Измерители пространств

***

На полках, похожие то на икринки,

То на гранулы тмина,

В коробочках витамины.

Ординаторская просторная, по старинке,

Жаль вот, что без камина.

 

Тьму вечернюю лампой объяв

Дежурный доктор гуняв-

Ый, как профиль на пятаке,

И затертый, как кожа пятки,

Оставляет в делах закладки,

И берет какую-то книгу так,

Как держат ребенка

С проседью на виске.

 

Осень. Купание красного коня

Проведено под надзором врача Игнатенко.

Ассистировали Николаева, Федотенко, Шмелевских.

Начальник отделения Ильенков.

 

 

***

Посвети мне в переулке смерти,

Где фонари выбили черти,

Где электричество это только мороз по коже,

И хочется жить до дрожи,

 

Где три солнца сходятся над котловиной,

А две с половиной головы на гербе,

Где спасатели гибнут, задавленные лавиной,

И не дойти до цели так постаревшей Герде,

 

Где сестренка плачет навзрез о маленьком брате,

Давно покинувшем стены прогорклого дома,

Где надежда приходит некстати,

А на прошлой неделе открыли музей Содома,

 

Где звезды-зрачки вылакал лунный скальпель,

Дорогу в дюнах сверлят электродрелью,

Где вода исчисляется в несколько светлых капель,

А другое течет алой и бурой капелью,

 

Где Спаситель взошел на крест, ну а крест сломался,

Где не ходят смотреть окрест, кабы не продуло,

Где резинотрест не то чтоб лопнул – порвался,

А поэт сосал бы до старых лет – но виском на дуло,

 

Где колокол перековали на колья,

Кока-коллу разбавли героином,

Кукол делают из бойцов подполья,

И в ку-клукс-клан вступил купец Минин,

 

Монтажник падает в небо и бьётся насмерть,

Монтаж оставляет только две главных даты,

Монах не просит Его о нас, там ведь

Ничего, кроме стекловаты.

 

Посвети мне в переулке смерти,

А то фонари выбили черти...

Нет тебя. Зима, как огромный зверь.

И до бездны шаг, сколько не мерь.

Птерадактели небо чертят.

 

 

***

Ночь – монет разменных чёрный полог,

Разбитные сны и сосны без просвета,

Сбитый ритм и русский Джексон Поллок,

Расписавший грязной кровью бабье лето.

 

Наше-марсианское-иное,

«Паде-парло-мерикано» – как поётся,

Больше, чем по паре, тварей собралось у Ноя,

Ночь обрублена и больше никуда не рвётся.

 

Вновь рассвет клубит туманы над болотом,

Золотит чужие взгорья за кордоном.

Чтоб вернуться – надо быть последним идиотом,

Чтоб уехать – полиглотом.

 

Золотятся на рассвете взгорья,

И уходят в небо человеки,

Отпирая вены на подворье,

Закрывая в кои веки свои веки.

 

Разорвали сарафан, затем распяли.

Голубой узор на белой коже.

Вот вам осень золотая, трали-вали,

Ни уехать, ни уплыть никак не може.

 

Снова ветер, снова ночь, и всё как в сказке,

Снова волки, снова кровь и снова слёзы,

Снова тишина, как по указке –

Пепел не стучит, помёрли гёзы.

 

 

***

"Мои стихи тебе, папаша..."

И далее по тексту, Уралмаш

Темнеет за окном,

А мы с тобой вдвоем

Предполагаем кухню

Топтать до самого рассвета

(Вопрос – ответ), но

Луна потухнет

За наваждением облаков,

А лампочку включать нет мочи,

Ведь жёлтый свет –

Как ангел одиночества средь ночи,

Он – как надетая на глаз кирза,

Он бьет в глаза,

И хочется курить и резать вены –

Вот почему засели при луне мы.

 

 

***

все мы – беглые дети

в поездах, идущих до мест без названий

кони за окнами плачут под ржавой степной луной

и пена их дымка ложится, как иней, после каждой бессонной ночи

 

 

***

Она сидела, обняв колени,

в лодочке, плывущей по кромке смерти

весенним утром по каналу

(на берегу цвели липы).

Водомерки в зеленой воде

плавали среди дробящейся и мерцающей жизни

и дышали солнечным весенним вечным покоем.

Впервые она не смеялась,

но ясно смотрела на цветы, деревья и солнце,

не глядя на водомерок

(а посмотрела – заплакала бы?).

 

 

***

Осень прильнула к тебе

своими холодными губами из дождя, выхлопных газов, огней,

теряющихся в печальной размытой тьме,

влажного дерева скамеек в парке

и льда металлических скамеек на перроне.

Осень ласково обнимает

тисками промозглого одиночества.

У меня был друг,

когда гитарист начинал "Отель Калифорния", он по-собачьи

подвывал, и, смеясь, говорил: "Как могу, вывожу лейт-мотив".

Нас всех любит только осень.

Под мраморной крышей перед стеклянной дверью

мы прячемся от её любви, чтобы набить косяк.

Иногда друзья пропадают, и полиция разводит руками.

Сумасшедший приятель, Арно,

во всём винит франк-массонов.

"Во Франции каждый день пытают людей".

По вечерам в брошенной церкви он разламывает стену подвала,

надеясь открыть тайные подземелья,

где до недавнего времени варили кровь младенцев. Нет, это не шутка,

очень многие верят, что Средневековье – в шаге.

А во что же ещё верить, когда тебя обнимает осень,

когда она дарит сновидения, полные дождя и слёз?

"Ты хочешь гром?" – спрашивает она

и даёт лязг поездов.

"Ты хочешь солнце?" –

она сбрасывает с себя всю бижутерию из листьев

и остаётся ещё более нагая, чем раньше.

"Ты хочешь дальние страны?" –

и ты вдруг находишь открытки

под ногами,

втоптанные и, как брошенная листва, мечтающие только об окончательной смерти.

Они уходят.

Сначала они возвращаются

внезапно,

и когда вновь исчезают, всё не веришь, что навсегда.

Оставшиеся собираются, где придётся,

словно ветераны. Словно рабы ацтекской веры.

Ветераны осенней любви.

А она, богиня в золоте,

не меняется год от года.

Только мы становимся старше,

и холод глубже проходит в кости.

Мои друзья – вышедшие в тираж любовники осени.