Весна подождёт. Рассказ

Утром тридцать первого марта я внезапно проснулась от запаха весны. Запах в три октавы с полутонами нежно обволакивал меня будоражаще-пряными волнами, счастливо-тревожный, неуловимый какой-то, неясный, щекочущий ноздри самым озорным образом. Запах, от которого хочется громко и радостно чихнуть. Я чихнула и тут же вспомнила, что минуту назад видела странный сон. Будто сидим мы на летучке с Виктором Игоревичем, бизнес-аналитиком из группы информатики. Сидим с ним вдвоем и обсуждаем квартальную сводку затрат. А отчет, я вам скажу, в этом конкретном случае выглядит просто прелестно! Данные выверены до сотой доли процента, графики крепкие, стройные, кривые динамики затрат изящные, уверенные, надежные! Виктор Игоревич расположился ко мне боком и горячо и деловито объясняет детали. Левый ус его галантно мне кланяется, и от этого шевеления у меня перехватывает дыхание, и по спине бегут мурашки.

– Прекрасный отчет, – взволнованно перебиваю я Виктора Игоревича.

– Да? – он обращает ко мне свои удивленно-насмешливые глаза. – Действительно? Вы довольны?

– Я от него балдею, – интимно заверяю я Виктора Игоревича. – И от вас тоже. Давайте поцелуемся...

Ужасно глупый сон. Весна – это вообще глупое, несуразное время года. В голове сумятица, на улице хаос. Ручьи, растерявшись от внезапной свободы, бегут куда им вздумается. Воробьи, обалдев от вседозволенности, кричат совершенно разбойничьими голосами. Грачи неутомимо миндальничают с проталинами. Солнце окатывает гомонящую толпу обитателей весеннего мира мириадами ярчайших космических брызг. Посеревшие, съежившиеся сугробы, объяв руками пропащие свои заледеневшие головы, сокрушенно приникают к земле. Проснувшийся у себя на Тургеневской Виктор Игоревич восторженно бреется, расчесывает специальной щеточкой свои обалденные усы, напевает глубоким, волнующим баритоном... Стоп! При чем тут Виктор Игоревич со своими ухоженными усами и баритоном? Он-то как сюда влез в мои весенние фантазии? Откуда? В гостях у него я не была, где находится Тургеневская представляю с трудом. Странно. Наверное обрывки недавнего сновидения еще не оставили меня и, ошалев от весны, мечутся среди реальных мыслей нового дня – светлого, буйного, звенящего. Оживают почки на тополях. Дрожащие от забот автомобили, сигналя, вскрикивают с какой-то особенной предупредительной учтивостью. Даже визг колес выползающего из-за угла трамвая звучит мелодично и торжественно. Виктор Игоревич жарит на сливочном масле яичницу по-грузински со свежими помидорами... Тьфу, пропади пропадом эта яичница с помидорами! Что за сумбур? Где я, и где Виктор Игоревич! Нужно окончательно проснуться. Выбраться наконец из-под одеяла... Кстати, Виктор Игоревич напрямую мне не подчинен. Он работает на технологический отдел и подвластен моим производственным капризам только в бурные времена квартальной отчетности, находится в моем распоряжении лишь четыре раза в год, четыре дня в году вращается в магнитном поле моей изматывающей, иссушающей, испепеляющей властности. Сегодня именно такой день, конец квартала. Нужно обуть выходные высокие сапожки, на шею намотать декоративный шарфик очень милой расцветки. По случаю весны выбрать верх кремовых тонов. Юбку можно оставить зимнего покроя, но выбрать ту, что с небольшим разрезом. Макияж наложить самый легкий, эфемерно-воздушный, оттеняющий натуральную свежесть лица. Губы – важнейшая деталь. Я должна буду в директивном порядке направлять его мысли, давать ценные деловые указания, озвучивать поправки к основным показателям. Он в это время будет вежливо внимать и мотать указания на свои чудесные усы. Виктор Игоревич – очень искусный собеседник, всегда умеет выслушать до конца любую чепуху, не перебивая. Замечательное качество. Только при этом он почему-то чаще глядит на губы говорящего, мало уделяя времени глазам... Мда. Поэтому цвет помады важен сегодня, как никогда. Оттенок нужно выбрать теплых, завораживающих тонов. Кофе придется сварить настоящий, свежемолотый, высокого качества. Виктор Игоревич у нас большой любитель этого напитка и ценит запах хорошего кофе больше, чем аромат хороших духов.

Набросав в голове планчик на весь день, откидываю прочь одеяло, подхожу к окну и, – о, ужас! – разочарованно обнаруживаю, что вся эта весенняя дребедень мне всего лишь померещилась. Злющие, колючие снежинки роятся снаружи так близко от моего любопытного носа, словно готовы вцепится в него при первой возможности. Отлепляю похолодевший нос от оконного стекла и, поникшая, плетусь в ванную.

– Игорек, ты там ничего не разлил?! Откуда запах?! – кричу в пустоту квартиры.

Молчание. Начинаю перебирать моющие средства, принюхиваться к шампуням и кремам. Откуда, черт возьми, так пахнет весной? Научились же делать! Ничего не выяснив, решаю, что скорее всего меня сбила с толку комбинация ароматов шампуня «Шварцкопф», зубной пасты «Стерадент» и французского мыла L’Occitane.Это Игорек с утра пораньше исступленно приводил себя в порядок. Свидание у него сегодня... Вот тебе и весна!

В полном зимнем боекомплекте осторожно выступаю из подъезда на тротуар, извивающийся от ползущей по нему поземки. Декоративный шарфик оставлен дома до лучших времен. Кремовая блузка тоскует, брошенная в прихожей рядом с безжизненно поникшими выходными сапожками. Самая важная деталь – губы, сжимаются от истерически налетающих порывов ветра и судорожно шепчут самые безобразные, нелицеприятные вещи в адрес плоской и высокой облачности, за которой прячется бледное, усталое солнце.

Какой все-таки наглый тип этот Виктор Игоревич! Как сейчас помню: знойный и терпкий июль, семнадцатое число, три часа пополудни, мы с Лепешинской из бухгалтерии сидим в кафе-баре «Дюймовочка» и, изнывая от жары, прикладываемся к напиткам. Я пью бутылочное пиво «Ганимед» из запотевшего фужера, Лепешинская тянет через соломинку слабоалкогольный коктейль «Роза Мира». Ни ветерка. Листва тополей медитирует заторможенно и вяло. Моя вечно бдительная подруга неожиданно замечает, как мимо нас по бульвару в направлении гребного канала, поигрывая сквозь тонкую футболку антиноевской мускулатурой, вышагивает Виктор Игоревич.

– Молодой человек! – противным голосом кричит ему Лепешинская, эта темная, бесцеремонная, фифообразная нахалка. – К нам! К нам давайте!

Виктор Игоревич останавливается, оборачивается, вычисляет координаты источника глупого выкрика и, глядя персонально сквозь меня цепким, сверхъехидным, сатирическим взглядом, подходит.

– Виктор Игоревич! –по-прежнему почему-то кричит Лепешинская, эта грубая, невыдержанная истеричка. – Присоединяйтесь! Напитки – офигеть! Кайф просто!

– Извините, сударыня, – убийственным тоном дежурного по вытрезвителю отвечает Виктор Игоревич, обращаясь к моему на треть недопитому фужеру и пригвождая его взглядом к столику. – Но я не у-по-тре-бля-ю, и вам не советую, – опять в адрес моего фужера! – Ну,– медленно поднимает на меня глаза, – а вы что молчите, как пива в рот набрали?..– глаза его затуманиваются, лицо приобретает отсутствующее выражение. – Впрочем, разбирайтесь сами. Кайфуйте без меня… – и, развернувшись, он отчаливает в направлении гребного канала.

Вот так! У изумленной Лепешинской от такого отворота-поворота соломинка отклеилась от заледеневшей губы и завалилась в декольте. Из меня вышло наружу все пиво, которое я, выслушивая монолог Виктора Игоревича, забыла проглотить. С тех пор я терпеть не могу пива и гребных каналов. Тошнит при виде и того, и другого.

Свеженаваленные кучи снега лежат на обочинах голых тротуаров. Ворона взволнованными кругами ходит у оброненной кем-то кожаной перчатки с фирменной металлической пряжкой, монотонно и сердито себя уговаривая: «Ну, ну, спокойнее, не нужно размениваться на мелочи, проще гордо взмыть и улететь, сохранив лицо». Иззябший трамвай ярким пятном въезжает в мои мысли, с трудом распахивает двери, обнажая наполненное темными спинами нутро...

Еще меня мутит при упоминании об острове Пасхи. Того, который в Тихом океане. Где остров, и где я! Какого черта я согласилась участвовать в этой новогодней викторине? «Олимпиада Эрудитов»! Одно название чего стоит. Виктор Игоревич, капитан нашей команды, взял меня по знакомству. «В вас, – сказал, – я давно замечаю, сидят глубокие, обрывочные, бессистемные, эрудиментарные познания в самых неожиданных областях. Тактически, такой член команды может быть иногда очень полезен». Зачарованная этим комплиментом, я решилась. Вечер в целом начался замечательно. Я сидела рядом с Виктором Игоревичем, окатываемая завораживающими волнами его всепроникающей ауры, и глядела в темный зал. В самый ответственный момент состязания мое лицо озарил таинственный свет, и голос, тембром напоминающий голос судьбы, произнес: «Елена Эдуардовна – ваш выход». – «Почему это мой?» – очнувшись от грез, спросила я у судьбы. – «А потому, – ответила та, – что команда соперника выбрала именно вас для ответа на случайный вопрос без права подсказки команды»...

Я лунатически вышла вперед, ступила в сияющее медно-розовым светом пятно, оглянувшись, заметила бодрое лицо нашего капитана, салютующего мне сжатой в кулак поднятой рукой. Он верил в меня... Вопрос выпал такой легкий, что из стана противника послышался протяжный сокрушенный вой: «В каком океане находится остров Пасхи?» Потеряв ощущение реальности и легкомысленно смешав все океаны в одну огромную сияющую лазурью каплю, не раздумывая долго, я ответила: «В Атлантическом». Моя притихшая команда в ужасе вздрогнула. Виктор Игоревич при этих моих роковых словах ухватился за шею и внутренне засодрогался, застонал, скрипя зубами. И долго еще потом сидел, уставившись на меня разочарованным взглядом, полным угрюмой тоски. Олимпиаду мы проиграли...

Иду и не вижу лиц, не ощущаю взглядов. Какой-то город привидений, честное слово! Подумаешь, минус пятнадцать! Что же теперь тащиться на работу автоматом, каменея от горя? Что за люди! Хочется зацепиться мыслью за что-то живое, веселое: ясные глаза, открытый лоб. Об улыбках я не прошу, но можно же набросить на лицо хотя бы легкую гримасу радости, пробуждения. Весна это ведь социальное явление. Она не придет до тех пор, пока мы не наполним ею свои глаза. Еще я очень надеюсь на глобальное потепление. Поскорее бы...

Язва этот Виктор Игоревич! Ну и что с того, что Лепешинская предложила мне прочесть «Пятьдесят оттенков серого»? Я ее не просила! Нет. Она сама явилась в мое отсутствие и бросила книгу мне на стол. Я возвращаюсь на место и замечаю шедевр эротической литературы, хватаю его и немедленно укладываю в ящик стола. Через минуту получаю почту от Виктора Игоревича:

«Елена Эдуардовна, я вас не дождался. Хотел посоветоваться относительно оценочных значений. Не беда, зайду попозже. P.S. У серости очень много оттенков. Гораздо больше пятидесяти. Не стоит тратить жизнь на разглядывание каждого из них. Приятного чтения. Не штудируйте этот опус за обедом – опасно для жизни».

Опять меня угораздило! Ох, как надоел!.. По этому поводу моя бабушка ответила бы Виктору Игоревичу четко и определенно: «И шо ты до меня прицепился!» Замечательная была женщина, очень верно умела рассуждать. К сожалению, я так ответить не смогла. Корпоративная этика.

Раскрасневшаяся, с расстроенной, разваленной прической вхожу в офис и кое-как привожу себя в порядок. Иду в конференц-комнату, усаживаюсь там, включаю ноутбук, залезаю в бизнес-программу; клавиатура не слушается одеревеневших пальцев, ленивый экран игнорирует беспорядочные посылы клавиатуры, программа в конце концов удивленно и сконфуженно замирает. Закрываю окна, переругиваюсь с сервисом сообщений, безрезультатно ерзаю мышкой по столу, – обычная утренняя неразбериха. Тем временем является Виктор Игоревич, садится напротив меня, раскрывает свой ноутбук, подключает его к висящему на стене экрану монитора, небрежным пасьянсом разбрасывает по безграничному полю настенного монстра нужные окошки и затихает, поглядывая в мою сторону.

– Виктор Игоревич! – завожусь я наконец. – Почему у меня постоянно виснет программа? Мне это надоело!

– А вы не открывайте ее по утрам, сразу почувствуете разницу.

– Что вы хотите этим сказать?!

– Я все уже открыл в своем поле, взгляните на экран.

– Нет, вы, пожалуйста, закончите вашу предыдущую мысль!

– С утра вы слишком нетерпеливы, иррациональны, взрывоопасны... Если бежать быстрее ветра, то начнет казаться, что он дует не в ту сторону. Если требовать от нашего пожилого сервера всего и немедленно для себя одной, забывая, что таких, как вы у него сотни, то будет казаться, что он принимает решения гораздо медленнее вас...

– Вы издеваетесь?!

– Елена Эдуардовна! Четыре раза в году у меня полностью пропадает желание являться на работу!

– Виктор Игоревич! Четыре раза в году на меня находит такое состояние, когда кажется, что я вот-вот сойду с ума!

– Елена Эдуардовна! Вы в принципе, теоретически умеете работать без стресса и свистопляски?

– Виктор Игоревич! Если бы вы были в состоянии довести сводки до ума без моего руководства, я бы уже давно забыла что такое стресс на рабочем месте!

– Елена Эдуардовна! М-м-м!..Дались вам эти сводки!

– Виктор Игоревич! Э-э-э!.. Образцовая отчетность, это кульминация усилий всего коллектива!

– Боже, как торжественно! К чему этот пафос?

– Пафос... Допустим...Это у вас что? Вот, вот здесь.

– Здесь? Это у меня остров Пасхи в Атлантическом океане.

– Ну, знаете!.. Это уж слишком! У вас, Виктор Игоревич, мне кажется, весь северо-западный регион в Атлантическом океане!

– Ошибаетесь, северо-западный регион у меня в десятой таблице. Мы до нее еще не дошли.

– Ах, не дошли?! Н-ну мы еще дойдё-ом, взглянем!.. Я вас основательно погоняю по всему северо-западу, от Мурманска до этой, до Махачкалы! Вы у меня побегаете автостопом по сугробам! Свежо еще воспоминание! Что вы представили мне в этом...в сентябре по региону? Что?! Вспомнили?

– Вспомнил. Стояла осень.

– Осень?! И вы писали стихи? И отчетность, конечно же, была по барабану!

– А сегодня я проснулся с ощущением весны. Запах стоял какой-то необычайно новый.

–... В-вы заметили?

– А вы?.. Встаю, выглядываю в окно, а там – вьюга. Злющая и наглая. Но запах же чувствуется все равно. Правда?...

– Я, признаться, подумала...

– Увидел снег и понял, что мои чувства меня обманули. Метель обманула мои надежды.

– Надо же.

– Еще думаю: «Черт бы побрал эту Елену Эдуардовну с ее квартальным отчетом!»

– Это от вьюги вы так подумали?

– Скорее всего. И еще от поземки – я вышел из подъезда, а там поземка.

– Мерзкая.

– Гадкая.

– И Елена Эдуардовна сидит на работе и ждет, чтоб голову вам заморочить.

– Прямо мысли читаете.

– А я топчу поземку и думаю: «этот сатирик-эрудит Виктор Игоревич, заколебал уже…»

– Надо же.

Мы некоторое время молча изучаем что-то друг у друга на физиономиях... В Махачкале в эти минуты винно-розовым цветом цветут персики. На острове Пасхи безглазые истуканы греются под ослепительным солнцем и принюхиваются к прибою своими огромными носами.

– Вы что-то говорили про обманутые надежды, – напоминаю я.

– У меня завтра, представьте, день рождения, и я надеялся, что по такому случаю, может быть, хоть чуть-чуть наступит весна, – вздыхает он. – Придет если не поступью, то хоть на цыпочках.

Весна приходит вовремя, правильной поступью и более искренно в странах, где нет проблем с правами человека и демократией. Странное наблюдение. Нужно подарить Виктору Игоревичу весло, запасное, для его проклятого гребного канала. Неплохая идея.

– Не пришла она, – соглашаюсь горько. – Не вышло. Понимаю. Надежда – не наш с вами компас земной.

А удача – награда за полное безразличие к вопросам судьбы и предназначения.

Мониторы обиженно гаснут от длительного нашего невнимания к призывно мерцающим таблицам, густо напичканным квартальной отчетностью. Виктор Игоревич глядит мне прямо в глаза, его усы подрагивают, как у д’Артаньяна, готовящегося нанести решающий смертельный укол шпагой.

– Вы не согласились бы отметить со мной мой юбилей? – напряженно начинает декламировать он. – В-в узком кругу... В-вдвоем.

Шутит.

– Вы это серьезно? – притворно удивляюсь я.

– Официально, – сообщает он металлическим голосом.

Не шутит... Насколько официально?

– На Тургеневской? – ляпаю я.

С ума я сошла совсем!

– Ну что вы, я вас приглашаю в ресторан. В «Русскую Зиму». Там, кажется, прилично угощают, – он поднимается со своего места, обходит стол по периметру, цепляясь за стулья, и усаживается рядом со мной.

Не такой уж он и хам… В Мурманске тоже, кажется, уже цветут персики. Их забыли на складе, и они покрылись белесой, изящной бахромой. Все-таки он прав: у меня действительно хаотические, беспорядочные познания в самых ненужных областях.

– В «Русской Зиме» не подают соки, – сообщаю я, уставившись на него. – Закажем кока-колы?

– Зачем же?– почти восклицает он. – Возьмем водочки. А лучше – шампанского… Я, однако, отстал от моды. Что сейчас пьют?

Он, кажется, ко мне неравнодушен.

– Ой, да разное пьют! Выбор очень широкий. Буйство стилей. Женщины употребляют все фруктовое, умеренно крепкое, ярких расцветок. Мужчины не пьют только воду из реки Хуанхэ, все остальное им доступно.

– Тогда – шампанское.

Все же он осторожен в своих чувствах.

– Что ж, прекрасно!– подытоживаю я. – Посидим, захватите ноутбук, заодно закончим с коэффициентами и расценками.

– Вы серьезно? – пугается он.

– Шутка! Первоапрельская, – глупо улыбаюсь я.

– Рановато, – назидательно сообщает он.

– Да, конечно,– спохватываюсь я. – Давайте работать...

Пурга и полярная ночь! Придите немедленно! Укройте и похороните нас вдвоем.

Просыпаюсь утром первого апреля от капающих веселых звуков.

– С днем рождения, – говорю Виктору Игоревичу, – С капелью вас!

Он поворачивается на бок, смотрит на меня долгим проникновенным взглядом и сообщает:

– Мне снился странный сон.

– Про коэффициенты? – спрашиваю. – Вы так морщили лоб во сне, словно вычисляли что-то. Я подумала – наверно пересчитываете оценочные значения с учетом новых поправок.

– Это тоже было, – соглашается Виктор Игоревич. – Потом вдруг явилась Смерть, – представляете? – с косой в руках и оселком в широком кармане. Не взглянув на меня, не удостоив, сбросила балахон, круто заточила лезвие, развернула плечи, крякнула, ухватилась за рукоять и с чистым, нежным звоном принялась косить. Жуть!

Виктор Игоревич встает, ходит по комнате, отыскивая брюки; отыскав, бросает, затем приподнимает занавеску и выглядывает на улицу.

– Весна, – сообщает он, немного поразмыслив.– Ручьи, юная зелень, застоявшиеся за зиму в стойле пони гарцуют на лужайке.

– Неужели! – я удивленно подымаю брови.

– Шутка! Сегодня не верьте никому, – успокаивает Виктор Игоревич. – Метет так же как и вчера. А каплет из крана наверное. Пойду прикручу.

Он удаляется. Немного погодя, прекращается капель. Теперь я слышу какое-то смутное, тревожное жужжание, звяканье, фырканье, похлопывание, напоминающее неуверенные, сдержанные аплодисменты. Наконец Виктор Игоревич возвращается обновленный, пахучий, весенний. Без усов! За окном, слышу, небо с противным скрежетом и треском шлепается на землю, и наступает конец света!.. Виктор Игоревич же как ни в чем ни бывало с лучезарным видом именинника присаживается на край кровати и словно выжидающе смотрит на меня с непривычной нежностью во взоре.

– Вы зачем сбрили усы? – спрашиваю потерянным, сдавленным голосом.

– Надоели, – ласково отвечает он.

– Оба? – продолжаю глупый допрос, находясь в полуобморочном состоянии.

– Нет, надоел только левый,– легкомысленно заявляет он. – Правый я сбрил для симметрии.

– Вам! надоели! ваши! собственные! усы?! – восклицаю, делая ударение на каждом слове.

– Ну, я же не кот! – беспечно удивляется он. – Хочу, хожу с усами, хочу – без них... Мне всегда казалось, что вы их терпеть не можете... Елена Эдуардовна! Ау. Да что с вами! Не волнуйтесь! – его уже начинает тревожить моя нарастающая убитость. – Новые вырастут! Новые! Понимаете!? По весне, да по солнышку, да по свежему теплому дождику все растет очень-очень быстро.

В его голосе слышится неискренность, так разговаривают со смертельно больными родственниками. От его сюсюканья я медленно начинаю приходить в себя.

– Действительно, – говорю, соображая. – Как-то, знаете, не подумала... –восстанавливаю пульс. – Я буду, это… ждать...–окончательно успокаиваюсь и уточняю. – Весну...

Молчим.

– Давайте целоваться, – наконец предлагаю я.

– Чтобы заполнить неловкую паузу? – иронизирует он.

– Нет, что вы! Просто очень хочется, – честно признаюсь я.

– Хорошо, только сначала перейдем на «ты», – предлагает он.

– Вот закончим квартальный отчет и перейдем, – решаю я после некоторого раздумья. – А то неудобно как-то...

– Логично, – соглашается Виктор Игоревич, поднимаясь. – Пошел включать ноутбук...

– Да вы что, с ума сошли?! – кричу ему. – В такую рань! У вас ведь день рождения!

– С ума сошел? – останавливается он задумчиво и оборачивается ко мне. – Нет, что вы! Просто очень хочется... Ужасно хочется поскорее все закончить и перейти наконец с вами на «ты», уважаемая Елена Эдуардовна.

– Вы полагаете, если мы перейдем на «ты», то сразу наступит весна?

– Вот именно, это мы с вами виноваты. Это мы ее задерживаем.

Заледеневшие ветки тополя стучат в окно, бесцветное небо обессилено висит над самыми крышами. Я откидываю край одеяла и в директивном порядке принимаю решение:

– Отчет закончим завтра. На «ты» перейдем послезавтра. Возвращайтесь. Весна подождет.