Начало лета, корни зимы. Стихотворения

Слепой

Плеск по лицу. Нетрудно угадать,
Что он слепой, к тому же обожжённый
Азотной кислотой. Его улыбка
Из чёрствой превращается в блажную,
Когда внутри он сам заговорит.
Он не ломался: «Моррисон? Ну что же!
Я стар, чтоб придираться к мелочам».
И Soft Parade запихивает в сумку.
(Обнять его, отбросив любопытство,
И не чураться жалких перемен
В его лице – я счёл бы за блаженство.)
Поправил шарф. И шляпу на повязку
Надвинул, а повязку – на очки,
И растворился, мягко подчеркнув,
Что я напрасно в жизнь его вмещаюсь,
Мне не помогут диск и темнота.

Воскресенка

Пою о том, что голос твой безгневен,
Что подоконник, превращённый в сад,
Хранит неутолимые растенья –
Агаву, плющ, азалию, нарциссы,
И с краешка – лиловую звезду
(Её зовём по-детски, без латыни).
А дальше наступает настоящий,
Громадный сад. Деревья упреждают:
«Мы зелень подарили, да и только».
И безраздельно в ворохе ночном
Купаются. Во благо нашим чувствам
От влажных глаз не отнимают листья,
Иначе – голый взгляд и нагота
Беспечности: «Пускай тепло разлито –
Мы не отмоем смуглых наших тел».
Незримая забота. Ну и ладно,
А мы стремимся к зарослям знакомым,
Где голос твой растерян, подоконник
На время обернулся райской гущей,
И ночи, проведённые в покое,
Не предвещают ровно ничего.
Цветы 

Цветы гостили часто в поднебесье,
У нас же находили предпоследний,
Недолговечный, кратенький приют.
(Расцвет вниманья к срезанным без цели.)
А запах не ценился бы совсем,
Когда бы краски не благоухали,
Происходя с законченных картин,
Безмолвных, беззащитных перед знобким
Букетом ландышей, сменяющим сирень
На небесах. Я снова поражаюсь
И снова невозможно отрицать:
Мы только стон иль выставочный зал
Для огоньков, что созданы из влаги
И сердце отнимают у дождя.

Тополя

Раз пух летит, нам незачем лететь,
Дрожать над зацелованною тенью
И горевать. Простим же тополям,
До слёз прекрасным. Нам не по нутру
Сухие тучи, что горят без боли,
Довольно только спичку поднести,
И запылает целый переулок,
Как пуховик. И тотчас перестанет,
Не причиняя жгучего вреда.
Подслеповаты взрослые, а детям 
Шальная радость. Хлопья тополей
Опровергают тех, кто выдаёт
Холодный май за августовский холод
И любит резать имя на каштане,
И оставаться с прошлым безобразьем
Наедине.

Замок-свеча

Я не похож на льющуюся жизнь
Ни сном, ни очертанием, ни плотью.
Бывает, поселяется внутри
Язык огня. Меня считает домом
И может разгораться наяву,
Довольствуясь укрытьем. Если б знал он
Про мягкотелость треугольных стен
Со вплавленными веточками тмина,
Тысячелистника… (Так мастер захотел.)
И, наконец, привычное тепло
Подтапливает башни восковые.
Тогда я изливаюсь. И бегу
Потопом по расплёсканной бумаге.
Она изображает океан.

***

Корни зимы затаились в глотке рябины,
вырезан шар из неё последний,
в перьях полупустой колодец
наполняется силой льда,
шажками слов и криком из детского сада.
Срезан асфальт, как голубь с балкона
кречетом унесён. И песок белеет
подушкой, вынутой из реки,
где живёт известняк.

***

Дождь пытается примирить
смерть и нить,
став мириадами зверей,
живущих у корней ресниц,
кующих лаз,
впивающих влагу глаз
Марии и трёх царей.
Там за пещерой есть излом
с горошиной огня,
позвякивающей изразцом
слепого каравана дня,
и яму выложит лицом,
себя гоня,
гончар столбящий реки для
замеса, жгущего отказ.

***

Гора нейдёт к единорогу
полузатоплены метро Владыкино и Бибирево
в расколах лип застряли пилы
и еле выскользнул огонь из проводов
насквозь мокрей бывают только раны
ждут денег за полкилометра смерти
машины смяты лишь один афганец
довёз нас до тебя

***

Ангел, унеси многоточие, точку,
восклицательный и вопросительный, скачущие волчком,
потерпи одну размазанную вещь –
виноградник, видимый всё чётче
под палящим солнцем,
поливаемый небом, не руками.
***
Пойдём, помажем Иова
– умри, умри!
распахнутого, дивного
– внутри, внутри
покрытого проказою
– белей, чем снег!
Растаявшего разума

– побег, побег!

***
Тихо спишь – и под утро
виден сумрачный дом
где приоткрываются двери
свет пропуская
захожий странник быстро идёт
из двери в дверь
оставляя три кукурузных зёрнышка
на жестяном блюде
и когда попробуешь первое
дальше не хочется так насыщает
что переходишь в другой сон
и солнечная кожа отваливается прочь

***
Вносят тебя в меня,
а меня – в тебя
ангелы-хранители бытия
Вверх несут и вдаль
факелы, органы, острие копья
ангелы-спасители из огня
Дышат нам в лицо
из алмазной волны
ангелы – огранщики тишины.

***

Непромокаемый плащ святых
сделан из соли и кожи,
солнце льётся из темноты хвойной водой
с глыбы на плоский камень,
молния пролетела сквозь сосны 
сухой иглой,
или монета, спружинив от рыжего мха,
легла на плёнку воды,
внутри мгновения звон.

1990–2016.  Киев–Москва