високосный, роковой

Заприте дверь свою и окна занавесьте, –

Ведь всё равно не догадаться, для кого

Осенний благовест несёт благие вести.

Ведь всё равно не угадать, что суждено,

Не нарушая связи следственно-причинной:

Пусть хоть разлука – не с разрухой заодно,

Пусть хоть разрыв – но лишь концом, а не кончиной!

Пусть расставанье – не враждой и не войной,

Пусть кровь и око – не за кровь и не за око,

Чтобы земля моя, покинутая мной,

Не поплатилась – справедливо и жестоко!

 

Но не земля на пепелищах, а зола,

Но для амнистий, видно, время не приспело,

И ловко шьются уголовные дела

По чёрным спискам от Христа до Робеспьера.

 

Но твёрд расчёт у орудийного ствола,

Но раскаляется земная атмосфера...

И несмолкаемо во все колокола

Звонят деревья облетающего сквера...

 

Октябрь-декабрь 1972