Сергей Кузнечихин

Дополнительное время


Сельская учительница

В очочках, но всё же мила и стройна,
И строгие платья не портят фигуры.
Уже больше года, как тащит она
Оболтусов сельских к вершинам культуры.
Вопрос задала, а в ответ ни руки,
И видно по лицам, что нет интереса.
До лампочки школьникам образ Луки
Из пьесы «На дне», а задуматься — пьеса
На местные нравы ложится вполне
И вовсе не зря изучается в школе:
Родная деревня завязла на дне
И выбиться в люди — ни силы, ни воли.
Хотя и найдётся с десяток дворов,
Где сытостью прёт через щели в ограде.
Вон, возле окна, второгодник Петров
Любуется свеженькой двойкой в тетради.
Но парень не промах: смекалист, лукав,
А в драке небось и оглоблей огреет.
Чему научить его может Лука?
Такой, не моргнув, доброхота отбреет.

И кряжистый батька всё тащит в семью,
Не брезгуя ни головнёй, ни огарком.
Вчера у Петровых кололи свинью,
А к ночи родитель явился с подарком —
Парного принёс. Напросился на чай
С туманной надеждой на нечто покрепче.
Дотронуться всё норовил невзначай,
Но прятал желанье в степенные речи:
Порядка, мол, нет ни в Москве, ни в селе,
И вряд ли бардак одолеют науки.
И маялись, ныли на шатком столе
Его тяжеленные бурые руки.
Прервав разговора непрочную нить,
Поднялся (как будто из дома позвали)
И вышел, о сыне забыв расспросить,
Но пообещал, что поможет с дровами.

А сын от избытка нетраченных сил
Старательно думает только «про это»,
Ручонки под парту, губу закусил
И лезет глазами за вырез жакета.
Вот взять бы и вызвать нахала к доске.
Да кто его знает — чего отчебучит.

А вечер пройдёт в непроглядной тоске.
Наскучит роман, телевизор наскучит.

Натоплена печка. Перина жарка.
Над дверью на счастье прибита подкова.
И снится всю ночь утешитель Лука,
Не горьковский, а из поэмы Баркова.


Дополнительное время

Нелишне напомнить о том, что на старте
На эту команду не делали ставки.

На нервах, когда мастерства не хватало,
Играла азартность, удача играла.
И всё же команда дошла до финала.
Впервые пробилась, но очень устала.

Никто, разумеется, толком не знал,
Насколько он тяжек, желанный финал.

На поле осеннем играть тяжело.
Одним не везло и другим не везло.
В бесплодных атаках два тайма прошло.
Замёрзли от скуки нули на табло.

И слякоть на поле, и пота ручьи —
Вот только финал не приемлет ничьи.

Игра до победы и без перерыва —
Ещё полчаса для последнего взрыва.
Команда площадку шипами изрыла.
Прорыв захлебнулся, и нету прорыва.

И мяч непокорный коварством накачен.
Удар не идёт. Не идёт передача.

Ни флангом, ни центром. И сил не осталось.
Усталость. Усталость. Усталость. Усталость.

И сердце колотится в тесной груди.
И страшные судороги впереди.

А может, достаточно? Может, немало
Того, что сумели дойти до финала?

Быть может, и хватит. Но всё-таки надо
Бежать и бежать. И важна не награда,
Она и сопернику может достаться.
Но важно — не сдаться.


Танец бабочки

Стебель с небом цветком поделится,
И над лугом цветок вспорхнёт.
Только крылья, безвольное тельце —
Приложение к ним. Полёт
Изумительно бестелесен,
И услужливо тих рассвет.
Как зазор между крыльями тесен,
Даже места в нём телу нет.
И не надо. Пускай останется
Только крыльев дразнящий взмах,
Время жизни и время танца,
Измеряемое в часах.


Кризис

Александру Ёлтышеву

И ропот друзей, и начальников топот,
Смиренные вздохи усталой жены.
Тебе уже сорок, но жизненный опыт
И знанья твои никому не нужны.

Потел, постигал, не жалея извилин,
Науки гранит и канонов бетон.
От быта спасался, как Ленин в Разливе,
И яблока ждал, словно физик Ньютон.

Основы встряхнуть и сорвать покрывала
Мечтал, распаляя здоровую злость.
Куда всё исчезло, куда всё пропало,
Размылось, рассеялось и расползлось?

Устал бы иль, хуже того, занедужил,
Так нет же — здоров, как герой из кино.
И вроде при деле, но видишь:— не нужен
Ты — делу. И дело тебе не нужно.

Сплошной незаслуженный умственный отдых —
Единственно, кто нарушает покой,—
Соседка: запуталась баба в кроссвордах,
И энциклопедии нет под рукой.


Лишние люди

Вожжи — вождям.
У высокого стремени
Дружно враждуют холуй и халдей.
Лишние люди удачно расстреляны
По наущению нужных людей.

Псевдо-Онегины, горе-Печорины.
Правнук Белинского из ВЧК
Предусмотрительно учит учёного,
Где протекает Печора-река.

Там и к Онеге дорога недальняя.
Нужного мало, а лишнего — тьма.
Чтоб не смущали и чтоб не скандалили,
Есть про запас и река Колыма.

И ничего здесь (казалось бы) личного,
Трудится служба, себя позабыв.
Страх превратиться из нужного в лишнего
Тоже безжалостно трудолюбив.


* * *
Успех пропитан запахом натужности —
Не тем, так этим маешься в угоду.
Лишь осознанье собственной ненужности
Даёт поэту полную свободу.
Когда канонов мнимые приличия
И прочие былые заблуждения
Забудешь. И людское безразличие
Из наказания в освобождение
Перешагнёт,
Останется бескрайняя
Свобода слов. Свобода тьмы и света.
Но хватит ли для самовозгорания
Огня в душе ненужного поэта?


Сиреневый шарф

Не знаю, зачем
Прихватила сиреневый шарф
Капризная память?
Не спится. Не спится. Не спится.
Глаза прикрываю
И вижу холмистый ландшафт,
В котором безумным губам
Суждено заблудиться.
Ползти через холм,
И спуститься к другому холму,
И дальше
Вслепую, бездумно, не зная мученья,
Блуждать и блуждать.
А потом вдруг сорваться во тьму,
Но вместо испуга
Упасть в пустоту облегченья.
И сразу уснуть. И забыть.
А была? Не была?
Бывают вопросы,
Которым не надо ответа.
Вот только
Сиреневый шарфик на крае стола.
Чуть что — и шевелится,
Ёжится, словно от ветра.


Мёртвые цветы

Сергею Хомутову

Оттого, что берега пологи,
Исчезают в море города.
Над гнилыми крышами Мологи
Зацветает мёртвая вода.

И волна усталая качает
Тучный разбухающий букет.
Даже суеты голодных чаек
Над водой, накрывшей город, нет.

Но в часы, когда вода спадает,
А цветы обильно разрослись,
На уснувший город оседает,
Медленно плывёт густая слизь.

Обволакивая, расползаясь,
Обвисая гроздьями с крестов.
И русалки стонут, задыхаясь,
В запахе распавшихся цветов.


* * *
Ну что ж, последняя попытка,
И хватит гнать постыдный брак.
— Не бойся, это ведь не пытка, —
Напутствовал один бодряк.

А я стоял, от злости бледный,
И сам себе напоминал,
Что предпоследнюю — последней
Совсем недавно называл.

И ожиданье унижений
В паденье превратит полёт.
Богатый опыт поражений
К победе вряд ли приведёт.


* * *
Внезапно возникающие войны
И поиск примиренья по ночам.
Навоевались вроде и довольно,
Не надо придираться к мелочам.

Ну, если хочешь, подмету в квартире
И полку перевешу вон туда.
Достаточно того, что кризис в мире,
В стране бардак (но это как всегда).

Обнимемся, и пусть в года лихие
Не принесут в наш дом ни бурь, ни бед
Любовница моя Стенокардия
И новый твой любовник Диабет.


Конь на распутье

Спешите, действуйте, боритесь,
Прорыв меняя на аврал.
А этот несуразный витязь —
Он на распутье, он застрял.

Куда? Вперёд, или налево,
Или направо повернуть —
Уже не важно. Отболело,
Всё то, что манит в новый путь.

Не веря в жуть предупреждений —
Куда дорога приведёт —
Уже ни славы и ни денег
От подвигов своих не ждёт.

Его нисколько не тревожит
Молва, и супротив молве
Он спешится, коня стреножит,
Отдастся ласковой траве.

А предприимчивый художник,
Натуру недооценя,
Поставит свой четырехножник
И станет рисовать коня.


* * *
Таланта не бывает много.
Соперники высоких туч,
Большие птицы петь не могут,
Их голос жалок и скрипуч.

Без дела клюв не разевают,
Живут предчувствием войны
И даже не подозревают,
Что голосом обделены.

Большие крылья их возносят
В другую высь, другую спесь.
И самки важные не просят
Им нечто нежненькое спеть.


Неразборчивый почерк

Или тайна меж строчек,
Или белиберда?
Неразборчивый почерк
Некрасив не всегда.

Он порою изящен,
Даже витиеват,
С мастерством настоящим
Буквам выбран наряд.

Завитки, закорючки
Разбежались пестрó —
У такой авторучки
Золотое перо.

Ни помарок, ни порчи —
Загляденье. И всё ж
До того неразборчив —
Ничего не поймёшь.

К списку номеров журнала «ДЕНЬ И НОЧЬ» | К содержанию номера