Приближение осени. Стихотворения

Дон-Кихот

 

сколько пересечений

произойти должно

чтобы сбылось одно

 

панцирь Дон-Кихота

мера добра

он прав

 

золотистая нить

на конце копья –

это чья-то звезда,

 

значит, его кирпич

 

 

 

Бомбы

 

В черном камне непроглядном

непрестанный каплет дождь

и свет слепой горит,

 

на ниточке качаясь…

Веки прикрыть от скрежета –

тоже таинство:

 

вдруг вещи обернулись

ко мне лицами

и среди них – единство их.

 

Босоногий, шлепает дождь

по камням, между створок –

улитка кроваво ползет.

 

А на нитке –

вес бомбардировщиков, что сеют

огненный пунктир добра и зла.

 

И не подумает пилот,

что враг тогда лишь враг, когда

взгляд упирается в глаза.

 

Разве можно

быть одиноким – скажет друг –

когда птицы поют?!

 

Этот серпик луны

только профиль вещей

и отсутствие в них человека.

 

И яркие цветы

рассыпаны в ночи:

потому что весна.

 

Что такое реальность? –

спроси у цветов, которых

никто не видит.

 

 

 

* * *

 

Вышки линии электропередачи

с лучащимися на солнце

сравнительно огромными

стеклянными дисковидными

изоляторами – они

привлекают внимание

как бусы на шее

представителя редкого племени.

Окружающий пейзаж

как будто пребывает

в нерешительности:

то ли вспоминать шаги,

то ли окончательно забыть

об оставившем железные следы,

но не сумевшем приручить

человеке.

И я задумался о нем,

об этом человеке вообще:

чем-то же меня привлекают

дела его, эти с ноткой

бутылочной зелени

нанизанные ледяшки?

Конструкции, демонстрируя солнцу

то блеск, то ржавчину,

словно потуги на независимость, –

напоминают насекомых.

А деревья, что пахли волей –

пахнут сиротством.

Бабочки сверкают, диски – поют –

не взлетают. Человек

оставляет в природе

зеркало: как уходит.

Может быть, ослепляет.

И зеркало остается

жить своей жизнью. 

 

 

 

Рукоделие

 

Таинственен закат.

Таинственна земля

в вечерние часы.

Таинственны  и мы,

как в нас уходят горы,

разбросанные по небу.

Лишь огненная нить,

блеснув у горизонта,

кому-то скажет

чем велик был

этот день.

И бусина повиснет

между делом

и превращением.

 

 

 

НЛО

 

беззвучный гром…

немыслимая тяжесть

завернута в немыслимую легкость –

вместе со звуком

обнять тишину…

обогнать тишину и звук –

светом? – Свет?

– Нет, только место

для света,

только лицо.

О солнца бездонного света,

солнца бездонного света!

 

перья… сколько страниц –

перья, сколько перьев –

книга, а вы говорите:

дальше!.. И ваши

мелькают лица.

Все об одном.

 

 

 

Приближение осени

 

ветер играет красками

(невидимыми)

вот ветер прошел – дирижер

и с пюпитров деревьев

унесло по листку партитуры

музыканты в смущении

только краски (невидимы)

и лучи чуть сквозят золотым

(шелест тоже неслышим)

словно светлые тени

бегут, обгоняя лучи

запоздалым теплом

 

 

 

Мост

 

Поют птицы,

цветут цветы.

Но не птицы,

и не цветы –

а где-то,

что-то:

пернатый,

цветущий

отсвет огня

с огоньками и светом.

 

 

 

Гимны

 

снова звезда

как учительница

луч свой вперяет

в черную

доску

 

белеют

ржавые качели

которые

значат

что-то

 

мне припомнится

жест

Архангела Гавриила

в сторону

Девы Марии

 

ведь снова

хочет

сбыться что-то

звездное

синий шарик качая

 

чувствую

в сердце

поклон лучевой

Сил, мечтающих

о Спасителе

 

 

 

Круги по свету

 

кто-то

бросает

              зажженную спичку

и плачет

бросает горящую

спичку

            и плачет

а спички

плывут

спички плывут

                           спички

плывут

и разбитый витраж

невесомо стоит раскачиваясь

счастьем бабочки

пустой

коробок

               света

грохот

вокруг

счастье просто

сердце сердце сердце

одно крыло

другое лицо

солнечный диск

орел/решка

и Чакона Баха

и Гергиев в Пальмире

 

 

 

Луч трамвая

 

Помнишь? старые округлые трамваи,

напоминающие пасхальные яйца,

крашеные луковой шелухой. –

А мы как пламя свивается

навиваем восьмерки на новом,

от одного конечного кольца

до другого, пронзая татуировкой

пространство и время

и повторяя, не повторяясь. –

В этом новом трамвае

оранжевом. Жаль, тут не

продают пирожков и кофе,

кофе и пирожков

нам с тобой, загорающим. –

Христос воскресе. Воистину воскресе.

 

* * *

 

поцелуем раздуваем

громкий огонек дыханий

один на двоих

и отлетаем

как лепестки эха

и находим

друг друга

на сердечном ветру

губы находят лица

так чтобы свет

не расплескать

зажмурены

вербные очи твои

и пахнут солнцем

 

 

 

Невеста

 

как шуршание огня

моя возлюбленная

в меня погружалась

ее фигурка

мой поклон сердечный

от звезд

и до земли

и к ее сердцу

и к искоркам

в ее глазах

которым

отдается вера в сердце

и кровь сама

чтобы приблизить

став листьями

и сердце подстелить

переводя через слова

незначащие

через то что горит

к тому что сияет

босиком по траве

в платье цветка

(расцветает

мужское сердце

от доверчивой

ласки женской)

 

 

 

Фантазия

 

Нет слов для облаков

как во плоти влюбленной

блуждают не слова –

значенья слов

и облака бегут

как будто бы из тьмы

и кошка их пасет

на синеве

зрачком зеленым

желтым

и косым

как вертится внутри

клубочек красный

без слов почти

лишь миг когда

всеобщее сердце

становилось моим

навсегда

понятен кошке

выдуманной мной

для бессловесных облаков.

А звезды…

Кто-то дышит, не дыша,

и знает больше.

 

 

 

Образ

 

Набрасывая карандашом

подобные летящим лентам

лепестки цветка,

какие-то черты,

которым только в сердце

дальше длиться,

и сердцу оперяться

их заостреньем к выси

как молитвой,

она проговорила: