Меж почвой и сферой небес. Стихотворения

* * *

Не твоя ли пора, состраданье,

Пробудилась? – я вправе спросить:

Укрепишь ли души ожиданье?

Новой жизни успеешь вкусить.

 

У Того, кто судьбой моей движет,

Есть в запасе и Слово, и взгляд, – 

Мне-то ведомо, кто это нижет

Миг за мигом, все годы подряд.

 

Нарастанье, струенье, сгоранье,

Неизбежности ржавый налёт –

Уж не то ли пришло состоянье,

Что хранит, но за горло берёт?

 

У меня пониманья хватает,

Чтобы слух не рубить на корню, –

Кто по осени звёзды считает?

Голос крови ни в чём не виню.

 

Вросши в почву и вырвавшись к небу

Средь разрухи, спалившей нутро,

Никому я не пел на потребу –

Хлеб чужбинный ли, бес ли в ребро.

 

Никогда не терял я дыханья,

Даже в гибельной яви былой, –

Поруганье? – о, нет! – полыханье

Веры, выжившей там, под золой.

 

Как бы выразить суть этой воли,

Что с надеждой была заодно,

Что сомнений отведала соли

Там, где память стучалась в окно?

 

Потому-то любви и подвластно

Всё, что в мире дано мне сберечь, –

И, как встарь, отметая соблазны,

Обретает величие речь.

* * *

Горловой, суматошный захлёб

Перед светом, во имя полёта, –

И звучащие вскользь, а не в лоб,

Хрящеватые, хищные ноты.

 

Столько цепкости в свисте сплошном!

Льготы вырваны клювами в мире –

И когтистая трель за окном,

Подобрев, растекается шире.

 

Сколь же любы мне эта вот блажь,

Эта гибель презревшая хватка,

Эта удаль, входящая в раж,

Хоть приходится в жизни несладко.

 

Пусть сумбурен пичужий вокал – 

Но по-своему всё-таки слажен,

Потому что жестокий закал,

Как ни фыркай, конечно же, важен.

 

И не скажешь никак, что отвык

От захлёстов капризных и ахов,

Потому что вселенский язык

Полон вздохов невольных и взмахов.

 

Мне сказать бы о том, что люблю

Этих истин обильные вести,

Но, заслушавшись, просто не сплю –

А пернатые в силе, к их чести.

 

* * *

Будто бы сверху,

Вне бухгалтерий и смет,

Как на поверку,

Пух тополиный – и свет,

 

Связаны прочно

С каждой частицей души,

Плещутся, точно

Вырвав своё: разреши!

 

Духом единым,

Искренне, как на духу, –

Как им, родимым,

Реется там, наверху?

 

Свыше так свыше –

Не уберечь никому,

Ветру за крыши

Рваться уже ни к чему.

 

Косноязычье,

Века хранящее дух, –

Полчища птичьи,

Вздох тополиный – и пух.

 

Всё это снова

Живо – и удержу нет, –

Верное слово,

Дух безграничный – и свет.

 

* * *

Я лето своё упускать не хотел,

Навёрстывал всё, что забросил, –

И ветер бывалый сквозь листья летел

Со взмахами крыльев и вёсел.

 

Вверху облака собирались гуртом,

Клубились дожди табунами, –

А море заботилось только о том,

Чтоб гребни вздымать над волнами.

 

Когда бы пространством не полнилась грудь

И уст не касалась свобода,

В напёрсток вместилась бы зрелости суть,

Погуще лежалого мёда.

 

И с норовом всё-таки выдался год,

Летящий над бездною смуты, –

Овечий иль козий, но вынес, – и вот

К душе прикипел почему-то.

 

Кыпчакская хватка и скифская блажь,

Славянская жгучая сила

Срослись – и так просто уже не отдашь

Того, что действительно было.

 

В крови остаётся на все времена

Звучащее сызнова слово –

И ветер летит, разбросав семена

Издревле идущего зова.

 

* * *

Тирсы Вакховых спутников помню и я,

Все в плюще и листве виноградной, –

Прозревал я их там, где встречались друзья

В толчее коктебельской отрадной.

 

Что житуха нескладная – ладно, потом,

На досуге авось разберёмся,

Вывих духа тугим перевяжем жгутом,

Помолчим или вдруг рассмеёмся.

 

Это позже – рассеемся по миру вдрызг,

Позабудем обиды и дружбы,

На солёном ветру, среди хлещущих брызг,

Отстоим свои долгие службы.

 

Это позже – то смерти пойдут косяком,

То увечья, а то и забвенье,

Это позже – эпоха сухим костяком

Потеснит и смутит вдохновенье.

 

А пока что – нам выпала радость одна,

Небывалое выдалось лето, –

Пьём до дна мы – и музыка наша хмельна

Там, где песенка общая спета.

 

И не чуем, что рядом – печали гуртом,

И не видим, хоть, вроде, пытливы,

Как отчётливо всё, что случится потом,

Отражает зерцало залива.

 

* * *

Откуда бы музыке взяться опять?

Оттуда, откуда всегда

Внезапно умеет она возникать –

Не часто, а так, иногда.

 

Откуда бы ей нисходить, объясни?

Не надо, я знаю и так

На рейде разбухшие эти огни

И якоря двойственный знак.

 

И кто мне подскажет, откуда плывёт,

Неся паруса на весу,

В сиянье и мраке оркестр или флот,

Прощальную славя красу?

 

Не надо подсказок, – я слишком знаком

С таким, что другим не дано, –

И снова с её колдовским языком

И речь, и судьба заодно.

 

Мы спаяны с нею – и вот на плаву,

Меж почвой и сферой небес,

Я воздух вдыхаю, которым живу,

В котором пока не исчез.

 

Я ветер глотаю, пропахший тоской,

И взор устремляю к луне, –

И все корабли из пучины морской

Поднимутся разом ко мне.

 

И все, кто воскресли в солёной тиши

И вышли наверх из кают,

Стоят и во имя бессмертной души

Безмолвную песню поют.

 

И песня растёт и врывается в грудь,

Значенья и смысла полна, –

И вот раскрывается давняя суть

Звучанья на все времена.

 

* * *

В той стране, где и ты живёшь,

Где прописан, как есть, бессрочно,

Ложку дёгтя добавят в ложь,

Что в меду загустела прочно.

 

В той стране, где и стыд, и срам

Побратались, как видно, сразу,

Посреди бесконечных драм

Вековая живёт зараза.

 

В той стране, где и суд, и честь

Перепутали и забыли,

Остановка такая есть

На всеобщем пути – в могиле.

 

В той стране всё давно вверх дном,

Там который уж год упрямо

Отрывают в песке речном

Иудейскую тетраграмму.

 

Там такие внедрят слова

И такие найдут мотивы,

Что изменишь ты чёрта с два

Мусульманские коррективы.

 

Там лебяжий витает пух

Птицы, съеденной от незнанья, –

Там славянский дождётся дух

Возрождения и призванья.

 

* * *

Для высокого строя слова не нужны –

Только музыка льётся сквозная,

И достаточно слуху ночной тишины,

Где листва затаилась резная.

 

На курортной закваске замешанный бред –

Сигаретная вспышка, ухмылка,

Где лица человечьего всё-таки нет,

Да пустая на пляже бутылка.

 

Да зелёное хрустнет стекло под ногой,

Что-то выпорхнет вдруг запоздало, –

И стоишь у причала какой-то другой,

Постаревший, и дышишь устало.

 

То ли фильма обрывки в пространство летят,

То ли это гитары аккорды, –

Но не всё ли равно тебе? – видно, хотят

Жить по-своему, складно и твёрдо.

 

Но не всё ли равно тебе? – может, слывут

Безупречными, властными, злыми,

Неприступными, гордыми, – значит, живут,

Будет время заслуживать имя.

 

Но куда оно вытекло, время твоё,

И когда оно, имя, явилось –

И судьбы расплескало хмельное питьё,

Хоть с тобой ничего не случилось,

 

Хоть, похоже, ты цел – и ещё поживёшь,

И ещё постоишь у причала? –

И лицо своё в чёрной воде узнаёшь –

Значит, всё начинаешь сначала?

 

Значит, снова шагнёшь в этот морок земной,

В этот сумрак, за речью вдогонку? –

И глядит на цветы впереди, под луной,

Опершись на копьё, амазонка.

 

* * *

Вот и вышло – ушла эпоха

Тополиного пуха ночью,

В час, когда на вершок от вздоха

Дышит лёгкое узорочье.

 

Над столицею сень сквозная

Виснет маревом шелестящим –

И, тревожась, я сам не знаю,

Где мы – в прошлом иль в настоящем?

 

Может, в будущем возвратятся

Эти шорохи и касанье

Ко всему, к чему обратятся,

Невесомое нависанье.

 

Сеть ажурная, кружевная,

Что ты выловишь в мире этом,

Если дружишь ты, неземная,

В давней темени с белым светом?

 

Вспышка редкая сигаретки,

Да прохожего шаг нетвёрдый,

Да усмешка окна сквозь ветки,

Да бездомицы выбор гордый.

 

Хмель повыветрит на рассвете

Век – железный ли, жестяной ли,

Где-то буквами на газете

Люди сгрудятся – не за мной ли?

 

Смотрит букою сад усталый,

Особняк промелькнёт ампирный, –

Пух сквозь время летит, пожалуй,

Повсеместный летит, всемирный.

 

Вот и кончились приключенья,

Ключик выпал, – теперь не к спеху

Вспоминать, – но влечёт мученье – 

Тополиного пуха эхо.

 

* * *

Три дня и две ночи не ливень – потоп,

Ревущее месиво глин,

Безумие с гор, и угар из чащоб,

И вязкий озноб из долин.

 

Могло быть и хуже, да что-то спасло,

Хотя и куражилась мгла,

И нечто поодаль росло и росло,

И страх проступал из угла.

 

И не было, кажется, дома вокруг

Без плещущей всюду воды –

Ненастье ненастьем, но юг – это юг,

А он не допустит беды.

 

А он не желает, чтоб столько людей

В унынье впадали и грусть,

А он никогда не кусает локтей,

Давно затвердив наизусть

 

Молитву такую, где, может быть, нет

Излишне затейливых слов,

Но есть откровенность, и вера, и свет,

И к небу взлетающий зов.

 

И вот обомлела уже чернота,

Обвисли сырые мешки,

В которых копилась бы впрок маета,

И лопнули грома белки.

 

И молний клубки откатились назад,

В бездонность своих кладовых –

И, чуду навстречу, в измученный сад

Я вышел – и ветер затих.

 

Хоть есть облака – непохоже на дождь:

Знать, их неспроста расслоил

Небесного воинства доблестный вождь –

Архистратиг Михаил.

 

* * *

Не осталась игра игрой,

Как бывало ещё вчера, –

За Святою встают горой

Неоправданные ветра.

 

То-то будет ещё клонить

Седину на холмах полынь –

Только некого нам винить,

Если чувствуем лунь да стынь.

 

Придорожный хохлатый куст

Запылённым тряхнёт вихром –

Да тревожный взметнётся хруст

Вслед за птичьим крутым пером.

 

И кому мне сказать о том,

Что я вижу вон там, вдали,

На откосе застыв пустом

Киммерийской сухой земли?

 

* * *

Ты думаешь, что праведнее дни,

Когда они свободны и спокойны –

И, может быть, внимания достойны,

Которое до сей поры в тени.

 

И к свету вырывающийся строй,

Звучание, видение, сиянье,

Неспешные зовут воспоминанья

К тебе, – и вот осеннею порой

 

Ты слушаешь, как листья шелестят

И моря нарастает гул могучий –

И вновь среди мгновений и созвучий

Созвездия о чём-нибудь грустят –

 

Хотя б о том, что путь твой горек был,

Да сладостью прозрений был отмечен

И радостью земной очеловечен,

Чьей сущностью дышал ты и любил.

 

* * *

Необозримое пространство,

Степная родина души,

Неизъяснимое убранство,

В котором дали хороши.

 

Перерожденье, наслоенье

Чертогов пепельно-седых,

Полётом птичьим упоенье,

Роенье, бьющее под дых.

 

Реки журчащее раченье

О том, кто ночью в ноябре

Открыл бессонное значенье

Лучей, встающих на заре.

 

Непринуждённее, чем прежде,

Разъято дрёмы торжество

Чутьём, протянутым к надежде,

Наитьем, с коим – волшебство.

 

Ещё присутствуя в природе,

Тепло уходит под шумок –

И холодов, некстати вроде,

Уже сквозит полунамёк.

 

Там света с тьмой чередованье,

Провалов смутных и высот –

Ну что ему очарованье

Спасённых памятью красот?

 

* * *

Не пытайся – и прочим открой,

Чтобы зря не старались, бедняги, –    

Поспешать за ненастной порой –

Не угонишься ведь за игрой

Этой мглы, этой истовой влаги.

 

Так не лучше ли нам переждать

Это время, где сумерки скоры

И не любят себя утруждать,

Восприятьем души награждать,

О которой бессмысленны споры?

 

Шорох листьев под самым окном

Разрастётся до самого моря –

Всё вверх дном на земле, но в одном

Нити сходятся – в мире чумном

Нет причины бродить на просторе.

 

Ветер дунет – и лист улетит

Не куда-нибудь в даль, а поближе,

К тем, кто вспомнят, и к той, что простит,

К той черте, за которой грустит

Только снег, навостряющий лыжи.

 

* * *

Затверди про себя, живой,

Этой песни мотив простой,

Что, вовсю шелестя листвой,

Болтовнёй не бывал пустой.

 

В тесноте, в пестроте мирской

Шевели-ка губами, друг,

Не смешав со своей тоской

Всё, что видишь лишь ты вокруг.

 

С высоты, что всегда с тобой,

Посмотри на земные дни –

Вот и слышишь внизу прибой,

Щурясь разом на все огни.

 

Вот и станешь брести порой

Не туда, куда все идут,

А туда, где порыв и строй

Новый век за собой ведут.

 

Вот и сможешь своей судьбой

Доказать на особый лад,

Что нельзя повторять гурьбой

То, чему от рожденья рад.

 

Под чужой не лежал пятой

Этот равный спасенью свет,

Что вернётся ещё, – постой,

Хоть полслова скажи в ответ!

* * *

Эти выплески сгустками крови

Стали вдруг – пусть вам это не внове,

Пусть ухмылки у вас наготове

И скептически стиснуты рты –

 

Не достаточно, видно, панове,

Было дней, чтобы клясться в любови,

И теперь поднимаете брови,

Распознав изумленья черты.

 

И поэтому может случиться,

Что ещё захотите учиться

Незапамятным светом лучиться,

На досуге стихи сочинять

О таком, что давно мне известно,

Что листвою шумит повсеместно, –

И вдобавок скажу, если честно, –

Не сумеете душу понять.

 

Пусть, раскинув стволы над оградой,

Будет сад мне земною отрадой,

Будут годы сплошною шарадой,

Чью разгадку попробуй и ты

Отыскать, если это возможно,

Если сердце забьётся тревожно,

Если всё, что я пел – непреложно

В осознанье своей правоты.

Коктебель–Москва