Стихотворения разных лет

БОЛЬШИЕ БАТАЛЬОНЫ

 

Бог на стороне больших батальонов

 Вольтер

 

Они во всем едины,

Они неразделены,

Они непобедимы,

Большие батальоны

 

Они идут большие,

Всех шире и всех дальше,

Не сбившись, не сфальшивя:

У силы нету фальши.

 

Хоть сила немудрена,

За нею власть и право.

Большие батальоны

Всевышнему по нраву.

 

И обретает имя

В их грохоте эпоха,

И хорошо быть с ними,

И против них быть плохо.

 

Но всю любовь и веру

Я отдал всё ж не Богу,

А только офицеру,

Который шёл не в ногу.

                                            1988

 

ЛЕРМОНТОВ

 

Дорога вьётся пропыленной лентою.

То вверх ползёт, то лезет под откос,

И засыпает утомленный Лермонтов,

Как мальчик, не убрав со лба волос.

 

А солнце жжёт. И, из ущелья вынырнув,

Летит пролётка под колёсный шум,

Под горный шум, под пистолет Мартынова

На молньями играющий Машук.

 

...Когда с собой приносишь столько мужества,

Такую злобу и такую боль, —

Тебя убьют, и тут-то обнаружится,

Что ты и есть та самая любовь.

 

Тогда судьба растроганною мачехой

Склоняется к простреленному лбу,

И по ночам поэмы пишут мальчики,

Надеясь на похожую судьбу.

                                                         1948

 

 

ПОГОДИНКА

 

На тихой улице Погодинке

Во имя мира и добра

Собачий лай стоит в питомнике

С полуночи аж до утра.

 

По тихой медицинской улице

Осенней полночью бреду

И слышу — узники и узницы

Опять почуяли беду.

 

Их лай то яростней, то глуше

И вот уж — чёрт его дери! —

Не разбираешь: он снаружи,

А может, и во мне, внутри.

 

…И постигая боль собачью,

Я, словно сам в стальном лесу,

Истошно лаю, горько плачу

И клетку истово грызу.

 

Не сыщешь доводов для сердца,

Ему неведомо досель,

Что нечего глядеть на средства,

Когда так благородна цель.

 

Но как безвыходно и сиро

Вдруг станет отвлечешься чуть.

И всё несовершенство мира

Обстанет — и не продыхнуть.

                                                              1960

 

  ПРОЩАНИЕ СО ЗЛОБОЙ

 

Прощай, ты надёжно служила.

Недобрая ради добра,

Натянутая, как пружина,

Суровой была, как вдова

 

Бессонная, в кожанке с кольтом,

Мою сторожила мечту,

Меня сохранила, и скольким

Обязан тебе — не сочту.

 

Но дальше согласья не выйдет.

Не то чтоб стезя нелегка, —

Но вечно нельзя ненавидеть,

И жизнь без того коротка.

 

Ты смотришь по-прежнему люто,

 Как дула, нацелив зрачки.

Но мы умудрённые люди,

И нас не пиши в новички.

 

Прощай, надвигается осень.

Стоишь на другом берегу.

И пусть тебя снегом заносит,

Забвеньем ещё помогу.

 

Махну издалёка ладонью,

А дальше... исчезни с Земли,

Чтоб в мире, как в собственном доме,

Свободно эпохи текли.

1965

 

 

НЕБО

 

На главной площади в Бердянске

Мотор задохся и заглох.

Я скинул сапоги, портянки

Снял, накрутил поверх сапог.

 

Шофёр изматерил машину,

Рыдал над чёртовой «искрой»,

А я забрался под махину

И, развалясь, дымил махрой.

 

Неподалёку выло море,

Запаренное добела.

А мне какое было горе?

Я загорал, а служба — шла.

 

Год пятьдесят был первый, август.

И оказалось по нутру,

Скорее в радость, а не в тягость

Курить под кузовом махру.

 

Похожие на иностранок,

Шли с пляжа дочери Москвы,

Но не впивался, как ни странно,

Глазами полными тоски.

 

Солдат фурштатский, в перерыве

Я стал нечаянно велик,

И вся обыденность впервые

Запнулась, словно грузовик.

 

Мир распахнулся, будто милость,

От синей выси до земли...

И всё вокруг остановилось,

Лишь море билось невдали.

 

ЗИС спал, как на шляху — телега,

А я под ним в полдневный жар,

Босой, посередине века,

С цигаркою в зубах лежал.

 

Лежал, как будто сам — столица

И истина со мною — вся,

И небеса Аустерлица

Мне виделись из-под ЗИСа. 

1966 

 

 

АННЕ АХМАТОВОЙ

 

Ваши строки невесёлые,

Как российская тщета,
            Но отчаянно высокие,

Как молитва и мечта,

 

Отмывали душу дочиста,

Уводя от суеты,

Благородством одиночества

И величием беды.

 

Потому-то в первой юности,

Только-только их прочёл —

Вслед, не думая об участи,

Заколдованный пошёл.

 

Век дороги не прокладывал,

Не проглядывалась мгла,

Бога не было. Ахматова

На земле тогда была.

                                                           1961

 

    ЖЕНА ДОСТОЕВСКОГО

 

Нравными, вздорными, прыткими

Были они испокон.

Анна Григорьевна Сниткина —

Горлица среди ворон.

 

Кротость — взамен своенравия,

Ангел — никак не жена.

Словно сама Стенография,

Вся под диктовку жила.

 

Смирная в славе и в горести,

Ровно, убого светя,

Сниткина Анна Григорьевна

Как при иконе — свеча.

 

Этой отваги и верности

Не привилось ремесло.

Больше российской словесности

Так никогда не везло.

                                                   1965

 

 

 

 

 

ТАРУСА

 

Ларе

Татары кричали:

— Там руса! —

С тех пор и легенда крепка,

Что будто отсюда Таруса

Пошла — городок и река.

 

Здесь великолепны ландшафты,

И ссыльные селятся тут,

Оставили олпы и шахты

Теперь под надзором живут.

 

Казалось бы, крохотный город,

А словно за речкой орда

Сегодня раздором расколот,

Хоть вовсе не езди сюда.

 

Такое в Тарусе смешенье

Решений, умов и идей,

Советов, прожектов и мнений,

Что нищ Вавилон перед ней.

 

…Иные умаются скоро

И прочь от осин и полян,

И от бесконечного спора

Наладятся за океан.

 

Другие невзгоду осиля,

Обугленным духом тверды

Ждать будут явленья России,

Какая была до орды.

 

И что-то придумают третьи,

Четвёртые тут же их в дым!

И пятые веско ответят шестым

И седьмым, и восьмым.

 

Кто хочет — лови на наживку,

Кто может — давай на блесну!

Я тоже долбаю машинку,

Но вряд ли кого соблазню.

 

И вару хватает, и жару

И тоже меня б занесло,

Но только решать за державу

Совсем не моё ремесло.

 

В оставшейся четверти века,

Где на миллиарды расчёт,

Отдельная жизнь человека

Едва ли кого привлечёт.

 

Татары кричали:

–Там руса! –

И стоек легенды угар,

Но помню со школы: Таруса

Стояла ещё до татар.

 

Ещё не нагрянули гости,

А кто-нибудь в дальнем году

Корябал себе на бересте;

«Жить горько и невмоготу».

                                                                       1978

 

ВОЕННЫЙ ОРКЕСТР

                                         Л. Лазареву

 

На площади на Маяковской

Гремят барабаны и медь.

С охотою не стариковской

В толпу затесался глядеть.

 

Во всю батальонную силу

Играет оркестр духовой,

Как вырыли немцу могилу

В суровых полях под Москвой.

 

И холодом бьёт по подошвам

Знакомая звонкая дрожь,

И помню, что всё это в прошлом,

В сверхпрошлом, а всё-таки, всё ж...

 

И с мукою давней и тайной,

И полупонятной тоской

Слежу, как, свернув с Триумфальной,

Идёт батальон по Тверской.

 

Пошли косяком годовщины,

А жизни остался — лоскут...

И вроде совсем без причины

Последние слёзы текут.

                                                        1986

 

До свиданья, друг мой, до свиданья…

В старости мы все впадаем в детство,

И тогда ничтожные страданья

Обращаются в большое бегство.

 

То, что ты предложишь в Орегоне,

Больше не считается искусством

Даже на таёжном перегоне

Между Красноярском и Иркутском.

 

Было и талантливо, и остро,

Стало за ненадобностью — слабо.

Отошла эпоха бутафорства,

А за нею мировая слава…

 

Кончилось великое везенье

Дважды не войдёшь в одну удачу.

До видзення, брат мой, до видзення…

Всё равно тебе вдогонку плачу.

                                                                          1992

 

 

 

 

        Бей в барабан и не бойся беды,

                        И маркитантку целуй вольней!

                        Вот тебе смысл глубочайших книг,

                        Вот тебе суть науки всей1.

                                                    Гейне

 

                 Снова бесплодная эра,

                 Жизни со смертью ничья,

                 Перевороты, холера,

                 И напоследок — Чечня...

 

                 Втиснуться в щели и в кельи

                 И на холодное дуть?..

                 Но объяснил Генрих Гейне,

                 В чём философии суть.

 

                Пусть вертолеты и танки

                Ржавы от крови и слёз,

                И никакой маркитантки

                И лобызаний взасос,   

 

                С пользою или без пользы,

                Пан или вовсе пропал —

                Бей в барабан и не бойся,

                Если бьёшь в барабан.

                                                        1995

 

 

 

 

СТАРАЯ ЛЕНТА

 

Кончено! Доездились. Приехали.

За спиною остывает век…

Помогите Одри либо Грегори,

К вам хочу, мисс Хепберн, мистер Пек.

 

Сызнова меняются калигулы,

Ражие гогочут жеребцы…

Ставлю ленту «Римские каникулы»,

Не ползу в пророки и жрецы.

 

Многовато повидал я нечисти

С давних лет и до недавних пор.

…По-мужски зато, по-человечески

Отпустил принцессу репортёр.

 

Недобрал я настоящей лирики

В автобиографии моей,

Вместо лирики мелькали митинги,

Частые восшествия коней.

 

Светопреставления, трагедии,

Погруженья в бездну и во тьму.

…Оттого, что два тысячелетия

Не взвалить на плечи одному.

 

Хочется простого, чёрно-белого,

Нежного и прежнего до слёз,

В меру незатейливого, бедного,

Где с серьёзом слился несерьёз,

 

Где в ладах открытое и тайное…

И такого просит чуть дыша,

Слабая моя, сентиментальная

И многострадальная душа.

2000

 

 

КНИЖНОЕ

 

Я не верил в лозунги-крики,

Президентам не доверял,

И не в жизни искал, а в книге

Совершенство и идеал.

 

Потому не бывал в порядке

Молодым среди молодых,

Не желал наступать на пятки

И ловчить и давать под дых.

 

С детства самого мне доверясь,

Почитая мой опыт-стаж,

Приняла ты книжную ересь

Безраздельно, как «Отче наш».

 

Я держался на честном слове,

Ни на чём и был горд собой.

Но к чему я тебя готовил

И привёл, поводырь слепой?..

 

В книге люди пекут идеи,

В жизни люди куда лютей,

Книгочеи недоглядели —

И оскомина у детей.

 

Нет прощенья моей оплошке…

Ты — одна, а вокруг — зверьё…

Что же делать, мой свет в окошке,

Горе луковое мое?

 

 Лето 2001

 

Старый топчан

 

Упирался, как мог. С укором

Двери скрёб и все стены скрёб —

Кабинетом и коридором

Выносили тебя, как гроб.

 

Тридцать лет и еще три года

Верой-правдою мне служил

И такого не ждал исхода

Для себя и своих пружин.

 

Был я злобным после попойки,

После ссоры вряд ли хорош —

Ты терпел, за что на помойке

Догоришь либо догниёшь.

 

К черту — преданность, к бесу — гордость!

Сам закон бытия зловещ:

Послужи и придёшь в негодность,

Всё равно — человек ты, вещь…

 

Потому во времени скором,

Не особенно и скорбя,
Кабинетом и коридором

Пронесут меня, как тебя.

2001

 

ПЕРЕМЕНЫ

 

Считали: всё дело в строе,

И переменили строй,

И стали беднее втрое

И злее, само собой.

 

Считали: всё дело в цели,

И хоть изменили цель,

Она, как была доселе,

За тридевять земель.

 

Считали: всё дело в средствах,

Когда же дошли до средств,

Прибавилось повсеместно

Мошенничества и зверств.

 

Меняли шило на мыло

И собственность на права,

А необходимо было

Себя поменять сперва.

                                                           1999