Вечные приметы

* * *

Пять лет прошло. Здесь всё мертво и немо.
         Анна Ахматова, 1910

Сто лет прошло, и век другой ступает.
Другая жизнь. Другие корабли.
Вулкан исландский пеплом посыпает
израненную голову земли.

Меняется шуршанье лёгких юбок
на жёсткое шуршание банкнот,
но шум и гам из капитанских рубок
серебряных не заглушает нот.

Оранжевый закат или пунцовый
непоправимым облаком плывёт.
Какой ты, век наш? Цинковый, свинцовый?
Пускай потом потомок назовёт.

Века друг к другу тесно припадают.
К каким бы ни пристали берегам,
нас по приметам вечным разгадают:
по музыке, картинам и стихам.

Осетинские напевы

В том замке, старинном, огромном,
хозяин невесел бывает.
В собрании пьес многотомном
он все мои письма скрывает.

То в кресле он дремлет нескладном,
то к ужину мрачно выходит
в том замке, старинном, громадном,
где кошка сиамская бродит.

Там воздух пропах мандарином,
что зреет, на солнце пылая.
В том замке огромном, старинном
всего-то однажды была я.

Там горный пейзаж исполинский
от Бога пролёг до порога...
Там к ужину сыр осетинский
я б резала тоньше немного.

Дебют

Кукла живёт и танцует по кругу,
так привязались с актёром друг к другу,
что непонятно, кто водит кого:
куклу — актёр или кукла — его.

Только запутались тонкие нити,
куклы по воздуху ножками бьют,
встали-упали — уж вы извините,
не забывайте, что это — дебют.

Жизнь моя тоже танцует кругами,
не замечаю земли под ногами —
кто-то за ниточки сверху ведёт,
перемешались паденье и взлёт.

Что-то хотела, куда-то спешила,
ангелы в небе всё ближе поют.
Накуролесила, наворошила...
Боже, прости меня! Это — дебют.

* * *

Всё холоднее на ветру,
и время всё неумолимей.
— Вы где?
— Мы в Иерусалиме.
— А вы?
— Мы там, где кенгуру.
А убиенные — в раю,
а незабвенные — в Нью-Йорке.
А я одна в глухом краю,
всё стерегу свои задворки.
Ушла ночная электричка,
и кажется, что всё ушло...
Я — бабочка-шизофреничка,
бьюсь о вагонное стекло.