Нина Зимина

Бабочка под колпаком войны. Эссе


Ярко напомаженные губы на морщинистом лице. Мутный, устремленный не под ноги, а в какое-то необозримое пространство взгляд. Медный налет смывшейся краски на седых растрепанных волосах. Пьяная полуусмешка уродливо втягивала уголки губ в дряблые щеки, траченная молью синяя шерстяная кофта застегнута так, что правая пола свисает ниже левой. Стараясь сохранить равновесие, старая женщина шла так, будто на ней парадный наряд, а не жеваная юбка и стоптанные туфли с нелепыми бантиками на носках. Порой с широкого шага она срывалась на бег, размахивала руками, будто летела. Вы думаете, что ее устремленность вперед – следствие неуверенности в пьяных ногах? Вовсе нет…

Она в это время видела и представляла себя семнадцатилетней – будто бежит она по майскому лугу с сачком в руках за бабочкой, сама похожая на бабочку. Легкие сандалии, цветастый сарафан, светлые волосы подхвачены встречным ветерком, в радостных глазах свет неба. Оранжевая бабочка, как солнечный осколочек, забилась под колпаком. Ах как больно, обидно бабочке… А девушка радуется удаче. Она пока еще не знает, что такое чужая боль. Да и своя тоже неведома. Она бежит по лугу навстречу счастью, навстречу первой любви… И вдруг обрыв. Черный провал. Опрокидывается небо, скатывается с него солнце и тонет в черноте…

Старуха упала, споткнувшись о выступ на тротуаре. Кто-то засмеялся. Кто-то сочувственно покачал головой. Кто-то брезгливо поморщился. Но никто не подошел, чтобы помочь подняться. Лежала, прижавшись лицом к выщербленному асфальту…

Над головой рвались снаряды, вдавливали в землю, визжали пули, издеваясь над ней: «Боишшь-ссс-ся!», посвистывали: «Не боись! Не боись!» – уговаривали. Она превозмогала страх и продвигалась вперед: где ползком, где перебежками от воронки к воронке. Сумка с перевязочным материалом висела на шее, очень мешала, когда приходилось плашмя падать на землю, на сумку, как на камень, грудью. Солдатские галифе, – юбка вообще не годилась в боевой обстановке, – на коленках как почерневшая береста, от прилипшей земли и засохшей крови…

«Вот он, голубчик», – так она называла всех, кого перевязывала и выносила из-под огня, – лежит, корчится, извивается от боли, пытается подняться, но тщетно. Она усаживается рядом с ним на землю, уже не слыша разрывов и свиста пуль, кладет его окровавленную голову себе на колени, очищает от прилипших комков грязи. «Потерпи, голубчик!» – дует на то место, где взбугривается кровь, чтобы не так ему жгло, перевязывает. А у него еще и ноги перебиты. Подвела ему подмышки веревку, обвязала грудь и потащила, будто куль, в безопасное место. Если бы на стволе березы делать зарубки, сколько таких голубчиков она перетаскала на своих плечах, то до верхушки дойдешь, и места не хватит.

Бабочка под колпаком войны. Больно. Горько. Обидно за других. Жалко себя. Еще жальче раненых. Вот она, чужая боль. Мурашки по коже. Слезы на глазах. Сначала плакала над каждым раненым, потом попривыкла. И свою боль она изведала. В неполные девятнадцать попала в госпиталь. Осколки впились, въелись в правое бедро, в бок. На операционном столе выковыривали их оттуда целую вечность. «Все у тебя хорошо, деточка… Вот только детей не будет», – сказал ей хирург, когда выписывали из госпиталя.

Но до детей ли, когда война…

Война…

Под темным августовским небом, исчерченным трассирующими пулями, девушка-санинструктор (после ранения повысили и в звании, и в должности) помогала грузить раненых в кузов полуторки. Звезды то и дело срывались с неба – хоть ладони подставляй. Машина, взревев, затарахтела по колдобинам, направляясь в тыл. Девушка помахала вослед в темноту, пожелала безопасного пути.

– Ну что, сержант? Какую звезду вы хотите в подарок? Эни-бени-ресом-квинтер-финтер-жесом! И звезда – ваша!

– Звезду Героя Советского Союза! Можете?

– Это посложнее. Но на войне нет ничего невозможного. Особенно для таких девушек, как вы!

Старший лейтенант, командир 2-го батальона, высокий, сероглазый, со строгим голосом, давно смущал ее своими быстрыми взглядами: посмотрит и пройдет мимо, а у нее сердце сразу же начинает бухать и нагнетать кровь к щекам. И вот он рядом, он готов подарить ей небесную звезду, а она, дурочка, вон что ему ответила. Но он почему-то рассмеялся. Смех похож на теплую звездную ночь, вовсе не строгий.

…Поцеловались они через неделю. Она неумело ткнулась губами в его подбородок.

– Ты что, еще ни с кем не целовалась?

– Ни с кем… – обреченно сказала она ему, испугавшись, что своим неумением целоваться оттолкнет его от себя.

Получилось наоборот.

…А еще через неделю она рыдала над ним. Льдисто-серые глаза он устремил в небо, с которого в этот раз сорвалась их звезда и разбилась. Не осталось даже осколков.

…Старуха очнулась, подползла к краю тротуара. Цепляясь за ствол березки, села, уронив голову в холодные ладони. Она горько плакала. Его льдисто-серые глаза пронзали ей сердце. Больно. Горько. Пятьдесят лет подряд они глядят в душу, сторожат убитую любовь. Да, она не была святой. Случалось, что и отдавалась жарко, – но сразу остывала. Льдисто-серые глаза не упрекали ее, обреченно смотрели мимо, а потом опять прямо в сердце.



…К старухе подошел участковый милиционер:

– Вставайте, Раиса Полиновна! Стыдно вам так… Столько наград… Вставайте.

– Да, голубчик! Да! Помоги! Только я Лариса… Аполлинарьевна. Запомни, голубчик. Давно меня знаешь, а запомнить не можешь, – упрекала она его, отирая ладонями въевшиеся в морщины слезы, размазывая помаду. – Прости, голубчик! Домой тороплюсь. Там меня Лейтенант ждет не дождется. А я, старая пьяница… Голодный он, голубчик. Сидит под замком.

Участковый на почтительном расстоянии следовал за ней, сопровождал. Его уже не раз предупреждали в горвоенкомате: «Не позволяй ей валяться. Заслуженный как-никак человек».

Вот и домик, скорее хибара. Никакого замка нет. Входи любой, бери что надо. Да брать нечего.

Старуха резким движением распахнула дверь. От окна прыгнул ей под ноги черный с огромными глазами кот, радостно замурлыкал, требуя внимания и любви.

– Лейтенант, милый! Соскучился! – она присела перед ним на корточки. Он положил лапы на ее худые, костистые плечи, любовно коснулся усатой выразительной мордой ее морщинистых щек. Она гладила его улыбаясь. – Прости, Лейтенант! Молока я тебе не принесла и хлебушка не принесла. Фу! – она дунула на ладонь. – Улетели денежки!

А кот все мурлыкал, словно успокаивал ее: «Ничего, проживем…».

К списку номеров журнала «БЕЛЬСКИЕ ПРОСТОРЫ» | К содержанию номера