Плата за всё

В просторном зале ожидания аэропорта толпились священники. Их было человек пятьдесят. Баулы и сумки служителей культа стояли, как бы в очереди, подле дверей, через которые пускают на таможенный и прочие досмотры. Но дверь была закрыта. Рейс задерживался.

«Интересно, а что нашим попам в еврейских местах делать?» – подумал он. А потом все же сообразил, стукнул себя по лбу и усмехнулся.

Прочие пассажиры тихонько прощались с родственниками. Некоторые  имели вполне нормальный вид.

«Никогда б не подумал, что евреи!» – решил он.

Стали пускать на досмотр. У стойки таможенника попытался расслабиться. Кажется, это удалось, ибо тот, скользнув наметанным глазом по полупустой сумке, разрешил:

– Проходите!

Он облегченно вздохнул. И… поступил в распоряжение молодого человека, стоящего за пюпитром с какими-то бумагами. И началось!

– Куда конкретно едете? Кто паковал багаж? Как добирались в аэропорт? Кем вам приходится пригласивший?

– Лучший друг! – ответил и нехорошо усмехнулся.

Лучший друг… Дожил! В страшном сне такое не увидишь. Еврей! Лучший! Друг! Нет, что-то в этом мире перевернулось!

С Генрихом, соучеником по институту, приславшим гостевой вызов, он видеться не планировал. Еще чего не хватало! Да и билеты куплены так, чтоб пробыть в Израиле не больше одного дня.

– Вы ж ничего посмотреть не успеете, а такие деньги потратите! – ужасалась мымра из турфирмы. Действительно лететь туда и обратно выходило разными авиакомпаниями, а это получалось дороже.

– Разберусь! – глупо ответил тогда этой дамочке.

А про себя решил: «У-у, сучка, о евреях беспокоится. Чтоб они с меня побольше своих шакалов содрали! За отель вшивый, за еду, эту, как ее, кошерную». Слово «кошерную» вызвало у него стойкую ассоциацию с кошками. Тут его передернуло.

– Цель поездки! – тем временем не отставал въедливый молодой человек.

– Посещение могил родственников! – ответил он, как учили.

Ответ понравился, и молодой человек налепил зеленые квадратики на обложку паспорта и сумку.

– Проходите, пожалуйста!

Сдав сумку, прошел паспортный контроль, потом рамку. Все! В накопительном зале уже имелось довольно много народу. Причем объем, занимаемый евреями, показался очень большим. Священники просто в нем терялись.

«Вот племя!» – неодобрительно подумал он.

Потом, отдав десять гривен, получил чашечку эспрессо и сел за столик.

*  *  *

Цель поедки… Если б он ее знал… Встретиться. И… Сказать, сказать… Представил ее глаза, полные слез, и в душе что-то запело.

А ведь двадцать пять лет прошло! Нет, двадцать пять будет завтра! Серебряная свадьба! Кстати, и штамп в паспорте имеется. Паспорт менялся, а штамп он оставил. Зачем?

Евреев, ох, не любил! Всегда! Не ненавидел – больно жирно им будет, – а именно не любил! Как назло, их было довольно много. Особенно в институте, куда поступил, приехав из маленького городка в той же области. Особенно раздражало то, что эти самые  евреи все время лезли со своей дружбой. Как этот, – как его? – Герка, приславший вызов.

На работе в режимном институте, куда попал по распределению, евреев, слава Богу, не было. Да-а, закрытый почтовый ящик – это здорово! Плюс зарплата, плюс блага… Через три – три! – года он получил квартиру, еще через три смог купить машину!

Родители по-прежнему жили в своем городишке. Виделся с ними редко. Но деньгами помогал. А что, жалко? Деньги-то имелись.

Вообще-то, жилось довольно скучно. Случались, конечно, какие-то женщины. Но они хотели замуж. Приходилось расставаться. Работа, дом, иногда кино или концерт.

Единственным местом, куда ходил регулярно, был стадион.  Глядя футбол, отдыхал и даже сил, вроде, набирался.

Там-то и Лену встретил. Ух, как она болела! Залюбуешься! Он и залюбовался. Даже на поле забывал смотреть!

«Какая красивая!» – подумал тогда. И еще подумал, что, кажется, еврейка. И отмахнулся сам от себя.

На следующий матч, сам не зная почему, взял билет на ту же трибуну. И увидел ее. И обрадовался. Место его было на два ряда ниже. Так что приходилось оглядываться. Часто…

А на третьем матче они познакомились. Через месяц Лена переехала к нему.

И началось… счастье!

Счастье? Но она же еврейка!

«Я прощаю ей это!» – говорил он себе.

Что прощаю? Зачем прощаю? Что за чушь, вообще? И сам понимал, что это чушь. И все путалось. И он отмахивался от себя.

Что вы знаете? Он даже жениться хотел!

Он!

Хотел!

Жениться!

А она отказывалась!

Главное, любила, любила его! Но отказывалась. А когда настаивал, начинала плакать.

*  *  *

В самолете место оказалось у иллюминатора – повезло! – он сел, сразу же пристегнулся и закрыл глаза. Евреи расползались по салонам, поглотив священников, шумя и суетясь.

Они не давали думать-вспоминать, и это злило.

Наконец самолет взлетел, все как-то успокоилось…

Разносили напитки. Он отказался. Потом привезли еду. Отказался тоже. Не хватало еще есть их еду… Хотелось одного – покоя. Но покой не приходил.

*  *  *

Когда Лена забеременела, он обрадовался, даже ликовал: «Теперь никуда от ЗАГСа не денется!»

А Лена ребенка не хотела. Почему? Отчего? Он кричал, шептал, угрожал, переставал разговаривать…

Наконец она призналась, что собирается уезжать. Дважды уже подавала документы, дважды отказывали, но она очень надеется на третий раз. Времена-то меняются.

– А я? – поразился. – А как же я?

– Тебя тогда не было! – плача, оправдывалась и еще пуще плакала. – Ты все равно туда ни за что не поедешь!

Тогда он ушел из дома. Оставил все ей и ушел. Ночевал у знакомых…

Неделю спустя она дождалась его у проходной. Условием возвращения поставил поход в ЗАГС. Жена сотрудника была в районном ЗАГСе  начальницей. Так что их расписали в три дня.

*  *  *

Самолет слегка запрыгал по бетонным плитам.

– Мы прибыли в аэропорт Бен-Гурион… Температура воздуха… + 34 градуса… 

Пассажиры, все, кроме него и священников, загалдели на каком-то непонятном и оттого еще более чужом языке. Их, вроде, как бы еще больше стало…

Длинные-предлинные переходы, ожидание багажа…

Наконец все позади. Он вышел в немного душную, но яркую ночь.

– Как попасть в Иерусалим? – спросил у первого попавшегося еврея. Тот объяснил быстро и толково. Он поблагодарил, отошел и только тогда понял, что разговор шел на русском языке.

– Воистину «на четверть бывший наш народ»! – усмехнулся. И тут же выругал себя:

– Наш… Какой там наш?

Поменяв доллары на шекели, сел в автобус.

«А светло-то как!» – поразился, глядя в окно. Честно говоря, он рассматривал эту поездку еще и как акт мужества.

«Там стреляют, бросают касамы и взрывают!» – рассказывала дома пресса.

Но что-то никто не стрелял. И взрывов не наблюдалось…

*  *  *

Через двадцать два дня после того, как их расписали, она получила разрешение на выезд.

– Уеду одна, – сказала Лена, – а там нас станет двое!

– А я? – закричал он.

– Поедь, поедь, поедь с нами! – взмолилась она.

– Ни за что!

Дни превратились в войну!

– Оставайся! – молил он.

– Я тут жить не могу и не буду! – отвечала она.

Постепенно – а может, это только казалось? – любовь становилась ненавистью.

– Ненавижу! – кричал он.

Она молчала. Только смотрела на него темными, сухими глазами. И говорила о том, что убьет плод.

– Давно пора! – кричал сгоряча! Разве соображал тогда что-то?

Как-то, придя с работы, не застал ее дома. На столе лежал пакет, а в нем драгоценности. И те, что у нее были, и те, что он ей дарил.

«Плата за все!» – было написано в записке. И он понял – уехала.

*  *  *

Гостиница оказалась рядом с автовокзалом. Дорогу показал какой-то солдатик с автоматом. Странно, но и тот говорил по-русски.

Номер оказался вполне приличным. Умылся, постоял у окна, потом  взял сумку и достал пакет, спрятанный на донышке.

«Завтра! – билось в голове, – завтра я швырну ей это!»

Не раздеваясь, прилег на кровать и положил руки под голову. Самое смешное, что все-таки уснул. А очнулся, когда было уже светло. Торопливо схватив пакет и бумажку с адресом, выскочил на улицу.

«По Яффо до Короля Георга, потом повернуть…» – конечно же, он наизусть знал то, что написано в бумажке.

Вот и скверик, где она гуляет каждый день. Но там пусто…

«Как же так?» – отчаялся, а потом все-таки глянул на часы. Шесть утра…

Тогда сел на скамейку и облокотился на спинку.

*  *  *

Пакет вместе с запиской положил в шкаф и попытался о них забыть. А заодно о ней. Получилось? Как сказать… Он ведь так и не женился с тех пор…

Вскоре после развала страны институт закрылся. Это не очень огорчило. Имелись некоторые бизнес-планы, которые решил воплощать. Миллионером не стал, но на жизнь, можно сказать, хватало. Несколько раз хотел поменять квартиру – в его положении жить в однокомнатной хрущобе было неприлично. Но почему-то это не сделал. И телефон оставил прежний…

Отдыхать ездил только на европейские курорты. Италия, Франция, Испания… Собственно в Коста-Браво и встретил бывшего однокурсника Генриха. Тот почему-то обрадовался, приставал с воспоминаниями об институтских годах. К счастью, Генрих с семейством назавтра отваливал в свою Израиловку.

– Слушай, – сказал Генрих, уже садясь в такси, – а я твою бывшую жену каждый день встречаю!

– Где? – спросил, жарко глядя на Генриха.

– По дороге на работу! – пояснил Генрих.

– Где?

Воистину он тогда мог говорить только короткими словами…

И Генрих написал адрес сквера на бумажке. А на другой стороне бумажки, на всякий случай, свой телефон.

Прилетев домой, он стал мечтать, как кинет пакет с побрякушками ей в лицо вместе с той ее запиской и уйдет. Навсегда!

О, как ему нравилась эта идея! Пришлось даже унизиться до звонка Генриху с просьбой о вызове…

*  *  *

Лена вошла в сквер, толкая перед собой коляску. В коляске сидел жизнерадостный мальчишка.

Она почти не изменилась. Издали ведь не видны морщинки и седина в волосах… Но не это взволновало.

Ребенок! Она замужем! Ненавижу!

Вблизи мальчишка в коляске кого-то напомнил. Но кого, он от волнения вспомнить не смог.

– На! Ты! Забыла! – швырнул к ее ногам пакет.

– Ты… – опешила Лена. И хотела что-то сказать, но губы не слушались ее, и только показывала, показывала рукой на мальчика.

– Не прощу! – фальцетом прокричал он и убежал.

Это, наверное, выглядело смешным.

Выглядело… Смешным…

Автобус. Аэропорт. Контроль…

Наконец самолет.

Лицо пылало. Он вошел в туалет, пустил воду и приложил мокрые ладони к горящему лицу. Стало чуть легче, и он осмелился глянуть в зеркало. А там было лицо мальчика из коляски.

– Как же так… – растерянно бормотал.  – Как же так?

И тут, как возмездие или милость, пришло понимание того, что у него внук. И еще…  даже не знал, кто: сын или дочь…

А самолет летел, летел…

И была боль. И эта боль не отпускала по дороге домой. Нашарил ключ, вошел в квартиру. Жаркие, тугие слезы непрошенно покатились по щекам.

– Жизнь прошла… – сказал.

И добавил:

– Совсем…

И в это время зазвонил телефон.