Над головою благодать. Стихотворения

ПРОГУЛКА ВДОЛЬ ОБМОРОКА

 

Не получается. Ускользаю. Опадаю. Вот: слышу вас, Фа и Ли, ещё слышу. Но незачем говорить.

Хорошо исчезать в книжном магазине, с Бахтиным в руках, с Померанцем в сумочке, с Ли и Фа за спиной.

Впереди дорога между Небом и Землёй. Я уже немножко не я, а «чистый разум». И в нём отражаются звезды и тайны. И я отражаюсь, и слышу, как бьют по щекам. Пальцами веки раздвигают, вовнутрь заглядывают. Что видят?

Всё залито молоком из чашки, перевёрнутой в детстве. Мышка бежала, хвостиком махнула, мама подолом лужу промокнула. С тех пор в голове молоко плещется, через край проливается в жизнь, где вопросов немерено: «Ты слышишь нас? Глаза открой! Как часто в обморок впадаешь? Где ты так долго пропадаешь? Да отвечай же…».

– Боже мой!

Всё тише голоса, всё больше молока – это кровь моя белеет, из неё уходит жизнь. Лишь сгущённый сладкий смысл остаётся.

– Здравствуйте, милые, ясноглазые. Какое вольное дыхание у времени. Дихотомия смерти и жизни отпустила, и свет настольной лампы согревает ладонь, на которой лежит стеклянный шарик Мира.

Хочется конкретного.

Поэт Миролава в шерстяном свитере захлопывает дверь такси, вновь открывает, сосредоточенно целует мою руку, рука белее молока.

Мороз семь градусов, машина уплывает, поэт красив, и, отдаляясь, тает.

Мы едем мимо Александр – Хаоса, я вижу, что тебя в нём нет. Воскресенье. Ночь.

Мне жаль, что у тебя есть более серьёзные и интересные вещи, чем я.

Как интересно это!

Я боюсь, что отнимаю у тебя время, когда говорю.

Я в замешательстве из-за утрачиваемых привычек быть среди агрессивной среды, к которой надоело приспосабливаться.

Я в замешательстве из-за разворачивающейся жизни, сияние огней ночной Москвы говорит о том, что мрак у меня в голове, раз вокруг блестит и ослепляет.

Но в голове моей плещется детство крови, разбавленной молоком.

Не хочу я пить этот напиток, с каждым невыпитым глотком детство моё продолжается.

О, как ты недоступен слуху, взгляду, ты словно собака на поводке, таком длинном, что я всегда за углом, а ты далеко, около свободы.

Я держусь за поводок крепко, а разожму, и мы умрём.

Не берегись, родной, не берегись. От свободы поступать не так, а иначе – не уберечься!

Но так ли, иначе – везде есть я, и на юге, и на юго-западе, по левую руку, и по правую, и в небе, и под землей – взгляд мой исподлобья вопрошает: «Где и когда? Когда и где?».

Отвечаешь: «Всегда».

Отвечаешь: «Везде».

О чём шепчет вода в реке, леденея?

Чешуя чешется от мороза, – пожаловалась рыба, высовывая голову из-под глыбы, плывущей по Нескучному саду, где я по тебе не скучаю, потому что, став гордой, набираю воздуха в грудь и взлетаю – к свободе твоего поступка.

Там, где окажешься ты – встречу тебя!

Фа, я не хочу их больше видеть, я жить их жизнью не хочу. Я памятью могу обидеть.

Завтра наступит сегодня, и Ли теребит: «Ты позвонила доктору?».

– О, да, я ему позвоню, через тридцать минут. Он скажет, что время не ждёт. И вколет иглу, и моё молоко по иголке из крови уйдёт. Это будет под вечер – красное на белом, румянец на щеках.

Я улыбнусь и всем скажу: «Привет»! Я вновь не только слышу – отвечаю! – И, значит, долго буду быть».

О чём продолжить – чтобы не без смысла? – Продолжить надо начатую фразу про чистый разум. В нём горит печаль.

Утраченная память не сомнется, она висит на плечиках в шкафу, ты выпьешь водки, и она заткнётся. Как плохо разговаривать стихами, а понимать и думать что хочу.

Возможно, в нашем мире нет ничего, что быть хотело б нами.

«Упрямо буду я мочить в сортире

врагов любви, всех тех, кто любит TV,

кто за стеклом…».

Соседа по квартире мотив ворвался в мой прохладный дом. Ритм и размер – всё было черт-те как, вновь мне хромать, и фыркать раздражённо, газетой вытирать те зеркала, что отражают загрязнённый разум.

Произношу ненужные слова, по библии читаю про разлуку, и напеваю «Пам – парам, пам – пам».

Скука… заполонила всю… до чердака…

Я протяну стареющую руку и свет включу. Ты помолчи, пока я раздвигаю медлительные губы, чтобы ребёнка в мир впустить, и вновь тебя спросить:

– Что с нами завтра будет?

Ведь завтра дети станут с потолка всей твоей жизни – в мир, срываясь, падать. Вместо того, чтобы спускаться лифтом…

Моя радость…

О, не бывает лучше, чем решили.

Жизнь так проста, что некуда в ней думать.

P.S.

А лучше взять билет на самолёт.

И вместе встретить Старый Новый год.

 

 

ОСТАНОВИ СПОКОЙНЫМ ВЗГЛЯДОМ

 

1

 

Если скажу, что «Жизнь всегда права»,

останови спокойным взглядом.

Но ты не здесь, где шелестит трава,

и я не там, где «вместе» или «рядом».

 

Я далеко. Здесь очень злые ветры.

Ты ещё дальше. Связывают метры

пространство, где служу…

Былых служивых – рать.

А у тебя просторов километры.

Нам смысла нет цифирь соизмерять.

 

Кто ты, что охранять меня посмел –

как будто я просила одолженья.

Пообещал развеивать сомненья.

Пообещал беречь мои права.

О чём и кто? На что мне снисхожденье

того, кого не вижу и не жду?

Прости, мой враг, пишу без сожаленья.

Пространству, не простору я служу…

 

И не прошу у смерти снисхожденья.

 

2

 

Пока душа в неведомом парит –

лежишь и стынешь. Тьма шершава.

И колокол сконфуженно звонит,

за горизонт не дотянув октаву.

…Что, хорошо ль? – во сне и наяву,

как в домовине!.. жаловаться дню…

Что, страшно падать вверх до рубежа,

где жар и свет – и есть жива душа?

Где всё пожар!

Где только и прохлады

мороз вопроса: «Господи, ужель?».

А на рассвете, постучавши в дверь,

душа из полымя смущённо, неумело,

в щеку, словно в подушку, жарко ткнувшись,

тебя окстит, чтобы восстал, очнувшись.

 

3

… но я люблю. Теряя с каждым днём

мгновения, что не прожить вдвоём…

 

 

РОЖДЕСТВЕНСКОЕ

 

Отец на кладбище лежит.

Я позвонила. Он не спит.

Мы говорим о постороннем.

Я поздравляю с Рождеством.

Он, усмехаясь: «Ты о чём?».

Люстдорфской* долгою дорогой

не еду – кладбище стоит там,

где лежит дорога к Богу:

легла – и сорок лет лежит!

…Теперь возьму чернил.

И – плакать…

Я стану долго жить. И ждать.

Он позвонит. В Одессе слякоть.

Над головою благодать.

_ __ __

* По Люстдорфской дороге расположено Второе Христианское кладбище Одессы.

 

 

СЕКРЕТ РУСАЛКИ

 

1

 

Над голым пляжем протянулись

и невода, и провода,

и электрические лужи горят,

не ведая стыда.

Здесь совершенно невесомы

коньки морские.

И чистят стрелы ледяные

рыбы стальные.

 

2

 

Тебе будет трудно обнять меня.

Если успеешь догнать.

Я смогу быстро бежать, и когда

ветер очнётся, и с неба вода

брызнет внезапно, я острою рыбой

врежусь в твои невода…

Ты мой рыбак, успокоенный ночью.

Свет мой внезапный в кромешном дыму.

Тёмный пожар, разъедающий очи.

Если догонишь – я обману.

 

3

 

Стану русалкой на скалах слепых.

Чёрной жемчужиной в тайных объятьях.

Ты мне подаришь вину и распятье.

Я развяжу войну.

Жизнь не прольётся из рыбьего брюха.

Жабры не высохнут до октября –

зло и отчаянно брошенный мальчик,

преданный зря.

Если остынут жестокие губы.

Если заучено слово навек.

Выйди навстречу,

как море чужое,

ты.

Не чужой человек.

 

4

 

Время развеет капризные тучи,

выпростав руку из рукава.

Мы разломаем горячие пальцы

и оборвём провода.

Мягкий рассвет подкрадётся внезапно.

Свет электрический нас не найдёт.

Чем ты повяжешь, когда на рассвете

Солнце рассвет разольёт?

Луж электрический сух прибой.

Всё, что случилось со мной и тобой,

станет слезами русалки:

слоёной – солёной – морскою – водой.