Александр Петрушкин

Лазарь. Стихотворения

Лазарь

 

Приходил сегодня мертвый

говорил со мной живым,

ставил инея припарки

на дыханья волдыри —

 

Дыры плакали, смеялись

и летели поперек

мертвые, как тело, чайки —

той, которую изрек

 

темным звуком привлеченный

говоривший надо мной.

Расставляя в смерти челны

разветвления стволов

 

он стоял у чайки в клюве —

словно колокол стыда,

смех, как петли, перепутав

в спиленных насквозь садах

 

говорил со мною мертвый

и живым мне отвечал:

улица, как глаз, аптекарь,

бог, вода, нога, причал.

 

И царапали дно ногти,

на которых, лежа с ним,

слушали, кем плачут кони,

в снег, хохочущий, как нимб.

                                     

2015, 21 декабря

 

* * *

 

Гудит овечий красный рот,

как электрическая лампа —

возможно, все наоборот

и кровь возвращена. Обратно

 

застыли сено и село

в кольце, где катится наутро,

через уловы воробьев,

овечий красный рот премудрый,

 

где в электричестве застыв

поток летит — почти как птица,

ловя на свой даггеротип,

как удивленье, наши лица —

 

что жертва принята, взята

скорее в дом, чем поневоле,

а здесь осталась пустота,

похожая на бога нолик.

 

И, Сара, где твои часы,

что тень от стрелок кипариса,

в которых спит измаилит,

и помнит, что пустыня длится —

 

пока гудение его,

похожее на голос мглистый —

прозрачно как Ицхак, легко

как, пыль, что длит мотоциклиста?

 

                                    2015, 22 декабря

 

 


Посвящение Челябинску


 

Земли любовь раздвинула здесь ноги

пытается меня поцеловать,

объединить с тем Богом на пороге,

который задолбался меня ждать

 

в своем резном окошке, что не влезло

в понятье родины и всех ее берез,

в понятное земле сопротивленье, и зло,

что – непременно и мое.

 

Разверзлась хлябь, Челяба с вкусом цинка,

с плотвою звезд в потьме пурги иной,

что отплывает где-то здесь, у цирка,

за полой и китайскою луной,

 

где я, пожалуй, жив еще недолго,

хотя и охлажден, как мясо, здесь

хотя и кожа, шитая упруго,

ползет и расползается под треск

 

идущего по льду, не по Миассу,

дышащего не воздухом — виной,

когда дождь исполняет водолаза —

роль, там, где спит пчелиный рой,

 

где снег, надрессированный до жути,

несется в псарню, будто в пьяный лес,

порвать их лай на колдырей, чтоб мутны

их очи были, и прекрасны, здесь,

 

где плакал пес любой любого рода,

и чтобы, затекая в темный дождь,

в руке у пьяницы великая природа,

все плавилась и плавилась на рот.

                                     

2015, 10 марта

 

* * *

 

Так свет обречен проливаться

на плавный, как женщина, снег

обрезанный по форзацу,

который слабал человек

и, что вероятно, мужчина

который, наверно, любил

весь свет и его дармовщину

и это ответное свил

гнездовье стрекозам и осам,

которые в черных кустах,

обугленных по морозу,

лежат у мимозы в руках,

которые свет заслоняют,

как женщину в полой руке,

и сами себя проливают,

как дождь отзеркаленный в снег.

Так ты, обреченный — на пару

с тоскою себя обрести —

стоишь на брегах насекомых

у женщины внятной реки.

                                   

2015, 10 марта

 


Кувшин брадобрея

 

                        Ульяне Чиняевой

 

-1-

небо, что шумит в кувшине,

с переломами внутри

– се душа из мышеловки

снега нежного дрожит

 

все — душа, и столь же рядом

и смыкается в речей

лики, лица и в пернатой

связке неба от ключей

 

се твое же отраженье —

что вода в себя взяла

плоти слабой пораженье

как бескрайняя жена

 

-2-

так ли пыжик успокоен?

так ли снится им вода? —

и потоп необездолен,

но отпизжен — это да.

 

подходи к своей Фонтанке,

где оторванным лицом

вслед бежит в любой Каштанке

на Садовое кольцо.

 

не беда, что километров,

вероятно, здесь шестьсот

всё равно нам надо бегать —

пусть оторванным лицом.

 

-3-

Воздух порист и высок —

над тобой парит в хаосе

если бы ты жил в Лаосе

то повесился б чуток.

 

Чуток дождь и болен страшно —

На народ идет водой.

То, что вол вспахал не важно

Он в бинтах и с головой

 

голою сидит снаружи

от космических огней,

а вокруг порхает стужа —

будто мертвый брадобрей

 

Брадобрей заходит в нолик,

как классический чужак,

воздух пористый высокий

врос в его пустой пиджак.

 

— если Бог ожил в Лаосе,

значит мне туда! Туда!

Кислород уходит скорый,

чудный словно борода.

 

-4-

если мы разучимся плакать

если оплавимся так по краям

если не яма то мотыльками

смерть мотылькам

 

если рыжеет от страха лисица

все растерять кожи лету раздать

если печенье поломано леты

не переждать

 

если по холоду ходит кромешный

клен что внутри у зренья стоит

если не мор то мотыльками

мимо летит

                                   

2015, июль

 

* * *

 

Вот радость слепнущих детей —

что сорная трава на солнце

ещё упрятана в зерне

средой рыжеющих колосьев,

 

среди которых, нет, не я

но тоже медный и звенящий,

несёт в глубинах светляка

до самой темной и скользящей

 

своей же тени, что внутри

себя горит и, извиняясь,

не про меня, но говорит —

куску бумаги растворяясь,

 

как бы кромешная зола,

глядящая наверх в оконце,

чья радость слепоты не зла,

но лишь упрятана на солнце.

 

                                    2015, 15 января

 


Asphyxia

 

Посмотрит выдох в воздух — словно в воду,

которая мертва, а не жива,

чья дребезжит древесная повозка,

что спрятана в сосне, и из тепла

ее, как из утробы землянистой

скрипит ходулями под ранкой янтаря.

 

Рай встрепенется, будто кто-то выжил,

и, балуясь веселой анашой,

такое на его березках вышил

младенческой нетвердою рукой,

что выдох обратился снова в воздух

и только после стал густой рекой.

 

И медь качалась в тетиве у вдоха,

то в соловье, то у комков стрекоз,

на уголь кислый закрывая шепот

невидимых и точных берегов

переходя парной, непарный чаек клeкот,

что оставались под воды дугой.

                                   

2015, 19 января

 

***

 

… или Воронеж, или алфавит —

возможно, что-то левое болит,

поет в дрозде — как будто перевод —

летит с плеча о землю вертолет.

 

Среди его порезов, лопастей

январь хоронит голоса гостей

на целлофан, как на лицо кладет

горячую ладонь — вдруг оживет

 

и полетит по ветру там, где речь

не успевала мертвецов сберечь —

один из них сегодня мне в окно

стучался ночью и стоял темно

 

в пятне январском, плакал и болел —

меня печатал или вслух жалел

или Воронеж, или алфавит —

как целлофан, где левое болит.

                                   

2015, 26 января

 

* * *

 

Над преисподней — лед, бумажный лед

хрустит и говорит ночь напролет,

ночь напролет – из всяческих затей,

растет из человеческих костей.

Все слишком человечное в аду —

что вероятно = я сюда сойду,

и лед бумажный разгрызет мой рот,

где конопля насквозь меня растет.

 

Похоже слово наше — тоже ложь,

его не подобрать — попробуй шов

и кетгут, и крючки на вкус прожив,

ты попытаешься лед этот перейти,

перерубить кайлом, хайлом, собой

и бабочкою с мертвой головой,

ветеринаром на одной ноге

с вороной и свободой в бороде.

 

Опишем все исподнее как рай,

где кислород сочится через край

через вмороженный в бумагу синий лед

которым только кровь от нас плывет,

подобно кровле, Питеру во тьме,

что с Китежем войну ведет на дне

козлиный дом проходит через дым —

что сделаем мы с ним, таким живым?

 

Куда мы поведем свои стада,

которые, не ведая стыда,

растут в садах овечьих и летят

среди пархатых этих медвежат

на улицу по имени меня —

одну из версий белых тупика,

ложатся вдоль огня, в бумажный лед,

ощупывая тень свою, как ход?

 

Стада идут здесь, голые стада,

в подмену рая, слова, в имена —

на их знаменах белые скворцы,

и двери, что скрипят на тельце их,

возможны, как за дверью пустота

которая как лед сомкнет уста

бумажные, в которых смерть течет

надежна и густа — как донник в мед.

 

Пусть пастухи моих живых костей

в ночи шумят, в резине тополей,

и льются сквозь пергамент твердый снов — 

пока подложный рай мой не готов

 

пока хрустит над преисподней лед

мой псоголовый, будто милый кров.

я буду здесь в своих родных садах,

где прячет дерево в самом себе тесак.

 

                                    2015, март

 

К списку номеров журнала «ИНЫЕ БЕРЕГА VIERAAT RANNAT» | К содержанию номера