Свет изначальный

***

                                       Евгению Чигрину

 

От строчек Вертинского не отвертеться,

не скрыться в авто и в самом Сан-Франциско,

индейской тропой пробираешься в детство

под шорох и скрип патефонного диска…

 

Зависнув на краешке сонной вселенной,

настраивать сердце на музыку взрослых,

под ландышей запах пьянящий, весенний,

под вкус лимонада и дым папиросок.

 

Уставшее солнце – по меди оркестра –

стекает в объятья гавайской гитары,

и в парке культуры – от радости – тесно,

по волнам Амура вальсируют пары. 

И томного вечера синий панбархат

окутает плечи прохладным нарядом,

и взгляд так по-детски наивно распахнут,

и губы прошепчут – ну что ты, не надо…

 

Останется в прошлом тот мальчик в матроске,

со школьным портфелем, любимой пластинкой,

в той жизни, по нынешним меркам, не броской,

едва различимой на ФЭДовском снимке…

 

ВРЕМЯ – ВРЕМЕННО

 

а плотники  всё выше стропила

уже на пределе жил

растут не для плоти перила

а кто-то в траве лежит

 

решает созвездий косинусы

по памяти ошарашено

не веря что время – к осени

не веря что время – страшное

 

а веря что время – временно

буксует у нас за спиной

что ты от меня беременна…

и – мной…

 

***

Под звёздный дождь сухое пьёшь,

ночь провожая на балконе…

Чего ещё от жизни ждёшь?

Что ищешь, брат, на небосклоне?

 

Надёжный  в деле старый друг, –

герой рассказов Кортасара,

развеет миф и в прах, и в пух,

что тяжела пустая тара.

 

Слагаются порой вирши?,

в коротких шортах был отмечен.

Точи свои карандаши,

дерзай, усталый, человече.

 

Такой себе простолюдин,

картошку любящий в мундире…

Один – среди песков и льдин –

беглец со взглядом  конвоира.

 

***

И дождь, и яблоки, и кони,

и твой дрожащий нотный стан

исторг восторга кроткий стон, и

миг перемирия настал.

 

А в частоте твоих дыханий,

и в чистоте безумных слов

стихи и песни отдыхали,

пока опять не унесло

счастливым  ливнем откровений,

и вкусом яблок на губах…

А дождь хлестал, как в бане веник,

и мчалась ночь на рысаках.

 

***

А с возрастом – ты девушек красивых

всё чаще замечаешь, вопреки,

очкам, друзьям и пенсионной ксиве,

бубнящей не по делу – не с руки

 

волнение сердечное,  ведь годы…

Но ты плюёшь на эту лабуду

 и с разворота в молодость заходишь,

уверенный, что будешь с ней в ладу.

 

И снова на «ура» – потёртый «Wrangler»,

футболка с надписью «make love – not war»,

и к девушке – парящей словно ангел –

идёшь с букетом сквозь притихший двор…

 

***

Как прыгнувший с трамплина лыжник,

закрыв глаза на всё, что ниже,

летишь себе в мирах неближних,

надеясь победить и выжить.

 

Навстречу горы, годы, грёзы,

а ты нейтральней, чем  нейтрино,

меланхолически тверёзый,

и страхи, и сомненья – мимо.

 

Скользишь вовсю над облаками,

и  вспомнишь поле из ромашек,

и кто-то белыми крылами

издалека слегка помашет.

 

Так облетишь весь ветхий шарик

и приземлишься там, где ждали,

и вертится  по ветру шарфик,

и наплевать на все медали...

 

***

А осень – белкой промелькнёт,

швыряя листья, как монеты,

но кто-то песню про неё

уже в хиты себе наметил:

 

как уплывал в туман вокзал,

и ночи вечно не хватало,

как глаз любимых бирюза

тебя в скитаньях охраняла…

 

И день дрожал, как мелкий вор

надрывным, дворовым аккордом,

стихи случались, –  до сих пор

ты был слугою их покорным,

и с нетерпеньем ждал – тот – звук,

что весь твой слух к себе притянет,

когда внезапно всё вокруг

замрёт и чем-то новым станет,

 

а он – пронзивши гул веков,

от звёздных сфер отрикошетив,

вернётся строчками стихов

про эти дни, и ночи эти.

 

ГЕРОИ  ЖДУТ

 

Oднажды в маленькой таверне

одной из азиатских стран

пришлось «бухнуть» мне с Жюлем Верном

портвейна и курнуть кальян,

 

послушать, что старик бормочет,

и заглянуть в его ноут-бук,

увидеть ряд бегущих строчек

из первых – гениальных – рук…

 

В углу игриво тёрлись гейши,

за стойкой кто-то засыпал,

и в настроении добрейшем

мы покидали утром зал.

 

И в блёклом облике бармена,

я помню это и сейчас,

мелькнул – взгляд  КАПИТАНА НЕМО –

в упор смотрящего на нас…

 

***

Иной любитель прыгать в стороны,

прервав забеги в ширину,

галапагосскими  просторами

ведёт  пингвинов на войну,

 

чтоб ветвью пальмовой над Каннами,

как победитель, потрясти

и в мир дорогами экранными

новейшим классиком войти.

 

Того гляди – отхватит Оскара,

забудет, как тебя зовут,

под  исполненье Баха Ойстрахом,

геройствуя среди зануд.

 

…И стрекот жизни  целлулоидной,

дрожащей где-то вдалеке,

с американо-монголоидной

мечтой, зажатой в кулаке.

 

***

Не угрюмый, а игривый,

как в шампанском пузырёк,

ветер треплет ивам гривы,

и тебя ко мне привлёк

в платье мокром и прозрачном,

под эмоций фейерверк,

не подругой – новобрачной

ты пришла… Я руки вверх

 

сразу вскинул: понял – вместе

нам с тобой теперь лететь.

Невесомее, чем песни,

покидают птицы клеть.

 

Ветер выдался фартовым

и фарватер указал,

отдаём с тобой швартовы,

поднимаем  паруса.

 

***

Не читай мне стихи этим вечером, –

просто косы свои распусти,

и губами, как в детстве черешнями,

в этот раз, не спеша, угости…

 

А потом над любимыми строчками

незаметно и слёзы прольём,

удивляясь, как рифмы неточные

неземным согревают огнём.

 

***

Держи меня в ежовых рукавицах –

этих

бархатных

губ…

 

***

В пелене ночной метели

теплится в одном окне

за стеклом заиндевелым

огонёк свечи во мгле.

 

От безумства ветра – настежь
открывается окно.
Противостоять ненастью
пламя до утра должно.

 

Луч зари пока не вскроет,

как кинжалом, тьмы покров,

до последней капли крови

огонёк гореть готов.

 

Чью услышишь песню – в этой

кроткой стойкости свечи,

что влечёт к себе поэта,

и хоть ночь ушла, – звучит…

         

СЛАДКАЯ  ЖИЗНЬ

 

Не дольше фильма длится «dolche vita»,

мечтал быть льдом наивный рафинад,

но суть проста: комедии – финита,

и пьющий чай не бросит даже взгляд.

 

Забью на всё и не вернусь в Сорренто,

«arrivederci», «sorry», был таков,

пусть в старой итальянской киноленте

корабль плывет на поиск дураков…

 

В глухой степи глотает пыль дорога,

песок подошвы, как горчичник, жжёт.

Так трогай же смелее, недотрога,

нас в полночь у порога тройка ждёт.

 

Туда, где ветер пишет фугу вьюге,

и где подснежник пробивает лёд,

где ночи жарче, чем июль на юге,

и в полдень солнце  источает мёд.

 

ПРЕДЧУВСТВИЕ

 

В предчувствии

холодной войны между нами

чаще посещаю

твои

горячие

точки.

 

***

Осенний воздух свеж и звонок,

как на морозе полотно –

под тонким слоем льда – пелёнок,

а день и ночь сплелись в одно…

 

Пустынный  корт в забытом парке

травой нездешнею зарос.

Густеют сумерки заваркой,

хлебнёшь – и  улетишь всерьёз.

 

Прокрутишь фильм Антониони,

и взгляды тех, кого узнал, –

вдруг на тебе сойдутся: вспомни –

кому из них ты проиграл.

 

И в этой гулкой атмосфере

услышишь свист крутых подач.

Быстрее раненой пантеры

невидимый промчится мяч…

 

И время – временно в отлучке,

и хоть на миг, но ты – не раб.

А день готов вести озвучку

финальных кадров – как в «Blow-up»^*.

 

^* «Blow-up» («Фотоувеличение») – фильм М. Антониони, где в заключительной сцене идёт игра в теннис без мяча

 

***

Дрожащий свет на дальнем плане

влечёт, но он – неуловим,

как сахар, тающий в стакане,

как пар, мерцающий над ним.

 

И лишь забрезжит вдохновенье,

хотя б чуть-чуть, хотя б едва,

неумолимые  мгновенья

переплавляются  в слова.

 

И снова босиком  по лужам

свой обруч гнать за горизонт,

и верить – ты  кому-то нужен,

и только в этом  есть резон.

 

А свет – как финиш всех туннелей  –

развеяв мрак, насквозь пронзил.

Он весь в тебе… на самом деле

ты – изначально светом был.