Паруйр Севак

Стихотворения


Паруйр СЕВАК (1924-1971) — поэт, переводчик, доктор филологических наук, лауреат Государственной премии Армянской ССР. Учился на отделении армянского языка и литературы филологического факультета Ереванского университета, окончил Институт литературы имени A.M. Горького в Москве. 1966-1971 гг. — секретарь правления Союза писателей Армении. 


 

 

КОГДА ГЛАЗА ЗАСТЫНУТ 
От слова «одиночество» дрожит пространство комнаты моей, 
И понимаю я, 
Что самой влажной частью в человеке являются глаза. 
… Когда застынет взгляд, 
То говорят, что кто-то вот-вот придёт. 
И если всё это не ложь, 
То — милосердье, 
Рождённое из жалости всего лишь. 
Мои глаза застыли тоже, 
Но не придёшь ты, знаю, 
Ты не сможешь, 
И воздух комнаты моей 
На вздрагивания обречён от слова «одиночество», 
Напомнив мне ту старую идею, 
Что, может, пропасть для того лишь существует, 
Чтоб вниз, в неё, срывался человек. 
А если, правда, пропасть для того, 
Чтоб вниз, в неё, срывался человек, 
То в случае подобном, 
Что мне делать? 
Я не кувшин, 
Не разбиваюсь. 
Я — адонис, 
Лишь лепестки срываются с меня, 
От этого так утомился я, 
Как от потуг моих бумага устаёт — 
Издалека сказать тебе два слова, 
Которые меня перевести способны так же, 
Как курица переводить способна самолёт… 
Есть ложь, что правде равноценна. 
Я верю в ложь, придуманную нами 
О том, что не утратим мы друг друга. 
Есть страх, что смерти равноценен. 
Но я боюсь, что выиграет жизнь, 
Меня оставив жалким летописцем боли. 
И наконец, есть шаг — полёту равноценный. 
И я из мыслей собственных тащу себя, 
Как зуб здоровый удаляют изо рта. 
Но я устал уже, 
Устал настолько, 
Что ничего не ощущаю, 
Даже боли. 
Ах если бы возможно было не чувствовать вот так же: 
Глаза у человека — являются той самой частью влажной. 

ГОЛОВОКРУЖЕНИЕ 
По недоразуменью — ты последняя моя, 
И ты единственная мне дана судьбою… 
Такие детские слова любви всегда, 
А я уж столько прожил, 
Что древо персика в мои года 
Десятки раз погибло бы. А что же 
Ты? 
Ведь столько лет не видел я тебя, 
Сколь видел прежде. 
И глаз моих невосполнима пустота 
Там нет 
Тебя. 
По недоразуменью — ты последняя моя, 
И ты, единственная, мне дана судьбою… 
Подвешен целый мир к устам моим — 
Словно клубок 
Клубится он словесным роем 
До головокружения жужжа, 
И если с губ моих слетят слова, 
Пускай летят в любви 
И лишь с любовью, 
С единственным парением библейским, 
В котором есть пустыни теплота, 
Скольжение песков и грёзы мыслей. 
И неужели ты в своей дали?, 
С её воздушной сыростью лесною, 
Не слышишь слов, не высказанных мною? 
А если ты услышишь — невысказанные мои слова, 
То ощутишь ли — кругом голова? 
Так чувствовать, мне кажется, должны 
Все девы непорочные, зачавши. 
Из них к одной, 
Единственной-одной 
Мог мысленно бы обратиться я: 
«По недоразуменью — ты последняя моя, 
И ты, единственная, мне дана судьбой…» 
Мы пользовались мало добротой 
И не от этого ли постепенно 
Я становлюсь добрее? Настолько, 
Что даже одиночество… жалею. 
Ведь и оно 
измучилось, устало. Жаль его. 
Давай с тобою отворим ему по створке, 
Пускай покинет клетку плена своего и улетает, 
Или, быть может, встретимся лишь там… Там, где бывает 
встреча ночи и рассвета. 
Встречаются ль когда-нибудь они? 
Откуда знать мне? Может, знаешь ты? 
По недоразуменью — ты последняя моя, 
И ты, единственная, мне дана судьбою… 
А снег идёт, 
Какой-то тёплый снег, 
От севера на юг летит привет. 
Такой далёкий аромат весны 
У снега, 
Как одно воспоминанье. 
От доброй психологии его 
Не умирают, правда, но — не выживают. 
Не умирает так, но и не выживает любовь моя: 
По недоразумению — последняя, 
Моя единственная — данная судьбою… 
Давай же, над собою возносясь, 
Себе позволим самоотреченье, 
И оскорбляя, 
Мы обидим так друг друга, 
Чтоб даже скука…сама с собой к согласию пришла, 
Чтобы себя сама простила му?ка, 
Чтоб я уверовал — ты не была 
Единственной судьбою — не моею, 
По недоразумению, последней — не моей. 

НЕ СПРАШИВАЙ 
Не спрашивай: «Ты любишь ли меня?» 
Запомни так, как вечно трость свою 
Незрячий вспоминает: 
Когда не задают вопросов зря, 
Ответа ложного не получают. 
И не расстраивайся зря от слов моих, 
А поразмысли, 
Для измерения колодезных глубин, 
На дно колодца кто дитя своё бросает? 
Не спрашивай, скажу намного больше 
Того, что ты в ответ услышать хочешь. 
Я — верующий на? день — говорю, 
А ты внимай, богиня дня моя. 
Сегодня быть обряду преклоненья, 
А исповедь — кому она нужна? 
Ты неизведанная новая земля, 
А я — географ ловкий, 
Который знает плохо, очень плохо, 
Многосулящие твои места. 
И ярый дух исследователя 
Опять во мне разговорился 
Желаньем наизусть учить тебя, 
Твою обозначая карту в мыслях. 
Вопросы — а кому они нужны? 
И не намного ль человеку лучше, 
Чтоб спотыкались ноги, 
Нежели язык? 
Давай же, оставляя разговоры, 
Уйдём с тобою мысленно вперёд 
По этой неизведанной дороге, 
Покуда не достигнем дивных мест, 
Пристанища, 
Где кроме нас иных хозяев нет, 
Где будем мы слепыми, как огонь, 
Где станем мы картавою водой, 
Где наизнанку старому закону, 
Что ве?дом нам: под действием тепла 
Не расширяются — сужаются тела, 
А все вопросы растворяются, как соль, 
Во рту у нас приобретая привкус свой, 
И в жилах наших, что расстроены уже, 
В растерянности нашей на лице… 
Возможно, неосознанно, тебя 
Тогда спрошу я: «Любишь ли меня?» 
Ответа твоего не ожидая, 
А помогая, 
Чтоб не имеющий на картах очертаний — 
Иных миров богини 
Прежний лик ты обрела. 
И вот тогда на мой вопрос в ответ 
Ты, вероятно, скажешь мне: 
«Вы помогаете раздеться, говорят. 
А ты — другой. 
Меня ты одеваешь. 
Люблю тебя я…» 

 

К списку номеров журнала «ГВИДЕОН» | К содержанию номера