Татьяна Краснова

Миражи счастья в маленьком городе. Роман. Окончание

 

1

 

– Ты что – не перешла в гимназию? А почему?

– А что – должна?

Ник хлопал своими пушистыми ресницами – любой девице на зависть – и выглядел растерянным. А Марина перестала улыбаться. Как будто она обязана учиться там же, где и он! Как будто это само собой разумеется!

Звонок приятеля застал ее за покупкой тетрадок и ручек – завтра первое сентября, а они с папой и братиком час назад вернулись с юга, времени впритык, приходится метаться. Ник сразу нарисовался в магазине: тоже только что с самолета, и тоже с моря. Они, как обычно, приложили руку к руке, сравнивая загар – у кого круче, и Ник уже начал рассказывать про свою поездку. И вдруг всё испортил – сам себя перебил и спросил про эту несчастную гимназию.

Марина была так рада – и тому, что наконец увидела его после каникул, и тому, что он первым делом прибежал к ней, прямо с дорожным рюкзаком. А теперь как будто надо оправдываться! А она не будет. Осталась в старой школе – и осталась.

– Ну как... – растерялся гимназист. – Могла бы от своей Рахили избавиться.

То, что он не начал качать права, а вместо этого ляпнул про ее не слишком душевную классную руководительницу, Марину обезоружило.

– Я же там с первого класса, – напомнила она. – Не захотелось резко всё менять.

– А я думал, теперь каждый день будем видеться, прям с завтрашнего утра, – выдал-таки истину Ник. – Думал, раз ты тест сдала, то в мой класс попадешь. Я б тебе всё показал, нормально бы всё было. Наши с вашими – теперь только мелкие пацаны дерутся, а старшие перемешались. К нам в десятые классы полгорода пришло.

Ну вот оно все-таки – качание прав: ты должна быть при мне, буду водить за руку, всё покажу, ото всех защи... тю... щу... Но вслух Марина сказала:

– Мы и так видимся. Как будто нам школы мешали!

И правда, весь девятый класс они не разлучались, только на каникулы, когда Ник отправлялся в разные свои путешествия. Он согласно кивнул – выходит, ничего не меняется. И тут же вскинул ресницы:

– А эти твои... тоже остались?


2

 

Десятиклассники уселись, кто с кем хотел, решив, что им уже можно и что старших не посмеют принудительно рассаживать. Марина оказалась втроем с Рафаэлем и Рудиком, которые подсели к ней одновременно с разных сторон. Вокруг захихикали и заржали, мальчишки тоже смеялись, Марина спросила их, а где же Артур, – и тут вошла классная руководительница.

Иронично оглядев учеников, Рахиль Исаковна поздоровалась с каждым персонально и даже помянула отсутствующих:

– Лончинская и Грачев устремились навстречу лучшей – как им кажется – жизни. Одна – в столицу, другой – в гимназию. Забыв, гм... что не место красит человека. И что здесь Грачев мог твердо рассчитывать на золотую медаль, а там перестанет быть первым парнем на деревне.

Перевела взгляд на Марину:

– А ты, Медведева, вижу, наоборот – решила осчастливить родную школу. Что же в гимназию не перешла? Неужели даже тесты пройти не рискнула? Чего не хватило – смелости или способностей? Только не думай, что здесь тебе будет легче учиться и проще получить аттестат!

Рудольфу был адресован тяжкий вздох:

– Ты, надеюсь, понимаешь, что тебя перевели в десятый класс в виде исключения, из уважения к отцу? И что придется приложить максимум усилий не только на физкультуре?

Уделено было внимание и Рафаэлю:

– Я в курсе, господин гений, что тебя дожидается консерватория, а науки – не главное. И что мамочка не в силах с тобой расстаться и отправить в музыкальный интернат. – Последовала специальная пауза, чтобы класс мог посмеяться. – Ну, может, это просто не для тебя. Учти, что наша школа – не для гениев, и учиться тебе предстоит на общих основаниях.

Завершив приветствия, классная возвысила голос:

– А теперь – зачитываю список, кто с кем сидит. И живо по местам! Вас, клоуны, это касается в первую очередь! Ладно хоть, вместо пятерых трое осталось.

 


3

 

Магазинчик Грачевых был обвешан вывесками: «Нотариус», «Ремонт часов», «Элитное постельное белье». Чтобы поправить дела, родители Артура сдавали часть помещения. Арендаторы менялись – вывески оставались. Сегодня над входом висел яркий гуашевый плакат: «АВОСЕЧНАЯ». Заглянув внутрь, Марина увидела несколько рядов таких же ярких сетчатых сумок и рассмеялась:

– Вот это да! У вас опять что-то новенькое.

Артур вынырнул из-за этих гирлянд и просиял:

– Привет! Мама решила, что авоськи – оригинально, и покупатели их разметут. Типа  пластиковые пакеты рвутся, трутся, а тут – прочно, на века... – И начал оправдываться: – Я к тебе заходил, звонил – ты еще с морей не вернулась. Мы же тесты так сдавали, себя проверить. Потом я столько передумал за лето! Тянул до последнего и наконец решил: иду в гимназию.

– Я тоже до последнего тянула, – созналась Марина. – И... так и не решилась. А потом мы уехали, вернулись только вчера. Что-то менять уже поздно. В общем, пусть будет как будет.

– Ну и как там у вас... первый день?

– Как всегда, – кратко ответила Марина.

Не говорить же, что на самом деле ей без него и Жанны пусто, как таракану в стакане. Что впятером они были реальной силой, командой. А теперь, когда ее, Рафаэля и Рудика в три щелчка раскидали по разным углам, только пустота и осталась. Артуру это неактуально, что толку в подробностях. Может, он и сам в пустоте завис, и тоже жалеет.

– А у тебя как прошло?

– Нормально. Сегодня только расписание записали. В гимназии, мне показалось, делом занимаются, без эмоций. А это главное. Меня в нашей школе как раз эмоции достали. Сейчас к ЕГЭ надо готовиться, а не сражениями заниматься.

Значит, не жалеет.

– Понятно. Ну пока, удачки тебе.

– И тебе. – Артур кинул вдогонку оранжевую авоську: – Возьми, пригодится!

 


4

 

Озеро у горизонта замыкала кудрявая полоса: Белая горка, Зеленая горка, обширный холм с Благовещенской усадьбой на макушке. Половина мира была яркой и отчетливой, а вторую половину начинало заволакивать дымкой. Марина наблюдала, как тает противоположная сторона, как туман освобождает воду от берегов, расширяя пространство.

На старом причале всегда было безлюдно, и она вздрогнула, когда Ник подкрался и схватил ее сзади за плечи с жутким воплем.

– Поймал! Так и знал, что ты здесь.

Еще бы не знать, они тут часто встречались после уроков – на том же месте, где познакомились. Только теперь причал пустует, лодки исчезли, а Лодочник работает на аттракционах в парке. Неподалеку собираются строить настоящую набережную и новый причал, а старый уже закрыли – точнее, забросили. Стало еще лучше – безлюдно и уютно. Ник присел рядом на доски, нагретые сентябрьским солнцем.

– Правда, похоже на море? – спросила Марина. – Небо и вода, абсолютная свобода. Вон те берега опять выскочили, но представь, что ты их не замечаешь.

– Так поехали на море – вместе, – оживился Ник. – Я сколько раз предлагал! Это легко. Надо только правильно обработать родителей...

– Да я же не о том! Я просто сидела, мечтала о море! Ты замечал, что как только вернешься с моря, сразу начинаешь о нем мечтать?

– Зачем мечтать, когда можно поехать? Давай в осенние каникулы... или на Новый год...

О школе Ник не спрашивал и не рассказывал – это не имело никакой важности по сравнению с разговорами о путешествии, которые тут же должны превращаться в планы. Только на обратном пути вспомнил:

– Да, а я Артура видел у нас в гимназии. Вы вчетвером, что ли, остались?

– Втроем. Жанна с родителями в Москву переехала.

Они как раз проходили мимо бывшего дома Жанны. Во дворе суетились какие-то люди.

– Наверно, покупатели. Дом давно уже продается, – пояснила Марина. – Мы редко там собирались, обычно у меня, но я так хорошо помню Жанкину комнату на втором этаже. Пустая, просторная, хоть мяч гоняй. Жанкины родители терпеть не могли беспорядка, и все игрушки, книжки и одежда хранились за волшебной дверцей в стене.

– А чего в ней волшебного?

– А она невидимая – сливается со стеной, потому что оклеена такими же обоями. Интересно, осталось там что-нибудь? Вряд ли они забрали с собой старье из кладовки, они не любят старья... И куклы сидят до сих пор на полочках и вспоминают то же самое, что и я. А я даже их имена помню и одежды...

– Залезем туда, когда народ упрется, – сразу же предложил Ник. – Это легко. Дом крайний, никто не увидит. Дверь я открою – отсюда видно, что запирается на гвоздь. Никаких проблем, увидишь кладовку с куклами.

– Да нет же! – засмеялась Марина. – Зачем залезать? Я просто мечтала – как оно там сейчас.

– Зачем мечтать, когда можно просто залезть?

 


5

 

Это было чудо – после нескольких часов блуждания по лесу, когда ноги останавливаются, а мысль об обратном пути вызывает ужас, увидеть сквозь заросли станцию. И подходящую к ней электричку.

– Обалдеть! И это не мираж! – Марина, еще не веря, что уже не надо путешествовать, упала на сиденье. Взглянула на уплывающую табличку: – Прощай, сто двадцать первый километр!

– Ничего не прощай, – перехватил ее взгляд Ник, довольный своим фокусом со станцией. – Можем опять сюда метнуться, когда захочешь – хоть на следующие выхи. – И, тут же поняв, что она не захочет, исправился: – Лучше я тебе еще одно местечко покажу! Бывший полигон, тот самый...

Сегодня он показывал местечко, на которое набрел прошлым летом – заросший мхом и папоротником блиндаж, до которого не добрались ни грибники, ни черные копатели. Видимо, из-за окружающих болот. Потому и папа не рекомендовал Марине туда отправляться – но когда это было, а теперь она сама принимает решения, а Ник так давно рвался поделиться находкой... В общем, в выходной, когда все долго спят, они встали пораньше.

Было похоже на «Кладовую солнца», которую проходят в пятом классе: братец и сестрица прутся через топь, которую обходят стороной все нормальные люди. Только обошлось без клюквы и несчастного случая, и еще – они не были братцем и сестрицей. Неразорвавшиеся мины и прочие военные железки, видимо, давно ушли в землю, вид у местечка был мирный. Но когда Марина представила, как Ник добирался сюда первый раз – совсем один, и даже без собаки (сейчас за ними следовал ее серый пятнистый дог), прокладывая путь среди болот, не зная, куда придет и что найдет, – то невольно поежилась. Для него, однако, в этом и заключалось всё удовольствие.

Когда-то Марина не подозревала о существовании подобных «местечек». До знакомства с Ником самым большим геройством было залезть на дерево в парке. Так ведь можно было и до пенсии дожить!

– Дайте на еду десять копеек! Дайте на еду десять копеек!

По вагону, весело горланя, шагали два чумазика в грязных куртках. Чем ближе к Белогорску, тем больше набивалась электричка, и в подставленный пакет побирушек щедро сыпалось подаяние.

– Супер, – восхитился Ник. – Вон оно как надо! Главное – весело. А то достали уже нытьем.

Марина тоже кинула в пакет мелочь из кармана. Вспомнила: пришвинских героев звали Митраша и Настя. Они были сиротами. А этим на вид лет восемь, как ее братику.

Первые шаги после электрички дались с трудом. Марина упрямо сохраняла бодрый вид, не соглашаясь с тем, что она такая неженка. Вон Ник топает как ни в чем не бывало! Не только не думает, как бы до дома доползти, еще и ее провожает. Но как же долго идти от станции! Через весь город, через весь парк! И в парке пришлось устроить привал.

Разноцветный клен, всеобщий любимец, еще не стал желто-зелено-оранжево-красным, он тоже решил быть стойким и зеленел назло осени. И только когда налетел ветер и взъерошил всех и его тоже, откуда ни возьмись посыпались золотые листья. Где они только прятались! И еще с соседних берез. И все оказались у Марины в прическе, запутавшись в кольцах волос.

– Погоди, не вертись. Ты же не видишь, сколько их! – Ник со смехом вытаскивал листики один за другим и торжественно ей вручал. – Постой, тут еще маленьких полно! Гербарий сделаешь.

Кто-то рядом тоже залился хохотом – на два голоса.

– Гляди, они там обнимаются! Щас будут целоваться!

Обернувшись, Марина узнала «Митрашу и Настю». Только выглядят они как-то иначе. Девчушка – чистенькая, и одета прилично. Мальчик зачем-то стаскивает драную куртку, а девочка помогает ему переодеться в другую, нормальную, и вытирает рожицу влажной салфеткой.

– А вы чем это занимаетесь? Вы, что ли, не сиротки и не погорельцы?

– Не-а, – беззаботно отозвался «Митраша». – Мы партнеры по бизнесу.

– Много бабок срубаете? – спросил Ник.

И Марина одновременно:

– А родители знают?

– Да они спят еще, мы по выходным, на утренних электричках, – отвечал простодушный «Митраша», но дальновидная «Настя» дернула его, и они удалились, волоча пакет с нищенской униформой. А потом побежали, потому что Ник завопил им вслед:

– А ну живо гоните бабло!

Из-за скамейки вышел Рольд – и ничего не сказал, но поразил одним своим видом.

– Рэкетом решил заняться? – смеялась Марина, Ник сделал невинное лицо:

– Не, твой пятак хотел вернуть. Ну как, целоваться будем?

– Воскресный пирог будем есть. Дора обещала.

– Пирог так пирог.

 


6

 

К полудню солнце светило уверенно, по-летнему. Золотой кораблик на крыше сверкал, разноцветное круглое окошко искрилось. Из-за витража и флюгера жилище Медведевых и получило название Странного Дома. А внутри он был тихим и сонным. То есть это Павлик спал, а Пал Палыч уже проснулся, судя по умопомрачительному аромату кофе, который Маринин отец варил собственноручно. Причем был он как всегда при параде: крутой пиджак, стилизованный под спортивную куртку, безупречная прическа и пышные пшеничные усы. Марина и Ник столкнулись на крыльце с уходящими людьми – в Странный Дом в любое время суток забегали за юридическим советом, но застать хозяина-франта врасплох было невозможно.

Пал Палыч выглянул из-за развернутых «Белогорских вестей» с приветствием:

– О, Николай Берестов прибыл! Вон яблоки на подоконнике – угощайся, пока там Дора с пирогом...

– Спасибо, меня от них тошнит, – честно отвечал Ник, располагаясь на полу рядом с Рольдом. – У нас тоже везде эти яблоки. А вы меня так пафосно называете, как будто я пароход.

– А ты хоть знаешь, что правда был корабль «Академик Николай Берестов»? В честь твоего деда.

– Да, мама говорила. Прикольно, если и сейчас плавает. Надо загуглить.

Марина налила кофе в свою чашку с волной и парусом, и ему – в кружку с Наполеоном верхом на коне. Давно ли этот «пароход» только плавал снаружи, а теперь у него здесь есть личная кружка. С Наполеоном. Она честно наполнила и собачью миску, но Рольд даже не приподнялся, только хвостом покачал.

– Что это ты, старина? Помирать, что ли, собрался? – удивился Пал Палыч. – Вроде никогда не жаловался на аппетит.

Ну, не сообщать же, что старина часов пять таскался по лесу, оттаптывал лапы.

Тут выглянула домработница Дора, кругленькая, уютная, с глазами-вишенками:

– Уже готово! Уже несу! Доброе утро, Николай, опять ты на полу по-собачьи. Садись к столу. Ты какие яблоки любишь?

– Никакие. У нас их завались. Я ничего яблочного уже не выношу. – Ник оставался на месте, он разложил какие-то бумажки и, кажется, собирался угощаться, не отрываясь от них.

– Ну так вот вам яблочный пирог, – возвестила Дора под общий хохот. – Не пропадать же добру, раз оно уродилось.

– Пирог должен быть мясным, – назидательно сказал Ник, но кусок взял.

– Золотые слова, – одобрил Пал Палыч и тоже потянулся за куском.

– Без меня! Вы начали без меня! – послышался вопль. Растрепанный худенький Павлик, босой и  в пижаме, скатился по перилам и схватил самый большой ломоть.

– А вот еще хотите хохму? С утра наслаждаюсь. – И Пал Палыч прочитал: – «Повесился на перилах. Примите меры». И еще: «Не любит Пушкина. Примите меры».

Но реакция оказалась неодинаковой. Смеялись только Ник и Марина, передавая друг другу школьный дневник с пламенеющими надписями. Дора ахнула и пригорюнилась. Она вырастила Павлика с пеленок и переживала за него, как за родного.

– А ты как повесился? – заинтересовался Ник.

Павлик, быстро запихав остатки куска за щеку, взбежал по лестнице, перелез через перила и картинно повис на руках, выделывая ногами то велосипед, то ножницы.

Дора зажмурилась. Пал Палыч стремительно переместился в другой конец комнаты, чтобы подхватить падающее тело. Но тело не падало.

– А обратно? – спросил Ник – и Павлик без видимых усилий подтянулся и перебросил себя на безопасную территорию.

За  стол он возвращался героем. Дора была возмущена, но ожидала, что отец сам расставит всё по местам. Вступила Марина:

– А Пушкин чем тебе не угодил? Писал как умел.

– Так его наизусть надо! – возмущенно выпалил братик. – Я не запоминаю наизусть!

– Пушкина? – не поверил Ник. – Чего его запоминать-то. По-моему, все уже рождаются с Пушкиным в голове.

Павлик отрезал:

– Это твоя голова родилась с Пушкиным. А я его не буду ни учить, ни любить.

Пал Палыч не возражал. Дора не выдержала и начала доказывать, что учить стихи надо, что Павлик должен сидеть и повторять столько раз, сколько требуется, и вслух, и про себя, пока не вызубрит. Ник усомнился:

– Никогда не понимал, зачем наизусть заставляют. Это ж тупо. Стихи сами собой должны запоминаться. Те, которые нравятся, сами потом всплывают.

– А какие тебе нравятся? – спросила Марина.

– Да мама их мне всё детство тоннами читала. Один раз я по телику услышал про летчика: идет без проволочек и тает ночь, пока над спящим миром летчик уходит в облака. И вспомнил! Прям до конца. А мама сказала, что оно у меня до года было вместо колыбельной.

– Вот она, Павлик, польза стихов, – наставительно сказал отец. – Хоть пару строк запомнишь – на девушек сможешь впечатление производить.

– Плевал я на них, – буркнул сын.

– Детям лучше просто читать, – стоял на своем Ник, – пускай сами выбирают, что понравится. Может, и Пушкину повезет.

– Ну так репетитора бы взяли, – Дора укоризненно глядела то на Ника, то на Пал Палыча.

– Для второклассника? – озадачился отец.

– А если второгодником станет? Другие вон и в первом классе репетиторов берут.

– Ника найму гувернером, – постановил Пал Палыч. – Лучше нам не найти.

Павлик закричал, что согласен, Дора обиделась, а Ник отмахнулся:

– Педагогика не входит в сферу моих интересов.

– А что входит? – ревниво засопел Павлик и подсел к нему. – Это что за карта? Чего ты делаешь?

Ник что-то подрисовывал и подписывал.

– Исправляю ошибки. Всё устарело. Давно всё не так. Гремучий ручей в трех местах поменял русло. Последний паводок сильно изменил рисунок берегов. Несколько островов в западной части озера затоплено. Пару штук, наоборот, намыло или отрезало.

– Неужели лицо земли так меняется? – удивился Пал Палыч.

– Постоянно. Официальные карты не соответствуют, их штампуют по старым шаблонам. Я для себя нормальную делаю. Вот, глядите – Белогорск и окрестности.

Все, встав на четвереньки, окружили правильную карту.

– А это что за линии на зеленом?

– Тропы в лесу. Не лишне знать проходимые места, большинство у нас непроходимы.

– А надписи всякие, крестики – это где ты побывал? А вот это зачем?

Марина улыбнулась. На карте были аккуратно помечены разноцветный клен в парке, старый причал, фонтан с рыбой и прочие «их» места.

– А что такое ZONA? – присоединилась и Дора.

– Заброшенный полигон. Где наш НИИ когда-то проводил испытания.

– Разве он не охраняется? – приподнял бровь Пал Палыч.

– Да кому надо. Там аномальщики постоянно лазят, зеленых человечков ищут, замеряют чего-то. Забор, конечно, но я раз двадцать бывал. Вот в следующие выходные опять полезем. – И прикусил язык. Но было поздно.

– А радиация? А старые здания обрушиться могут! – взволновалась Дора. – Вот дома тебе не сидится! Марина, и не думай с ним ходить! Девушке это совершенно ни к чему!

– Меня возьми! Мне к чему! – суетился Павлик.

– Физподготовка у тебя неплохая, – рассудил Ник. – Отец отпустит – возьму.

– Да я бы и сам... – раздумывал Пал Палыч. – С настоящим-то сталкером...

Ник и Марина переглянулись. Ник подытожил:

– Стало быть, планируем семейный поход. Вот только Рольда не возьмем, что-то он стал уставать. Сколько ему лет вообще?

– Всего десять, – заступилась Марина за дога. – Его папа маме на день рождения когда-то подарил. Конечно, по-собачьи это уже пенсия, но он еще ого-го.

– А дневник-то? – напомнила Дора. – Надо было сказать, чтоб Павлик сначала Пушкина выучил и вообще исправился – тогда уже будет поход, а не так – всё задаром.

– Это без меня, – отстранился Ник, – он мне не должен. Мы с ним друзья. А сначала и потом – это всё технологии власти.

– Воспитание, – поправила Дора.

– Всё равно.

– Мы его любим задаром, – твердо сказала Марина, – потому что он наш. Хоть с Пушкиным, хоть без Пушкина. Пусть Лермонтова любит, если хочет. Это же ему нужно, а не нам.

– Воспитывать его нужно, а не потакать, – горячилась Дора, – а то он в восемь лет уже никого не слушается!

– Мне скучно слушаться, – мрачно заявил Павлик.

– Вот и настал момент истины, – произнес Пал Палыч. – Сейчас мы всё поймем. Ключевое слово – «скучно». А что именно?

– Всё, – отвечал Павлик еще мрачнее. – То, что я всё время должен слушаться.

– Детям так положено, – поучительно заявила Дора.

Понял Ник:

– Это готовый мир. Он меня тоже придавил в его возрасте. Ну, что мы рождаемся в мире, где всё уже открыли, сделали, всё готовое, а ты только ходи, как трамвай по рельсам. Непонятно, зачем голова – только чтоб уроки учить. Мне тоже было скучно, пока я не сообразил, что всё не так. Что надо не по рельсам ходить, а делать, что хочешь. Ну, понять, что хочешь – и делать.

Такого количества крамолы Дора не вынесла и убежала на кухню.

– С «пароходом» всё ясно. А ты чего хочешь? – обратился Пал Палыч к сыну. Когда же тот неопределенно что-то промычал, поднялся и, глядя на всех сверху вниз, серьезно заявил: – Объявляю, что Странный Дом и прилегающая к нему территория – это ваш мир. Вы можете делать в нем что угодно. Вы можете его СОЗДАВАТЬ.

– За забором? – уточнил Ник.

– Для начала – да. Конечно, это не твой масштаб. Но определить, много это или мало, можно, только начав что-то делать.

По лицу Павлика было видно, что он с громадным усилием, на ощупь подбирается к какой-то мысли.

– Хочу дом, – наконец выговорил он. – Хочу свой дом.

– У нас же есть дом, – не понял Пал Палыч.

– Это у тебя. Ты его построил, как сам хотел. А я хочу СВОЙ. Хочу дом на дереве!

– Крутяк, – отозвался Ник. – Я такие видел. На картинках.

– А, на дереве, – с облегчением проговорил Пал Палыч, уже представивший вместо сада котлован. – Так давайте устроим мозговой штурм. Надо накидать идеи в кучу, а потом – полезть в интернет и взглянуть на мировой опыт.

– Хочу лабиринт, – подала голос Марина.

Все повернулись к ней.

– Настоящий садовый лабиринт. Ну, хотя бы цветочный. Площадка перед домом у нас парадная, с клумбами, а по бокам и на задворках – не пойми чего. Грядки не нужны, мы уже сто лет ничего не сажаем. А старые высохшие кусты можно убрать и сделать очень красиво! Я даже начинала план набрасывать. Но мне нужна будет физическая помощь.

– Идем на местность! – Ник уже направлялся к дверям. – Выберем дерево, осмотрим площадку под лабиринт. Вообще осмотримся.

Начались беготня и обсуждения. Когда все устали и вернулись в дом, обнаружилось, что у Доры готов еще один пирог. Мясной.

– Дора, ты исправилась? – восхитился Павлик.

После обеда он притащил Пушкина и проэкзаменовал всех, читая навскидку начальные строки. Странно, все тут же подхватывали. Наверно, правда родились с Пушкиным в голове.

– Слушай, а почему ты не перевелась в гимназию? – спросил Марину Пал Палыч уже вечером, когда Ник ушел. – Ты ведь хорошо сдала тесты. Учились бы вместе с Николаем, всё равно он у нас практически живет.

– Не знаю почему, – ответила Марина, на этот раз – честно. – Испугалась чего-то.

 


 


 


7

 

Одни развлекались с мобильниками, другие болтали. За последними партами рассказывали анекдоты. Двойняшки Инесса и Ванесса делали друг другу макияж, и казалось, что это не две девчонки, а одна перед зеркалом. Рудик списывал домашку. Историк Иван Платонович по прозвищу Макакус сам себе излагал новую тему.

Урок шел как всегда.

Марина читала про лабиринты.

Книжка, которую притащил папа, не имела отношения к ландшафтному дизайну, но от нее невозможно было оторваться. Марина уже побывала в древнегреческом Кносском дворце, и в египетском «городе гадов» Крокодилополе, бродя по запутанным коридорам, которые то поднимались на верхние этажи, то уходили вниз под землю, в кромешный мрак, и неожиданно приводили в величественные залы с колоннами и множеством выходов в другие коридоры – или в крошечный световой дворик, над которым улыбалось голубое небо. Но небо и солнце, замкнутые в контур высоких стен, не были свободой: выход из каменной ловушки возможен только через возвращение в запутанные переходы – если он есть вообще...

Потом настал черед других лабиринтов – совсем без всяких стен. Это были огромные мозаичные картины, украшавшие полы античных домов и средневековых храмов, и бродить по ним, продвигаясь к центру, тоже было целым путешествием...

Блуждания по лабиринтам повторялись в снах, чередой иллюстраций из книги и фотографий из интернета, а еще – другими картинами, которых точно не было ни там, ни там, они являлись сами по себе.

Марина добралась до главы о парковых лабиринтах галантного XVIII века, где по замысловатым дорожкам прогуливались дамы и кавалеры в высоких париках, иногда встречаясь на развилках и со смехом раскланиваясь. Порой они натыкались на сюрпризы – скульптуры, фонтанчики и позолоченные фигурки животных, иногда забредали в уютные тупики со скамеечкой, куда уж точно не доберется никто посторонний и не сможет помешать... Вроде тех мелких «нищих» в Белогорском парке...

Удивительно: Ник тогда касался только ее волос, и прикосновения были такие легкие, невесомые, кончиками пальцев – но ее как будто ударило молнией – на самом деле ослепило, и всё поплыло в голове, словно при взлете на самолете или в лифте, когда на миг попадаешь в другое измерение. Такого никогда не было. Хотя в загородных вылазках они то и дело брались за руки, когда куда-нибудь карабкались, перепрыгивали яму, переходили шаткий мостик. А тут – какие-то сухие листики, запутавшиеся в волосах!

Но, даже мысленно перенесясь под разноцветный клен, Марина ощутила то самое головокружение, и мало того – ей совершенно не хотелось его прерывать и выскакивать в другую реальность урока истории, и даже – в еще одну реальность книжки с лабиринтами, где она только что блуждала, позабыв обо всем. В английском Хэмптон Корте... Какой еще Хэмптон Корт?

Из другого измерения Марину выдернул Рафаэль. Он вдруг возник, опоздав на пол-урока, подсел к ней – на истории все рассаживались, как хотели – и начал рассказывать о своем новом московском учителе, который, как оказалось, что-то смыслит не только в инструменте, но и в композиции.

– Так ты весь ушел в музыку? – уточнила Марина уже на улице, после звонка. – На литературу ничего не осталось?

Они шли из школы, как всегда, как ходили девять лет подряд: Марина, Рудик, Рафаэль... и всё. И всё же – по-прежнему дружной компанией, пусть и минус Жанна, и минус Артур. А если бы и Марина, по словам Рахили, устремилась за счастьем... или как там – к лучшей жизни? Каково было бы мальчишкам остаться только вдвоем?

Рафаэль тем временем отрекался от литературы – о чем тут вообще говорить, ну, были детские опусы, это всё несерьезно. Его прервал чей-то оклик.

Возле старого необхватного тополя, росшего прямо посреди тротуара, стоял Ник, прислонившись спиной к стволу и явно поджидая Марину.

Мальчишки поздоровались за руку, поговорили о секции борьбы, где занимались и Ник, и Рудик; о том, как убегать от контролеров в электричке – это было актуально для Рафаэля, которому предстояло кататься в Москву к чудесному учителю; потом об Артуре, которого Ник теперь ежедневно видел в гимназии – как он там притирается, интересно было всем. И все-таки Марина ощущала натянутость. Рафаэль и Рудик ждали, не уйдет ли Ник, а тот выжидал, когда те сами догадаются и свалят. И это тоже было как всегда – весь предыдущий год. Как ни старалась Марина их сплотить, а обе стороны – уступать ее желанию, получалась не дружба, а дипломатические отношения.

Она попыталась еще раз:

– Мы в выходные собрались на бывший полигон. Ник знает, как туда попасть. Может, вместе пойдем?

Рудик и Рафаэль взглянули на Ника – и почти одновременно отговорились, один – борьбой, другой – музыкой. И наконец-то распрощались.

У Ника был вид победителя, тем не менее прозвучало:

– Знаешь, я люблю, когда мы вдвоем куда-нибудь идем. А то бы совсем не то получилось, какая-то школьная экскурсия. И так Пал Палыч будут с Павликом.

– Ты против? – удивилась Марина. – А что же сразу папе не сказал?

– Разок – пускай, – нехотя отозвался Ник. – А вообще в такие места толпой не ходят, это ж не кино.

– Может, тебе лучше одному ходить, как ты привык? Может, и я всё порчу? Говори, не стесняйся.

– Ты – нет. А мы куда вообще? Ты не домой разве?

Марина свернула на улочку, ведущую к рынку.

– Мне надо в грачевский магазин. Артур книжку нарыл про садовые лабиринты. С образцами, рекомендациями. Папина слишком историческая, а пора уже с чего-то начинать.

– Ты с моей мамой всегда можешь посоветоваться.

– Я сначала должна понять, что хочу.

– В интернете всё есть.

– А вдруг не всё.

Ник молчал всю дорогу. В магазин не зашел: 

– Подожду на улице.

Когда Марина скрылась среди авосечных гирлянд и бамбуковых занавесок, он поднял кирпич, подпиравший дверь, улыбнулся ему, как родному, встал посреди тротуара – и начал выкликать:

– Вот кирпич! Купите кирпич! Отличный кирпич! Кому кирпич?

Старушка, спешащая к магазинчику, не глядя на дорогу и думая о чем-то своем, вздрогнула, замерла – и, круто развернувшись, засеменила прочь. Через каждый шаг она тревожно оглядывалась. Более внимательные прохожие издали обходили это место.

Артур и Марина показались в дверях – и застыли.

Ник, перебрасывая кирпич с ладони на ладонь, радостно призывал:

– Кому кирпич? Купите кирпич! Куда же вы, мадам?

Вокруг не было ни души, словно это пустырь, а не рынок.

– Ты что творишь? – сдерживая смех, возмутилась Марина. – Всех покупателей распугал!

– Зато никто вам не помешал. Вам же надо было поговорить наедине.

– Ты ничего не понимаешь, Берестов, – поморщился Артур. – Зато я всё понял.

А Марина некстати вспомнила, что эти двое познакомились во время драки.

 


8

 

– Поход отменяется. Иди без нас.

Марина позвонила, когда Ник уже собирался выходить. На розыгрыш было не похоже. Голос у нее был измученный. Когда же она объяснила, что Павлик вчера вечером сломал руку, Ник сразу вспомнил про перила:

– Опять повесился?

– Да нет, тогда бы он шею сломал. С перилами как раз всё в порядке. Буквально на ровном месте грохнулся, что обидно! И даже не с самоката, на котором гонял! Просто неудачно оступился. Он же каскадер, и всё всегда нипочем, а тут... Надо было еще вчера тебе позвонить, но у нас такое было – больница, гипс... Потом он всю ночь не спал и нам не давал. Рыдал, что теперь не сможет строить свой дом на дереве. Под утро заснул – я боюсь, скоро проснется, и начнутся опять капризы и вопли. Папа с ним ночью дежурил, а теперь типа моя очередь – развлекать, отвлекать и всё такое. Так что иди один.

Через пятнадцать минут Ник был в Странном Доме.

– Детишки, когда начинают расти, часто косточки ломают, – утирая слезы, рассказывала ему Дора – она работала в больнице медсестрой, и о любой болячке тут же извлекала ворох рецептов, поучительных примеров и жутких историй. – Руки-ноги быстро вырастают, они с ними еще управляться не умеют – вот и...

– Не помню такого, – усомнился Ник. – У меня конечности как раз отрастали вовремя, чтобы дотягиваться и лазить, куда нужно. Я нормально с ними управлялся. Нет, тут просто невезуха.

На лестнице застыл мрачный Павлик.

– Первый раз тебя вижу в статике, а не в динамике, – заметил Ник.

– Деточка, зачем ты встал? Лежи, я всё подам, что нужно! – засуетилась Дора. – Вот завтрак сейчас...

– Ничего НЕ ХОЧУ.

Голос страдальца не предвещал для остальных ничего доброго.

– И «Звездный путь» мы весь досмотрели, – зашептала Марина. – Все сезоны. Три года смотрели, ничего не осталось...

Ник указал на свой ноутбук:

– Сегодня у вас начинается новая эра. Капитана Пикара – в отставку, Малдеру и Скалли – ура.

Проснувшийся к вечеру Пал Палыч обнаружил, что весь Странный Дом, включая, разумеется, Рольда, смотрит «Секретные материалы», серию за серией, прерываясь только для набегов на ближайший магазин за шипучкой и мороженым.

– Самое интересное – и без меня, – пожаловался Пал Палыч, присоединяясь и расслабляясь – о РУКЕ тут уже и думать забыли.

Вдруг раздался сильный глухой удар, и следом за ним – дробный стук.

Посыпались предположения:

– Пушка!

– Картечь!

– Еще кто-то рухнул и рассыпался на куски!

Но это оказались яблоки.

– Всё ломается, всё рушится, – причитала Дора. – Авоська проклятая! А еще говорят, что пакеты рвутся! Положила яблок, хотела хоть соседей угостить...

Все со смехом начали лазить под столы и стулья – яблоки раскатились и по кухне, и в коридор, и в комнату.

– У тебя есть уникальная возможность натренировать левую руку, – заявил Ник Павлику, который опять начал кукситься. – Прикинь: когда гипс снимут, ты сможешь левой делать всё то же, что и правой! Есть, писать, драться. Дом строить. Вообще всё. Все обалдеют.

Пострадавший тут же кинулся упражняться:

– Не трогайте! Отойдите! Мои все яблоки! Я сам всё соберу! А ну высыпайте обратно!

Ник и Марина переглянулись и, отступив на цыпочках, направились вверх по лестнице.

– Достоевский, «Подросток», – прочитал Ник, оказавшись в Марининой комнате и поднимая с кресла увесистый том. – Вроде ж «Преступление и наказание» надо?

– А я забила на «Преступление». Полезла за ним, увидела эту книжку – и взяла из-за названия.

Ник перевалил все страницы до самого конца, прочитал последнюю строчку: «...из подростков слагаются поколения» – и, кидая Достоевского на место, заключил:

– Много букв. Как это можно выдержать?

– Ладно выделываться. Спорим, ты уже сегодня скачаешь аудио и будешь слушать? Посмотри лучше на проекты лабиринта. Этот вариант я рисовала на истории, этот – на физике, а этот – на лит-ре.

Но тут вломился Павлик:

– Вы куда это запрятались? Истина где-то там!

И, когда все снова собрались вокруг ноута со следующей серией, великодушно заявил:

– Так и быть – я тоже когда-нибудь буду сидеть с вашим ребенком.

 


9

 

– Поход отменяется.

На розыгрыш было опять не похоже. Голос не такой.

– Это всё лабиринт. Кажется, я слишком увлеклась. Наверно, не стоило вчера столько торчать на улице. А теперь я всё время мерзну. Короче, иди без меня.

Через пятнадцать минут Ник был в Странном Доме.

– У вас еще не затопили? – спросила его Дора и, услышав отрицательный ответ, сообщила: – Вот так всегда, пока все не заболеют – не включат отопление. А Пал Палыч вчера протопил для Маринки. Сейчас и ты согреешься!

В Странном Доме была своя мини-котельная.

– Да мне пофиг, – не оценил Ник. – Я могу второй свитер натянуть, и всё нормально. У нас дома, с этими высокими потолками, и зимой, и летом холодища. Я привык.

Он взбежал на второй этаж, следом за Рольдом, который охотно составил компанию. К Павлику пришли друзья, и из его комнаты доносились звуки веселья. У Марины, наоборот, было тихо. Она сидела, закутавшись в яркий плед с веселыми смайлами, а ее собственное лицо было, по контрасту, смайлом печальным.

– Мы тебе два выходных подряд испортили, – промолвила она с совсем убитым видом. – Ты сейчас бы уже мог дойти до забора.

– А что ты в лабиринте сделала? – спросил Ник вместо ответа. – А меня чего не позвала?

– Спонтанно вышло. К папе вчера друзья зашли потусить. А он их организовал в саду размяться. И они размялись. Я моргнуть не успела – старую малину повыдергали, всё перекопали, как кроты. Костер из веток запалили. Ну, мы вокруг костра попрыгали, испекли картошку. А тут как раз саженцы привезли из питомника, папа заказывал. Пришлось их бегом сажать – назавтра заморозки обещали. А без меня ведь никто не понял бы, что куда.

– Так вы всё засадили уже?!

– Не всё, только контур наметился. Цветы, дорожки, садовые гномы – это до весны.

Они переместились к окну. Намеченный контур сливался с землей, было ничего не разобрать. Ник дернул раму, чтобы свеситься наружу, – но взглянул на Марину и передумал.

Она свернулась в клубочек в углу кресла – ее опять начало знобить. Кажется, придется-таки ознаменовать начало осени простудой. До чего ж досадно! Сколько планов срывается!

– А сейчас ты бы уже перелезал через забор...

– Смотри сюда, – жизнерадостно предложил Ник, усаживаясь рядом на ручку кресла и доставая из кармана горсть камешков. – Представь: ты их собираешь, ходишь по пляжу. Солнце палит. Камни под ногами раскаленные.

– Какие красивые, – оживилась Марина, рассматривая маленькие, с ноготок, камешки. – Все разных цветов... и с разными рисунками. Полосатый, в крапинку. А сколько белых! Но оттенки разные. А вот какой круглый, настоящий шарик! А этот – лепешка, этот – палочка.

– Я их на всех морях собирал, – хвастался Ник. – На Черном, Красном, Азовском, Эгейском, Средиземном. Хотел всех представителей набрать, какие только бывают, чтобы сделать мини-пляж. Самые лучшие – крымские. Вот этот розовый – наверно, сердолик.

– А этот – неужели изумруд?

– Не, стекло бутылочное, красиво его волны обкатали. А это, похоже, мрамор. А этот красный – кирпич!

Тут дверь в комнату распахнулась, и кубарем влетел один из Павликовых гостей.

– Ты куда падаешь, там моей сестры комната! – вопил невидимый Павлик.

– Ну и что, – оправдывался гость, удаляясь и оглядываясь. – Нельзя, что ли? Они, что ли, там целуются?

Прямо как «Митраша и Настя».

– Он там ничего себе опять не сломает? – фыркнул Ник и достал еще одну горсть из кармана. – Гляди, есть один в форме дельфина. А этот видишь, на что похож? На голову Пушкина.

– А этот на что? Ни на что. Но почему-то ты его же выбрал... Ага! Тут на одной стороне – смайлик! Настоящий! С глазами и улыбочкой!

Теперь и Марина стала похожа на веселый смайл.

Опять распахнулась дверь, и вошла Дора с дымящейся кружкой.

– Детка, надо это выпить – прямо сейчас.

– Спасибо, Дора, а можно так со мной не нянчиться? – с досадой проговорила Марина.

– Этот отвар тебя живо на ноги поставит – малина, липа и чабрец, – уходя, поучала Дора.

– Смотри – монетка, – Марина обнаружила среди камешков инородное тело. – Копийка! Украинская...

– Тоже в полосе прибоя была, я прихватил.

– Еще одна – евроцент. Слушай, а ты назад заберешь свои камешки? Ты просто показать принес? Боже мой, ну кто там еще?! Почему у меня сегодня дверь не закрывается? Всем всё время что-то надо!

Вошел Рольд.

– И этот – проверяет, – пояснил Ник, впуская дога и плотно закрывая за ним дверь. – Могу не уносить. Ну что, будем целоваться, чтоб никого не разочаровывать? Один поцелуй – один камешек. Выбирай, какие нравятся.

– Очень смешно, – покачала головой Марина. – Блестящая мысль. У меня температура, я умираю, я вся горю и покрываюсь разноцветными пятнами... 

– Я сам весь горю, – отвечал Ник совсем не таким голосом, каким обычно озвучивал свои приколы. – Ну что, поцелуй за дельфинчика?

Он чмокнул ее в щеку и вручил камешек, похожий на дельфина, потом в макушку – за смайлика, потом угодил в нос – Марина рассмеялась: да он же просто ее веселит. Но тут Ник отвел прядь волос с ее лица, и она ощутила то самое головокружение, как под разноцветным кленом в парке, и поняла, что опять переносится в непонятное измерение... И по пути успела с ужасом подумать, что вдруг она действительно страшная, горит, как светофор, и покрывается разноцветными пятнами.

– Ты такой красивой еще никогда не была, – тут же сообщил Ник. – Ты просто не видишь себя в зеркало, потому что оно у тебя за спиной. А камешки не кончились. Их еще много. Ну что, поцелуй за голову Пушкина?

 


10

 

– Привет! Лови!

Не успела Марина запустить в Артура киндер-сюрпризом, как самой пришлось ловить шоколадное яйцо, которое он ей бросил. Это была давняя традиция, с первого класса – дарить друг другу киндеры на Новый год. Ну и, разумеется, тут же их съедать и обсуждать, что кому досталось и что бы это значило. Киндеры предсказывали грядущие события на целый год. Марине попался зеленый человечек с кисточкой на макушке.

– Твоя жизнь будет разрисована в ярких красках, – пояснил Артур и высыпал на ладонь мелкие детали. – А у меня – сборка. Сейчас-сейчас... Смотри, гоночная машина!

– Крутая тачка – значит, всё будет круто. Кто бы сомневался!

Они встретились по дороге в гимназию – там сегодня проходит новогодняя дискотека для старшеклассников. Сейчас самый подходящий момент, чтобы обменяться подарками – через минуту будет уже не до того. А сам Новый год все встречают по-разному: Ник с мамой отправляется на очередное море, Рафаэль с родителями тоже куда-то едет. Теперь она увидится с друзьями только после каникул.

– Марин, я тебе хотел сказать... – И Артур выговорил, как подготовленный урок: – У меня есть девушка. Ну, из класса. В общем, мы встречаемся.

– Поздравляю! – Марина была готова сразу задать все вопросы: кто она, какая, и как это Артур со своим плотным графиком умудрился выкроить время на личную жизнь – но тут же догадалась: – Она тебя ждет, да? Ты ведь с ней идешь на дискотеку? Так беги скорей!

– Правда? – Артур моментально оторвался и понесся вперед, оглядываясь и размахивая руками: он махал и Марине, прощаясь, и, должно быть, той самой девушке, ждущей его на крыльце.

Пошел снег, и Марина тоже прибавила шагу – она была без шапки, чтобы не помять прическу.

И тут сзади налетели с жутким воплем. Разумеется, это был Ник.

– Мы же договорились у фонтана, – напомнила Марина. – Ты куда пропал?

– Я и иду за вами от фонтана. Не хотел мешать. А чего? Веду себя прилично: снежками не кидался, не подслушивал...

В раздевалке было уже не протолкнуться. Пышные, сверкающие блестками наряды выпархивали из шуб и пуховиков. Тут и там мелькали красные колпачки санта клаусов. Марина представила, что это ее школа – ведь она могла бы здесь учиться, если бы захотела – и приходила бы сюда каждое утро, и лица вокруг не были бы безымянными. Целая параллельная вселенная, которая могла бы включить и ее жизнь...

Она присела на банкетку переобуться. Над самым ухом раздалось:

– Не обманывай! Я же видела тебя с твоей бывшей! Я видела, видела!

«Ну вот, дискотека еще не началась, а уже разборки», – весело подумала Марина. Разборок было не видно из-за вешалки, нагруженной одеждой, но слышно превосходно.

– Ты только говорил, что всё кончено, а сам подарки ей даришь! А ведь мы договорились! Ты же обещал!

Капризные нотки опасно переходили в истерические. А вот второй голос, который начал оправдываться, не узнать было невозможно. И Марина с изумлением поняла, что «бывшая», с которой застукали обманщика, – это она сама. И, замерев с туфелькой в руках, слушала продолжение диалога – всё то же самое по второму и третьему разу.

Ну, Артур и влип! Ну он и попался! А Марина еще радовалась, что он совсем освоился в гимназии, раз даже девушку завел. Нет, похоже, это его завели – или взяли в рабство. Он для нее такой же аксессуар, как колечко и цепочка, и должен украшать свою хозяйку и быть в ее безраздельной собственности...

Нет, она всё пилит его и пилит! Подойти сказать, что Артур не виноват, и что действительно «всё кончено», поскольку ничего и не было? Рассказать про детскую традицию с киндерами? А кто поверит-то? Только хуже будет. Ну, может, эта «девушка из класса» сама по себе успокоится. Может, ей нравится слушать, как Артур заверяет ее в покорности. Может, как раз в этом для нее вся радость.

Слава богу, что у них с Ником обходится без этого идиотизма, подумала Марина, взглянув на приятеля, который поджидал ее, болтая с одноклассниками.

– Пошли, покажу гимназию, – предложил Ник, Марина улыбнулась:

– Да я здесь на всяких олимпиадах бываю с пятого класса. И где буфет знаю, и где актовый зал.

– Так это что – столовка! Тут есть места, где спокойно можно посидеть, и никто не помешает.

– На дискотеке – спокойно сидеть?

Городскую дискотеку для старшеклассников затеяли, чтобы они сплотились – однако все тусовались в привычных компаниях. Только те, кто перешел в гимназию из других школ, подходили к бывшим однокашникам. Кроме Артура, в которого вцепилась «девушка из класса» – он даже поздороваться ни с кем не посмел, только бросил тоскливый взгляд в сторону Рудика и Рафаэля.

Марина оказалась среди одноклассниц Ника – тех самых, вместе с которыми могла бы учиться. И когда они перестанут уже разглядывать ее со всех сторон? Конечно, синее вечернее платье, расшитое бисером, смотрится эффектно – его же сам папа помогал выбирать. Но в двадцатый раз отвечать, сколько оно стоит и где покупали – когда это кончится? Эти гимназистки могут о чем-нибудь другом поговорить? Или платье только повод, чтобы начать общаться?

А еще учителя пялятся отовсюду: их согнали из всех школ в полном составе – бдить, чтобы ничего не произошло, и устроили в зале оцепление. Веселись – не хочу! Сначала дискотеку собирались проводить во дворце культуры, но потом решили все-таки здесь, чтоб было удобней следить за детьми. Интересно, стоят ли посты в туалетах.

Сквозь музыку Марина не сразу услышала, что ее зовут. В актовый зал входила высокая эффектная брюнетка в черном «змеином» платье, облегающем, сверкающем пайетками, и в черных же перчатках до локтя.

– Жанка! Откуда ты взялась?

– Мы приехали к деду на праздники – я сразу к тебе – Дора говорит: ты на дискотеке – я и решила сюда припереться! – пыталась Жанна перекричать музыку.

– Ник, где там твое спокойное место? Показывай! Нам надо поболтать, мы полгода не виделись!

– На дискотеке – в спокойное место? – недовольно спросил Ник.

– Да мы только пять минут!

Спокойное место оказалось незапертым кабинетом географии.

– Привет, Лончинская, – поздоровался Ник. – Ну, как тебе здесь после Москвы?

– Привет, Берестов. Мне здесь – как в деревне. Ты это хотел услышать?

– А как в новой школе? Компанию завела? А страшная подруга у тебя есть? – Жанна непонимающе на него воззрилась, он объяснил: – Обычно, если девчонка красивая, она сразу отвечает «есть». А если, вроде тебя, не знает, что ответить – значит, она и есть чья-то страшная подруга.

– Вы двое, я вижу, соскучились! – Марина со смехом покачала головой: шпыняют друг друга, как в старые добрые времена.

– Давайте болтайте, – разрешил Ник, покидая кабинет. – Я тоже поболтаюсь где-нибудь. 

– Ты всё еще с ним? – удостоверилась Жанна. – И как вы продвинулись? Уже всё было?

– Нет, – Марина пыталась сообразить, засчитываются ли игровые поцелуи, и решила, что все-таки не засчитываются. – Я обо «всём» и не думала.

– А зря, – наставительно заявила Жанна, – вот он – сто пудов думал. Нет, правда ничего? Надо же. Ты во всем была на шаг вперед, я думала, что и тут... Ну ладно. Тебе дома что на Новый год подарили? Мне – гляди какой смартфон! А как тебе мой прикид?

Марина никак не думала, что и с Жанкой придется говорить о платьях, раньше она в этом не была замечена. И вдруг вспомнила сегодняшнюю потрясающую новость:

– Да ты ведь еще не знаешь – наш Артур встречается с девицей! Теперь он на коротком поводке и в железном ошейнике. А у тебя как дела?

– Если ты о личной жизни, то нормально, – ответила Жанна с достоинством. – Она у меня есть. Говорю же – раньше ты меня всегда обгоняла, а теперь, выходит, я.

– Жанка, так ты влюбилась?! – восхитилась Марина. Еще один сюрприз – от подруги, такой же серьезной, как Артур! И хотела уже начать расспрашивать, что ее бойфренд из себя представляет, как Жанна выдала свой знаменитый лозунг:

– Ну, надо же было попробовать! По-моему, пора. Если я собираюсь заниматься медициной, то анатомию лучше изучать не только теоретически. Помнишь, мы в третьем классе сидели у меня и листали папины медицинские атласы? Вот было половое воспитание, блин!

– А ты собираешься заниматься медициной? Ты уже определилась? – удивилась Марина.

– А ты, что ли, нет? – в свою очередь удивилась Жанна. – В десятом классе – и не знаешь, куда будешь поступать? А я уже на подготовительные курсы хожу вообще-то. Подготовка к вузу плюс ЕГЭ.

– Как это ты всё успеваешь? И выглядишь просто супер.

– У меня вся жизнь теперь – супер, – заявила Жанка самодовольно. – У меня же есть Москва.

Марина рассмеялась:

– У меня есть смартфон, у меня есть парень, у меня есть Москва!

– Да, есть, – отвечала Жанна с вызовом. – Это у тебя всегда всё было, ты привыкла быть принцессой и не ценишь, что имеешь – ни шмотки, ни поклонников. А мой отец получал здесь в больничке три копейки! А теперь он в крутой московской клинике, и может себе позволить и вечернее платье мне купить, и гаджеты! Почему бы мне и не порадоваться?

Марина смутилась. Честно говоря, то, что ее отец-юрист прекрасно зарабатывает, а доктор в больничке получает три копейки, всегда казалось естественным – ну, просто воспринималось как данность. Но она никогда не смотрела на свою компанию с точки зрения шмоток, ее друзья вне всяких рейтингов. А у Жанки, оказывается, комплексы какие-то...

– Хочешь? – подруга раскрыла сумочку, слепленную из стразов, и извлекла черную банку с энерготоником. – Ты их так и не зауважала?

– По-моему, они все похожи на сироп от кашля, – честно сказала Марина.

А из сумочки появился киндер-сюрприз. Марина тут же достала еще один...

– Наконец-то настоящий Новый год! – ликовала Жанна. – У нас, что ли, одинаковые? Точно! Феечки из Винкс! Значит, мы по-прежнему – команда!

Заглянул Ник:

– Пять минут прошли. Ого, шоколад поедают! А мне?

– А тебе – фига, – незамедлительно ответила Жанна.

Оказалось, что и Ник припас для нее то же самое. А Марина вручила ему новогодний киндер, и там оказалось фрисби – такое немаленькое в собранном виде, что непонятно было, как оно только что умещалось в яйце.

– Летающая тарелка – наша тема, – оценил Ник. – X-files. А я подарок не захватил, думал – на сам Новый год... Слушайте, я что пришел: пора сматываться. Облава идет по этажу. Доказывайте потом, что водку не пили. Пошли-пошли, я проведу по другой лестнице.

Пока он вел их самым замысловатым путем, какой только можно было выбрать, Ник оставался жизнерадостным и не уставал прикалываться над Жанной. Но снова оказавшись в пляшущей толпе, тут же поскучнел. А праздник был в разгаре, народ наконец-то завелся. И хотя многие лица и раньше мелькали на дискотеках, в таком полном составе старшеклассники собрались впервые, с интересом взирали друг на друга и всё чаще перетекали из своего круга в соседний. 

– Когда наконец медляк? – услышал Ник. – Я ту девчонку в синем хочу пригласить! Она из какой школы, не знаешь?

– Сейчас узнаю. Я сам с ней хотел.

– Я первый!

Марину то и дело приглашали, и он наконец возмутился:

– Слушай, пошли отсюда! Надоело уже.

– Ты не хочешь, чтобы я подружилась с твоими одноклассниками? Сам же меня с ними познакомил.

– Ты тут со всеми уже подружилась!

– Хочешь, чтобы я только с тобой танцевала? Так и скажи. Мы разве договаривались?

– А надо договариваться?

– Берестов, тут дискотека! – захохотала Жанна. – Когда наконец танцевать научишься? Пошли, научу!

Подлетел разрумянившийся Рафаэль, направляясь прямиком к Марине, но Ник цыкнул на него:

– И ты еще! А ну гуляй отсюда!

– Это еще почему? – опешил тот.

– Потому что моя девушка больше ни с кем не танцует.

– Это еще почему? – изумилась и Марина – не столько словам, которые вполне могли быть и очередным приколом, сколько угрюмым видом своего неунывающего приятеля. Нет, это не прикол. И любопытные лица то и дело на них оборачиваются. – Это кто так решил?

– Я так решил.

Вокруг уже перешептываются, показывают пальцами. Кажется, она становится королевой бала. Артур встревожился и пробирается сквозь толпу. А Марина еще ему сочувствовала и радовалась, что «у них с Ником всё по-другому»!

– Так это и есть твой подарок?

 


11

 

– Что-то к нам «пароход» не заплывает. Каникулы кончились – а он что, еще не вернулся?

– Откуда я знаю, – недовольно ответила Марина.

– А кто же знает? – не унимался Пал Палыч.

– НИКТО, – был ответ.

– Они поссорились! – громко оповестил Павлик.

– Не может быть. Они никогда не ссорятся.

Они никогда не ссорились, не считая давнего розыгрыша, устроенного Максом, приятелем Ника. Казалось, этого и впрямь не может быть. И вот – взяли и разругались, на глазах не просто у всех, а у всех-всех-всех, причем без помощи злопыхателей и тайных врагов. Сами справились.

– А что он пишет? Как ему Египет?

– НИКАК.

За две недели не пришло ни одной эсэмэски. Это было непостижимо. Когда Ник первый раз после их знакомства отправился в поездку – всего на четыре дня, по Золотому кольцу, – от него пришло сорок посланий. Ее мобильник чаще звонил, чем молчал. «Мы во Владимире», «Мы в Суздале», «Я в Переславле-Залесском на колокольне – круто!», «Я на Плещеевом озере – супер», «А что ты сейчас делаешь?»...

– Наверно, никто не захотел извиняться, – предположил Пал Палыч и пропел дурацким голосом допотопную песню:

 

Ему сказала я: всего хорошего,

А он прощения не попросил!

 

Марина подскочила, взлетела по лестнице и хлопнула дверью своей комнаты так, что Рольд проснулся и гавкнул.

– А что я такого сказал? – озадачился папа.

Зазвонил мобильник. Марина бросилась к нему – это оказалась Жанна.

– Привет. Ты там как? С Берестовым помирилась?

И эта тоже! В школе Рафаэль и Рудик первым делом поинтересовались тем же самым.

– А я не ссорилась! – выпалила Марина. – Я праздник никому не портила!

– Он так и не позвонил? – сообразила Жанна. – А сама ты не собираешься?

– Я?! Еще чего! Ты что, считаешь, что он прав?!!

– Ничего я не считаю. Это он думает, что занимает исключительное положение, а не рядовое место в твоей свите. А что, не так? Не занимает? Ну, пока. А я бы на твоем месте позвонила и всё выяснила. Надо хотя бы попробовать. Принцесс, знаешь, и кроме тебя полно.

Еще чего не хватало – выяснять отношения! Что это за отношения, которые надо выяснять! Так не успеешь оглянуться, как превратишься в идиотку с истеричным голосом, которая одновременно ноет, угрожает, вымогает и жалуется! Марина слишком хорошо помнила, как это звучало в раздевалке, и не собиралась в это превращаться. Вторая роль, с нудными оправданиями, была еще более идиотской.

Мобильник опять зазвонил. Но Марина, не обращая на него внимания, распахнула раму и со всего размаха запустила за окно горсть камешков. Дельфинчик, смайлик, голова Пушкина, бутылочный, кирпичный, полосатые, в крапинку и множество белых исчезли в засыпанном снегом лабиринте.


12

 

Марина брела в школу. Сугробы по обочинам, срезанные бульдозером, который расчищал дорожку, были бесконечным куском воздушного торта с белыми и кремовыми слоями. Как кольца на пне показывают возраст дерева, слои заключали в себе историю этой зимы. Самый нижний был белоснежным первым снежком, когда всё еще было замечательно... Дома на новогоднем столе тоже стоял чудесный торт! А она даже вкуса его не почувствовала!

Обойдя огромный тополь, росший посреди тротуара, Марина машинально обернулась на колышущуюся бумажку. На ствол постоянно цепляли объявления о распродажах или концертах в Доме культуры. Но вместо того чтобы двинуться дальше, вернулась, подошла вплотную и перечитала текст. На стандартном листе было напечатано огромными буквами: ДАВАЙ МИРИТЬСЯ!

Не зная, что об этом думать, Марина пошла дальше. Таких объявлений ей встречать еще не приходилось. И таких, как на перекрестке. На углу забора висел еще один лист со словами: МНЕ ЖАЛЬ, ЧТО ВСЁ ТАК ПОЛУЧИЛОСЬ. ЭТО БЫЛ САМЫЙ ДУРАЦКИЙ НОВЫЙ ГОД. ДАВАЙ ВСЁ ЗАБУДЕМ!

Спешащие мимо прохожие тоже приостанавливались или читали на ходу. И Марина тронулась с места, всё еще не будучи уверена, что призыв предназначается ей.

Перейдя через дорогу, она в этом убедилась. С массивной афишной тумбы на нее смотрело еще одно «объявление»: МАРИНКА, НЕ НАДО ОТ МЕНЯ ПРЯТАТЬСЯ! ОТВЕТЬ, КОГДА Я БУДУ ЗВОНИТЬ, ИЛИ ПОЗВОНИ САМА!

И чтобы не осталось сомнений, на каждом дереве до самой школы, и на школьных воротах ее встречали такие же листы. За спиной раздались взрослые голоса:

– Это самые трогательные любовные письма, которые я видела!

– А я никаких не видел, мне их никто не писал.

– Как думаешь, она ему ответит? Они помирятся?

В раздевалке, едва Марина переступила порог, ее окружили девчонки из класса. Инесса и Ванесса спросили хором:

– Ну что, помирились? Позвонила уже?

Рудик и Рафаэль выдали те же вопросы.

Марина пошла назад. Дежурные беспрепятственно ее пропустили. На всем обратном пути она снимала один лист за другим. А вернувшись домой, вместо того чтобы подняться на крыльцо, пошла под свое окно и начала разгребать снег. Пальцы быстро замерзли даже в перчатках, а отыскать удалось только пару полосатых и голову Пушкина. Остальные поглотил лабиринт. Вспомнив слышанную где-то фразу «Время собирать камни», Марина достала мобильник.

 


13

 

Дальше они прогуливали уже вдвоем. Сначала обошли все аллеи в парке, главные и неглавные, и все скульптуры из снега на центральной площадке – от Деда Мороза и Снегурочки до трех поросят, знаменующих наступивший Год кабана. Ник рассказывал об африканском путешествии, но оставалось еще пол-Египта, а носы и ноги уже начали замерзать. Неподалеку была «Забавушка». Марину там ждало открытие: такие потрясающие эклеры, как никогда.

– Эти каникулы были такими безвкусными, – призналась она. – И новогодний торт, и подарки, и вообще всё.

– Мы больше на это не попадемся, – пообещал Ник. – Пошли они все со своими дискотеками.

– Почему? – не поняла Марина. – Мы что, не будем ссориться, только если никогда никуда не пойдем?

– Да нет, я же понимаю: ты девчонка, тебе нужно, чтобы на тебя все глядели, – туманно произнес Ник.

– Ты в самом деле так считаешь? – И тут же додумала: – И что это я во всем виновата, потому что на меня все глядели?

– Ну, может и я. Не фиг было при всех... Их не касается. Надо самим разбираться.

Марина забыла про пирожное.

– Так дело только в том, что нельзя орать при всех? И ты правда думаешь, что это ты решаешь, с кем мне танцевать и сколько?

– Да, – твердо сказал Ник. – Ты же со мной пришла.

Марина смотрела на него во все глаза. Он в самом деле претендует на исключительность!

– Ты же моя девушка, – добавил ее приятель, готовый переться на край света, чтобы показать ей что-то необычное, или, наоборот, отменять свои самые интересные планы, готовый еще на кучу всяких подвигов, и вообще – готовый? – казалось бы? – на всё? И как до него достучаться?

– Я думала, мы прежде всего – друзья. А то, о чем ты говоришь – технологии власти, – не менее твердо проговорила Марина, вспомнив слова самого Ника. – И не имеет ничего общего с нормальными человеческими отношениями. Я на это насмотрелась. У нас в школе парочки как только начинают встречаться, так всё сразу превращают в разборки. Кто как на кого посмотрел, кто кому чего сказал, позвонил или не позвонил, кто к кому не должен подходить. Короче, бред. Как будто встречаться – это только и делать, что контролировать друг друга. Я думала, что уж у нас-то всё нормально, мы никогда не скатимся в этот примитив.

– Никогда нормально не было, – немедленно возразил Ник. – Это ты всё хочешь держать под контролем. Чтобы всё было по-твоему. И все – при тебе.

Слово «все» он произнес с нажимом. Марина тут же вспомнила еще одно слово – «свита», из разговора с Жанной, и возмутилась:

– Нет, это ты начал ставить условия! А мне они не подходят.

– Тогда я пошел, – не раздумывая ответил Ник, действительно поднялся и вышел из кафе.

 


14

 

– Нет, папа, это невыносимо! Я думала, что всё уже позади и мы никогда не расстанемся! – Марина даже плечами передернула, снова ощутив холод пустоты, который обступил ее тогда – хотя кондитерская оставалась всё такой же уютной и жарко натопленной. Та самая «Забавушка», в которую она только что заходила совершенно счастливой, а вышла оттуда – совсем одна.

– А вы разве расстались? – уточнил Пал Палыч, откладывая книжку на край стола. – А это не очередное недоразумение? Может, ты все-таки присядешь, и позавтракаем вместе? А то я уже привыкаю читать за едой – по-моему, это еще скучнее, чем закрываться с кусками в своей комнате.

– Если ты заранее считаешь, что всё – ерунда, зачем тогда спрашивать! – вспылила Марина и понеслась с тарелкой к себе наверх.

Пал Палыч успел проговорить:

– Вот прочитал сейчас, что два главных вопроса, которые люди выясняют во все времена, это «ты меня любишь?» и «кто главный?». И вокруг этого вертится всё – любые сюжеты, исторические события и житейские драмы. Мы с твоей мамой выяснили только первый вопрос, до второго, наверно, не успели дойти – и были счастливы.

– Ну, а у нас он встал сразу, – бросила Марина и хлопнула дверью.

В школу, конечно, можно опять не ходить, но тот самый холод одиночества окружал ее теперь и дома, в собственной комнате. Которая с незапамятных времен была заполнена голосами друзей, а журналы и мелкие вещички на столе хранили тепло их прикосновений. Теперь здесь словно на заброшенном причале. И чем заняться, не поймешь.

Нет, даже Рахиль и алгебра лучше.

Инесса и Ванесса подошли, как обычно, вдвоем.

– Мы решили сами тебе сказать, – это прозвучало хором.

Инесса добавила:

– А то мужчины такие мямли.

Ванесса уточнила:

– Ну, чтобы какая-нибудь путаница не началась.

– А вы о чем? – не поняла Марина.

– О Рафаэле и Рудике, – отвечали близняшки.

Инесса объявила:

– Я теперь встречаюсь с Рафаэлем.

Ее сестра завершила:

– А я забираю Рудольфа. Тебе ведь они не нужны. Ну, то есть, с этой точки зрения. Вы же просто друзья детства, и всё такое. В общем, мы решили сказать, чтобы ты была в курсе.

– Вы, главное, сами не запутайтесь. Приколите бейджи или привяжите какие-нибудь бантики, – попыталась пошутить Марина, но сама услышала, что как-то это не весело звучит.

Она совсем не ощутила той легкой, моментальной радости, как от сообщений Артура, а потом Жанны о том, что те обзавелись парами. Или тогда она не за них радовалась, а... за себя? Потому что сама так эффектно выглядела, такое суперское было платье, так чудесно кружился снежок, и рядом был Ник, и они вместе шли на новогоднюю дискотеку, и он смотрел на нее так... чудесно? Опять «чудесно»? Стоп. Она же требовала «нормальных человеческих» отношений. А они правда никогда не были «нормальными». Они всегда были только чудесными. А теперь нет никаких, нет ничего! Нет даже радости за старых друзей! Она совершенно не способна порадоваться за двух этих охламонов, которые, дожив до пятнадцати лет, наконец решились начать с кем-то встречаться.

И более того – она, кажется, хотела бы, чтобы Рудик и Рафаэль остались при ней, чтобы опять сидеть за партой втроем и чувствовать, как эта группа поддержки вытесняет ЕЁ пустоту и ЕЁ одиночество. Кажется, ей действительно нужна «свита». А сама по себе она что же – не может существовать?

Разумеется, на всех уроках, кроме алгебры, Рафаэль теперь сидел с Инессой, а Рудик – с Ванессой. Марина осталась одна. Вся жизненная энергия уходила на то, чтобы просто сидеть на своем месте и поддерживать равновесие – как когда учишься кататься на коньках или роликах. Конечно, никто на нее и не смотрит, одноклассники думают, что у нее всё хорошо. Они же знают, что у нее есть парень, с которым она недавно на глазах у всех поссорилась, а потом так же, на виду у всего Белогорска, помирилась. Вот пусть и думают дальше. Так лучше всего. Значит, надо привыкать к этой окончательной пустоте вокруг – и внутри – себя.

И дома тоже. Так же, как Артур и Жанка, Рафаэль и Рудик теперь вряд ли станут то и дело сюда забегать. Их жизнь заполнена новыми отношениями, новыми событиями – в отличие от ее собственной. А что же раньше? Марина с недоумением огляделась. Из чего обычно состоял ее день? Все вместе были в школе, все вместе шли домой – а потом кто-нибудь звонил, заходил, и опять: вместе учили уроки, просто болтали, отправлялись гулять... Да она же никогда не оставалась одна, сама с собой! Наоборот, ее всегда на всех не хватало: если ее перехватывала школьная компания, значит, Нику не везло – он никогда не любил тусить с ее друзьями; ну а если Ник опережал – компания оставалась с носом.

А ведь когда-то она об этом уже думала! Ну, о том, бывает ли сама собой, или она всего лишь зеркало своих друзей. Которое само по себе – прозрачное пустое место. Уже приходили эти мысли, но она просто отогнала их, и всё. И вот теперь всплыл ответ: пустое место. Всего нескольких дней без Ника и друзей хватило, чтобы это понять. Конечно, они и раньше подолгу не виделись – на каникулах, например, но сознание того, что они у нее есть, прикрывало эту дыру.

Теперь же, представив, что в эту комнату больше НИКТО НИКОГДА не придет, что с этого дня жизнь ее не будет течь, как раньше – привычное русло осталось, а поток изменился, – Марина обнаружила, что не знает, как жить. Что делать с самой собой. Всё это необозримое время будущей жизни – минута за минутой, час за часом, день за днем! Не уроки же учить.

 


15

 

– Слушай, а что там у тебя со школой? То есть, я знаю, что ты туда почти не ходишь. А с отметками что? Рахиль в меня вцепилась на улице, отчитала за родительское собрание, на котором я не был. А я о нем и не знал. И не сходя с места провела индивидуальное, для меня одного.

– Ну, тогда ты всё знаешь, чего у меня спрашивать? Ты можешь не мешать?

Пал Палыч прислушался. Из радиоприемника доносилось:

 

Играют волны – ветер свищет,

И мачта гнется и скрыпит...

Увы, – он счастия не ищет

И не от счастия бежит!

 

Дочка сосредоточенно, как будто первый раз слушала стихотворение про парус одинокий и вертела в руках свою кружку с таким же парусом. Лучше бы Павлик этим интересовался! Пал Палыч пожал плечами и пошел ужинать.

Передача продолжалась: «Это стихотворение, написанное восемнадцатилетним поэтом, было вложено в письмо с отчетом о столичных впечатлениях. Было над чем задуматься и Вареньке Лопухиной, и ее домашним. Мятежи и метания     дорогого Мишеля     были непонятны. Поклонник Варвары был странным юношей. Оставить навсегда город, в котором был     безмерно счастлив    ? И пусть бы причина была уважительная, так нет – химера. Он, видите ли, жаждет бури, сам напрашивается на     печали     и     страдания    , и это он, милый Мишель, бабушкин баловень, рожденный, в чем уверял совсем недавно,     для вдохновений мирных    ? В том же письме, не надеясь, видимо, на поэтические иносказания,     беглец от счастия     делает еще одно признание:     …Тайное сознание, что я кончу жизнь ничтожным человеком, меня мучит    ».

Из гостиной донесся смех: Павлик показывал фокус с шоколадкой, но что-то пошло не так, и они ее просто ели. Еще и Рольду суют.

– Вы что, не знаете – собаке нельзя, – строго сказала Марина, выходя к ним.

Все притихли, но Пал Палыч тут же начал рассказывать забавную историю о своем знакомом, который заходил за юридическим советом и только что ушел.

– Что, совсем не смешно? – спросил он в конце, когда Марина так и не улыбнулась.

– А что должно быть смешно? – нахмурилась она. – То, что у нас проходной двор и твои клиенты валят толпами? И вечно торчат тут, внизу – всё время надо с кем-то раскланиваться? А может, я не хочу никого видеть!

Да, она хотела быть и хмурой, и злой. И сама прекрасно знала, что злится не на то, что папины пришельцы захватили гостиную – к папе народная тропа никогда не зарастала, – а на то, что это к ней никто не приходит. И на всех домашних, которые отлично это понимают. И на себя – за то, что злится на всё это, вместе взятое. А еще на Мишеля Лермонтова, который бросил любимую девушку и укатил в столицу развивать свой талант, о чем и сообщил той в стихотворении – а Марина всю жизнь думала, что это про парус и море.

Интересно, можно злиться еще больше? А что, если эту способность тоже можно развить? Причем беспрепятственно: домочадцы такие тактичные, будут и дальше терпеть и делать вид, что всё в порядке, чтобы не потревожить ее в несчастье и депрессии. Вот Дора – ловит каждый взгляд, чтобы чем-нибудь угодить, как-нибудь облегчить страдания.

– А можно не смотреть на меня, как на больную? – не выдержала Марина.

Дора вздрогнула и ушла на кухню. Зашевелившуюся совесть надо было срочно заглушить новой порцией хамства. Марина уже начала ее придумывать, как заметила в распахнутую дверь, что Дора потихоньку убирает с полки кружку с Наполеоном на коне – кружку Ника. Та, должно быть, с прошлого года мхом поросла. А перехватив Маринин взгляд, снова вздрогнула – и выронила кружку. Не реагируя на испуганный вскрик, Марина прокомментировала:

– Туда и дорога. Не разбилась? Надо же. Этого Наполеона кувалдой не убьешь.

Удивительно, как быстро все расползлись от семейного очага! Даже Рольд. А раньше готовы были торчать тут безвылазно. Нет, кажется, папа тащится обратно. Говорить об успеваемости. Выполнять родительский долг. Это Рахиль его накрутила. Ну точно – завелся.

– …Можно вообще никогда и никуда не выходить. В новостях рассказывали про хикки, который просидел в своей комнате до сорока лет и вышел из нее, только когда его родители умерли. Потому что еда кончилась. Ну, тут беспокоиться не о чем – меня надолго хватит. А что касается школы, то ты знаешь, что я никогда не делал трагедию из ее посещения или непосещения. Я всегда был на твоей стороне. Для меня главное – чтобы ты справлялась с программой и отметки были нормальными. Но ведь всегда так и было! А сейчас, как оказалось, положение серьезное. 

– Очень жаль, что оно такое серьезное, – отозвалась Марина. – Но знаешь – мне, если честно, плевать.

Папа продолжал выдерживать роль идеального папы – не разнервничался, не раскричался.

– Послушай, ничего безнадежного нет. Всё это решаемо. Давай возьмем справку за пропуски. В конце концов, оформим экстернат. Я найду репетиторов, скоро весенние каникулы – хорошая возможность позаниматься. Потом сдашь зачеты – я договорюсь – и мы нормально закроем этот учебный год.

И Марина опять словно со стороны смотрела на сцену, где мерзкая девчонка отвечает идеальному папе злом на добро, говоря, что ей плевать и на этот учебный год, и на тот, и на всё, и на всех, и самое лучшее, что может произойти – это если ее оставят в покое.

– Но я не понимаю! – почти взмолился папа. – Ладно математика! Но литература и история! Ведь это надо было постараться – чтобы Иван Платоныч наставил тебе двоек! Надо было сделать что-то невероятное! Ты же сама выбрала гуманитарный класс, тебе всегда нравилось там учиться!

– Я ненавижу литературу и историю, – отрезала Марина. – Я ненавижу гуманитарный класс. Вот я «Архипелаг ГУЛАГ» прочитала. Я потом неделю ни спать, ни есть не могла. Что вы сделали с этим миром? Во что вы превратили эту страну?

– Это не я, – печально отвечал Пал Палыч.

– Они тоже были юристы. Судили и сажали. А писатель потом описал. А учителя заставляют читать. А меня потом с души воротит.

– Это история твоей страны, детка, – проговорил Пал Палыч еще печальнее. – В ней много было всякого. Если ты живешь здесь, то имеешь право знать. За то, чтоб у тебя была эта возможность, многие дорого заплатили.

– Так ты считаешь, что у вас есть право демонстрировать нам все эти мерзости, которые вы сотворили с этим своим миром? Что вы имеете право навязывать нам этот мир со всеми его мерзостями?

– Да ведь никто из нас на него не подписывался. Мы все в него пришли – и обнаружили те же самые мерзости, – развел руками Пал Палыч. – Однако всем приходится в нем жить – и радоваться жизни, и рожать детей...

– Рожать детей – в эту яму с земляными червями?! Не дождетесь!

Закрывшись в своей комнате, Марина прослушала из-за двери заключительную папину реплику:

– Мировоззренческие споры не освобождают нас от необходимости принимать житейские решения. А твои школьные проблемы – это дело житейское! Не требующее сверхчеловеческих усилий. Сама не будешь справляться – дай знать. Я уже сказал, я всегда на твоей стороне.

Потом было слышно, как вылез Павлик и осторожно поинтересовался у отца:

– Мы же всё равно ее любим? И с двойками, и без двоек?

Бедный малыш, тревожится за сестрицу. А вот она совсем не обращает на него внимание...

Запищала эсэмэска. От Жанны: «Приезжай в гости на каникулы!». Жанке она тоже совсем не пишет и не звонит.

Со двора донеслись голоса отца и Доры. Наверно, та уходит домой.

– Что может случиться самое страшное? Ну, завалит десятый класс. Ну, на второй год останется. Ну и пусть. Куда ей спешить? Что ей, в армию идти? – это папа.

А Дора – неожиданно строго:

– Она должна окончить школу и получить образование. Вы – отец, и должны об этом позаботиться. А вы готовы сразу сдаться и всё пустить на самотек. Потом будет делать, что захочет – когда вырастет.

Потрясающе – Дора перечит папе! Как же она ее, Марину, любит, со всеми ее фокусами. Наполеон этот несчастный... Вот черт!

Перечень тех, кому плохо из-за того, что плохо ей, пополнялся. А в его логическом конце – или в начале? – был, конечно, Ник. Если ей так фигово, каково же всё это время ему? Марина перенеслась в то время, когда могла перейти из своей школы в гимназию. Ведь если бы тогда она решилась, они бы виделись каждый день – и обязательно бы помирились! Иначе и быть не могло! Это вышло бы так просто, почти само собой! А теперь ничего не происходит, всё остановилось, зависло. Он не может позвонить. Он уже делал первый шаг. Теперь ее очередь. Но вдруг это не так страшно? Жанна напомнила о весенних каникулах. А что, если и правда махнуть в Москву – им с Ником вдвоем? Сменить обстановку? Перестать зацикливаться на том, что было, вообще об этом не вспоминать? Вернуться в тот момент времени, когда всё было хорошо!

Марина схватила мобильник, ткнула в номер Ника. Одним духом, пока не струсила.

– Привет, – отозвался Ник обычным голосом. Как будто не прошло трех месяцев! Значит, и он готов общаться, не вспоминая о прошлом! – А у нас каникулы уже закончились, – напомнил он, выслушав ее сбивчивую речь. – Теперь только в мае.

Марина застыла с открытым ртом. Как же она могла забыть о триместрах, на которые, вместо обычных четвертей, делится учебный год в гимназии? Там считают, что детям надо чаще отдыхать, и устраивают каникулы по другой системе. У них же никогда каникулы не совпадали! Ну она и дура! Вылезла с идеей! И быстро свернула разговор:

– Ну ладно, тогда пока. – Но тут же совсем нелепо добавила: – А как дела вообще?

– О  кей, – отрапортовал Ник. – Знаешь, где я каникулы провел? Ни за что не угадаешь! В зоопарке. Волонтером. Показывали народу, как куда пройти, следили, чтобы зверей не кормили. Еще потерявшихся детишек отлавливали. Круто? А ты как? Слушай, а почему в Москву? А если здесь где-нибудь? Наплевать на каникулы – выходные будут.

Марину захлестнула обида. Как она? Из школы вылетает! Разрушен весь ее мир! А некоторым всё нипочем, не жизнь – развлекуха! Сплошной зоопарк! Всегда всё о  кей! Ну конечно, ему же наверняка это надо для учебы в спецклассе. Академик Берестов номер два! Увы, он счастия не ищет! Он просит бури! Ему надо развивать свои способности, уж он-то не кончит жизнь ничтожным человеком!

Она оборвала разговор и тут же настучала Жанне ответ: «Приеду».

 


16

 

В метро поджидал сюрприз: в круглом вестибюле станции «Смоленская», у газетного киоска, где они договорились встретиться, рядом с Жанной стоял... Артур.

– А что ж ты не сказал, что тоже едешь? – обрадовалась Марина. – Мог бы с нами на машине – меня папа подвез. – Но тут же вспомнила про «девушку из класса». Удивительно, как ему вообще удалось оторваться.

– Я не планировал, – подтвердил Артур. – Жанна позвонила...

– Давайте к делу, – урезонила их Жанна. – А то ходить-бродить придется до вечера. Если начнем сейчас болтать, то нас уже ничто не остановит. – Она достала свой крутой смартфон. – Короче, первое задание – найти загадочную букву М.

С этим они справились быстро, поскольку всё равно собирались сначала заскочить в «Макдоналдс» на старом Арбате. Он как раз и начинался с нужной буквы. Второй вопрос, насчет бронзового Пушкина, стоящего рука об руку со своей красавицей-женой, тоже оказался простым. В двухэтажный голубой дом напротив, где поэт провел медовый месяц, их водили раньше на экскурсию, и нужные для прохождения квеста сведения задержались в голове. Третье задание касалось еще одной скульптуры – принцессы Турандот у Вахтанговского театра.

– Что-то подозрительно легко, – заметил Артур. – Мы просто гуляем по Арбату и совсем не напрягаемся.

– Ты сказал роковые слова, – покачала головой Жанна. – Обычно после них всё и начинается.

Квест по древним московским предместьям она выбирала сама. Весна стояла ранняя и теплая, хотелось просто погулять по солнышку – ну, или не совсем просто. Интернет-игра прокладывала им маршрут в зависимости от их же правильных ответов: отправив эсэмэску, они получали ориентировку и следующий вопрос.

– В Москве уже совсем нет снега, – заметила Марина, когда они петляли по арбатским переулкам. – А у нас весь сад в сугробах, в лабиринт никак не пробраться...

Но друзья ее не слышали: они увлеченно шагали, уткнувшись в смартфон и вдвоем читая подсказку. Было так здорово снова их видеть – оживленных, улыбающихся.

Бродилка привела к Гоголевскому бульвару, потом от Храма Христа Спасителя через Патриарший мост – на Берсеневскую набережную с фабрикой шоколада.

– И где этот дом с колоннами? – Артур вертелся вокруг своей оси сначала по часовой стрелке, потом против – но это тоже не помогло. – Вроде шли правильно.

– Начинается, – возвестила Жанна. – Я выбрала самый легкий квест, но ты сказал, что он легкий – и мы заблудились! Сейчас включу навигатор... Марин, я, честно говоря, рассчитывала на твоего следопыта. Что он будет нас вести, наслаждаться, а мы пока поболтаем. Почему ты его не взяла? – И, увидев, как изменилось лицо подруги, задала еще один вопрос: – Я, что ли, чего-то не знаю? Вы ж помирились.

Ну да, вот на этом этапе они и перестали созваниваться. А сегодня Жанка сама постановила не болтать до конца игры. Надо же, а ведь всё это время – почти два часа! – удавалось совсем не думать о Нике. Марина наконец-то просто ходила, дышала и радовалась! Стоп. А это, что ли, значит, что она думает о нем постоянно?

– Ты своего молодого человека тоже не взяла, – ответила она полувопросительно.

– Квест – не его стиль. Его только постель интересует, – объяснила подруга, не глядя на сконфуженного Артура. – Ну и Артур не взял свою девчонку. Никто никого не взял, и всё отлично! А дом сейчас найдется. Включаем мозги.

Старинный красный дом с белыми колоннами, которые требовалось пересчитать, действительно нашелся. Но пришлось еще долго бегать вокруг него, он оказался огромным. Во дворе обнаружилось кафе, и они заскочили туда погреться. На вопрос «Что будете заказывать?» ответили:

– Ничего. Мы колонны считаем.

– А-а. Тут такие, как вы, уже с утра бегают.

То, что другие участники бродилок где-то рядом, придало бодрости. Еще кто-то пыхтит, ищет очередной объект! Носится вокруг следующего здания, чтобы рассмотреть на углах все таблички с номерами, сложить эти числа и отослать свой ответ, надеясь, что он правильный!

Жанна опять натянула рукава до кончиков пальцев. Артур заметил:

– Холодно?

– Руки замерзли. Перчатки не взяла, карманов нет.

Артур взял ее руку в свою, не менее холодную, и так они прошагали весь оставшийся путь – до самой Третьяковки, где квест заканчивался. Как бронзовые Пушкин и Натали. И в очередном «Макдоналдсе», в котором решили погреться, сели вместе, не сговариваясь. Игру прошли, и уже можно было и обсуждать ее, и вообще сколько угодно говорить, делиться новостями – но Марина, переводя взгляд с Артура на Жанну, поняла, почему долгожданный разговор не клеится. Эти двое вели другой, свой собственный, разговор взглядов и намеков, и это мог быть только диалог.

Ошибиться было невозможно. Марина каждый день видела то же самое – Рафаэль и Рудик со своими двойняшками сидели впереди нее. Она уже все обложки тетрадок изрисовала этими профилями, повернутыми друг к другу, попутно превращая их в волшебные картинки «два лица или одна ваза». Этих тоже изобразила, на салфетке – а они и не заметили.

– Жан, я домой поеду, – предложила Марина, когда девчонки оказались вместе у зеркала.

Вместо того чтобы обрадоваться, Жанна оскорбилась:

– Да ты что! Серьезно, что ли, кинуть меня хочешь? И как это будет выглядеть? Если у меня ночуете вы двое, то для родителей – это белогорские друзья приехали в гости. А для моего молодого человека – моя подруга со своим молодым человеком. А если будет он один – то это, извини, совсем другое дело!

– А ты хочешь... чтобы твой молодой человек... – Марина запуталась, подбирая слова.

Жанна потеряла терпение:

– Я пока не знаю, чего я хочу. Только то, чтобы Артур сегодня остался со мной. И он тоже этого хочет, если ты заметила. Мы с ним много разговаривали последнее время, просто не вылезали из скайпа. Ему совсем не прикольно с этой его метелкой – так же, как и мне с моим, кстати. Но я не хочу делать резких движений! Я просто хочу продолжить онлайн! Я, правда, рассчитывала, что ты приедешь с Берестовым, и он тебе не даст скучать... Но можешь телик посмотреть в комнате родителей – они оба уйдут на ночное дежурство.

– Так это не экспромт? – наконец догадалась Марина. – Вы меня позвали для прикрытия?

– Ну да, – с неизменной прямолинейностью подтвердила Жанна. – А для чего еще нужны друзья? Мы все, вообще-то, целый год сидели и помалкивали, пока ты крутила свой роман. Теперь можешь раз в жизни сама посидеть?

 


17

 

– Это прекрасный морозоустойчивый сорт! Вы же видите, как пережили зиму жасмин и барбарис? И за шиповник можете не беспокоиться. К тому же он сразу начнет цвести.

Сотрудник Берестовского питомника, которого Пал Палыч приволок оттуда вместе с саженцами, нахваливал их Доре. Та предложила ему горячего чаю после ударной работы в саду, и он очень даже резво двинулся на кухню.

Кухня осталась единственным местом, где сохранились покой и порядок.

В Странном Доме стоял дым коромыслом. Пал Палыч устроил ремонт.

Марина пыталась нейтрализовать этот шквал энергии:

– Папа, да никому твои толпы не мешают! Да я больше всех люблю, когда в доме толпится народ! Я же назло тогда сказала, из вредности!

– То был глас судьбы, – изрек Пал Палыч, сваливая на стол груды каких-то бумаг. – Если бы ты не сказала, что сказала – как бы я узнал о том, что мне нужен кабинет? Я давно уже почтенный и знаменитый, а принимаю посетителей почти в прихожей. Или ты не думаешь, что я достоин кабинета?

Марина попыталась заговорить хотя бы о том, что удобнее устроить тарарам не сейчас, а летом, но Пал Палыча было уже не остановить.

– Какой тарарам! Вы ничего не заметите. На майские каникулы уедем отдыхать, а вернемся – всё главное будет уже сделано. Лучше посмотри на образцы обоев. Что бы ты хотела для своей комнаты?

– Твой кабинет будет в моей комнате?!

– Нет, конечно, просто можно заодно и ваши с Павликом берлоги обновить. Он уже выбрал – вот этот романтичный вариант с парусами и кусками географических карт. Твоему «пароходу» бы тоже понра... Ну, в общем, полистай каталог.

Итак, если сначала папа считал, что их с Ником размолвки – это ерунда, то теперь он полагает, что пора всё обновить, начиная с интерьеров, и переходить к следующему жизненному этапу. Не застревать. Так ведь она и сама думала, что всё происшедшее – случайность, и надеялась, что они снова помирятся! Или продолжает надеяться?

– И вот это посмотри, – Пал Палыч подсунул толстую папку, Марина удивилась:

– Картины? Нет – это витражи? Но у нас уже есть круглое окошко.

– Понимаешь, – делился папа, – разноцветное окошко под крышей – это наша визитная карточка. Как и кораблик. А я хочу еще! Чтобы в каждой комнате! И везде – разные. Видишь, есть типовые геометрические узоры, они попроще. А это уже дизайнерские работы сложной конфигурации, со стопроцентным заполнением – настоящие картины. Тут и цветы, и готика, и пейзажи. Глаза разбегаются, да?

У Марины глаза не разбегались – она сразу выхватила вариант с синими цветами, похожими на ее адамово дерево, растущее у крыльца, и множеством птиц, больших и мелких, порхающих и гуляющих. Среди них и птица Феникс наверняка есть! Комната преобразится! А папа тем временем поручал:

– Выбери, кроме как для себя, еще и для гостевых комнат. Только не забудь учесть освещение, куда окошки смотрят – как будут работать восход и закат.

– Какие гостевые комнаты? – опять удивилась Марина. – Ты их реально собираешься устроить? А где? В доме на дереве?

– Про дом на дереве – это уж как Павлик захочет. А в Странном Доме, кроме Дориной каморки, должна быть хоть одна нормальная комната для гостей. Вечно мы народ в гостиной по диванам распихиваем! А места полно, только руки не доходят. Если перепланировать тот угол с кладовкой, а в темной комнате сделать окно... Пошли, покажу, какие есть идеи. Ночь не спал – озарение было!

Почему не доходили руки, Марина знала. В недоделанной комнате, которая считалась кладовкой, были сложены вещи, перевезенные из Москвы девять лет назад. Когда они переехали сюда уже без мамы. Это была ее комната, в которой она не успела пожить. Папа тогда сложил эти коробки и с тех пор не раскрывал, и никогда сюда не заходил. Значит, у него у самого начинается новый этап, если он решил оживить мертвую комнату. 

– Восток и утреннее солнце, – определила Марина, подходя к окну. – Если здесь – в балконной двери – сделать тот синий вертикальный витраж с морем и дельфинами, то утром он будет сияющим и похожим на пляж. А ближе к вечеру потемнеет и превратится в картину подводного мира.

– Отлично, – одобрил Пал Палыч. – Море – твоей маме бы это понравилось. Мы с ней на море ведь так и не съездили. Сначала денег не было. Перестройка, продуктовые карточки – не до курортов. Потом копили на этот дом. У нас даже хохма была – «морская», которая моря не видела. Ее... и твое имя ведь значит «морская». Ну что, теперь прикинем, как выкроить мой кабинет.

Марина приоткрыла одну из коробок. Сверху лежала тетрадка с изрисованной обложкой.

– Это чья, мамина? Она тоже рисовала всякие рожи?! А «Три источника и три составных части марксизма» – это что?

– Конспекты по истории КПСС. Тогда этот предмет изучали во всех вузах. После девяносто первого года его отменили, а мы еще застали, нам не повезло. Пошли в темную комнату – если расширить ее за счет коридора...

Марина приподняла тетрадь – под ней была истрепанная книжка. «Дикая собака динго, или Повесть о первой любви». Прихватила ее – и на ходу еще раз полюбовалась из окна на свой лабиринт. Практически всё уже готово – кустарник вдоль забора высажен, дорожки проложены. Осталось сделать бордюры из тюльпанов – Герман Степанович этот уже привез луковицы...

Закуковала напоминалка в мобильнике.

– Уже бежать, что ли? – оторопела Марина. – Ничего не успеваю!

Еще совсем недавно время собственной жизни представлялось необозримым ледяным полем, как Арктика – не перейти и не освоить. А теперь приходится разрываться между папой с его грандиозными проектами переустройства мира, найденной книжкой – снова хочется читать, тюльпанами, ждущими посадки, и репетитором, к которому надо мчаться. Весна запустила этот процесс или неугомонный папа?

Проносясь мимо кухни, она заметила через открытую дверь, что Герман Степанович всё еще пьет чай. Кого же он напоминает? Ба, да ведь не кого иного, как папу! Очень похожие усы, только седые. Старичок-бодрячок.

Его помощь с лабиринтом очень пригодилась. Во-первых, он потрясающий садовник, а во-вторых, не пришлось общаться с мамой Ника. Она хозяйка питомника, и Марина боялась, что папа ее туда потащит – надо же было закупать посадочный материал, тянуть уже некуда. А та, конечно, подумала бы, что Марине нужен Ник, а не саженцы, что это предлог, чтобы к ним припереться. А ведь она уже почти привыкла не думать всё время только о нем!

Марина нацарапала на брошенном в прихожей магазинном чеке нос и усы – и полетела по Зеленой улице в сторону дач. Город переходил в дачный поселок незаметно, улица просто продолжалась, только меняла название. Многие дачники жили здесь круглый год, как и Юрий Георгиевич, бывший инженер, который теперь помогал школярам исправлять двойки по математике. Когда Марина увидела его первый раз, то по ярким веснушкам поняла, что он рыжий. Точнее, был – теперь снежно-седая шевелюра его не выдает.

Репетитор дал задание, а сам убежал – у него что-то произошло, кажется, антенна с крыши свалилась. Марина всё решила и начала перебирать учебники, стопкой лежащие на столе. Из одного вылетела старая фотка – семейство на фоне Благовещенской усадьбы еще до реставрации, церковь без колокольни. Куча улыбающегося народа – мужчины, женщины, дети разных возрастов – и все рыжие! Союз рыжих. И Юрий Георгиевич среди них, тоже рыжий! То, что ее догадка подтвердилась, было так забавно и так здорово, и Марина почему-то подумала: один – ноль.

Потом она раскрыла другой учебник и обнаружила, что тот подписан: NikBer. Жирным черным маркером. Знакомым почерком. Стало одновременно и грустно и радостно, она даже озадачилась – как это могут быть два таких разных и таких отчетливых состояния в один момент. Как будто сразу утренний и вечерний витраж. Они сидят здесь, за одним столом, только в разное время! Но тут же счет обнулился. Ну и что. Да здесь полгорода бывает.

– Ну-ка, ну-ка, как дела? – Юрий Георгиевич заглянул в ее тетрадку и, потирая руки, довольно произнес: – Замечательно! Мы очень быстро продвигаемся, я и не ожидал.

 


18

 

– Надо же, – проскрипела Рахиль, проверив контрольную.

Вообще-то она заставила Марину выполнить ее еще раз: оставила после уроков, дала другой вариант и не сводила глаз, и даже не моргала. Конечно, можно было возмутиться, заявить, что не списывала, встать в позу – но Марина заглянула в задание, увидела простенькие уравнения, кучу которых уже перерешала в дачном домике, и предпочла бегом настрочить еще один листок, чтобы скорее отвязаться. И скорее оказаться в своем лабиринте. Сегодня они с папой едут выбирать садовых гномов!

Рахиль еще раз всё проверила и, явно не зная, что сказать, выдала:

– Откуда что взялось? А впрочем, твоя мать была способна к математике. Папенька-то у нее всё списывал!

И хотя комплимент был сомнительным, сам факт того, что Рахиль сказала о ком-то доброе слово, потрясал. Марина бежала домой, предвкушая, как расскажет об этом Павлику. Надо готовить мальчишку к жизни, ведь ему тоже в недалеком будущем предстоит через всё это пройти. Рахили наверняка хватит на еще одного Павлика Медведева, она продержится специально!

Но братик не заинтересовался. Он лежал на диване вялый, потухший, и сам заявил:

– Я заболел.

Марина подозрительно всмотрелась в него, сразу подумав о какой-нибудь контрольной, которую ему, вероятно, не хочется писать. Но Павлик был неподдельно бледен и плох. Вот жалость – в выходные его день рождения.

– Дора сейчас придет и что-нибудь сделает, – успокоила Марина. – До дня рожденья заживет.

– Нет, нет! – взволновался Павлик. – Я не поправлюсь до дня рождения! День рождения придется отменить! Ты обзвони всех, прямо сейчас обзвони!

И не успокаивался, не слушал о подарках, тортах и шипучке. Это было что-то невероятное. Ну, может, папа разберется.

Но потом Марина передумала и решила разобраться сама. Она заметила в глазах у брата страх – и это у Павлика, который не боится висеть на перилах и строит дом на дереве! А чего он боится? Не дня же рождения? Она зашла к нему в комнату – братик лежал, напичканный Дорой всякими отварами, – и заявила:

– А ну колись. Я вижу, что ты правда больной. Давай выкладывай, кто тебя до этого довел. Мне-то ты можешь сказать? Я что, могу чего-то не понять? Я что, не придумаю, как это по-настоящему вылечить?

И Павлик решился.

– Только никогда не говори папе. Поняла? НИКОГДА.

Пришлось поклясться.

Павлик выдохнул:

– Это всё девчонки.

У Марины глаза полезли на лоб. Она вытаращилась на их милого беби – Павлик был хорошеньким мальчиком, довольно высоким для своих почти уже девяти лет.

– Девчонки?! Да все девчонки должны быть в отпаде от такого парня, как ты!

– Нет! Не надо! – почти завопил Павлик и, захлебываясь, поведал: – Это всё Дашка и Арина. Они подошли! Они сказали! Они говорят, что я – должен! – выбрать! – одну из них! Чтобы она стала моей девчонкой! И я ДОЛЖЕН буду с ней ХОДИТЬ!

Он выдохнул. В глазах его был ужас.

– Ну и что? – не поняла Марина. – А что это значит?

И братик начал перечислять: угощать мороженым, покупать шоколадки, дарить подарки – каждый день такие-то, по праздникам такие-то. Существовал, как оказалось, конкретный прейскурант. Но это было еще не всё.

– Я должен буду проводить с ней всё свободное время! Представляешь – ВСЁ! Я не должен буду играть со своими друзьями. Только с ней! И в кино – только с ней! Я должен буду провожать ее из школы! Я должен буду тащить ее рюкзак!

Это страшное ДОЛЖЕН повторялось еще множество раз. Ох уж эти девушки из класса.

– Павлик, – решительно заявила Марина, выслушав до конца, – успокойся и забудь. Ты ничего из всего этого не должен. Девчонки просто играют.

– Нет-нет, – опять заволновался брат. – Они серьезно! У нас некоторые в классе уже ХОДЯТ с девчонками!

– И всё покупают, и всё выполняют? – озадачилась Марина.

– Да.

– Ну, это их дело. А ты не обязан ни с кем ХОДИТЬ, пока сам не решишь, что тебе это надо. И условия вы будете сами определять, а не выполнять то, что придумал какой-то дурак.

Марина прислушалась к себе и решила, что – да, всё она сказала правильно. Если не углубляться в то, что один может захотеть одних условий, а другой – вообще никаких.

Павлик заметно начал успокаиваться, только еще раз попросил подтверждения:

– Не говори папе, и Нику тоже не говори. Вдруг они подумают, что со мной что-то не так.

– С тобой всё так, – заверила сестра. – Все настоящие мужчины сказали бы то же, что и я. Что ты свободный человек и сам принимаешь решения. А насчет Ника вообще не волнуйся, мы с ним с Нового года не разговариваем.

– Ну, на твой-то день рождения он придет?

Дни рождения брата и сестры шли один за другим, у Павлика – в конце апреля, у Марины – в конце мая.

– Не придет. И никто не придет. Я не хочу никакого дня рождения и не собираюсь никого приглашать.

– А почему?

– Ну, ты же не хочешь. И я не хочу.


 


19

 

Павлик передумал. Его день рождения отмечали и в компании второклассников, и в тесном семейном кругу, и в расширенном – друзья Пал Палыча заявились, как обычно. Доктор Лончинский, отец Жанны, приехал из Москвы вместе с дядей Аликом, майор Фольц забил на безопасность Белогорска. Сидя у себя и слыша их веселые голоса, доносящиеся снизу, Марина могла убедиться в том, что связь времен не распалась – по крайней мере, папина компания собралась на традиционный мальчишник в полном составе. Никому не надоело, никто не предпочел других знакомых и не нашел более интересное занятие.

И всё же время течет для всех по-разному. Сегодняшняя пирушка это только подчеркивает. Солнце заливает мир, обещая лето впереди, каникулы, поездки, встречи и целую будущую жизнь со множеством апрелей. В позапрошлом году этот день был таким же ярким. Ника еще не было рядом – но он почти был, он вот-вот уже должен был появиться! И сейчас всё так же светит солнце. Всё так же резвятся гости Павлика всех возрастов. Всё тот же торт на столе – любимое «Волшебное кольцо» из «Забавушки».

А она сидит одна в своей комнате. Ее «братство кольца» распалось, а Ника уже нет рядом. Папа пронес свою школьную дружбу через всю жизнь: первая любовь превратилась в семью, пусть и ненадолго, а компания – та всегда рядом. А она только обманывала себя, думая, что объединяет всех друзей, и что это кому-то нужно и так же дорого, как ей. Куда же всё исчезло?!

И в конце книжки из пыльной коробки был тот же вопрос: «Что-нибудь должно остаться. Всё не может пройти. Иначе куда же... куда же девается наша верная дружба навеки?..»

 


20

 

Мобилка оказалась забыта даже не дома – она валялась на крыльце и, должно быть, давно уже надрывалась. Марина схватила ее – и Жанна без всяких вступлений завопила: 

 

У тебя сегодня днюха,

Смело тащим все за ухо!

Не кривись и не красней,

Будь на днюху веселей!

 

– А я первый раз отмечаю без застолья и гостей с букетами, – сообщила Марина. – Знаешь где? В парке! Там сегодня День славянской письменности – ну, эти двое, Кирилл и Мефодий, азбуку придумали, чтоб нам не скучать. И вот мы все – папа, Рольд и Павлик – ходим по празднику и покупаем всё подряд: мороженое, попкорн, сладкую вату. Дошли до шашлыка. И тут выясняется, что я забыла мобилу! Бегу домой, пока они торчат в очереди, а ты как раз звонишь!

– Супер, – одобрила Жанна и начала сама рассказывать – как у нее дела с Артуром, но почувствовала, что подруга отвлеклась: – Что, еще кто-то рвется поздравлять? Вечером договорим!

Продолжать разговор с Жанной было невозможно. К Странному Дому приближался Артур с большим букетом розовых тюльпанов.

– Ты дома? Здорово! А я не дозвонился и – вот зашел. Поздравляю!

– А я решила не отмечать, – еще раз объяснила Марина, – я почти ушла уже. Ты мог меня и не застать.

– Ну, значит, повезло.

Гость не спешил уходить. Они присели на крыльцо, и Артур подробно рассказывал, как дела в гимназии, как – на подготовительных курсах. Когда он перешел к девушке из класса, перебить стало совсем уж неудобно – ведь это был настоящий вопль души о том, как всё сложно и тягостно, как невозможно продолжать, а оборвать – еще невозможнее. Наконец Артур добрался до Жанны.

– Так вы теперь встречаетесь? По-настоящему? – переспросила Марина – Жанна ведь не успела озвучить, чем закончились их пробные свидания.

– Марин, мне важно знать, как ты к этому отнесешься, – выдал Артур. – Правда важно. Мы с тобой друг друга знаем практически всю жизнь, и у нас всегда были одинаковые интересы, мы говорили на одном языке. Ну, то есть, мы с тобой в нашей компании больше всех подходили друг другу. Я думал, это очевидно, но тут влез Берестов, начал корчить из себя альфа-самца... А сейчас я знаю, что вы давно уже с ним не видитесь. Он и в гимназию нечасто заглядывает...

Как нечасто?! А его победительный тон тогда, в конце зимы? А его зоопарки, его блестящая самореализация? Неужели прикидывался, а она всё приняла за чистую монету? Что там с ним на самом деле творится?!

Марина с трудом отвлеклась на Артура, который закончил говорить и смотрел на нее вопросительно. Так это она должна решать, встречаться ли ему с Жанной? Так Жанна, как и девушка из класса, просто заполняла паузу, прежде чем он решил объявить о том, что у них много общего? Только на девушку из класса ее позволение не спрашивалось, а на Жанну требуется благословение – или что требуется?

И тут Марина поняла, что надо посмотреть правде в глаза: от нее зависит, кому Артур понесет свой следующий букет. Сейчас – прямо в эту минуту – она может начать новый жизненный этап, следом за сменой обоев. Больше не нужно будет сидеть в одиночестве в четырех стенах. Убегающие один за другим дни больше не станут казаться напрасно прожитыми, прочитанные книги – неинтересными, события и разговоры – необязательными. У них с Артуром в самом деле много общего, им всегда было о чем поговорить.

– Артур, – наконец произнесла Марина, – я это ценю. Что ты интересуешься моим мнением. Я думаю, вы с Жанной подходите друг другу. И уверена, что у вас всё получится.

 Мобильник продолжительное время предлагал папиным голосом: «Поговори с папой, поговори с папой», потом голос Павлика завопил: «Маринка, возьми трубку!» – и на него-то Марина уже отреагировала.

– Вы там как? Очередь подходит? Ну и я сейчас подойду. Меня тут поздравляли, пришлось задержаться.

Но калитка опять отворилась, и вошел Рафаэль – тюльпаны у него были розовые с белыми полосками и острыми зубчиками. Больше похожие на колокольчики.

– А я с утра звоню, звоню, – начал он, Марина рассказала свою историю о забытом телефоне – и оба снова уселись на крыльце. 

– Вы с Инессой что же не в парке? Там праздник, музыка играет...

– Она не любит музыку! – трагически выдохнул Рафаэль.

– Кто?

– Инесса.

– Странно. У них обеих в плеере всегда что-то пищит.

– Попса пищит, – заявил Рафаэль мрачно. – Мы с отцом сейчас играем джаз. Она не любит джаз.

– Ну и что, – не поняла Марина. – Два месяца вам это не мешало.

И Рафаэля прорвало. Шашлык в парке остывал, папа с Павликом и Рольдом ждали, а ей приходилось слушать о том, как Инесса ничего не понимает ни в музыке, ни в самом музыканте. Ну кто же раньше не давал прийти пусть с этими же новостями, в любой другой, какой угодно день! Когда она тут сидела в тоске и трагических мыслях! Когда была бы рада любому визиту!

– Ничего она не должна понимать, – отрезала Марина. – И никто не должен. Инка имеет полное право не любить джаз! Ясно тебе?

– Ясно, – не сразу отвечал Рафаэль. И тут же встрепенулся: – Но ты же понимала! Ты всегда всё понимала!

Марина продолжала быть категоричной:

– Я – это я. А она – это не я. И нечего требовать от нее любви к джазу! Ходи с ней на свидания и радуйся, что у тебя клевая девчонка.

– Я требую?! – взвился Рафаэль. – Это она требует! Чтобы я слушал вместе с ней хрень всякую!

Марина начала догадываться.

– Так ты и не слушаешь? Поругались, что ли? Может, вас помирить?

Закралось подозрение, не заявился ли старый друг, как и Артур, с предложением – не озарило ли его, что у них всегда было много общего, и что прежние отношения комфортнее и гармоничнее новых? Но она на самом деле хорошо его знает – не надо всматриваться, чтобы увидеть, что Рафаэль сейчас напоминает Павлика, атакованного Дашкой и Ариной. Больше всего ему хочется выбраться из всей этой мути и заняться своими делами.

– Твой отец духовой оркестр под джаз приспособил? И где вы играете?

– Новый ресторан на «красной площади» открылся. «Рог изобилия» называется, может, видела вывеску? Ну и в парке по выходным всё лето будем... Блин, а мы ж сегодня выступаем! Только я забыл, во сколько. Ты говорила, там началось? Так я побежал, наверно. – И уже с улицы поинтересовался: – Слушай, а ты любишь джаз?

– Послушаю – скажу, – отозвалась Марина и, прежде чем отправиться в парк к своим, поставила оба букета в воду.

Этих нескольких минут хватило, чтобы Рудик ее тоже застал. Сирень он явно надрал напротив, у Петровны или Глебовны. Повторился обмен сведениями о невозможности дозвониться и о забытом мобильнике. Марина уже предположила, что Ванесса не уважает борьбу, боевики и футбол, и сейчас придется со всем этим разбираться, как третий ее друг заявил:

– А я попрощаться. Теперь не знаю, когда увидимся. Летом я буду на сборах, а в одиннадцатый класс не пойду. – И разъяснил: – Мне и в десятый идти было незачем. Я папке говорил. Лучше было сразу в милицейскую школу. Сейчас бы уже первый курс отучился. Я говорил – Рахиль мне всё равно не даст закончить, а он – хочу, чтоб ты как все, чтоб одиннадцать классов. А на фига? И год теперь пропал.

– Как пропал? – расширила глаза Марина. – Она тебе что, тройбан не хочет ставить?

– Не хочет. Я забираю документы и поступаю в милицейскую школу, как после девятого. Это в области, но далеко, так что мы с тобой теперь только по праздникам...

– Нет, погоди, – не верила Марина. – Неужели ничего нельзя сделать? Ты знаешь, я ведь тоже была на вылет, в очередной раз, и алгебру жуть как запустила. Но тут есть такой старичок, Юрий Георгиевич – мозги на место ставит в момент. К нему весь Белогорск ходит. Очень быстро можно всё нагнать!

– Это ты можешь быстро, а не я, – спокойно ответил Рудик – так спокойно, что Марина похолодела и поняла, что это правда. Что Рахили все-таки удалось вышибить из школы одного из них. Как же она это пропустила! Почему не узнала раньше? Чем была занята?! Думала только о том, что Фольц променял старых друзей на близняшку – и в упор не видела, что у него проблемы, и серьезные. Но Рудик довольно самокритично заявил: – Да ладно. Я ж сам на учебу забил. Мне, типа, пофиг было учиться. А в милицейскую школу я всегда хотел, ты знаешь. И про то, что ухожу, хотел, чтобы ты первая узнала.

– Рудольф, ты особенный, – сказала Марина, вспомнив мультяшного олененка со светящимся носом и стараясь, чтобы голос звучал не совсем грустно. – Они там это тоже поймут. У тебя всё получится. Ты, главное, себе не врешь. А оттуда можно будет звонить?

– Это неважно. Позвоню. – И, уже уходя, предположил: – Может, и тебе уже валить из нашей школы? В гимназию, например? Никого ж, похоже, не остается. Рафаэль, может, в московскую школу уйдет – ну, в музыкальную, для гениев. Он что, не говорил?

 


21

 

– Прости, пап, я никак не могла вырваться. Совсем тут застряла. Да, принимаю поздравления. Сами всё съели? Ну и молодцы. Веселитесь давайте, я сейчас подойду, и можем еще раз пообедать... Хотя нет. Не ждите. Потом перезвоню.

Ник стоял у калитки – без букета, с пустыми руками. Неужели просто мимо проходил?!

Марина на мгновение в это поверила – и так рассердилась, что тут же испугалась своей реакции. Но ведь это то, что она столько раз представляла! Она же хотела именно этого – чтобы он просто взял и пришел! Чтобы появился – и всё, без всяких предлогов!

– Сегодня все без приглашения – и я без приглашения, – объявил Ник.

Все? Так он тут где-то был неподалеку? И давно? И слышал все разговоры?! Марина растерялась. Тогда, по крайней мере, можно обойтись без истории о забытой мобилке.

– Подождал, когда все разойдутся, – пояснил Ник. – У большого дерева. Оттуда ничего не слышно.

Мысли продолжали разбегаться в разные стороны, а сердце подпрыгнуло от радости: дождался! А сколько раз мог развернуться и уйти! Во время любого из этих визитов! Но Марина только выдавила:

– Я рада. Зайдешь?

Ник не трогался с места:

– Ты же не собиралась приема устраивать.

– Заходи не на прием. Папа ремонт учудил, посмотришь – у нас всё по-новому.

– Да я ненадолго. Только поздравить. Поздравляю.

– Спасибо.

«И это всё?! – с ужасом пронеслось в голове. – Нам обоим больше нечего сказать? Мы ведем себя, как два дурака! Нет, это я последняя дура! Я не то говорю! Я ничего не говорю! Я стою, как деревянная!»

– А это что? – вдруг спросил Ник. – Так вы его построили?

Марина сначала не поняла. Дом на дереве было отсюда не видно. Но одно из распахнутых окон отразило крону, из которой высунулась часть конструкции. Потрясающее зрение!

Через минуту оба уже сидели на трехметровой высоте.

– Видишь, пока ни стен, ни крыши, только эта платформа и опорные столбы. И лестница еще без поручней.

– Он же хотел веревочную?

– Веревочная тоже будет, с той стороны.

– Крепкая штука получилась! Пал Палыч сам сооружал?

– Павлик тоже много суетился, обеими руками действовал. Страшно гордится, что левая теперь не хуже правой!

– Ветки ради стен спиливать не придется?

– Нет, просчитали – вроде удается вписать.

– А кто так лестницу покрасил?

– Это уже я. Павлик аж трясся, как ему хотелось, чтобы каждая перекладина была другого цвета. Мы из магазина всю-всю краску выгребли!

– Лабиринт классный получился. Интересно, что уровни разные – цветы пониже, кустарник повыше.

– Так и было задумано! Тюльпаны отцветают, я их на бархатцы заменю.

– А с окнами что? Почему они цветные?

– Это папина мечта. Пошли, посмотришь – надо, чтобы свет падал снаружи!

Когда они спустились на землю, показалось, что Ник стал выше, чем зимой – на самом деле, что ли? Мог он так заметно вырасти?

– А у тебя теперь волосы длинные.

– Просто не придумала еще, как постричься, – ответила Марина, признавая, что эти почти полгода изменили их обоих, и одновременно озаботилась, не растрепалась ли прическа.

Ник протянул круглое зеркальце.

– Это тебе.

Марина сначала взглянула на свое отражение, а потом рассмотрела рисунок на крышке – пышный разноцветный букет. Улыбнулась: все-таки он с букетом! Потом присмотрелась – в нарисованной вазе были тюльпаны, фиалки, пионы, розы, лилии, астры.

– Но они не могут все цвести одновременно. Весенние, осенние, летние...

– А это воображаемый букет. Фантазия. Такого не бывает.

– А у меня он есть?

– А у тебя он есть. Это старинная фламандская картина. Художника только забыл.

– Вы с мамой ездили куда-нибудь в Европу?

– Давай расскажу. Надо завалиться в «Забавушку».

Оба рассмеялись и отправились рассматривать витражи.

Внизу, в гостиной, были голубые и желтые ирисы. Ник их даже потрогал и распахнул окно, чтобы изучить стекло с другой стороны. С улицы доносился веселый автомобильный мотивчик, и еще девица ныла в телефон:

– Когда-а? А где-е? А почему так до-олго? Ты меня совсем не лю-юбишь!

В кабинете Пал Палыча узор был геометрический, а звуки с улицы всё те же:

– А как же я-я? Ты совсем не звони-ишь!

– Дачники, – пояснила Марина, переходя обратно в гостиную. – Понаехали к Петровне и Глебовне. Сезон начался. Шумят без конца, машины под окнами ставят.

– А у тебя какие планы на лето?

– Никаких – лето закончилось в мае. Папа свой отпуск отгулял, и на море мы уже съездили.

– Давай со мной! – загорелся Ник. – Я волонтером записался в археолого-географическую экспедицию. На Алтай. Они и старшеклассников берут. А потом, может, еще раз на моря какие-нибудь сгоняем, мы ж хотели всегда! Ничего лето не закончилось, оно всё впереди.

– А каким боком к тебе археология? На раскопки обычно историки ездят.

– Да просто интересно, – беспечно мотнул головой Ник. – Там и с биофака тоже кто-то будет. Ну как, едем?

– А что у тебя в гимназии? – Марина вспомнила непонятную обмолвку Артура.

– Всё о  кей в гимназии, – не задумываясь ответил Ник. – А почему ты спросила?

В самом деле, разве может у него что-нибудь быть не о  кей? В любое время? При любых обстоятельствах?

– У самой-то всё нормально? С дружбанами разобралась? Ну, они к тебе поплакаться приходили.

– От большого дерева же ничего не слышно! – вспыхнула Марина.

– Это если не прислушиваться. Да я сочувствую: гора проблем у людей – с учебой, с общением.

– А у тебя не бывает?

– Когда-то – да, теперь – нет, – пожал плечами Ник. – Допустим, раньше я стеснялся общаться с девчонками. Казалось, что они совсем особенные существа и даже никогда не писают. Ну, с этим всё прояснилось в детском саду. А теперь оказалось, что и разговаривать – ничего страшного. Можно вообще молчать, просто слушать, кивать и иногда вставлять: «Какая ты умная! Как интересно ты рассуждаешь! Я никогда не думал об этом с такой точки зрения». И всё – ты будешь дико популярен.

– И что, ты дико популярен?

– Вроде того.

– Зачем тогда меня куда-то приглашать?

– Ты цену набиваешь или правда не хочешь?

Набежала тучка, солнце уже не пронизывало витраж, и он превратился в темное цветное зеркало, где среди ирисов виднелись две головы, упрямо склоненные навстречу друг другу. Бой быков. 

– Спасибо, что зашел, – холодно проговорила Марина, намекая, что визит окончен. – Приятно, когда старые друзья тебя не забывают.

– Ну, друзья так друзья, – с неуловимой иронией отвечал Ник. – Всегда пожалуйста. Никогда не понимал, почему женщины придают такое значение всем этим датам и годовщинам. Мне на мой день рождения всегда было плевать, поздравят – не поздравят.

– Постараюсь запомнить.

– А как же я-я? Ты меня совсем не лю-юбишь! – ныл всё тот же голос с улицы.

Ник распахнул окно и весело крикнул:

– Да брось ты его, он тебя недостоин! Иди сюда – всё будет!

Послышался испуганный писк и дробный цокот каблучков. Нытье прекратилось.

– Сбежала, – прокомментировала Марина. – А вдруг взяла бы и пришла – и что бы ты делал?

– Что пообещал, – пожал плечами Ник. – Ведь ты бы уступила свою комнату? Ты ведь говоришь, мы друзья. А для чего еще нужны друзья?

Марина вспомнила эту же фразу в исполнении Жанны. В глазах всё слилось.

– Знаешь, – не выдержала она, – я никогда не думала об этом с такой точки зрения. Ты такой умный! Проваливай.

 


22

 

Марина неподвижно сидела на крыльце и думала, что никогда не сможет с него подняться. Но когда в калитку ввалились Пал Палыч, Павлик и Рольд, она подскочила.

– Это еще что такое?!

– Это папа купил, – пыхтя, отвечал Павлик.

Он катил впереди себя огромный глиняный горшок. Горшок был в самом деле огромный – по пояс Павлику, и, надо думать, тяжеленный, потому что братик с трудом его толкал и еле пропихнул в калитку. Положение усугублялось тем, что круглый сосуд и катиться мог только по кругу, и очередную окружность он начал описывать на лужайке, угрожая цветникам.

Марина кинулась на их спасение, Пал Палыч тоже подключился, Рольд помогал как мог –носился вокруг и лаял.

– Как бы переместить его в дом?

– Ты хочешь это – в дом?!

Чудовищное изделие и изготовило, должно быть, чудовище – вроде одноглазого циклопа, и находиться ему следовало в какой-нибудь пещере.

– Это выставочный экземпляр, – с гордостью сообщил Пал Палыч.

– Папа еле уговорил, чтобы продали! – захлебывался Павлик.

– Я же всего на час вас оставила, – всё еще не верила случившемуся Марина.

– На два, – уточнил Павлик и перечислил по пунктам: – За полчаса мы всё съели. Еще полчаса дожидались тебя и гуляли по аллеям. Там был город мастеров! Я писал свое имя кириллицей, настоящим железным пером, и макал его в настоящие чернила!

Марина заметила на его рукавах чернильные пятна.

– А потом лепил горшки на круге, который вертелся!

Марина разглядела, что одежда обляпана еще и глиной.

– А потом папа увидел этот горшок и не хотел уходить, пока тетя не согласилась. И еще час мы ее уговаривали!

– Как же она его такой сделала? Какой величины был гончарный круг?

– Она не захотела рассказать, – вздохнул Павлик. – Секрет мастерства. Она снимает дом Лончинских. Может, этот круг там?

Тем временем Пал Палыч укладывал на ступеньки доски, предназначенные для дома на дереве, чтобы вкатить горшок на крыльцо, как по рельсам. 

– Он отлично впишется в нашей обновленной гостиной! Все ахнут! Как вы думаете, куда его – в этот угол? Или к окну? Или к лестнице?

И горшок начал описывать круги уже по комнате.

Потом раздался радостный возглас с веранды – Пал Палыч обнаружил букет сирени, оставшийся неприбранным:

– О, гости приходили с дарами! Дочка, где там наша любимая ваза?

Он имел в виду ту легендарную аляповатую вазу, которую периодически прятали от его глаз куда только можно. Официально она была подарена Доре, но та ее пока не забрала, и игра в прятки продолжалась. Сейчас Марина как раз засовывала вазу в новый горшок.

– Давай, Павлик, скорее газету какую-нибудь – прикроем, и он уж точно не найдет. Ну, если ты хоть на это сгодишься, то мы с тобой подружимся, – обратилась она к горшку.

 


23

 

Приснились бродилки. Только не московские – Марина шла по своему цветочному лабиринту, слыша голоса друзей, которые были где-то рядом. Добраться до них не составляло труда – ведь через завитушки из бархатцев можно просто перешагивать. Но центр лабиринта с прозрачным стеклянным шаром на ножке не приближался. Знакомые дорожки приводили в глухие углы, вокруг вырастали мрачные стены, и приходилось пробираться уже по каким-то этажам и лестницам – причем это были странные лестницы. Пространство искажалось на глазах. Опасные ступеньки, лишенные ограждений, поднимались на большую высоту – и вдруг утыкались в сплошную стену без окон и дверей. Либо дверь была, но когда она распахивалась, за ней не оказывалось совсем ничего, кроме головокружительной пустоты. А голоса всё еще доносились, но такие слабые, что нечего было и надеяться докричаться самой. Потом становилось трудно дышать, она догадывалась, что лабиринт ушел под землю, и начиналась паника – теперь хотелось только спастись, только выбраться на поверхность...

И Марина выбралась – она проснулась. Ну, чтобы расшифровать этот кошмар, не нужны ни сонники, ни Дора. И так всё ясно.

Прихватив книжку и шоколадку, она отправилась бродить уже в реальности, по Белогорску. Лето стояло холодное, приходилось натягивать свитер и джинсы, но казалось, что на улице теплее, чем в доме. Почему-то получалось, что Марина оказывалась то на старом причале, то в парке у клена, то у фонтана с рыбой – на их с Ником старых местах, как будто надеялась вдруг там его увидеть. Хотя прекрасно знала, что он на Алтае. «А я что, не имею права ходить, где хочу?» – подслушав собственные мысли, тут же возмутилась Марина. Но сразу повернула в другую сторону, как будто это кто-то другой ее уличил.

Магазинчик Грачевых облеплен строительными лесами – рабочие стучат по крыше, штукатурят стены и отдирают старые вывески. Целая их куча громоздится на асфальте. Есть совсем допотопные: «Кодак. Проявка фотопленок», «Игровые автоматы», «Видеопрокат» – и это когда все давно уже снимают на цифру и никто не пользуется громоздкими кассетами. Какое отличное мероприятие! Надо и с себя посдирать ярлыки: она больше не «подружка Артура», не «друг детства Рафаэля», не «старая знакомая Рудика», ну и, конечно, не «девушка Ника». Марина мысленно побросала в кучу устаревшие вывески из уже несуществующей жизни – и пошла дальше. Может, теперь ноги не потащат сами к клену и на причал?

Конечно, можно плакать-убиваться, что сама всё испортила. Что упустила настоящий шанс начать новый этап – и гулять сейчас по Алтаю. С тем, без кого дни кажутся напрасно прожитыми, кого не могут заменить друзья детства – никто не может. Но ведь стало ясно не только это, а еще и то, что их ссоры – не досадные случайности, которые могли быть, а могли и не быть. Они оба изменились и продолжают меняться – и дело не в том, что он подрос, а она отрастила волосы. Зимой всё началось, а сейчас стало очевидным. С ним совсем невозможно общаться! Ему больше не нужны равноправные отношения. Ему нужна послушная девочка, которая будет бегать за ним и смотреть в рот. Но таких везде полно. Вперед и с песней! Как же правильно она поступила, оставшись в старой школе! Вот был бы ужас – видеть его каждый день! Чужая школа, чужой класс – и чужой Ник!

Выходит, дело не в том, чтобы обоим постараться быть паиньками и не ссориться по пустякам. Выходит, нельзя, невозможно вернуться в тот момент, когда всё было хорошо, и больше ничего не портить. В него уже не вернуться. Есть только то, что происходит здесь и сейчас. Она идет по Зеленой улице. Мимо катит Павлик на скейтборде. Прямо перед ней стоит дом Мдивани. Он увит до самой крыши виноградом, и с улицы на второй этаж ведет черно-белая лестница, раскрашенная под клавиши. Словно раскрытое пианино на боку. А наверху слышны звон бокалов и оживленные голоса.

– Конечно, поступил, сейчас их там в лагере, в палатках муштруют...

Марина узнала голос майора Фольца – это же он о Рудольфе! – и насторожила уши.

– А мой в летней творческой школе, в Тарусе, на Оке. Играет на рояле Святослава Рихтера, – ввернул невидимый с улицы хозяин дома.

– Ну он у тебя и крутой. А ты своего куда на каникулы? – Марина с удивлением узнала голос дяди Алика. В честь чего это он прибыл из Москвы? Сегодня какой-нибудь праздник?

– Мой на Алтае. Он сам выбирает, куда рвануть. Я только бумажки подписываю, что разрешаю ему утонуть, упасть со скалы и так далее. Он же еще несовершеннолетний.

Этот голос никогда не звучал у них в доме. Елена Прекрасная не появлялась в числе папиных друзей, хотя была когда-то их одноклассницей. В другое время Марина бы озадачилась – что же теперь ее привело в их круг, но сейчас и мысли, и слух были нацелены только на одно. Может, она еще что-нибудь скажет о нем!

И она сказала.

– И честно говоря, мне все эти возможные напасти кажутся теперь такими чепуховыми – по сравнению с тем, что с ним творилось из-за твоей девочки, Павлик. Я думала, он не закончит десятый класс или вообще из гимназии вылетит. Я не помню другой такой тяжелой зимы после голода в перестройку и смерти родителей.

Марина стояла посреди тротуара и слышала, как колотится сердце – снаружи слышала, собственными ушами. То, что они с Ником оба дураки, причем абсолютно одинаковые дураки, наделавшие одинаковых глупостей, не подлежало сомнению. Однако предстоит еще пережить то, что сейчас скажет папа. Понятно, что он там. Конечно, он артист, его ничем невозможно смутить, он вывернется из любой ситуации. Только как? Начнет ее защищать – и вывалит ее школьный позорище? «А моя девочка из-за твоего мальчика» – господи, только не это! Или того хуже – начнет лебезить перед Еленой... сам же рассказывал, как был в нее влюблен!

И прозвучал папин голос – грустный, сдержанный, совсем не артистический:

– Лена, моя девочка любит его и очень страдает. Мы все его любим, мы считали его членом семьи. И я вместе с ними страдаю и не знаю, как им помочь. Если бы я только знал способ! Но помочь нельзя. Они должны справиться сами.

Наступила тишина. Потом мама Ника произнесла:

– Вероятно, ты прав. Вероятно, ему нужны именно прекрасная дама и подвиги, как ни старомодно это звучит. Когда он понял, что пустить свою жизнь под откос – это не выход, то начал справляться. Теперь другая крайность – во что бы то ни стало быть победителем. Причем не напоказ, а по-настоящему, чтобы самому ловить кайф.

Еще один женский голос мечтательно продекламировал:

 

Вот девочки – им хочется любви,

Вот мальчики – им хочется в походы...

 

«И ничего подобного! – возмутилась Марина. – Не хочется мне никакой любви!» А потом уже опознала: да это же Ева! Эвелина, или Ева-королева, которая когда-то гостила у них в Странном Доме со своей идиотской дочкой. Потом она вышла замуж за дядю Алика, уехала с ним в Москву и, слава богу, НИКОГДА с тех пор не возвращалась. Зачем они там все собрались, у Мдивани-старшего? А тот как раз подключился к разговору:

– Да что вы тоску нагоняете? Молодые сами разберутся, десять раз поссорятся и десять раз помирятся.

– Ну не скажи, – возразил доктор Лончинский. И этот здесь?! – Вот Варька с Робертом не разобрались. А может, жизнь бы иначе у обоих сложилась!

– Чего теперь об этом, – проговорил Фольц. – Теперь уж как сложилась, так сложилась.

Марина ничего не понимала. С Варей, еще одной папиной одноклассницей, которая недавно приезжала в Белогорск и заходила к ним в гости, она сразу подружилась. Та была художницей и составляла необыкновенные картины из цветов. Марина помогла ей в поисках нужных растений. Варя была веселой и искренней, с ней было легко и интересно. Неужели с ней что-то случилось – или это они старые события вспоминают? Вот и дядя Георгий опять:

– Да что вы всё драматизируете! Особенно ты, Павлик. Очень надо придавать значение подростковым играм в любовь.

Он сел за пианино, взял несколько трагических аккордов и запел замогильным голосом:

 

Всё пережито –

Мне пятнадцать лет.

Жизнь моя разбита,

В жизни счастья нет!

 

Этого Марина уже не могла выдержать. Она распахнула калитку и решительно взбежала по черно-белому крыльцу, буквально слыша под своими ногами гамму.

 


24

 

Марина не успела придумать, как объяснить свое появление – все обрадовались, зашумели и потащили ее за стол. Дядя Георгий радовался больше всех и со словами «Кусочек пирожка!» возложил гигантский ломоть на огромное блюдо. Его жена, тетя Нателла с медовой улыбкой, наливала чаю. Пирог был земляничный, ароматный, гостеприимство непритворное, и Марина решила пропустить мимо ушей оскорбительный куплет. Как будто они сами не смеются над родителями. У каждого свое чувство юмора. И ей уже не пятнадцать лет, а шестнадцать.

– Маринка, потрясающе выглядишь, – заявил доктор Лончинский. – Какая же ты стала интересная барышня!

Мужская часть общества дружно присоединилась к комплименту.

– Красавица, комсомолка, отличница, – выдал дядя Алик фразу из древнего фильма. – А куда поступать готовишься?

– Я не отличница, – отреклась Марина. – И никуда не готовлюсь.

Сначала общество приняло это за шутку, потом начали уточнять:

– Как никуда? Неужели еще институт не выбрали? А времени-то уже осталось! Павлик, ты чего?

– Я – ничего, – отрекся и Пал Палыч. – Куда захочет, туда и будем поступать. Не захочет – не будем. Я не феминист и не считаю, что у барышни в приданом непременно должен быть диплом. Может просто дома сидеть. Я прокормлю.

Марина вспомнила про хикки, который до сорока лет не выходил из своей комнаты. Потом – свою комнату.

Тем временем общая воодушевленность сменилась неловкостью, потом на лицах папиных друзей показался наигранный оптимизм – как у здоровых при виде больного. «А что не так? – озадачилась Марина. – Это со мной, что ли, что-то не так?»

– Ну, такая красавица дома не засидится, – заметил отец Рафаэля. – Найдется много желающих ее прокормить. Не сомневайтесь.

– Сомнения не в этом, – повернулся к нему Лончинский, – а в том, надо ли это ей самой. И вообще, что ей надо. Когда женщина не знает, что ей надо, ей ничем не угодишь, и жизнь превращается в ад.

– Ну, это ты уже о своей семейной жизни, – поддел Фольц. – А вот Марина всегда жила не своими интересами, а Павлика – и всё у них нормально было. Только у них и было нормально. А мы все завидовали.

– Вот и найден идеал: Домострой и Душечка, – ядовито промолвила Ева.

Марина поняла, что речь пошла уже не о ней, что Марина и Павлик – это ее родители, и спросила:

– Что за душечка?

– Это чеховский рассказ, – пояснила Елена. – Его еще Толстой очень любил и считал, что Душечка – воплощение истинного предназначения женщины.

 А мама Рафаэля посоветовала:

– Не слушай ты их, пей чай. Сейчас я тебе конфет принесу.

За столом уже увлеченно обсуждали футбольный чемпионат. Марина поднялась и прошла за тетей Нателлой в другую комнату. 

– Можно, я здесь чаю попью? А у вас есть Чехов?

Дочитав рассказ до конца, положила на столик книжку и поставила чашку. Вот это никчемное существо – истинное предназначение женщины? Это с ним сравнивают ее мать, жившую исключительно интересами мужа, и ее саму? И всерьез считают, что если она никуда не поступит и никем не станет, ей придется стать чьей-то тенью? 

Но как только схлынула первая волна возмущения, в чужих и оскорбительных мнениях начали проступать... собственные мысли. Те самые, о том, что она всего лишь зеркало своих друзей и сама ничего из себя не представляет. Время движется, а она так и не начинает что-то из себя представлять. Ничего не меняется. Наоборот, это становится очевидным для всех. С ней действительно что-то не так. И как кто-то может ее понять... как Ник может ее понять, если она сама себя не понимает? Не потому ли тогда так рассердили его слова о зоопарке, что после их ссоры он остался со своими интересами и увлечениями, а она – ни с чем? И видеть его с этой его интересной жизнью оказалось так же тяжело, как с другой девчонкой! Но это же ужасно – ревновать к его успехам, оттого что нет своих!

В комнату заглянула Елена.

– Я на днях делала генеральную уборку, добралась до семейных архивов, своих школьных бумажек, и знаешь, что нашла? Блокнот твоей мамы. Если бы знала, что увижу тебя здесь, то захватила бы.

– Вы разве были подругами? – удивилась Марина.

А казалось, о маминых школьных годах она знает практически всё, что возможно, от папы и его друзей.

– Не были, но немного общались. Видишь ли, это с мужской точки зрения твоя мама была лишь отражением твоего папы. На самом деле всё не совсем так. Мальчишки просто видели внешнюю сторону происходящего – что они разглагольствуют и умничают, как сейчас, а она молча сидит рядом. Они и сделали мудрый вывод, что ей нечего было сказать. Им не приходит в голову, что ее интересовало что-то другое, а сидеть с ними можно просто из вежливости, за компанию.

Прозвучало это с иронией. У Марины в мыслях скользнуло, что, может, это она не только о ее матери говорит. А Елена продолжала:

– В общем, когда мы выяснили, что обе увлекаемся Серебряным веком, то очень обрадовались. И, конечно, стали делиться, у кого что было – сборники, переписанные стихи. Книжный бум тогда еще не начался, информация еще не стала мусором и очень ценилась. Тебе трудно будет представить, но тексты, которые невозможно было достать, перепечатывали на машинке и переписывали от руки. Ну, может, папа рассказывал. И вот одна такая переписанная книжка у меня застряла. Заходи в выходные, если интересно. Или как-нибудь вечером.

– Мариночка, ты к нам заходи, – сказала на прощание и тетя Нателла. И пожаловалась: – Эта новая девушка Рафаэля – я к ней никак не привыкну! Я понимаю, что никто не сможет стать для моего мальчика второй мамой и заботиться о нем, как я, и жить его интересами... Но у тебя ведь получалось! Я теперь поняла!

– Да вы не переживайте, – ободрила ее Марина. – Они уже поссорились. Всё пережито! Не придавайте значения подростковым играм в любовь.

– Но ты не знаешь самого главного, – трагически произнесла тетя Нателла. – У нее НЕТ СЛУХА!

Дядя Алик, считавший, что самое интересное в жизни – это археология, как всегда, позвал на раскопки:

– Маринка, рванем в выходные в Новый Иерусалим! Там, понимаешь ли, реставрация монастыря грандиозная. Всё перерыли. Пытаюсь этих ленивцев растормошить, хоть ты подай им пример!

– Детка, а ты зачем меня искала у Гошки? – спохватился папа по дороге домой. – Что-нибудь случилось?

– Да, да, случилось что-то страшное! – Марина округлила глаза. – Я без тебя ужасно соскучилась, и раскапризничалась, и отказывалась есть и спать. Ты лучше расскажи, зачем вы там все сегодня собирались? Или это тайна? И что случилось с Варей?

– Варя жива, – вздохнул Пал Палыч. – А собирались мы на Большой Совет, и девчонок позвали – ну, Еву, Лену – она же Варькина подруга. В общем, когда Варька приезжала, всплыл один наш старый школьный розыгрыш. Мы в восьмом классе слегка подшутили над ней и Робертом. Тогда прикольно было, а теперь оказалось, что... – он остановился, подбирая слова. Марина помогла:

– Неприкольно.

– Ну да. Запутанная история. И главное, всплыла она не вовремя. Варька психанула, укатила из Белогорска – и оборвала роман, который у нее тут только-только начинался. Получается, что мы дважды испортили ей личную жизнь – тогда и теперь.

– Папа, и ты испортил? – серьезно спросила Марина. – Но разве ты мог?

Пал Палыч моргнул:

– Ну... я разделяю коллективную ответственность. Вот мы и собрались обмозговать, как запустить обратный процесс и всё исправить.

– А почему не у нас?

– Конспирация. А впрочем, хорошо, что ты всё узнала – пусть уж лучше от меня. И потом, – замялся он, – Лену к нам приглашать – неудобно как-то, у нас после ремонта тарарам... и вообще...

Марина не поняла: после ремонта давно уже навели полный порядок.

 


 


25

 

Идти или не идти, вопрос не стоял. Конечно, идти! Только когда? Прямо на другой день побежать? Неудобно. Тянуть до выходных? Терпения не хватит! Может, вечером, когда Елена вернется с работы? Или все-таки в выходные?

Наконец Марина поняла, что дело совсем не в Елене и не в том, когда именно ей мешать. Дело в том, что в берестовской квартире можно невзначай столкнуться с Ником. Она ведь не знает, когда тот возвращается – вдруг он уже дома. Или ей как раз хочется с ним столкнуться? А что, если Елена за этим ее и позвала? Что, если она задумала устроить этот «невзначай»? И Ник, разумеется, так и поймет? Тогда лучше вообще не ходить! «Невзначай» должен быть настоящим! Если мамин блокнот – для предлога, то пусть уж Елена папе его передаст на какой-нибудь из их тайных сходок! Но всё это только фантазии. Елена наверняка ненавидит ее из-за Ника, зачем бы ей стараться их помирить? Как зачем – чтобы сыночка любимый не страдал...

В конце концов Марина решила: Елена Николаевна просто хочет отдать ей блокнот, а сама она просто идет за блокнотом.

Вот только путь получился кружной – через причал, потом фонтан с рыбой, потом парк. Слишком рано заявиться ни к чему. Мама Ника всегда задерживается на работе. Марина и привычный дорожный набор захватила – книжку и шоколадку, на случай, если придется дожидаться.

На причале было, как всегда, пустынно, однако по вечерам сюда совершались набеги: кругом валялись пробки, банки из-под пива, а на перилах появились свежие граффити. Прямо поверх кошачьей головы, которую она недавно нацарапала. Марина подошла ближе. В глаза бросилась надпись черным маркером, как на учебнике алгебры у репетитора: NikBer. Была она здесь раньше или нет?!

На скамейке под кленом обнаружилась такая же надпись. Вчера ее точно не было. Значит, он вернулся.

Нахлынула паника. Марина даже не пыталась с ней справиться, просто машинально шла по аллее. И аллея вывела ее из парка, а напротив через дорогу стоял «зефир» – старинный розовый дом с белыми завитушками под крышей и колоннами у каждого подъезда. Разве что помпезных львов не хватает. Марина дорисовала их мысленно. Лестницы здесь были широченные, перила у них – мраморные. Дверь распахнулась, и она оказалась в берестовской квартире.

За всё время знакомства с Ником Марина была здесь считанные разы. Оба предпочитали Странный Дом – там всегда было тепло и весело, всегда находилось, что перекусить. А эту квартиру, большую, мрачную, Марина, читавшая тогда Диккенса, сразу назвала про себя «Холодный дом».

И сейчас здесь ничего не изменилось. Здесь вообще ничего не менялось со времен академика Берестова, ставшего пароходом: старинные книжные шкафы со стеклянными дверцами; потертые кожаные диваны с кожаными подушками, от одного взгляда на которые становилось зябко; квадратные низкие кресла с подлокотниками, такими же широкими, как сиденья, тоже кожаные, неуютные. Елена Николаевна не считала нужным ничего обновлять. Да она почти и не показывалась дома, и тот жил своей собственной жизнью.

Дожидаясь хозяйку, которая пошла за рукописной книгой, Марина сидела на жестком краешке дивана. Лето и солнце остались снаружи. Внутри было так же сумрачно, как зимой. Из-под скатерти выглядывала львиная лапа, принадлежащая ножке стола. Из рамочки на стене взирал неприветливый предок. Потолки уходили в бесконечную высоту, а в углах, утонувших в тени, что-то сгущалось и пряталось. Интересно, побывал ли там Ник, и нанес ли он эти территории на карту? Или они до сих пор остаются неизведанными?

Ника дома определенно не было. Марина убедилась, что «невзначая» не будет, и успокоилась. Значит, Елена и не собиралась «помогать», как это любят делать взрослые, считающие, что они умнее всех.

– Не хочешь со мной поужинать?

Марина поблагодарила, отрицательно покачала головой и заполучила наконец легендарный блокнот. Он оказался неожиданно большим – скорее тетрадка, и толстая, но записи шли не сверху вниз, а по ширине – как в альбоме. И на первой странице значилось: «Вечерний альбом».

– Это Цветаева, – пояснила Елена. – Только совсем ранняя и совсем еще на себя не похожая. Потому я тогда и не поняла, зачем надо было тратить на нее время. А сейчас перечитала – и вдруг понравилось. Наверно, я тогда и не вернула сразу, чтобы выяснить, что же Марина там нашла.

Рифмованные четверостишия были то наивными, то глуповатыми, то восторженными. Или всё это вместе. Сплошные залы, рояли – и то, и другое почему-то женского рода, эльфы, пажи, феи. Детский сад какой-то. Марина переворачивала страницы и пожимала плечами. Ей только почерк нравился – твердый, изящный, с продуманными хвостами и загогулинами.

Вдруг она наткнулась:

Мы старших за то презираем,

Что скучны и пусты их дни...

Мы знаем, мы многое знаем

Того, что не знают они!

 

Вот под этим можно было подписаться обеими руками.

Елена Николаевна продолжала чем-то угощать, а на Марину со следующей страницы выплеснулось:

Наши души, не правда ль, еще не привыкли к разлуке?

Всё друг друга зовут трепетанием блещущих крыл!

 

Она быстро поднялась.

– Спасибо, я пойду. Дома почитаю. Тут, кажется, в самом деле... что-то есть. – И уже в прихожей спросила: – А вы им до сих пор увлекаетесь – Серебряным веком?

– Я постоянно переключаюсь на что-то другое, – серьезно отвечала Елена, – а потом возвращаюсь. Мне вообще кажется, что Серебряный век сам по себе – это такая огромная необъятная книга, которую я постепенно составляю из кусочков – то читая стихи, то биографии, то воспоминания, то попадая на какую-нибудь выставку или в разные памятные места.

На Марину смотрели очень знакомые глаза. И жест, которым Елена отбрасывала волосы со лба, тоже был очень знакомым. «Нет, она мена не ненавидит. Но и не     помогает    . Тут что-то третье». И ей неожиданно понравилось, что она пришла в Холодный дом не из-за Ника, и что у них с Еленой могут быть совершенно другие дела.

 


26

 

«Зефир» находился рядом с «красной площадью» – центральной площадью Белогорска, где располагались мэрия и цепочка зданий торгового центра из красного кирпича. Огромная вывеска «Золотой рог» с нарисованным рогом изобилия, из которого вываливались фрукты, напомнил о Рафаэле и о джазе. Из открытых дверей как раз доносилась музыка.

Несмотря на вечерний час, столики на террасе ресторана пустовали, и Марина присела за один из них. Достала свою шоколадку, выложила книжку и цветаевский «альбом», пытаясь ощутить, чего хочется больше – дочитать начатую главу, полистать стихи или просто покачаться на невесомых волнах наплывающей музыки. У прозрачной мелодии не было начала и конца, она не рассказывала никакую историю, а просто подхватывала и несла за собой, не вмешиваясь в мысли, не сбивая с них...

– Прекрасный мягкий джаз, правда? Его еще называют легким или приглаженным.

Мужчина, задержавшийся рядом с Марининым столиком, был примерно папиного возраста. Костюм с галстуком и кейс выдавали чиновника. 

– Работаю напротив, – подтвердил он, кивая на мэрию, – и каждый раз не могу пройти мимо, чтобы не послушать. Причем внутри слишком громко, а тут – в самый раз. Вы тоже здесь поэтому – или, может быть, на свидание пришли? Тогда я не буду мешать.

– Нет, я просто присела послушать.  

– Значит, музыка и вас притянула! – обрадовался незнакомец и тут же назвался: – Олег Александрович. Ну и как впечатления? Я, признаться, вовсе не с первого раза стал фанатом – постепенно втянулся, незаметно для себя. Вы будете смеяться, но иду сюда, как за дудочкой крысолова...

Он присел напротив и продолжал рассказывать, как набрел на «Радио Джаз», как незаметно подобрались коллекции записей – одна дома, другая в авто, как коллеги на работе прозвали его Синатрой. Слушать Олега Александровича было интересно – он говорил складно и с юмором, причем совсем не глушил музыку: его голос неназойливо журчал еще одним, параллельным потоком. Марина улыбалась и ела шоколадку. Ее визави спохватился:

– Что же я так разболтался? Можно, я что-нибудь вам закажу? Что бы вы хотели? Чай? А что, если шампанского – за встречу? Или легкого вина к легкому джазу? Все-таки чай? Официанта, похоже, тут не дождешься. Отправлюсь сам на поиски.

Сзади кто-то мягко, по кошачьи запрыгнул с тротуара на террасу. Марина обернулась – и увидела Ника. В черной затасканной майке, с цыганской копной волос, сам черный от загара. Тем же движением, как только что его мать, откинул волосы со лба:

– А меня никто не узнаёт! Принимают за шайтана.

– Придумай что-нибудь покруче, чтоб я тебя не узнала. И как ты умудрился так обуглиться? Там солнце что, и днем, и ночью жарит?

– Типа того.

– А тут его совсем не было. Холод и дожди.

Они сравнили две руки – Маринина была совсем белой, у Ника, по контрасту, – еще черней, чем показалось сначала. Он вытянул ее книжку, торчащую одним углом из рюкзачка:

– «Подросток»? Тот самый, что ли?! А я в тот же вечер скачал и за три дня прослушал!

– А у меня тогда не пошло. Какой-то фантастический мир, хоть и без эльфов и гоблинов. Вместо любви – самолюбие, и вместо всего – самолюбие. – «А у нас-то?» – тут же озадачилась Марина, однако продолжала: – И заняты все непонятно чем – ходят туда-сюда... – «А сама-то?» – опять пронеслось в голове.

– Ну так давай я лучше про Алтай расскажу, – бодро начал Ник – но тут же поднял бровь: – Или ты не одна?

Из «Рога» возвращался Олег Александрович.

– Нам милостиво согласились уделить внимание! Сейчас принесут заказ. Заодно я попросил сыграть одну композицию, хотелось бы, чтобы вы послушали... Здравствуйте, молодой человек. Я, может быть, помешал?

– Это я помешал, – признал Ник. – Но я уже ухожу.

– Что вы, – великодушно развел руками любитель джаза. – Я, кстати, заметил одного знакомого – Мариночка, вы позволите мне отойти еще на минуту?

Ник тоже заявил:

– Ну, я пошел.

Марина не знала, что делать – непринужденно отшучиваться? объяснять и оправдываться? умолять остаться? Все варианты казались провальными. Ну почему Ник появляется, стоит только ей  с кем-то заговорить?!

– Не знаю, что ты подумал, – все-таки сказала она, – но это случайный прохожий, меломан, который просто болтал тут о джазе.

– Я подумал, что ты мне ничего не должна. И отчитываться тоже. – Ник перепрыгнул с террасы на тротуар, продолжая пристально на нее смотреть. – Если нравится встречаться с папиками, то это твое дело. Почему бы тебе не хотеть богатых и опытных? А я молодой и бедный. Я понимаю. Слишком бедный и слишком молодой.

Он развернулся и пошагал в сторону «зефира». Спокойно, без спешки. И речь прозвучала без пафоса, с непривычной рассудительностью.

А вот Марина кипела: «Умничать взялся! Он понимает! Встречаться с папиками! Догнать – и голову открутить!» То, что она ничего ему не должна, возмущало еще больше, чем раньше – то, что Ник пытался ее контролировать. Она уже собралась – но не откручивать голову, а умчаться в противоположную сторону, домой, – как подоспел Олег Александрович со своим знакомым.

Марина подняла взгляд – и увидела папу. Рядом с любителем джаза стоял Пал Палыч собственной персоной и с недоумением таращился на нее. 

– А это моя новая знакомая... – начал Олег Александрович, но Пал Палыч его перебил:

– А это моя старая знакомая! Позвольте представить мою старшую дочь Марину. Она перешла в одиннадцатый класс и как раз определяется, продолжать учиться или замуж выходить. Детка, это начальник районного отдела ЖКХ Зотов. Мы тут договорились пересечься по делам. Ну что же вы – чай принесли, стынет! Хотя кто ж в ресторан чаевничать ходит? Пижонство какое-то. В общем, Марин, ты пей свой чай, а мы пока поговорим – не против? Домой потом можем вместе пойти.

Пришлось пить чай. Читать не хотелось. Джаз теперь казался слишком приглаженным.

Олег Александрович, увядший было после информации об одиннадцатом классе, воспрянул и попытался еще поухаживать за Мариной. А на прощание значительно произнес:

– Я очень рад знакомству. Надеюсь стать другом семьи.

Пал Палыч по пути домой хохотал:

– А Гошка-то прав насчет желающих! Маринка, Зотов на тебя запал! А что, мужик свободный, разведенный. Очень перспективный чиновник, между прочим. Можешь смело брать его на заметку.

Марина и сама бы посмеялась, но не теперь. Она только сдержанно осадила папу с его  неуместным юмором:

– Я не могу его смело брать. Он, кажется, твой ровесник.

– А что? – встревожился Пал Палыч. – Я, по-твоему, не гожусь в женихи?

 


27

 

Газеты не было. Случайно заметив это еще с верхних ступенек, Марина сбежала по лестнице и заглянула в гигантский горшок. Неужели тайник обнаружен?! Газета, прикрывавшая нелюбимую вазу, действительно исчезла, но сама ваза осталась. Нетипично. Обычно, когда папа ее находит, то победоносно вытаскивает и водружает на видное место. А это что еще виднеется внутри?

Марина запустила руку в узкое горлышко – нет, не показалось! – и выудила длинную цепочку. На ней побрякивали камешки в тонкой оправе: зеленоватый, розоватый, желтоватый – небольшие, полупрозрачные, неправильной формы. Вещица старая – ее давно не надевали, сплав потемнел. Ясно было, что украшение подсунули, чтобы Марина его нашла, и что принадлежало оно, скорее всего, маме. Расшифровать послание не составляло труда. «Бедный папа. Считает, что он со мной не справляется. Думает, при маме всё было бы иначе. Интересно, а на самом деле – как бы оно было?»

И картина идеального утра тут же готовно достроилась, включив маму, которая целует Марину, кормит завтраком, рассказывает, как дела – она уже успела побывать в магазине, повидать соседок... Воображение работало подозрительно гладко: ну да, оно ведь привыкло точно так же встраивать Ника во все события – что бы тот сказал, где бы засмеялся...

Рольд, валявшийся посреди кухни, вскочил и облизал Марине обе щеки. Вот и поцелуй! Дора, доставая из духовки омлет, доложила, что наконец-то начинается жара, что в супермаркете врубили кондиционеры, а Петровна и Глебовна вырядились в одинаковые сарафаны, купленные в «Дикси» по акции. Сама Дора тоже была в сарафане – только особенном, очень нарядном, нежно-вишневом, под цвет глаз. А вот и завтрак с разговорами!

Что же это получается – она придумала... Дору? Марина фыркнула: богатая фантазия, ничего не скажешь. Однако выходит, что у нее всё, что могло и должно было быть, на самом деле – есть! Не иначе как мама очень хочет, чтобы она была счастлива и ни в чем не нуждалась. И ее желание исполняется... Даже амулет теперь есть... талисман... как его еще назвать?

– Посмотри, Дора, это камни или стеклышки?

Марина протянула находку. Дора, знавшая в таких вещах толк, тут же определила:

– Камни. Настоящие – не стекло, не пластик. Вот это – лунный камень, он помогает от страхов, гнева и бессонницы. Сердолик прогоняет уныние и депрессию. Это розовый агат – очень сильный оберег.

– А этот зелено-голубой – бирюза?

– Вот и не угадала, это – амазонит. Уберегает от солнечного удара и головной боли. А еще считается, что это камень домохозяек.

– Причем же здесь амазонки? Вроде они дома не сидели – скакали, стреляли.

А Дора наставляла: цепочку надо чистить, и диктовала, как и чем. Но Марина надела ее как есть, беспечно отмахнувшись:

– Да потом! Кстати, классно выглядишь. Пойду и я что-нибудь полегче надену.

 


28

 

Небо над озером превратилось в морское дно – легкое, волнистое. А солнце разгоралось и безжалостно его уничтожало. Скоро от морского миража осталось одно-единственное облачко, похожее на тоненький рыбий скелет. Такой же валялся на мокром песке. Марина начертила рядом палочкой еще один, потом взбежала на причал и наклонилась к своему отражению. Волосы свесились почти до воды. Подходящую прическу выбрать всё не удавалось, и они стали такими длинными, какими не были еще никогда. Ровные пряди, которые завиваются крупными кольцами только на концах – достигнуть такого результата раньше не хватало терпения.

Марина смотрелась то в озеро, то в зеркальце с воображаемым букетом – а на старый причал тем временем высыпала толпа. Подростки рассаживались на складные стулья и вынимали большие листы бумаги. Художка явилась на практику. Летом эти стаи обычно сидят по всему Белогорску. Рисуют красивые виды.

– Дай карандаш, – раздался трагический голос. – Есть лишний? Я забыл!

Марина порылась в своем рюкзачке.

– Не такой, – посетовал художник.

– Бери что дают, раз «такой» дома остался.

– А сама-то – без стула, – отфутболил тот. – Будешь потом занозы из жопы вытаскивать. Ты из параллельной группы, что ли?

– Типа того.

– А чё не работаешь? – не отставал «живописец». – Чё ждешь? Вон Лариса ползет.

Фигурки учеников рассыпались по всей длине причала, а на его противоположном конце возвышалась еще одна, учительская, во весь рост. Солнце пригревало, уходить не хотелось, и Марина, чтобы непрошеный собеседник отвязался, достала еще один карандаш и мамин «альбом». В нем было несколько чистых страниц. Но назойливый парень назвал себя Сережкой, позлорадствовал, что и ватман-то она не взяла – и великодушно подарил один лист. Марина заглянула в его шедевр – там намечался пейзаж, тот же, что прямо перед носом, – и начала изображать то же самое. Островок с тремя большими деревьями.

– Да ты как карандаш вообще держишь? – издевался новый знакомый, не перестававший совать свой нос. – Еще бы вверх ногами взяла! А штрихуешь как? Ты откуда упала? Кто вам преподает?

– А перспектива у нее вернее схвачена, – урезонила его выросшая сзади Лариса. – И контуры точные, выразительные. Карандаш надо не только держать, а еще им и работать.

Сережка наконец заткнулся и уделил внимание собственному эскизу.

А Марине показалось, что лист пустоват, и она начала заполнять его разными домами с башенками и балконами; потом соединила их висячими лесенками, чтобы жильцы могли навещать друг друга, не выходя на улицу; потом изобразила самих жильцов – они получились лопоухими и в смешных колпачках. Затем им понадобились домашние питомцы – и мартышки, коты и собаки забегали по лесенкам, свесились с балконов и деревьев и начали выглядывать из окон и дверей. Огнедышащие ручные дракончики летали в промежутках и устраивали небольшие пожары, чтобы всех взбодрить.

Скоро промежутков вообще не осталось, а Сережка ржал так, что несколько любопытных подбежали посмотреть, в чем дело. Включая учительницу. Должно быть, искусство было для нее священным, своим глазам она поверила не сразу. Потом ее брови разъехались в разные стороны, а короткая стрижка ощетинилась. 

– Это что такое? Как твоя фамилия? Ты из параллельной группы?

– Я ниоткуда. – Марина поднялась, сворачивая рисунок в трубочку. – Я уже ухожу. – Оглянулась на Сережку: – Карандаш можешь оставить – дарю.

 


29

 

Марина пила чай в кукольном домике. Типовые коттеджи на Научной улице, построенные для сотрудников Белогорского НИИ, были маленькими и тесными. Черноглазая улыбчивая Варенька усадила гостью на старый детский стульчик возле детского же столика, а сама расположилась прямо на ковре. Марина зашла отдать собранные и засушенные растения – и, конечно, застряла, потому что они сразу начали болтать и не могли остановиться. Дистанция в возрасте исчезла, они перешли на «ты».

– Представляю лицо Ларисы Ивановны, – смеялась Варя, слушая историю о «практике» на причале. – Перед ней все поколения учеников трепетали! Я так до сих пор ее боюсь! Говоришь, точность контура отметила? С ума сойти, она никогда никого не хвалит. А как ты вообще уцелела, почему тебя не водили в художку? Я понимаю, Павлик работал день и ночь, но у вас ведь есть эта ваша нянюшка... домработница?

– Меня водили – на танцы. Папа хотел, чтобы я научилась грациозно двигаться, не горбилась, не крючилась и не подпирала стенку на вечеринках.

– Ну, а ты сама?

– Не подпираю.

– Да нет, а ты сама чего хотела?

Марина пожала плечами:

– Ничего особенного. Меня водили, я ходила... А вот здесь – что можно сделать?

Они сидели на ковре теперь уже обе – Варя взялась показать, как составляются эти волшебные композиции из цветов и растений. Марина хотела, чтобы получился лес или парк, но сразу бросалось в глаза, что это бумага и сухие листья. А у Вари видишь цельную картину, и только потом начинаешь понимать, из чего она состоит. Но что сделать с промежутками, как заполнить эту белую пустоту? Вот на «пейзаже» с островом она лихо с ней расправилась... Варя прищурилась:

– Да уж, капризное оно, наше дело! Здесь просится фоном какая-нибудь мелюзга из осенних листьев. Дай-ка поищу в своих запасах...

Пока она рылась в папках с гербариями, воздвигая из них на диване пирамиду, Марина решила прилепить еще один листик. Но вместо клея ткнула в банку с краской. Хотела промыть кисточку, но передумала – и быстро-быстро набросала ту самую осеннюю мелюзгу. Варя ахнула:

– А это что? – прямо как Лариса Ивановна. Потом засмеялась: – Давай-давай, малюй, как душа просит. Бывают смешанные техники. Правда, мне всегда хотелось выразить свой замысел исключительно растительным материалом... Да ты возьми кисточку потоньше!

– А что, они бывают разные? – Марина тут же вспомнила, как красила дом на дереве, и что даже малярные кисти есть разных форм и размеров – а хохотушка Варенька заливалась, но совсем не обидно:

– И краски разные бывают, вон оно что на свете-то творится! Чего только не выдумают! Гляди, вот гуашь, акварель – без дела валяются, пользуйся. Можешь с собой забрать.

– Варь, я так рада, что ты вернулась, – смеялась и Марина. – Ты ведь насовсем в Белогорск?

– Насовсем, насовсем, – тоже радовалась Варя и поделилась: – Я ведь замуж выхожу! Уже уволилась, переехала – видишь, завалила весь родительский дом, еще не всё распаковала, ничего не нахожу. Авось не растеряла по пути свои картинки, заготовки – в такой ведь спешке собиралась. Друзья как налетели – и перевезли!

– Они же вроде, наоборот, всё испортили? – осторожно уточнила Марина, вспоминая папино смущение, невнятные объяснения, тайные сборища. Значит, получилось всё исправить?

– У тебя устаревшая информация, – беззаботно отвечала Варенька. – Хотя события меняются так стремительно, что я сама за ними еле поспеваю. Понимаешь, я в прошлый свой приезд, в начале лета, скоропалительно влюбилась. И была просто не в себе, эмоции – через край! В какой-то момент показалось, что я всё напридумывала, что это мираж. Сорвалась и уехала. Но у меня же необыкновенные друзья! Если б не они, я бы до сих пор сидела в одиночестве. Но они налетели, объяснили, что я не права, что он меня любит... Он сам, конечно, тоже это говорил, но именно они прикатили, сгребли мои манатки, погрузили в свои тачки... Фантастика! Мы возвращались целым поездом из пяти машин: Павлик, Лена, Алик, Борька, Гошка! Я так их всех люблю, ты просто не представляешь! Нет, представляешь – ведь у тебя такая же компания.

Марина поздравила Варю, но та заметила перемену в ее лице:

– Ой, я что-то не то сказала?

– Это я не то сказала, – призналась Марина. – Что у меня куча друзей и молодой человек – это неправда. Когда я говорила, что они есть, их на самом деле уже не было. Теперь я это понимаю. Точнее, они были раньше, а потом я долго думала, что они всё еще есть. Это как воображаемый букет – фламандская картина, где собраны цветы, которые никак не могут быть в одной вазе.

Смешливые ямочки исчезли с Вариных щек.

– Знаешь, когда мы познакомились, ты мне показалась принцессой в зачарованном саду. Мне никогда не приходило в голову, что у принцесс могут быть свои трудности. Казалось, они только наслаждаются жизнью. А все вокруг стремятся сделать их еще счастливее. Но, может, тебе стоит найти новых друзей? – неуверенно спросила Варя. – Я вот в третий раз уже замуж иду... – И тут же отвлеклась: – Ой, а что это ты делаешь?

Марина макала кисточку в чашку с остатками чая. И так же неуверенно взглянула на старшую подругу:

– В красках нет такого оттенка, или я не умею сделать. Мне нужен желтоватый – бледный-бледный. Вот заварка как раз...

– А откуда ты знаешь про чай? Ниоткуда? Само получилось? А ведь это древняя восточная техника – чаем рисуют, как тушью, или в дополнение к ней, для создания оттенков. Смотри, затеки можно снять другой кистью, полусухой... А чтобы добиться более темного цвета, можно добавить чуточку кофе. Кстати, в цветочных картинах сухой чай сыплют на поверхность, смазанную клеем – очень интересно получается, особенно в сочетании с крупой или песком...

И Марина потеряла счет времени. Она не думала ни о Нике, ни о бывшей компании. Привычная цепочка мыслей оборвалась, исчезли проблемы, обиды – остался только чистый лист и возникающая на нем другая жизнь. У Вари заверещал мобильник. Марина вздрогнула, очнулась, глянула на часы – и ужаснулась своей бестактности.

– Варь, извини! Я увлеклась и забыла уйти.

Но та энергично и совершенно искренне запротестовала:

– Куда ты, оставайся! Ты совсем не мешаешь. Я бы точно так же разбирала свое барахло, а с тобой веселее. Возлюбленный мой на работе и не может круглосуточно меня увеселять. Обожаю младших подружек! Полжизни была вундеркиндом, моложе всех в классе – на целых два года. Все на меня глядели сверху вниз – представляешь, как надоело? А ты интересуешься творчеством, спрашиваешь советов, и это жутко льстит моему самолюбию!

Некоторое время обе увлеченно работали, потом Марина подняла голову:

– Варь, а в художку в моем возрасте уже не поступают? Наверно, такие, как я, ее уже оканчивают?

Варе пришлось подтвердить, что это так. И в древние времена в ученики к художникам поступали совсем детьми. Правда, она вспомнила Гогена, который, до того как заняться живописью, успел побыть биржевым брокером, и ван Гога, тоже выбравшего свой путь в зрелом возрасте, – но непоследовательно добавила, что оба жили трудно и умерли рано. Зато примитивист Анри Руссо подольше пожил! Однако Марине не понравилось слово «примитивист».

А Варя с энтузиазмом рассказывала о художнице Марии Башкирцевой:

– Одна моя подруга очень ею увлекалась: умница-красавица, множество талантов. Башкирцева рано поняла свою исключительность и всю жизнь вела дневник – получилась суперская книга. И там как раз описано, как она начинала – тоже поздно – но очень быстро продвигалась и делала потрясающие успехи. А в двадцать пять лет она умерла. Ой, я, наверно, опять что-то не то говорю. – Варя удрученно примолкла. – Но это всё не значит, что ты не можешь и не должна! В конце концов, просто для себя... для собственного развития. Дом украшать, на выставки ходить и получать удовольствие...

– Значит, ничего другого не остается? – произнесла Марина с иронией. – Да я только и делаю, что получаю удовольствие: картины, книжки, музыка – всё уже готовое! – Вспомнились слова Ника про готовый мир и людей, который ходят по нему, как трамваи по рельсам. И она – не успела родиться, а уже опоздала.

Но Варя почему-то восхитилась:

– Первый раз вижу принцессу, которая не желает быть принцессой! – И обнадежила: – Ну и не будь. И делай то, что нравится. Меня вот всю жизнь убеждали, что мои картины – только хобби. А я, по секрету, собираюсь теперь только ими заниматься!

Марина заметила, что за окном стемнело. Сколько она тут уже сидит?! Но, по пути к выходу, заглянула в один из больших роскошных альбомов из пирамиды на диване. И замерла. Пустые мрачные помещения без окон пересекали лестницы, которые непонятно где начинались и неясно куда вели. Друг на друга громоздились подвесные мосты, башенки, странные конструкции. Немыслимые перспективы опрокидывались и перекрещивались, пространство запутывалось в себе самом. Загадочные рисунки затягивали в себя, куда-то по ту сторону реальности. Теперь уже Марина воскликнула:

– Что это такое? Это же мои сны... точнее, кошмары!

Варя попыталась заглянуть ей через плечо, встав на цыпочки, а когда не получилось, обошла с другой стороны и пояснила:

– Пиранези. Был такой архитектор, строил мало, а рисовал много. Он создал жанр воображаемой архитектуры. В жизни вообще много воображаемого, и это повод не для скорби, а для творчества.

– Может, он хотел избавиться от собственных кошмаров? – предположила Марина.

– И ты попробуй, – посоветовала Варя, заталкивая в ее рюкзак и краски, и кисточки, и Пиранези.

 


 


30

 

Новоиерусалимский монастырь было не узнать. Башни на крепостной стене замотаны зеленой строительной сеткой, золотые главы собора упрятаны в конструкции, похожие на гигантские картонные коробки, стоящие одна на другой. Торт для великанов. Марина уже была здесь раньше с папой и Павликом, и, кажется, старые фотки с прежними видами теперь станут исторической ценностью. Всё меняется на глазах.

Они приехали с дядей Аликом, к ним присоединились Мдивани с женой и доктор Лончинский с Жанной. Остальные папины друзья были заняты. Однако составился поезд аж из пяти машин – вроде того, о котором говорила Варя. Прикатили с самого утра и разбежались по территории.

Пятая машина принадлежала Зотову, которого не звали, но он напросился сам. Марина услышала, как Алик спрашивает:

– Павлик, а на что он, понимаешь ли, тебе сдался?

А папа не моргнув глазом отвечает:

– Я тут ни при чем. Он не со мной, а с Маринкой. – И начинает со вкусом повествовать: – Договорился я с ним как-то пересечься в «Роге изобилия». Прихожу, а он там девочек снимает. Нашел малолетку и ездит по ушам: джаз, музычка, ля-ля – в общем, в своем духе. Глаза и зубы разгорелись, потирает мушиные лапки. А я смотрю – мама дорогая! – это же моя Маринка сидит!

Словом, папа раздул целую хохму. В своем духе. А его друзья с удовольствием ржут.

Марина же думала, как изловчиться и отделаться от Олега Александровича, чтобы поговорить с Жанной – она только что вернулась из молодежного лагеря, и так хотелось всё скорей узнать. А приходилось слушать светскую болтовню, которая в небольших количествах терпима, но сейчас ее уже через край.

– Вы что-то сегодня очень молчаливы, Мариночка, – вынужден был наконец заметить Зотов. – Может, дорогу плохо переносите?

– Вы угадали, – мрачно отвечала Марина. – Я ужасно переношу дорогу. В пути меня постоянно мутит и тошнит. И ничего не помогает. Я думала, что на воздухе станет лучше. Но сейчас меня, кажется, точно вырвет.

И свершилось чудо: Олег Александрович всплеснул руками, пробормотал, что ей, наверное, лучше побыть одной, – и исчез. Марина невольно вспомнила Ника, который, наоборот, прибегал, стоило ей заболеть, и еще заверял, какая она красивая.

– Супер ты его отшила, – оценила Жанна, появляясь из-за старого большого кипариса, ствол которого окружили загородкой, чтобы не повредить строительной техникой. – А я уже собиралась его придушить. Главное, Артура специально не взяла, чтоб он нам не мешал, – а ты притащила этого кадра!

– Я тут ни при чем. Это всё папа, – сослалась Марина на отца его же собственными словами.

– Ну так у него чувство юмора совсем отвалилось. Он тебя сватает, что ли?

– Нет. Зотов сам за мной таскается. – Этот ответ уже соответствовал истине.

И подруга не стала лукавить:

– На кой он тебе сдался? Что ты в нем нашла? Уж лучше бы Берестова оставила. Во взрослых мужиках есть свои плюсы, но у этого, поди, один простатит.

– Не знаю, ты доктор, а не я.

– Так ты и с этим не попробовала?! Ну даешь! Ты, может, в субкультуру вступила – ну, эти, которые против секса до свадьбы? Гляди, опять он!

Марина тоже заметила Зотова и предложила спуститься в парковую зону, где можно затеряться среди людей, лошадей и деревьев. По пути они заглянули в просторную яму – там копошились археологи и уже вырисовывались очертания фундамента древней постройки, утонувшей в земле.

Со стороны парка холм, на котором стоял монастырь, тоже был сплошь изрыт, так что возникали опасения, что всё вот-вот провалится. Но монастырь держался. Повсюду мелькали люди в касках или с лопатами.

И тут Марина увидела Ника. Всё в той же черной майке, с рюкзаком, такой же лохматый. Она опять не могла его не узнать – в любом виде, на любом расстоянии. Он сидел на корточках на краю котлована, смотрел вниз и с кем-то разговаривал. Ну да, сам только что с алтайских раскопок. Профи. Странно было бы, если б сюда не заглянул.

– Тут ведь где-то есть святой источник? – спрашивала ничего не замечавшая Жанна. – Надо попробовать этой воды. Говорят, она течет по серебряным трубам. Ага, вот указатель.

Жанна встала в очередь, а Марина почувствовала неожиданную слабость и присела на скамейку.

– Теперь главное, чтобы тебя не стошнило, – съязвила подруга. – Или сама накаркала, или Зотов проклял.

Появился папа.

– Представляешь, а мне показалось, что тут мелькнул наш «пароход».

– Тебе не показалось.

– Так что ж он не с нами! – неправильно обрадовался Пал Палыч. – Лена поехать не смогла, но я не знал, что Николай собирается!

– Папа, я тоже не знала, – терпеливо объяснила Марина. – Он здесь сам по себе. Ты что, не видишь – он прекрасно обходится без меня. У него есть Смысл Жизни.

– А у тебя что, нет, что ли? – оскорбился Пал Палыч. – Детка, не хочу впадать в патетику и риторику, но ты – действительно смысл моей жизни! И должна всегда об этом помнить!

– Но это ты о своей жизни, – указала Марина на очевидное. – А как насчет моей?

– А что в твоей не так? – снова взъерепенился папа. – Мы все тебя любим!

– Вот это и не так. То, что я – принцесса. То есть такая штука, которую все любят. Она больше ни для чего не нужна. Сама по себе она ни на что не годится.

Пал Палыч задумался, но ненадолго.

– Выход есть, – возвестил он. – Я понимаю, что с детством пора прощаться. Мне и Варька чего-то про зачарованный сад толковала. Я не собираюсь тебя там держать. Понятно, что юным девам нужны новые впечатления, новое окружение.

– Ты о чем? – не поняла Марина.

– Я готов отпустить тебя учиться в Москву, – решительно произнес Пал Палыч, – как ни хотелось бы оставить под крылышком ради собственного спокойствия. И я предлагаю свой вариант – юридический, где мы учились с твоей мамой. Я буду счастлив, если ты выберешь мою профессию. Я смогу тебя поддерживать. Занятие серьезное, смысл жизни обеспечен. Придется, правда, нажать на математику для нормального аттестата. К Юрию Георгиевичу еще походить. Но математика, знаешь ли, – она не подведет, в отличие от литературы со всякими эмоциями. Начнешь ездить на подготовительные курсы. Другие лица, столичная жизнь, новые знакомые – как раз то, что тебе сейчас надо.

Пал Палыч смотрел выжидательно. Первое, что пришло Марине в голову: юрфак – это неинтересно. Но то, что ей интересно, – сплошные миражи. Воображаемый букет, воображаемые друзья, воображаемые способности. Подумаешь, загорелась, увидев художников на пленэре и Варю с картинами. Они все полжизни на это потратили. Сказано же: опоздала, ограничься хобби, ходи на чужие выставки. А со своей жизнью надо что-то делать. Эта необходимость давно уже давит. Дело ведь не в том, что Ник не кончит жизнь ничтожным человеком. Это она сама кончит жизнь ничтожным человеком – если продолжит двигаться по ней такими темпами.

Может, стоит довериться папе с его серьезным вариантом без эмоций?

 


Часть 3

 


1

 

– Тут рядом есть приличная пиццерия. И еще «Макдоналдс». Пошли в перерыв?

Голова, похожая на яркий кленовый лист, перемещалась по всей аудитории и покачивалась то тут, то там. Пока шло занятие, этот одногруппник успел везде посидеть и со всеми поговорить. Наконец он добрался до Марины и назвал свое имя:

– Арсений Пальчиков, – и от этого сочетания невозможно было не улыбнуться. А золотой Арсений тоже улыбался и жужжал в ухо: – Я один, что ли, не врубаюсь? Ничего разобрать не могу! А все так внимательно слушают, как будто бы всё понимают.

Тут Марина даже обрадовалась, потому что сама тщетно пыталась сосредоточиться на том, что говорил преподаватель. Однако внимание то и дело рассеивалось: ранний утренний подъем, непривычная дорога до университета, которой только предстоит стать привычной; чужая аудитория, множество лиц...

– Как нас много! Неужели мы все поступим? И будем через год учиться вместе? – тоже поделилась она шепотом со своим соседом. А его это, похоже, не смущало – так же, как то, что он ничего не понимает:

– Да поступим, чего бы не поступить? Вон те, у окна – крутые перцы, их на тачках с охранниками привезли. Вон у тех здесь предки преподают, они на курсы так пошли – на халяву. А вон там – деревня, на электричках приехали. Ну, заплатят.

– Я тоже деревня, – сообщила Марина, – тоже на электричке приехала.

Арсений опять нимало не смутился.

– Ну так у тебя родители в этой сфере работают? Угадал, да? Значит, у нас обоих это семейное. Я буду продолжать династию нотариусов. Своя контора, не самая последняя в Москве, и я – единственный наследник. Да я не хвастаюсь, это так... – Преподаватель взглянул в их сторону, и глаза общительного юноши тут же приобрели правдивое детское выражение. Марина не удержалась и фыркнула.

Наступил перерыв, Арсений Пальчиков замахал руками:

– Эй, народ! Так мы в «макдак» или в пиццерию?

И Марина поняла, что этот компанейский персонаж уже сколотил общество любителей пиццы... или бигмаков – потому что выбрали «Макдоналдс». Набралось не меньше десяти человек – и из области, и москвичей, заняли большой стол, перезнакомились. Один тип из группы пошел туда же, но сел отдельно, и вид у него был такой, что никто не решился персонально его пригласить.

– А он кто? – поинтересовалась Марина у Арсения, и тот вынужден был ответить, что не знает:

– Он не захотел знакомиться. Даже как зовут, не сказал. Тебе не кажется, что он здорово старше нас? Ему на вид лет двадцать.

После обеда Пальчиков выдал:

– Пошли теперь кинцо поглядим! – Все заржали, а он мотивировал: – Всё равно ни фига не понятно, чего время терять. Все эти вводные занятия вообще ни к чему. Перекличка уже была, посещение отметили – и ладно.

То, что большинство все-таки потянулось обратно в университет, не заставило его передумать.

– Да пускай отсиживают, это всё эффект первого дня. Потом сами будут сваливать, без подсказок. Кстати, то, что мы сегодня не врубались – тоже эффект первого раза. Дальше втянемся, вот увидишь. Только оно само должно получиться, плавно, тут натиском не возьмешь. – Он говорил уже только с Мариной, потому что никого не осталось.

Хотя нет – колючий парень за соседним столиком посмотрел на них с нескрываемым презрением, поднялся и ушел. В сторону учебного корпуса.

Марина понимала, что тоже легко могла бы пойти на занятия или хоть домой поехать – вообще, сделать собственный выбор. Она его и сделала.

– Ну, вперед, на поле чудес!

И они пошли в кино, потом поехали в книжный за учебниками, потом – все-таки в ту приличную пиццерию, потом просто гуляли, потом Арсений провожал Марину на электричку. И поцеловал ее на платформе – неожиданно, но очень естественно. На прощание. С этим своим бесхитростным видом – но по-настоящему.

– Ты всегда целуешься на первом свидании? – спросила Марина.

– А это не было свидание. Это мы так – познакомились, погуляли. Я на свидание тебя только хотел пригласить. Как насчет завтра? У тебя это воскресенье свободно? Ну так подумай, я еще позвоню.

Марина шагнула в вагон в полном смятении – оттого, что первый в ее жизни настоящий поцелуй никак на нее не подействовал. Наконец-то это произошло – уже есть, о чем рассказать Жанке. Но сердце не заколотилось, не замерло, никаких мурашек или бабочек в животе, о которых она столько читала и слышала. Что же, с ней и здесь не всё в порядке? Но почему тогда, год назад, от шуточных поцелуев Ника она улетала в другое измерение, а самый настоящий – никакого впечатления не произвел? Или настоящими были те, а игрушечный – этот?

 


2

 

Вагон оказался полупустым и полутемным. Здорово она все-таки задержалась. И как темнеет рано... Марина оглянулась по сторонам, уже подумывая перебежать дальше по составу, и вдруг заметила парня с книжкой – под единственным источником света. Тот самый нелюдимый тип из их группы!

– Привет, – поздоровалась она и на всякий случай напомнила: – Мы на подготовительных курсах вместе учимся. Можно, я с тобой сяду?

Нелюдимый не возразил, но и не обрадовался.

– Что, фильм только закончился?

– Прямо как занятия, – парировала Марина. – Один в один. Так нам по пути, выходит? Я в Белогорск.

– Выходит, – почти поморщился тип, видимо, решивший остаться безымянным.

А Марина поколебалась – и свое имя все-таки назвала. Как-никак, два часа в одном поезде ехать, да еще учиться вместе почти год. На это ее сосед, все-таки выдавив, как его зовут, заявил уж совсем недовольно и резко:

– Послушай. Первое: пока ты развлекалась, я был на двух парах, а потом на работе. Второе: в пути я всегда читаю и не хочу сбиваться с графика. Так что сиди и не болтай. Если хочешь тут сидеть. Боишься там, и всё такое. А на будущее – студенты обычно в последнем вагоне тусят. Даже в последней электричке в нем битком и есть с кем потрепаться. Поняла?

Марина поднялась:

– Поняла. Мне здесь не нравится. Темно и пусто.

– Вот потому я здесь и сижу.

Перебегая по составу в хвост, Марина пыталась припомнить, было ли такое, чтобы она – точнее, ее внешность, – не произвела впечатления. Да никогда! А чтобы ее так хамски отшили – тем более. Что ж, нельзя сказать, что учебный день прошел впустую и она не узнала совсем уж ничего нового.

Последний вагон и в самом деле оказался ярко освещен, в нем было оживленно, нашлись знакомые. Через минуту уже не верилось, как это Марину занесло в ту пещеру со злобным гоблином. Правда, совесть шевельнулась – нелюдимый читал, занимался делом, у него есть график. Марина приоткрыла один из купленных учебников, заставила себя пролистать несколько страниц... нет, не сейчас. Осваивать это надо со свежими силами.

Пал Палыч и Рольд встречали ее на станции.

– Ну, как первый день? Как прошло?

– Прекрасно.

– А что так поздно? Всегда так будет?

– Да нет. Не знаю. Это мы немного посидели в «макдаке» с одногруппниками... познакомились, – обобщила Марина.

– Конечно! Как же без этого, – закивал Пал Палыч. – А из Белогорска только ты на этих курсах? Больше никто не ездит?

– Есть один, – неохотно ответила Марина и вспомнила имя: – Игорь. Но он какой-то странный...

– А, точно – Вани Зайцева сын! – оживился папа. – У которого фирма по установке окон, он в нашем ремонте участвовал. Как же, видел я его Игоря. А по-моему, нормальный парень, на учебу серьезно нацелен. Он поступил в какую-то академию – из тех, что во множестве открылись по подвалам, просто чтобы в армию не загреметь. И теперь в настоящий вуз будет то ли переводиться, то ли заново поступать. Его Зайцев как раз насчет этого советоваться приводил. Я наш университет и присоветовал.

– Так он уже где-то учится? И еще на курсы ходит? И еще работает? – Марина загибала один палец за другим, и с каждым пальцем начинала чувствовать себя всё более паршиво. А некоторые искали Смысл Жизни и благополучно нашли Страну дураков. Нелюдимый Игорь со своим графиком теперь не казался таким странным. Как же он стремится туда, откуда на нее глядит только непроходимая скука!

– А еще он то ли состоял, то ли состоит в гражданском браке, – припомнил папа. – Такой молодой – и такой ответственный. Нетипично для наших дней, да?

И нелюбезность тут же была прощена. Мрачный Игорь едет к своей девушке и не смотрит на всех остальных, даже очень привлекательных – как это трогательно! Марина вообразила в этой ситуации Ника. И тут же расстроилась. Потому что если раньше была бы уверена, что тот рисует свою карту, или слушает аудиокнигу, или смотрит в окно и сочиняет очередной маршрут, то теперь его вполне можно представить с какой-нибудь другой принцессой. Та болтает, не закрывая рта, а он кивает: «Какая ты умная! Как с тобой интересно!»

Да что же это за безобразие – она опять о нем думает! Ее первый поцелуй состоялся практически в его присутствии! А думать надо не о нем, а о том, идти ли на свидание с золотым мальчиком!

Дома было так тепло, так уютно. На диване, с кружкой горячего чая Марина ощутила всю бесконечность этого дня. А домашние сочли его торжественным – подготовились, купили торт. Павлик, правда, половину съел, но готов продолжать. Даже Дора не ушла домой и дожидалась ее в каком-то особенном платье.

 


3

 

С такой скоростью она давно не бегала. Может быть, даже никогда.

Вскакивать субботним утром ни свет ни заря, вместо того чтобы нежиться в постели до обеда, с каждым разом становилось всё тяжелее. В позапрошлый раз Марина не успела позавтракать, в прошлый – позавтракать и накраситься, а сейчас вообще проснулась за двадцать минут до электрички. Пришлось просто хватать сумку и нестись со всех ног огородами.

Электричка уже подошла. К ней бежали еще двое опозданцев. Марина нырнула в лазейку, сделанную в заборе безбилетниками, взлетела на платформу по приставной доске – и успела вскочить в последний вагон вместе с этими двумя.

Это были Рафаэль и Ник. Выросший с прошлого раза еще на голову. Только уже не походно-лохматый, а, наоборот, очень коротко и элегантно подстриженный. И непривычно стильно одет – явно не с маминой подачи, неужели сам научился? Рафаэль, наоборот, отрастил кудри до плеч – должно быть, сценический образ.

– Привет, Микеланджело, – сказал Ник Рафаэлю, а Марине: – Бегаешь во сне?

– Нет, сплю на бегу.

Они уселись втроем на свободное сиденье, Марина полезла в сумку за зеркальцем – если вид всего лишь сонный, это еще полбеды! – и не увидела на месте кошелька. Порылась. Порылась как следует. Потом перевернула сумку и вытрясла из нее всё содержимое. Кошелька не было.

– Прощай, обед и ужин, – признала она малоприятный факт. Про мини-шопинг в торговом центре можно и не упоминать. Твердила же Дора, начиная с первого класса: собирай сумку с вечера.

– Фигня, – посочувствовал Ник. – У вас сколько пар?

– До конца дня. А у вас?

– То же самое.

– А я на частный урок еду, – поведал Рафаэль. – Я тоже без бабла. Один мамин земляк держит забегаловку – меня там кормят обедами, мама договорилась.

– Сейчас пойду по вагонам, – засмеялась Марина, вспомнив «Митрашу и Настю». – Дайте на еду десять копеек!

– А что, – загорелся Ник, – вон их сколько пляшут и поют! Да все, кому не лень! Сейчас Рембрандт тебе насобирает, он же профессионал!

Рафаэль снисходительно хмыкнул и начал расспрашивать Марину, слушала ли она их выступления, и какие впечатления, и что понравилось. А Ник не отставал:

– Чего сидишь? Время пропадает! Озолотился бы. Пой давай!

– Рафаэль не поет, он играет джаз, – пояснила Марина, а Рафаэль огрызнулся:

– Сам пой.

Ник ненадолго задумался, потом достал мобильник и начал перебирать разные мелодии.

– О, нашел! Вот это – то, что надо.

Рафаэль молча покосился, а Ник бесцеремонно вытряхнул ноты из его пакета:

– Пакет забираю. Увидимся. Начну разбег с первого вагона. Контры там уже прошли.

– Ты чего, прикалываешься? – не поняли Марина и Рафаэль, но его уже след простыл.

Рафаэль покрутил пальцем у виска и продолжил разговор, а Марина пожалела, что место рядом с ней опустело так быстро. Ведь еще ехать и ехать, могли бы вместе... В то, что Ник начинает с первого вагона какой-то разбег, верилось слабо, пока, уже ближе к Москве, двери не распахнулись и не вошел... Ник. Не глядя на них, остановился в проходе и громко заявил:

– Господа пассажиры, студенты, дачники! Желаю всем хорошего пути.

А потом включил мелодию на мобильнике в качестве аккомпанемента и запел:

 

Что такое осень? Это небо,

Плачущее небо под ногами!

 

Марина замерла и не шевелилась, Рафаэль пренебрежительно комментировал:

– Что он творит? Да у него ни голоса, ни слуха!

– У него есть харизма, – возразила Марина с удивлением, глядя совсем не на Рафаэля.

Она могла думать только: «Это для меня?» и «Это он?». Тот самый Ник? Который был обычно таким ловким на воле, в путешествиях, а на людях всю свою естественность терял, на дискотеке становился неуклюжим, в компании – по-дурацки себя вел и по-дурацки ревновал. Неужели человек может так перемениться? Теперь он стоял посреди вагона, набитого народом, совершенно этого не стесняясь, так же, как и отсутствия музыкальных дарований, и пел как умел. Такой внутренней свободы Марина еще не видела.

А люди слушали слова старой песни, и на лицах не отражалось желание, чтобы он поскорее заткнулся. Исполнителя заметно радовала сама осень, проносившаяся за окнами, и он с достаточным юмором относился к собственному исполнению. А в пакет летели денежки, слева и справа.

Ник с веселыми «спасибо!» прошел до конца вагона, потом вернулся и с триумфом подсел к ним:

– Блин, уже последний вагон! А я дальше ломиться хотел. Только во вкус вошел, даже вас не заметил. – И подал Марине пакет, конфискованный у Рафаэля: – Это на еду.

– Классно получилось, – поблагодарила Марина. – Публике понравилось.

Рафаэль, который сам рассчитывал услышать подобное, остался недоволен. Ник жизнерадостно откликнулся:

– Правильный выбор песни – сто процентов успеха! Осень вечно права. А дальше – полчаса позора, и можно идти в «макдак».

– Тебе на какое метро? – спросил Рафаэль у Марины. На Ника он не глядел, но тот повернулся к нему и сказал доброжелательно:

– Да ни на какое. Ты же видишь, она не завтракала, ей надо кофе попить. И мне надо кофе попить. Тут в торговом центре хорошие бургеры. А ты езжай, частные уроки нельзя пропускать, родители деньги платят. – И не удержался: – Что же ты – столько учишься, а так ничего и не выучил? Даже для вагона?

Рафаэль обиженно начал, что джаз не зубрят, это искусство импровизации, Ник перебил:

– Дружба – тоже искусство импровизации. А еще друг называешься. Пока, Леонардо.

 


4

 

Звонки золотого Арсюши, который волновался, почему она опаздывает на первую пару, Марина сначала отклоняла, а потом отключила звук. Заметила, что Ник сделал то же самое. Значит, и его на курсах кто-то ждет?

В кафешке они первым делом высыпали на стол содержимое пакета, чтобы отсортировать мелочь. Столкнулись лбами над кучей. Марина еще раз легонько стукнула Ника лбом, он иронично прокомментировал девчачий предрассудок:

– А, это чтоб не поссориться? – и головы не убирал.

– Ну, чтобы хоть не сразу, – отвечала Марина, также не отодвигаясь.

Оба смеялись, но так и продолжали сидеть голова к голове, а парень за стойкой громко растолковал:

– Не, ребят, это к свадьбе. Правду говорю! Что заказывать будете? – А когда ему высыпали гору железных десяток, выпучил глаза: – Вы что, игровой автомат грабанули?!

– Кофе тут и правда вкусный, – заметила Марина, когда они устроились с подносами у панорамного окна. Внизу плыли потоки машин, по стеклу расплывались дождевые потоки – по ту сторону была призрачная реальность, по эту – счастливый сон. Как же хорошо, что она спит на бегу и бегает во сне. Теперь главное – не проснуться. – И пирожные такие же вкусные, как в «Забавушке».

– У Пал Палыча кофе сто пудов лучше, – уточнил Ник. – Я помню.

– Так забегай. Все наши будут рады.

– А ты?

– И я.

К их столику приблизилась бабка в пуховике, похожем на телогрейку, и клетчатой шали, похожей на плед:

– Молодежь, помогите на бедность.

Пока Марина прикидывала, сколько у них осталось, Ник гостеприимно заявил:

– С удовольствием, бабушка. Вот только денег у меня нет, зато есть карта. Давайте я куплю вам еды, сколько нужно. Говорите, чего вам хочется.

«Что он несет, какая карта?» – удивилась Марина, а бабка насупилась:

– Не надо мне еды. Мне деньги нужны. – И поковыляла к другим посетителям.

– Слышала? – смеющийся Ник повернулся к Марине. – Бедные – они не голодные, им еда не нужна! Эта мафиозная бабка тут постоянно ошивается, деньгу зашибает.

Марина веселья не поддержала.

– Откуда тебе знать, что она мафиозная?

Ник с удовольствием вскочил.

– Пошли, проверим!

Старуха уже вышла из кафе, Ник настиг ее сзади и страшным голосом пророкотал:

– Стой, бабка! На кого работаешь?!

– Ой. На Махмуда, – пискнула бабка и, не оглядываясь, припустила со всех ног.

Ник опять не мог удержаться от хохота. Марина не сдавалась:

– Ну и что? Какая разница. Могли бы ей остаток мелочи отдать – жалко, что ли. – Теперь казалось, что внутренней свободы и раскованности в Нике уже чересчур.

– Не жалко, – согласился он. – Но для меня это было бы лицемерие. Если бабка сначала работала на Сталина, а теперь – на Махмуда, то это ее личное дело. Тебя, что ли, печалит, что я старших не уважаю? То, что кто-то коптил небо дольше меня, еще не повод для моего уважения.

Они медленно шли по сияющему торговому центру. Ник остановился у эскалатора, едущего вниз:

– Тебе, кстати, привет от Лодочника. Он теперь дома сидит, не работает – болячки всякие. О тебе всегда вспоминает, недавно опять спрашивал.

Ник просто передал привет от общего знакомого. Но Марина ощутила такую укоризну, что головы поднять не могла. Перед глазами встали летние блуждания-страдания – о Лодочнике она ни разу даже не вспомнила, не то чтобы подумать, не нужна ли ее помощь. А Ник, значит, как обычно подбрасывает ему еду, лекарства – денег тот никогда не принимал. Разумеется, Марина сразу рассердилась на Ника. Как там говорила Елена – ему во что бы то ни стало надо быть победителем? Ну так он опять победил. Пусть ловит свой кайф. И поспешила на эскалатор:

– Мне пора. Хочу успеть на вторую пару.

На улице Марина обнаружила, что реальность не призрачна, дождь – настоящий, а от счастливого сна она проснулась.

Весь день Арсений тщетно пытался ее развеселить. Марина же весь день думала, что была неправа, вела себя глупо, и наконец, незаметно для золотого мальчика, сбежала с последней пары. Из метро позвонила Нику:

– Ты когда обратно домой?

– Да хоть сейчас, – тут же откликнулся он. – Давай в торговом центре встретимся, на первом этаже у эскалаторов.

Марина оказалась там раньше и отправилась разглядывать витрины. А вернувшись, издали увидела спектакль. 

Ник тоже пришел пораньше и тоже развлекался. Они с приятелем стояли у эскалатора и громко обсуждали спускавшихся дам. На протяжении всего пути сверху вниз те могли прослушать подробности об особенностях своей фигуры, об излишнем весе и необходимости фитнеса и косметических процедур, о нелепостях в одежде, о смехотворных прическах, пошлых украшениях и диком макияже. Придраться было не к чему: юноши вели приватный разговор, исключительно друг с другом, и мало ли о ком – они даже по сторонам почти не смотрели. Однако женщины съезжали вниз с пылающими лицами. Большинство спешило прочь, некоторые бросали на насмешников гневные взгляды, одна решилась выразить протест – но ее вежливо не поняли.

«Это – он?!»

Сколько раз сегодня возникал этот вопрос? Марина постояла, послушала – и развернулась в сторону электричек. Пусть она будет ханжа и зануда. Пусть у нее никакого чувства юмора.

Минут через десять зазвонил мобильник. Она хотела отклонить звонок, потом ответила:

– Можешь не ждать. Я уже еду домой. Так получилось. Ну, или – не получилось.

Тут же пришла эсэмэска, вероятно, тоже издевательская: «А на кофе приходить?». Со смайликом.


5

 

– Нет, папа, это невозможно! Стоит нам встретиться, как мы тут же ссоримся! Он нарочно всё делает, чтобы меня разозлить!

– Ты на него злишься и ссоришься, а он всё равно приходит? Вы расстаетесь и полгода не встречаетесь, а он всё появляется? Не забывает про твой день рождения, приходит с подарком? И вообще периодически возникает в поле зрения? Ты звонишь – а он отвечает? Твой номер не стерт из его мобильника? И что бы всё это значило?

Пал Палыч, не глядя на дочь, придирчиво осматривал в зеркале свой стильный замшевый пиджак.

– Только, пожалуйста, не начинай снова его защищать, – потребовала Марина. – Ты бы видел, каким циником он стал!

– В семнадцать лет все циники и бабники, – махнул рукой Пал Палыч и вытащил из шкафа другой пиджак, кожаный.

– Как, папа – и ты тоже?

На это Пал Палыч гордо ответил:

– Нет, это все остальные – один только папа был не такой! Как думаешь, так лучше?

– Не лучше, ты на байкера какого-то похож.

И кожа была отвергнута. Из шкафа явилась джинсовая куртка.

– Ты не представляешь, детка, всю сложность этого периода в жизни мужчины...

– Дора говорит, что у мужчин всегда переходный возраст.

– К Доре мы еще вернемся. Так вот, в сжатые сроки надо определить свои отношения с алкоголем, с женщинами, с деньгами, с профессией...

Марина дернула плечом:

– Подумаешь. Всем надо. Многие давно определились, – вспомнила она Жанну.

Пал Палыч, не слушая, продолжал:

– Не приходило в голову, что он тебя дразнит, чтобы обратить на себя внимание? Да он же просто за косички тебя всё время дергает. И что это в том числе для тебя ему приходится становиться и крутым, и циником, и бабником? Чтобы соответствовать меняющимся запросам? Чтобы было что предъявить?

– Нет, – помрачнела Марина, – он сам для себя и актер, и публика... Зачем тебе эта джинса? Ты что, на пикник собрался? Ты вообще куда наряжаешься?

Пал Палыч вздохнул:

– Не знаю, если честно. Куда моя дама захочет. Это должно решиться спонтанно. Потому я и должен выглядеть и по-походному, и по-ресторанному – на все возможные случаи.

– Дама? – Марина вспомнила, что папа последнее время пропадает по вечерам. То, что сама она пропадает или поздно возвращается из Москвы – это так и должно быть, она же молодая. Но папа! Если он работает – это нормально, но если это дама – это как? Марина растерялась. – А я? А мы не вместе в выходные?

– Тебе ж в Москву, – напомнил Пал Палыч. – Что мне дома куковать в одиночестве? Павлик с классом в поход отправляется. Такая теплая осень – и для походов, и для пикников. Так ты советуешь вернуться к замшевому варианту? Вообще пора новое что-то уже прикупить... Насчет выходных мы, значит, определились – а сейчас я тоже убегаю. Не скучай. Да, – притормозил  он, – чуть не забыл: Дора. Надо же вам сказать. Павлик! Иди сюда, к нам, тебя это тоже касается!

Павлик явился, Рольд приплелся – как же без него! – и уселся посередине комнаты, внимательно глядя на хозяина. Пал Палыч торжественно объявил всем троим:

– Дети мои! Дарья Васильевна просила, чтобы я сам вам сообщил. В ее жизни готовится счастливое событие. Она выходит замуж! Ну и в нашей жизни, соответственно, готовится печальное событие, потому что она от нас уходит, – добавил он скороговоркой.

– Выходит – уходит, – Павлик глубокомысленно сопоставлял оба сообщения.

– Вот именно. Я, разумеется, просил ее остаться. Она, разумеется, не бросит нас на первых порах...

– Погоди, папа, – перебила Марина. – А куда... за кого?

– Этот счастливец, ее избранник – Герман Степанович, который помогал нам в саду.

– Да он же старый, – разочарованно протянул Павлик, а папа наставительно произнес:

– Мужчины не бывают старыми, а только в самом расцвете сил. 

– Бывают, – упорствовал Павлик. Он всё больше надувался: видимо, начинал соображать, что баловства и вкусняшек – всего того, что связано с Дорой и что казалось таким естественным, – в его жизни больше не будет. Марина с беспокойством за ним наблюдала – кажется, сейчас заревет. Он же сколько помнит себя, столько помнит Дору. Да уж, благоразумно та поступила, перевалив на отца свое сообщение. Но все-таки, как же так внезапно?!

– А почему она должна от нас уйти? Они что, не в Белогорске будут жить? Или этот Герман Степанович не желает, чтобы она у нас работала? Но Дора ведь не просто работала – она член семьи! А сама она что, согласна с этим? Она не может, что ли, ему возражать?

– Потом, потом! Мы обо всем еще поговорим. Сейчас я убегаю. Не волнуйтесь ни о чем, мы что-нибудь придумаем и грамотно всё разрулим! Ну, возьмем на себя какие-то необременительные домашние обязанности, подумаешь. Не стоит возводить быт в культ. Я и раньше продукты закупал, с голоду не умрем. А вам пора привыкать к самостоятельности, а то Дора совсем вас занянчила! – И Пал Палыч спасся бегством.

 


6

 

Так вот что означали все эти модные пиджаки и новые платья Доры! Марина, сидя на уроке, машинально рисовала на последней странице тетради тот шикарный сарафан. Он был, оказывается, для Германа Степановича. Удлинила подол, превратила его в шлейф, добавила пышные рукава, потом голову, на голове изобразила фату. Вот так, теперь порядок.

А не связаны ли оба события? Может, это после того как папа перестал скрывать свой роман, Дора приняла предложение садовника? Может, она не желает оставаться в Странном Доме, если в нем появится новая хозяйка? Ведь именно так она и поступила, стоило возникнуть Сумасшедшей Еве, и как сложно тогда было ее вернуть. Неожиданная мысль о некоей новой хозяйке оказалась так неприятна, что Марина поспешила ее на время отогнать и сосредоточиться на счастье, которого она должна желать отцу и Доре.

Однако никакого счастья не ощущалось – только обида на то, что оба готовы дружно повернуться к ним с Павликом спиной и любить кого-то другого. Марина понимала, что это неприлично, что братику было бы еще простительно, а она уже взрослая – но ничего не могла поделать. Обнаружился факт: она относится к своим взрослым, папе и Доре, чисто потребительски – они должны ее любить и о ней заботиться. В этом их предназначение. То, что оба могут хотеть еще какой-то личной жизни и имеют на это право, не укладывалось в голове.

Ну ладно папа – ему тридцать семь, а выглядит он моложе и считается практически юношей. Но Дора, которой за сорок! Какой смысл выходить замуж в конце жизни, на пороге пенсии?! Когда-то именно Дора объясняла ей, что такое месячные, и растолковывала – плюс к медицинским атласам доктора Лончинского, – как устроены мужчины и как с ними себя правильно вести. Но то, что к ней самой это может иметь отношение, казалось нереальным. Дора могла иметь отношение только к кухне и плите.

Марина представила кухню, в которой нет Доры – получался абсурд, как ирреальные пространства Пиранези, как комната, в которой не было мамы, а был чулан. Оставалось только острое чувство одиночества, только вчерашний детский вырвавшийся вопрос «А я?» – и было неважно, что она уже взрослая.

Взгляд скользнул по портретам русских писателей и плакатам, висящим на стенах класса. «Во дни сомнений, во дни тягостных раздумий... ты один мне поддержка и опора...» Конечно, он один! Только он один и остался. Они ссорятся, а он все равно появляется! Они давно расстались, но он не исчезает из ее жизни! «Не будь тебя – как не впасть в отчаяние при виде всего, что совершается дома?»

Марина шла на урок к репетитору, подбирая кленовые листья и думая, звонить или не звонить. Ведь один раз уже позвонила, а потом не пришла, заявив «не получилось». И это – после подвига с десятью копейками! Нет, плохая идея. Нет, звонить невозможно. Она просто разнюнилась, надо взять себя в руки, надо держаться самой, а не тыкаться в поисках поддержки и опоры.

Юрий Георгиевич опять то и дело выбегал с урока, пояснив:

– Старая проблема! Такие ветры у нас – снова антенну с крыши снесло. Я сейчас!

Марина, покончив с заданием, принялась разрисовывать свои кленовые листья смешными рожами и забавными котами, а потом засовывала их между страницами чужих учебников. Шариковая ручка легко скользила по живой шелковистой поверхности. Рядом с рисунками появлялись надписи «Улыбнись!» и «Удачной контрольной!». Постепенно охапка листьев перекочевала в стопку учебников. Но один оставался свободен от осеннего послания. Марина долго смотрела на чистый светло-желтый лист, потом вместо веселых рож разрисовала его такими же кленовыми листиками, приписала «Осень вечно права» – и вложила в «Алгебру» Ника.

Юрий Георгиевич вернулся умиротворенным.

– Вызвали мастера? – поинтересовалась Марина.

– Да, мастер уже за работой, – бодро отвечал репетитор, – приступаем к нашим уравнениям.

Уходя, Марина запнулась в прихожей о какие-то большие связки бумаг, а на крыльце еле успела отскочить – сверху кто-то спрыгнул чуть ли не на голову.

– Здорово, двоечница, – приветствовал ее в темноте знакомый голос.

– Привет! Ты заниматься пришел? Я тебя подожду, очень нужно поговорить, – радостно выпалила Марина, одновременно думая, как стремительно подействовала кленовая почта – он ведь даже не успел ее получить.

– Ждать не надо. Я уже отзанимался. Теперь макулатура на очереди.

«Ну вот», – упало сердце, однако Ник продолжил:

– Если хочешь, пошли со мной, и по пути поговорим.

Связками, о которые она споткнулась в дверях, были «Белогорские вести» – местная газета. Ник каждую неделю разносил ее по почтовым ящикам, еще с самого начала их знакомства – это был его твердый заработок, на кино, «Забавушку» и всё прочее. Марина знала, что у Берестовых выдача карманных денег не принята – причем не из-за скупости Елены, а из-за непонятных принципов Ника, который принимал деньги в подарок только по большим праздникам вроде дня рождения или Нового года. Что-то наподобие Лодочника... Они часто бегали по подъездам вместе, Марина даже помнила дверные коды в разных домах.

Ник заглянул в комнату репетитора:

– Ну что, работает?

– Да, да, всё великолепно! – послышался веселый голос Юрия Георгиевича. – Все программы! Я проверил! Спасибо, Николай!

– Так это ты – мастер с крыши? – догадалась Марина. – И здесь подрабатываешь?

– Здесь – спонсорская помощь, могу себе позволить, – важно произнес Ник, подхватывая свои связки. – А у тебя что случилось?

– Вообще-то – то же, что и у тебя. А ты ничего не замечал прямо у себя под носом?

– Говоришь загадками.

И Марина наконец озвучила:

– У наших родителей – роман. Причем всё серьезно.

Ник приостановился. Вгляделся Марине в лицо, пытаясь понять, не шутка ли это. Потом задумался. И двинулся дальше как ни в чем не бывало.

– Тебе что, нечего сказать? – изумилась Марина.

– Нечего, – признал Ник. – Я от мамы, честно говоря, не ожидал. Конечно, она всегда вызывала стабильный мужской интерес. Но мне казалось, что ее саму интересует исключительно работа...

– …и любимый сын? – помогла Марина. – Вот и мне казалось то же самое. А выяснилось, что они тоже люди и хотят любви.

Подходя к многоэтажке, Ник предложил:

– Поговори в домофон своим приличным голосом. Мне в этом подъезде последнее время не открывают – боятся постороннего. Хотя, когда был мелким, открывали без проблем. А код сменился. Можно, правда, дернуть дверь посильней.

– Сначала я попробую... – Марина ткнула в первую попавшуюся цифру: – Откройте, пожалуйста, это местная газета!

Домофон запищал, железная дверь отворилась, Ник обрадовался:

– О, так мы быстро всё раскидаем! Не устала? Еще один большой дом и твоя улица.

– Я помню. Но ты как-то подозрительно спокоен! Ты ведь не думаешь, что я прикалываюсь? Я сама сначала не была уверена, но всё так быстро выяснилось, и так просто. Папа мобильник оставляет где попало, и там куча входящих от твоей мамы. И исходящих – ей – от него. И она у него записана, извини, как «Леночка». Ты же в курсе, что у них в школе начинался роман, но так ничем и не кончился? Может, оба не забывали об этом?

Ник молча, внимательно смотрел на Марину, та смутилась:

– Ну так как, по-твоему, нам реагировать?

– По-моему – надо пожелать им счастья, – весело сказал Ник. Вечер уже сгустился, свет фонарей был жидким, и Марина не могла разобрать, действительно ли ему весело. – А что нам еще остается? Давай понаблюдаем за событиями. Вот твой дом и вот твоя газета. Куда теперь – в «Забавушку» или к Доре на пироги?

– Дорины пироги накрылись медным тазом, – голос у Марины дрогнул. – Я что, не сказала? Так много всего... Она от нас уходит. У нее теперь вместо нас настоящая семья будет. Она мужа себе нашла.

 


7

 

В шесть вечера уже стояла кромешная тьма, и верилось, что изо всех щелей выползает нечистая сила. Из окон Странного Дома выглядывали оранжевые тыквы и отпугивали ее своими пылающими глазами. Ник подумал, что у Марины сейчас может быть вечеринка, как обычно на Хэллоуин. Когда он позвонил и дверь распахнулась, гостиная действительно оказалась полна народу. И все страшно обрадовались. Он еле успел сбросить рюкзак у порога.

– Ник пришел! Ура! – завопил Павлик и кинулся ему на шею.

Пятнистый дог залаял и сделал то же самое.

– О, «пароход», наконец-то! – Пал Палыч подбегал с распахнутыми объятьями.

– Николай! Радость-то какая! – и Дора с чувством расцеловала его в обе щеки.

Еще один персонаж с седыми усами спешил вслед за всеми с рукопожатием. Ник узнал одного из маминых сотрудников – значит, это и есть тот тип, который позарился на Дору и ее пироги. Было похоже на то, что Ник появился вовремя и спас всех от какой-то неловкой паузы.

– До чего же ты вовремя, – так и заявил Пал Палыч. – Герман Степаныч и Дора отправляются в свадебное путешествие, заглянули попрощаться – мы как раз желали им доброго пути. Да и я убегаю. А теперь можно наших спокойно оставить – веселитесь, празднуйте! Пока-пока!

– Пока, – согласился Ник. – Желаю счастья, – сказал он «молодым» солидным взрослым голосом. Захлопнув дверь, прибавил: – Скатертью дорога, – и предложил оставшимся: – Давайте пировать!

– Ура! Пировать! – и Павлик с Рольдом все-таки повалили его на ковер.

Из-под кучи-малы Ник наконец-то увидел Марину. Она ставила на стол его кружку с Наполеоном и улыбалась ему из-под широкополой шляпы. На ней было несколько длинных разномастных юбок, надетых одна поверх другой, а вместо шали на плечах – остатки сетчатой авоськи.

– Ведьма? – удостоверился Ник. – А можешь что-нибудь наколдовать?

– Она каждый день одно и то же колдует, – пожаловался Павлик. – Всё сосиски да сосиски.

– Но сегодня – особенный день, – зловеще проговорила Марина. – Вот вам оторванные пальцы – лопайте на здоровье! Чтоб вы отравились.

Оторванные и окровавленные пальцы были разложены на блюде в два ряда, и их размели на ура за минуту, несмотря на ворчание Павлика, что это все-таки сосиски с кетчупом и миндальными орешками вместо ногтей. Ник его не поддержал:

– Мне бы так колдовали. За такие ужины я бы продал свою бабушку в рабство.

– Нет у тебя никакой бабушки! – заливался Павлик.

Рольд требовал свою долю.

– А Герман Степаныч вампирское блюдо не оценил, – поделилась Марина. – Даже из вежливости не притронулся! Мой вид напугал его еще больше. Он бы сразу сбежал из этого сумасшедшего... Странного Дома, если бы Дора не держала его за руку.

– А это что – так надо по сценарию? – принюхался Ник. – Или горим?

Марина с неподдельным криком кинулась на кухню. Дверь хлопнула, повалили клубы дыма.

– Ничего, витражи не боятся ни влаги, ни высоких температур! – кричал Ник, распахивая обе створки окна. – Их можно будет использовать в новом доме, который мы построим на месте сгоревшего!

Марина, открывая духовку, отвечала:

– А на кухне и нет никаких витражей! Сейчас проветрится – и сам увидишь. Не бойтесь, это не пожар – это пирог!

– Это – пирог? – не поверил Павлик.

Дым рассеялся. На противне в форме потрескивали угольки.

– Твоя любимая шарлотка, – пояснила сестрица. – Хотела сделать тебе сюрприз. И Дору поразить заодно. И то что они на самолет торопились!

– Сюрприз удался, – угрюмо заявил братец.

Ник что-то говорил по мобильному телефону, называл адрес: Зеленая улица, Странный Дом. Номер на том конце не переспрашивали.

– Будет вам пирог. Вы же не против пиццы? Но привезут только через час, не раньше – у них полно заказов, сегодня все сидят дома и жрут.

Павлик выразил новое беспокойство:

– А сладкое? Торт забыли купить! Тех конфет, которые Дора подарила, мне одному не хватит!

– Хватит, – урезонила его Марина, Ник усмехнулся:

– Ну, раз у вас больше ничего нет – к соседям, что ли, в гости податься?

– Может, и правда пойти по соседям? – размышляла Марина. – Пятница, вечер. Все сидят дома и жрут. Сладостей наверняка накупили. Давайте, за час успеем! – Она накинула прозрачный плащ прямо поверх ведьминского наряда – на улице было удивительно тепло. – Я готова, а вам бы приодеться. Павлик, где твоя привиденская простыня?

Павлик взлетел по лестнице, а спускалось через минуту уже привидение – оно дико выло и хлопало белыми крыльями, вот только из-под савана высовывались кроссовки и джинсы. С прошлого Хэллоуина призрак подрос.

– Из тебя получится классная мумия, – сообщило привидение Нику. – Ловите бумагу, мотайте!

Одного рулона туалетной бумаги не хватило, принесли еще пару. Новенькая мумия пробно прошлась по гостиной – покачиваясь, с вытянутыми руками.

– А Рольда во что бы нарядить? – задумалось привидение. – Я в Сети видел классный костюмчик – собака-паук.

– Рольда наряжать уже некогда. Он будет Собакой Баскервилей, все так и поймут.

Выходя из дома, мумия прихватила ведро, ведьма – метлу, правда, современную, пластиковую, в виде веера.

– С кого начинать и что говорить? – уточнила мумия. – Народ готов вообще воспринимать такие вещи?

– Будем приучать, – решила ведьма. – Вон Петровна копошится, белье снимает – начнем с нее. Можете импровизировать – Ник, это по твоей части.

Петровна, против ожиданий, не испугалась, бросила тазик и повисла на заборе, чтобы как следует разглядеть пришельцев:

– Маринка, я тебя узнала! Во вырядилась! С праздником? А чё за праздник-то? А, этот, как по телику! Ну и чё дальше?

Мумия выступила вперед и заговорила эпическим голосом:

– Тьма скрыла горизонт. Тучи сгустились над долинами. И для борьбы со злом в кузнях Атлантиды было выковано магическое ведро!

Привидение с жуткими прорезями для глаз и зловещей акульей улыбкой летало вокруг, подвывая. Мумия потрясала ведром. Петровна наконец растерялась.

– Можете откупиться от зла, – проскрежетала ведьма. – Есть сладкое? Шоколад, конфеты?

– Есть! И конфеты, и пряники! Я щас! – Поняв условия игры, Петровна повеселела. Дала совет: – А вы идите к Глебовне, она сегодня «Мишку косолапого» покупала! И «Красной Шапочки» килограмм, я видела! – Кидая в ведро свои дары, она кричала в мобильник соседке: – Глебовна! Ряженые идут! Отворяй! Конфет им подавай шоколадных!

– Что-то негусто, – посетовал призрак, заглядывая в магическое ведро и обнаруживая там три мини-пряника. – Во жматьё. А где конфеты?

Но дальше пошло веселее. Соседи охотно слушали про тьму, скрывшую горизонт, и не жалели сладостей. Некоторые откупались от зла деньгами. Живые артисты вносили приятное разнообразие, отрывая от телевизоров. Компания прогулялась и в сторону дач, навестив Юрия Георгиевича, и в противоположный конец Зеленой улицы, до дома Мдивани. Тетя Нателла обрадовалась:

– Вот спасибо, что зашли! Мои, как всегда, в ресторане играют, а я одна тут сижу – скучища! Вы разве не зайдете? Как жаль! А сфотографироваться с вами можно? Вы такие потрясающие!

Ведро она заполнила доверху, взгромоздив наверх коробку с кусками торта.

– Надо было сразу сюда, – приговаривал призрак, вытаскивая что-то на ходу и шурша оберткой под саваном, – и можно было больше ни на кого время не тратить! Я возьму еще шоколадку – для подкрепления сил?

Напоследок заглянули к Варе – та обитала теперь бок о бок со Странным Домом, в резном деревянном тереме. Ее новый муж оказался соседом Медведевых. Эти молодожены уже где-то провели медовый месяц, только что вернулись, нашествию обрадовались и тоже попытались затащить к себе в гости. Но мумия, взглянув на часы, прошипела ведьме:

– Пицца на подходе.

– Ну так хоть сфоткаться, – взмолилась Варя. – Красота ведь невозможная! – А после фотосессии, заглянув в кухонные шкафы и холодильник, всплеснула руками: – Ой, а у нас шаром покати! Мы только что с дороги. Простите, пожалуйста! Вить, вот оконфузились! Детям нечего дать. Ты не прихватил леденцов в самолете?

Ведьма вытащила из магического ведра пачку печенья и шоколадку:

– Это вам к чаю. Чтоб до утра дожить. Берите, не стесняйтесь. С праздничком!

– Ну мы даем, – смеялась Варя, – демонов обобрали! А мы ни во что такое не превратимся, если это съедим?

– Мы исправимся, – поклялся ее муж. – Честно! Приходите завтра! Непременно вас ждем!  

– За фото в другой раз будем брать по отдельному тарифу, – постановило практичное привидение. – Пойдем скорее.

Напротив стоял настоящий жуткий дом – темная безлюдная изба, владелица которой в начале лета скончалась при таинственных обстоятельствах. С тех пор там никто не жил, и при взгляде в ту сторону хотелось незаметно прошмыгнуть мимо.

Проехала милицейская машина, из нее высунулся майор Фольц, осмотрел живописную компанию, хохотнул и предложил подвезти. А разносчик пиццы, уже звонивший у калитки, ничуть не удивился.

– Я сегодня весь день всякую нечисть обслуживаю, – устало проговорил он. – Только все дома сидят, а не по улице шляются.

Мумия картинно рванула на груди свои бинты, чтобы добраться до кармана с деньгами.

 


8

 

И начался настоящий пир. Половина ведра осталась еще и на завтра.

– У нас отличная команда, – заявил Павлик, сбросивший привиденскую простыню. – Ну и пусть мы брошенные дети, зато мы вместе собрались! – И достал из-под диванных подушек книгу: – Сейчас выберу самое страшное.

– Ужастики смотреть не будем, – шепнула Нику Марина. – В прошлом году он от них плохо спал. Я в маминой коробке откопала английские готические рассказы.

– «Церковное привидение», «Фенстантонская ведьма», «Тринадцать за столом», «Дом с призраками», – заглянул Ник в содержание сборника. – Жесть. На кучу Хэллоуинов хватит.

– Классные истории, картинок только нет, – критически отметил Павлик. – Во взрослых книжках не рисуют ни фига.

– Сейчас исправим, – пообещала Марина.

Она сбегала за бумагой и карандашами и, пока Ник читал, делала иллюстрации. Павлик остался доволен, и кладбищенские кресты, развевающиеся саваны, зловещие рожи главных героев – все рисунки вставили между соответствующих страниц. Марина тоже была довольна: год назад они здесь говорили о готовом мире и его переустройстве, и вот мечты воплотились – сделан лабиринт, воздвигнут дом на дереве, и папа с Дорой пытаются улучшить свои миры, и книжка, состоящая только из букв, обрела картинки. И главное – Ник здесь, рядом!

– А сколько время? – спохватилась она. – Ого, первый час. Тебе, наверно, пора?

– Ты меня выставляешь? – удивился Ник.

– Я просто понимаю, что праздник подходит к концу.

Счастливые сны кончались, и сказка тоже кончается.

– А я никуда не собираюсь. Я буду здесь жить.

Три удивленных лица, включая собачье, внимательно смотрели на него, словно не поняли шутки и ждали объяснения. И Ник объяснил:

– Наши родители вот-вот сойдутся и заживут под одной крышей одной семьей. В таком случае я стану вашим сводным братом. Есть возражения?

Павлик несколько секунд соображал, а потом в полном восторге, как в начале вечера, повалил Ника на ковер. Рольд помогал.

– Ты правда? Ты никуда не уйдешь? Ты с нами останешься?!

– Если вы оба не против, – серьезно отвечал Ник, выбираясь из-под них и глядя на Марину. – Маринка, ты согласна?

Взгляд Марины случайно остановился на бумажной иконке с «русской троицей» – Иисус, Богородица и Николай Угодник, которую Дора засунула в книжный шкаф. Всё это время она безотчетно твердила про себя: «Господи, пусть это будет не шутка. Господи, пусть он останется. Пусть он будет кем угодно, кем захочет. Только бы мы были вместе!»

– Еще как, – ответила она.

– Ну вот и прекрасно, – подытожил Ник. Голос его раздавался уже из прихожей: – Сейчас возьму рюкзак. Я, в общем, уже с вещами. Ну так где мои апартаменты? Здесь, с Рольдом, на диване? Или наверху? Я там, кстати, витражи еще не видел.

– Пошли, погляди в моей комнате! – мигом потянул его за рукав Павлик. – И оставайся у меня, если хочешь! У меня много места!

– Ну, если ты один боишься – после всех этих жутких историй...

– Ничего я не боюсь.

Ника поводили по второму этажу, и младший брат показательно улегся спать, убеждая всех, что ничего не боится. На очереди была новая комната для гостей.

– Мне подходит, – решил Ник, бросая рюкзак на пол. – Море – супер.

– А что, если и Елене Николаевне здесь понравится? – предположила Марина. – Она же к нам еще не заходила. Они на нейтральной территории пока тусуются.

– Есть основания полагать, что мама разместится в комнате твоего папы, – рассмеялся Ник. – Люди, в общем, так делают. А даже если ей здесь и понравится – ничего не знаю, я первый занял. Прикинь, они могут нам с тобой общего братика или сестричку родить – прикольно, да? Люди и так делают.

Марина подавленно молчала, не зная, что сказать – братик или сестричка ей и в голову не приходили. Ник присмотрелся:

– Ты чего? Ты не в восторге от всего этого, да? Тебе не светит, что мама здесь появится и начнет распоряжаться? – догадался он.

Марина была ни жива ни мертва, не зная что и как лучше соврать. Когда она представляла себе Елену в Странном Доме, то он сразу же превращался в Холодный дом – это не зависело от того, плохая она или хорошая, она просто замораживала всё вокруг себя. Это было существо иной природы – Снегурочка, Снежная Королева... Но Ник уже и сам догадался! Сейчас он обидится, развернется и уйдет!

– Она правда не такая, как вы – ну, ты и Пал Палыч. Но, может, она ничего не испортит? Может, дадим им шанс? Пусть попробуют? В конце концов, пускай живут здесь, а мы можем свалить к нам или хоть в дом на дереве! Но я замечал, что тебе у нас не особо нравится, так что решил сам сюда вселиться. Без официальных приглашений. Павлик прав, брошенные дети должны собраться вместе и зажить в свое удовольствие. Нечего вешать нос. Вот увидишь – всё получится!

Больше всего Марине хотелось крепко-крепко его обнять, но она могла только неподвижно стоять и улыбаться. Она же не Павлик и не Рольд. Раз у них теперь другой статус, это неуместно. Если только происходящее все-таки не сон, не сказка, не хохма. Но Ник стоял перед ней и никуда не исчезал. И еще – они не ссорились. Они не говорили друг другу никакой ерунды. Он не выпендривался, она не раздражалась.

– Может, тебе это больше подойдет? Мне кажется, ты всегда чего-то такого и хотела, – так же серьезно продолжал Ник – уже не о папе с мамой. – Вот увидишь, всё получится! И на настоящее море поедем наконец! Давай их на Новый год раскрутим?

Оба засмеялись, Ник поскреб морской витраж, потом раскрыл окно и свесился наружу.

– Мне кажется, или лабиринт как-то расширился?

– Ага, работает! Все попадаются! Я еще летом по углам и в концах дорожек расставила зеркала, и пространство зрительно увеличилось. Надо будет только на зиму их убрать.

– А стеклянный шар в центре кокнули, что ли?

– Да это всё Павлик, а валит на Рольда! Зато есть повод придумать что-нибудь новое к следующей весне. Идеи принимаются!

– Здорово как всё видно, это Пал Палыч фонариков столько наставил?

– Да, они тоже летние, тоже на зиму придется убирать...

И тут Марина его увидела. И не поверила глазам. Но тот самый камешек-смайлик, переживший и зиму под сугробами, и весну с дождями, и лето, и все перекопки, теперь лежал на краю цветника под ярким светом фонаря – и улыбался. Не иначе как вылез посмотреть на бывшего хозяина. Который, со своим редкостным зрением, тоже отлично его видит. Точнее, видит участь, постигшую его подарки.

– Я тебе еще ракушки принесу, – пообещал Ник. – Ну, по краям клумбы выкладывать. Муми-мама, что ли, так делала?

 


9

 

– Девчонки, а как у вас дома – всё наладилось?

Марина подошла на перемене к двойняшкам. То, что их мать повторно вышла замуж за мужчину, у которого двое сыновей-близнецов, новостью давно уже не было, но заинтересовало ее только сейчас. Сестры хором ответили:

– Да нормально, – а потом по очереди уточнили:

– Да как-то сразу наладилось.

– И само собой.

– Отчим – нормальный мужик, – изложила Инесса. – И потом, он и мама всегда на работе, мы их и не видим.

– Мальчишки тоже нормальные, – дополнила Ванесса. – Правда, в одних трусах теперь по дому не походишь...

– ...но это единственное неудобство. У нас две ванных, М и Ж, мы не пересекаемся. Ну и комната у них тоже своя. Они нам не мешают.

– Вы что же, совсем не общаетесь? – удивилась Марина.

– Почему? Фильмаки иногда вместе смотрим...

– ...и куда-нибудь ездим вместе с родителями.

– Я знаю, что вас заколебали советами пережениться и посмотреть, какое потомство получится, – вспомнила Марина шутки одноклассников на эту тему. – А сами вы как насчет этого?

– Никак, – это прозвучало опять хором, а по отдельности:

– У них свои романы, у нас свои. Рафаэль и Рудольф – конечно, пройденный этап, но это не значит, что мы имеем виды на наших близнецов. Но мы к ним правда хорошо относимся...

– ...и они к нам. Всегда можем договориться по дому подежурить друг за друга. И с уроками они нам помогают...

– ...они же старше и всё уже проходили. Но мы не флиртуем, честно.

– Они нам правда как братья.

Марина и сама не знала, что хочет услышать. Просто спонтанно задала вопрос.

В Странном Доме тоже всё наладилось сразу и само собой – нет, совсем не так: каждый день теперь был как праздник. Остаток осенних каникул они провели втроем и так же весело, Марина даже не сразу вспомнила, что каникулы у них не совпадают, а значит, Ник просто забил на учебу. Но ведь пара дней – не критично!

Теперь они встречались после школы, вместе шли домой, вместе придумывали какой-нибудь обед, а потом опять вместе делали уроки. Ник располагался посередине Марининой комнаты прямо на полу, разложив вокруг себя тетрадки и учебники. Дог тащился за ним, растягивался рядом на ковре и погружался в священный сон, который Ник называл «научным». Появлялся и Павлик, и новоявленный старший брат непедагогично решал его задачки и вставлял пропущенные буквы в упражнениях по русскому.

 Появление нового члена семьи Пал Палыч приветствовал. И сейчас, приехав с работы, осведомился:

– Как «пароход», домой не отчалил? Мы его не доконали своей безалаберностью или плохой кормежкой? – И, услышав, что не отчалил, восхитился: – Я это ценю! Ведь это он хочет нас поддержать! Может, Лене так легче будет сделать собственный шаг, за ним следом!

Марина подумала, что папа похож на именинника – в день рождения обычно впадаешь в такой же идиотизм, когда кажется, что все вокруг тебя любят и думают только о тебе, стараясь всячески угодить и порадовать. А еще – что это ее Ник хочет поддержать. Но подумала молча. А вот «плохой кормежки» пропустить мимо ушей не смогла:

– Как это – плохая! Чипсы есть, орешки! Кофе я варю не хуже тебя! Яичницу с кукурузой выучила! Даже Павлик съел!

Дора как-то пыталась научить Марину вести хозяйство и притащила древнюю книгу времен своего детства, под названием «Девочки, книга для вас», напичканную рецептами, выкройками и всевозможными полезными советами. Марина с удовольствием ее читала – про девочку Капу, которая смешно училась стряпать, истории о кулинарных традициях разных стран, о том, как появились в России картошка. Рецепты она с таким же удовольствием пропускала. Теперь пропущенная часть оказалась кстати. Марина уже попробовала сварить по этим рецептам гречневую кашу и картошку – и на этот раз ничего не сожгла. А яичница с кукурузой ей и самой понравилась.

Пал Палыч поспешил отречься от своих неосторожных слов, а Марина завершила:

– И пиццу мы каждый день заказываем! У них штук тридцать самых разных, мы решили все перепробовать. Так что прекрасная у нас кормежка, не хуже, чем у Доры.

Пал Палыч заглянул в буклет, валявшийся рядом с коробками из-под пиццы. Внутри обнаружил чек.

– А почему заказ сделан на Берестова?

– Потому что Ник заказывает, – пожала плечами Марина. Странный папа – цепляется к какой-то ерунде, как будто поговорить больше не о чем. И ведь не унимается:

– А платит кто?

– Тоже он. Какая разница.

Пал Палыч вмиг стал необыкновенно серьезным. От восторженности не осталось следа.

– Огромная. Мы тут что же, выходит, на Ленины деньги питаемся?! В какое положение вы меня ставите? Я недостаточно даю тебе на расходы, что ты не можешь сама их вести?

– Не парься, – успокоила Марина, – не питаемся мы на Ленины деньги. Ник у нее их никогда не берет.

– А где он их берет?

– У него всегда были независимые доходы. Ты же знаешь, он газеты разносит.

Тут испарились последние остатки папиного благодушия.

– Какие газеты?! Марина, ты умеешь считать?! Пусть репетитор повторит с тобой таблицу умножения! Газетных копеек хватило бы ровно на два пирога, а вы тут каждый день пиры закатываете! Я вижу десяток этих коробок!

– Не парься, – повторила Марина. – Раз он сам заказывает и сам платит, не буду же я его останавливать. Подумай: если ты не хочешь, чтобы мы ели на Ленины деньги, почему он должен хотеть есть на твои? Вы все-таки еще не съехались и не объединили наши хозяйства, – добавила она, невольно вспоминая рассудительный тон Ника.

Пал Палыч остыл и, видимо, с рассуждениями согласился.

– А пицца – это вкусно и удобно, – завершила Марина. – Я в состоянии раз в день что-нибудь приготовить, но не могу же я всё время жить в режиме подвига. Вот Ник это понимает!

– Ладно-ладно, – скороговоркой согласился Пал Палыч. – Собственная гордость, личный вклад и всё такое. Я побежал уже! А все-таки ты выясни источники его доходов!

– Сам выясни, – предложила Марина.

– Но мне неудобно! Как я могу требовать у него отчета! А тебе самой что, неинтересно?

– Нет.

– А где он, кстати?

– Ушел по делам.

– И по каким, тоже неинтересно? – с иронией спрашивал Пал Палыч уже из прихожей.

– Сам расскажет, если захочет.

– Конечно, расскажет. Он же теперь наш брат, – заступился и Павлик, который только что вернулся с улицы, устраивал свой скейтборд на ночлег и услышал часть разговора.

– Ну да, ну да, – промычал Пал Палыч еще ироничней, дождался, когда сын убежит в комнату, и добавил: – До чего же ты его довела, если он на это согласился!

– Я не доводила. Он сам предложил. Это я согласилась, – объяснила Марина сдержанно.

– В таком случае, что он задумал? – насторожился Пал Палыч.

– Ничего.

– Ничего не понимаю, – донеслось уже с улицы. – К чему эти игры?

Самое забавное, что буквально то же самое выдала и Жанна: «Это вы ролевые игры решили попробовать?». Тем не менее, побывав в Странном Доме на каникулах, она осталась очень довольна. Наверное, впервые за всю историю их знакомства они с Ником не подкалывали и не шпыняли друг друга, даже когда играли в «Монополию» и в «фараона» или выбирали фильм. Ник выглядел гостеприимным хозяином настолько органично, что Жанна, прощаясь с подругой, признала: «Прогресс налицо. Вы отличная пара! Наконец-то собственную дурость переросли». И не захотела слушать объяснений про слияние семейств: «Да ладно лапшу-то мне на уши вешать! Какое вам дело до предков? Оттого что они женятся, никакой вы родней не становитесь. Кто на это смотрит вообще!»

Варя тоже фыркнула: «Ну Николка юморист! Ну намудрил! Да вы – Ромео и Джульетта, никто ж не слепой. Только без ядов и кинжалов обойдитесь, пожалуйста!» Марина с Ником сидели у соседей – те «исправлялись» после Хэллоуина, и Марине казалось, что и они, и хозяева выглядят как-то похоже. В самом деле, как две пары. «Ты это с себя переносишь», – защищалась она, Варя торжествовала: «А вот и нет! Вот приспичило самим себя обманывать! Да вы только друг на друга и смотрите!»

И Марина обнаружила, что смотрит на Ника. Тот сидел в противоположном углу комнаты и разговаривал с Вариным мужем. Виктор Бояринов был своеобразной личностью: одновременно занимался бизнесом, местной политикой, поиском незахороненных останков советских солдат, каким-то экстремальным спортом, философией, да еще книжку писал – о древних язычниках, Марина забыла их название. Они с Варей и ездили в те доисторические места, для книжки. Так что Виктору с Ником нашлось о чем поговорить. «Я тоже вначале думал, что не смогу зачищать костяки, – доносилось до Марины. – А оказалось – очень даже». – «Плюс отличная медитация о смысле жизни – кто был этот человек? Что делал, о чем думал, как умер...» Ник говорил с Виктором, а смотрел на нее. И молодожены то и дело обменивались взглядами и улыбками.

Однако Марину это наблюдение не смутило. Целый мир вокруг мог думать и говорить о них что угодно. Ей было все равно, каким там стандартам они соответствуют или не соответствуют. И где пропадает Ник, тоже не волновало, как бы папа ни иронизировал. Она могла спокойно валяться на диване рядом с Рольдом и читать роман. Марина понятия не имела, откуда берется это абсолютное доверие. Оттого, что они решили отказаться от тех ролей, которые так неудачно примерили, и связанные с ними ревность и подозрительность ушли сами собой? Или «братские» отношения в самом деле им больше подходят?

В книжке оставались две последние главы. Перечитала фразу: «Он не заслужил света, он заслужил покой». Они тоже заслужили! Ведь почти весь этот ужасный год только и хотелось, что вернуть время, когда всё было хорошо! И если невероятным образом удалось создать его заново, то какая разница, как это называется и как это называют все остальные!

Ник попытался прокрасться в комнату на своих кошачьих мягких лапах, но с догом этот номер не проходил. Он поплелся в прихожую еще до того, как щелкнул замок.

– Где ты шляешься и где берешь деньги? – Марина подняла от книжки голову. – Это сурового отца интересует, но сам он боится спросить.

– Ну, от тебя никаких секретов, – просиял Ник. – Граблю людей на дорогах!

 


10

 

– А что ты тут делаешь? – Марина почти вылетела из дома, но в дверях развернулась на полном ходу.

Пал Палыч один в гостиной грустил над чашкой кофе.

– Что я делаю у себя дома? – ответил он вопросом на вопрос, и прозвучало это озадаченно.

– Ты же по воскресеньям с Леной куда-нибудь, – пояснила Марина. – Мы успели привыкнуть.

Папа странный такой – не сияющий.

– У Лены сегодня дела.

– Ну и что, – не поняла Марина. – Это повод для печали?

– Знаешь, – произнес Пал Палыч задумчиво, – я вдруг осознал, что никто больше не будет любить меня ради меня самого. В лучшем случае я буду вписываться в планы – ну или не вписываться.

Но сочувствия он не встретил. Что еще за глупости, прямо как Рафаэль! Меня не понимают, мой джаз не слушают.

– А может, этого и не нужно? Как будто у тебя своих планов нет. Знаешь, если тебе нужна Душечка, то ты отлично знал, что это не про Лену.

Пал Палыч поспешно покивал.

– А ты куда? С Николаем?

– Нет, мы же на курсы по субботам ездим, – Марина подпрыгивала, глядя на часы. – Он вечером появится, я тоже. Извини, надо бежать, у меня электричка!

 


11

 

– Арсений, мой одногруппник. Николай, мой брат.

Марине ничего не оставалось, как их познакомить. Она улизнула с занятий пораньше, но золотой мальчик тянулся за ней, как нитка за иголкой, предлагая кино и пиццу, и в итоге оказался у входа в торговый центр. Где Ник уже стоял и дожидался.

– Правда, что ли? А чего непохожи совсем? – осведомился Арсений, пожимая руку новому знакомому.

– А это потому, что я похож на маму, – приветливо объяснил ему Ник.

– ...а я – на папу, – подхватила Марина, прикидывая, что они отвечают, как двойняшки, на два голоса, и так непринужденно, словно занимались этим всю жизнь.

– Зато вы с Маринкой друг на друга похожи, – заметил Ник, разглядывая Арсения. – Ты бы запросто мог за брата сойти.

Марина посмотрела на отражение в зеркальной стене торгового центра – и правда, два одинаковых «кленовых листика».

– Не, это неинтересно. Я бы лучше стал ее бойфрендом, – доверительно сообщил Арсюша. – Только твоя сестра целоваться не любит. Сразу: домой пора, электричка приехала.

– А ты женись, – всё так же приветливо улыбаясь, предложил Ник, – всё будет.

– Ну так родаки мне квартиру подарят, – размышлял Пальчиков, – когда я в универ поступлю. Да я поступлю, и они уж купили. Чего не зажить-то?

– Мотивация – супер, – отдал должное Ник семье нотариусов, – чтоб стараться там, с занятий не сбегать. А хата где, в центре?

– Обижаешь. Конечно. Чего по помойкам-то лазить.

– Годится, – подвел итог Ник.

Теперь Арсений поинтересовался:

– А ты где учишься?

– На его долю выпало научную династию продолжать, – подала голос Марина. – Один из наших дедушек – знаменитый академик Берестов, пришлось поступать туда, где он преподавал...

– ...ну да, все парятся, а я на факультете дверь пинком открываю, – подпел Ник. – А юридическое образование, может, как второе высшее возьму, чтобы папу не обижать.

– Я б тоже так не отказался, – уважительно протянул золотой мальчик в ответ на первую половину сообщения, а на вторую: – А мне, блин, хоть бы одно осилить...

«И почему мне кажется, что мы оба прикалываемся над бедным Арсюшей, – мелькнуло в голове у Марины, – хотя почти сплошную правду вроде говорим».

– Ну что, друг, пока, – еще раз протянул руку Ник. – Вон родители за нами подъехали.

Напротив на стоянке остановился ярко-красный «опель» Пал Палыча, сам он сидел за рулем, рядом с ним – Елена. Арсений вгляделся:

– А вы и правда: один – на маму, другой – на папу. Надо ж, как бывает. А я думал, это прикол.

– Поехали в гости, – пригласил Ник. – Дом посмотришь.

– В другой раз, – пообещал Арсюша. Когда «опель» отъехал, достал смартфон, пощелкал: – Есть такой академик. В Википедии. Не наврали. В Белогорске как раз жил. Где ж подвох? Видать, показалось.

 


12

 

– А ваш приятель не с нами? Может, его подвезти? – спрашивал Пал Палыч. Настроение у него опять было приподнятым. Видимо, выставка по ландшафтному дизайну, на которую они ездили с Еленой, оказалась интересной.

– Он к нам в другой раз, – отвечал Ник и повернулся к Марине: – Ну как, ловко я его сосватал?

– Ловко. Выглядит вполне одураченным.

Оба наконец расхохотались, и Марина пресекла расспросы любопытного папы:

– Елена Николаевна, что новенького на ВВЦ?

– Да вам неинтересно, наверное – были только презентации и семинары в павильоне. На улице смотреть ведь уже нечего... – Однако Елена все-таки начала рассказывать, достала гору рекламы, журналы. Марина присмотрела для своего лабиринта шпалерную беседку и большие керамические вазы вдоль дорожек – и вот уже показался Белогорск. В просвете между деревьями издалека блеснуло круглое цветное окошко.

– Мы ведь к нам? – уточнил Пал Палыч на повороте.

Елена начала возражать, что таких планов не было, но Марина и Ник дружно заговорили:

– Так и отлично, что нет никаких планов! Значит, поужинаем у нас!

– Я пиццу уже заказал, пока вы картинки смотрели. Даже две, чтоб всем хватило. Уже везут.

– Пускай это будет экспромт, – вторил Пал Палыч.

Перевес сил был очевиден, трое против одного – и Елена смирилась.

Ник и Марина переглянулись понимающе: «Надо же когда-нибудь!» – «Давно пора».

Павлик, как всегда, вихрем обрушился с лестницы:

– У нас гости? Ура! – и застыл перед красивой дамой.

Дог чинно подошел к Елене и ткнулся носом в ладонь – она отдернула руку. Тогда он неторопливо сходил за своим мячиком и подал его гостье. Та держала слюнявый мячик двумя пальцами, не зная, что делать с ним, с большой собакой и маленьким мальчиком. Марина выручила:

– Хотите руки помыть?

Тем временем Ник ставил на стол две огромные коробки с пиццей, Пал Палыч деятельно варил кофе – умопомрачительный аромат наполнил и кухню, и комнату. Павлику объяснили, кто именно к ним пришел, и он исполнился готовности вести себя образцово – настолько, что даже тихо сполз под стол с куском в руке. Елена тревожно глянула на Пал Палыча – тот жевал как ни в чем не бывало. Ник весело предложил:

– Мам, расслабься. Можешь тоже залезть под стол, там уютно.

Однако Марина видела, что расслабиться Елена не может. Хотя у других гостей это обычно быстро получалось. Марина незаметно следила, как она обводит взглядом комнату, и видела, что папа тоже незаметно следит. Вот Елена смотрит на ту самую вазу, которую они обычно прячут – брови шевельнулись (Пал Палыч заерзал). Увидела огромный горшок – брови подпрыгнули (Пал Палыч тоже). Заметила в книжном шкафу бюстик неизвестного писателя – Павлик, уже вернувшийся на свое место, пояснил:

– Это наш НЛО – неопознанный литературный объект. Никто не знает, кто он такой. Он для орехов.

– Бальмонт – для орехов?

– А это Бальмонт?

Пал Палыч обрадовался больше всех:

– Так вот он кто оказался! Пять лет безымянным прожил! Видно было, что хотел сказать, но не мог!

Все засмеялись, зашумели. Коробки из-под пиццы смахнули и достали еще одну – с «Монополией».

– А я не знаю правил, – растерялась Елена.

– Да тут всё просто, – убеждал Павлик. – Вам понравится! Мы один раз так играли, что пропустили Новый год! Слышим – куранты бьют, подскочили, а потом подумали: ну и пускай бьют, а мы доиграем!

– Может, вы хотите дом посмотреть? – опять пришла на помощь Марина.

И Елена сбежала из-за стола. Увидев ирисы на витражах, оживилась:

– Как красиво. Похоже на мозаики в особняке Рябушинского, на Малой Никитской.

Она ходила по комнатам, как по музею, вежливо кивала и совсем не была похожа на женщину, которая собирается здесь жить. А впрочем, почему Елена не должна выглядеть так, как выглядит, тут же одернула себя Марина. Как ей еще себя вести – как мачехе из «Золушки»? Упереть руки в боки, по-хозяйски всё осматривать, или уж сразу начать передвигать мебель на свой вкус?

– А вот моя комната, – Ник гостеприимно распахнул дверь. – Ну как, тебе нравится? Смотри на витражи – море! Круто, да?

Марина заметила, что губы у Елены запрыгали, как будто она сейчас заплачет, ничего не поняла, но быстро предложила:

– Из окна сейчас не очень видно – мы фонарики убрали, но лабиринт немного можно разглядеть. Герман Степанович очень помог, сама бы я не справилась.

– И я помогал, – ввернул Ник, – и Павлик с Пал Палычем, все трудились, зацени!

– Ну, это мы так, на пять минут заскочили, – словно оправдываясь, проговорил Пал Палыч, когда Елена заторопилась домой и он собрался ее провожать. – Первый блин, так сказать. Слушайте, дети, завтра воскресенье – может, что-нибудь вместе организуем?

Но Ник и Марина в один голос ответили:

– Нет, у меня дела.

 


13

 

Какие дела у Ника по воскресеньям, интересно было давно, что бы там Марина ни говорила Пал Палычу. Но про разбой на большой дороге он уже отвечал, в другой раз пообещал рассказать позже, когда будет что рассказывать. Настаивать было рискованно – можно нарваться на тот же вопрос, где она сама проводит воскресенья.

Однако Марине уже хотелось, чтобы Ник спросил, а она ответила. Не слишком ли они теперь старательно уважают свободу друг друга? Может, это уже крайность? Вроде того, что Инесса с Ванессой сидят в своей комнате, а вторая пара близнецов – в своей. У них это, конечно, «нормальные» отношения, но у нее же с Ником совсем другие. По крайней мере, сидеть в разных комнатах они могли бы только в случае холеры или чумы. И то вряд ли.

Ник, как всегда, валялся на ковре и усовершенствовал свою карту. Марина оторвалась от компьютера:

– Хочешь поучаствовать в моем проекте? Подсунуть тебе опрос?

– Подсовывай.

– Тема – типичные особенности поколения Y. В двух словах, чтобы было понятно. – И скороговоркой изложила: – Есть теория поколений – зная, какими были предыдущие, можно предсказать, каким будет следующее. Ценности у человека формируются в первые двенадцать лет жизни. Например, если ты растешь в эпоху процветания, то осваиваешь технологии успеха, а если во время кризиса – способы выживания. За весь XX век и начало XXI сменилось шесть поколений. Сначала идут старики, которым за восемьдесят. Это поколение «победителей», они оптимисты и верят в светлое завтра. Потом – «молчаливое» поколение, их детство пришлось на репрессии, войну и разруху. Они до сих пор боятся голода и сажают картошку. Дальше – «идеалисты», которые выросли в супердержаве, победившей фашизм и покорившей космос. Они любят работать в команде, активны и любознательны...

– А это история или обществознание?

– Это для курсов. Но можно будет и к школьной истории приткнуть, Макакусу понравится. Слушай дальше. Мы добрались до родителей. Они – поколение X. Их детство прошло на фоне холодной войны, «железного занавеса» и дефицита. «Иксы» самостоятельны, всегда готовы к переменам и рассчитывают только на себя. Их главные ценности – время и свобода выбора.                                                                         

– Похоже. Мамин портрет. А что про нас?

– Теперь про нас. Мы – «игреки». Может показаться странным, но по этой теории цикл начинается снова, и мы соответствуем «победителям». На наше детство пришлись распад СССР и теракты, но еще и расцвет цифровых технологий. «Игреки» предпочитают работу в команде, прекрасно ориентируются в социальных сетях, любят комфорт, моду и спорт. Если интересно про Павлика, то поколение Z только формируется, но предполагают, что оно окажется похоже на «молчаливых», что это будут идеалисты-творцы. Короче, ты в курсе. Теперь бери опрос и ставь плюсы и минусы. Я в классе и в группе всех уже напрягла.

Ник пробежался по вопросам:

– «Интересуются исключительно днем сегодняшним, не строят планов на далекую перспективу, считая это совершенно неинтересным. Им нужно всё и сразу» – разумеется. Плюс. «Не признают систему жесткой иерархии и не желают в ней работать» – правильно, еще чего. «Очень важны сотрудничество, обратная связь, общение на равных» – ну да. «Часто выступают против установленных правил» – а на кой они, эти правила... «Хотят получать от работы удовольствие, настоящий драйв, а не только зарабатывать» – еще один плюс. «Завышенная самооценка, страх их не мотивирует» – ха, попробуйте напугайте. Лови, готово. А Арсения ты тоже напрягла?

– Конечно.

– Конечно? Он тебе нравится?

– Немного нравится, – ответила Марина и мысленно продолжила: «Но люблю я только тебя. Ну вот – самой себе сказала». – Ты, может, подумал, что он сноб, но он просто непосредственный.

– А мне как раз показалось – посредственный, – моментально откликнулся Ник, и его интонация напомнила об историческом противостоянии с Рафаэлем, Артуром и Рудиком.

– Да нет же, Арсюша общительный, компанейский, группу нашу сплотил, а то были – кто в лес, кто по дрова.

– Ну, я же говорил – вы похожи! То есть вот этой чертой, и еще внешностью, – тут же поправился Ник, но Марина махнула рукой:

– Да ладно, всё правильно. Я посредственность. Ничего из себя не представляю, яркие дарования отсутствуют, учиться пошла, куда папа сказал.

– Это неправда. – Ник, который разговаривал, не отрываясь от карты, карту теперь отложил. – Ты – самый яркий человек, которого я знаю. Заметь, я говорю не «девчонка», а «человек».

– А я в себе ощущаю абсолютную пустоту. Особенно на курсах. У нас там есть те, кто реально хочет идти в эту профессию. – Марина обобщила под «теми» нелюдимого Игоря, который продолжал демонстрировать чудеса трудоголизма.

– Пустота нужна, чтобы возникло что-то новое, – заметил Ник. – Если место не освободить, оно и не появится.

С улицы донесся шум, в котором смешались лязг техники и незнакомые голоса. Марина выглянула в окно.

– У Бояриновых деревья сажают. Варя говорила, что газон – как раз та пустота, которую нужно заполнить. Елена Николаевна ей обещала сад.

– Что, прямо сейчас?

– Так тепло, сирень распускается. В самый раз сажать. Земля еще мягкая. Такой ноябрь чудесный!

– Не простудись на пленэре, – предупредил Ник.

Марина резко повернулась к нему, он подмигнул:

– Да я всё знаю! Я вообще-то продолжал тебя контролировать. Весь этот год. Мне было важно, где ты, как ты и чем занимаешься. Ну и про студию тоже знаю. Но тебе надо, чтобы это была тайна, я и притворялся. 

– Уже не надо. Дело было так: мне дали флайер у метро, и я подумала, что это судьба. Решила попробовать.

– Я и в твои рисунки нос совал, когда тебя не было. Мне понравилось!

– Не может быть. Натюрморты унылые?!

– Не, где три больших дерева, а вокруг домики и человечки. Подари, я на стенку повешу.

– А, тот самый, – засмеялась Марина, торжественно вручила шедевр, созданный на старом причале, и объяснила: – Это только от папы секрет. А то подумает, что я хотела заняться чем-то серьезным – и тут же начала тратить время на пустяки. Хочешь со мной в воскресенье в Сокольники? Мы пойдем на пленэр, если не похолодает.

– Не могу, – покачал головой Ник. – Я бы правда хотел! Но у меня обязательства. Все воскресенья заняты. Я дело одно раскручиваю.

– А я думала, ты на свой «пленэр» ходишь. Открываешь новые земли, потом будешь показывать.

– Я и показываю, – он произнес это не сразу. – Только пусть это тоже будет секрет – и от папы, и от мамы. Экстремальный туризм привлекает кучу народа – я даже не подозревал. Ниша эта не занята, по крайней мере, в наших местах. Клиентура прибавляется в геометрической прогрессии – по цепочке, друг от друга узнают. Платят прилично. Жаль, световой день убыл по самое некуда – но пока мои маршруты проходимы. Зимнее выживание, кстати, тоже интересует, есть заявки.

– Это опасно? – вырвалось у Марины.

– Да как всегда. Ты же со мной ходила.

С ним даже Павлик ходил. Поход, в который он недавно отправлялся якобы с классом, был на самом деле не с классом. Марина случайно об этом услышала, когда Павлик болтал с Ником, но тоже притворилась, что ничего не знает. Конечно, ее задело, что и братик, и отец как ни в чем не бывало продолжали общаться с ее молодым человеком, когда она сама с ним не общалась. Так, что папа даже ребенка с ним отпустил! Ведь было это еще до того, как Ник притопал и заявил: «Я буду здесь жить». Но она тут же вспомнила, что Ник сначала познакомился с Павликом, а потом уже с ней. И вообще, братик – не приложение к своей сестре, а самостоятельная личность. Из пока что загадочного поколения Z.

– Круто, – сказала наконец Марина. – Но ведь это были только твои маршруты. Ты говорил, что в такие места толпами не ходят.

– А я толпы и не вожу. Двое-трое максимум. Не волнуйся, я кое-что для души оставляю. – И добавил: – Понимаешь теперь, почему я тебя с собой не зову? Это работа.

– Да пребудет с тобой Сила, – пожелала Марина.

– Банзай. Тебе тоже – легкой кисточки, или как там у вас положено.

– Спасибо, мне пригодится. У меня ведь поздний старт. Я потеряла кучу времени. И понимаю, что может ничего не получиться. Вот ты всегда знал, чего хочешь, и двигался в правильном направлении. А я тычусь наугад.

– Так это ж квест, – восхитился Ник. – Пипец как круто. Тоже так хочу! – И Марина видела, что восхищение неподдельное, и он готов прямо сейчас бежать за чем-нибудь новым.

 


14

 

– Ой, кто бы это мог быть? – удивилась Варя звонку, оторвалась от разложенных перед ней листов с рисунками и по пути к дверям продолжала говорить: – Да знаю я эти студии: вы научитесь рисовать за один день, активизируете творческую часть мозга, и всё такое. Почему бы вместо любительской забегаловки не выбрать что-нибудь приличное? Есть же арт-школы, свободные мастерские. Должен быть качественный подход, неважно – подготовка это к художественному вузу или просто арт-терапия. Тебе сейчас нужна техника ведения рисунка, композиционные схемы элементарные – и руку набить, и глаз... А вообще, я не понимаю, Маринка, на что тебе далась юриспруденция и почему бы ее не забыть, как страшный сон... В Суриковском, кажется, с января идет набор... Погоди, сейчас я спроважу по-быстрому, кто бы это ни был!

– Привет, Варь. Я без звонка, просто заскочила по дороге – глянуть на твой будущий сад, проверить нашу работу, – донесся из прихожей голос Елены – и Марина поняла, что может уходить. Две подруги сейчас захотят поболтать, попить чаю.

– Почему будущий? Он уже настоящий! Да ты проходи, сейчас я чайник поставлю! Какие еще звонки, ты же практически моя соседка. Так здорово! Каждый день теперь видеться сможем! Прямо как с Мариной, она сейчас как раз...

Так и есть, надо сваливать. О приличной арт-школе можно потом по телефону договорить. Но Елена перебила Варю:

– Вряд ли мы станем соседками.

Марина застыла. Варя не поняла.

А Елена говорила торопливо и взволнованно, будто сама себя убеждала:

– Да нет, Варь, Павлик замечательный, и я к нему замечательно отношусь, мы не ссорились. Но более близкие отношения – это тяжело для меня. Это просто не для меня! Вот я была у них в прошлые выходные... Это другая вселенная! Замечательная, но не моя! Я поняла, почему Николу туда всегда так тянуло. Это та атмосфера, которую я не могла для него создать. Не дала ему ни брата, ни сестры, ни собаки... Понимаешь, они все любят друг друга, веселятся, дурачатся. Ваза ужасная – Павлик потом объяснял, что это какая-то игра... А я смотрю на себя – и вижу, что меня туда занесло по ошибке!

– Ничего не понимаю. Что не так-то? – изумлялась Варя. – Они и тебя готовы полюбить – да что с тобой, Ленка? Чего ты накручиваешь?

– А я не готова. Я поняла, что не готова к тому, чтобы перевернуть свою жизнь.

– Да это просто предсвадебный мандраж! Он у всех бывает. У меня три раза был! Ты за эти годы привыкла жить без любви, сцепив зубы, тянуть бизнес, тянуть Николку – не жить, а выживать. Любви испугалась, вот насмешила!

– Никола из дома ушел, когда я начала встречаться с Павликом. Взял рюкзак и ушел.

– Так куда ушел-то? Туда же, куда ты сама собралась! Опередил на шаг, можно сказать.

Марина готова была выскочить с заверениями, что Ник ждет не дождется, когда их семьи наконец соединятся окончательно, но Елена сказала:

– Не так всё просто. Он же мальчик-наоборот. То, что ты воспринимаешь как его одобрение, на самом деле – эпатаж и вызов. Я семнадцать лет его знаю. У него всегда было обостренное чувство собственности. Всех мужчин, которые пытались ко мне приближаться больше, чем на рабочую дистанцию, он воспринимал как врагов. И старался вернуть меня себе любыми способами.

Марина опять замерла. Про обостренное чувство собственности она тоже хорошо знала. А вдруг Елена права? Но Варя горячо запротестовала:

– Когда это было! Он давно уже взрослый и сознательный! И к Павлику прекрасно относится и никакой ему не враг! И вообще, тебе не приходило в голову, что Никола просто смылся к любимой девушке при первом удобном случае? Они, правда, до сих пор выдерживают какие-то непостижимые для меня платонические отношения, но суть не в этом. А в том, что мамочкина сиська ему давно уже не нужна! Извини, но не стоит преувеличивать собственную значимость! Лучше подумай, сколько ты значишь для Павлика, прежде чем испортить жизнь и ему, и себе!

– Уже подумала. А ты кого-нибудь роди – и через семнадцать лет вернемся к вопросу о мамочкиной сиське.

Они там, кажется, прощались, обнимались и заверяли друг друга в вечной дружбе и полном понимании, а Марина могла думать только о том, знает ли папа. Сказала она ему уже или решила сначала с подругой поговорить. И может быть, Варя еще сможет ее остановить?!

Но Варя вернулась недовольная.

– А ты чего так далеко от двери? Могла бы подойти да послушать, чтобы мне всю эту муть не пересказывать! Тебя ведь напрямую касается!

– Отсюда слышно. Вот и всё. Без яда и кинжалов.

 


15

 

– А всё горшок проклятый, – Пал Палыч кивнул на ни в чем не повинный горшок.

Марина молча обняла отца.

– Я этого и опасался, – продолжал он, – ну, что то, что всем остальным у нас нравится, ее может только отпугнуть!

Марина заглянула ему в лицо:

– Это мы виноваты, да? Ну, затащили ее тогда в гости? Поторопились?

– Нет, это я сам поторопился. И она сказала, что мы должны взять паузу.

– А что это значит? – допытывалась Марина. Ей всё казалось, что у взрослых пустяковая размолвка, или что она чего-то недопоняла, или они друг друга не так поняли. – Пап, а вы об одном и том же вообще говорили? Ты ей сделал нормальное предложение, как в кино?

– Это значит, что мы возвращаемся на исходные позиции. Как будто ничего и не было. Да, я делал предложение. Как в кино. Говорю же – поторопился. – Пал Палыч держался мужественно, но завершил упавшим голосом: – Я не тот человек, который ей нужен.

«Сама она – Прекрасная Дама, – с возмущением подумала Марина, – самой ей нужны сплошные подвиги, чтобы собой любоваться! Чтобы все вокруг нее плясали, а она выпендривалась: все не такие, одна я – такая!» А вслух сказала:

– Ничего подобного. Если бы ты был не такой, она бы просто разорвала отношения – или вообще их не начинала. Елена же не гламурная кокетка. Она разве сказала, что всё кончено? Ты это сам додумал. Она сказала – пауза. Значит, пауза! А еще она сказала, что ты – замечательный, и что она к тебе относится замечательно. Варе сказала! Я своими ушами подслушивала!

Папа взглянул с такой надеждой, что захотелось разрыдаться. Марина быстро отвернулась:

– А горшок я к себе в лабиринт укачу! Я в журнале видела – керамика в цветнике. Мы прямо сейчас укатим, вместе с... с Павликом.

 


16

 

Ник катил горшок и взглядывал на Марину исподлобья:

– Это ведь не мы им всё испортили?

– Это они нам всё испортили. – Марина с вымученной улыбкой пояснила: – На море опять не поедем.

– Какое уж тут море. А вообще это мысль. Я маму уговорю уехать куда-нибудь дней на десять – на все каникулы. Не передумает, так хоть успокоится.

– Значит, у нас и Нового года не будет?! Опять?!

– Ну, и ты Пал Палыча увези. Пусть развеется. Только в другое место. Куда поставить? Сюда, в центр?

– Давай сюда.

Марина понимала, почему у Ника виноватый вид. Она сама чувствовала себя так же. Ведь в самом начале, только узнав, что какая-то женщина собирается присвоить папу, она восприняла это как вторжение. И Ник тоже! Наверное, та первая волна их враждебности была такой мощной, что не могла не повлиять, вот всё ничем и закончилось. А потом еще тот неудачный «невзначай», который они устроили! Елена была не готова и просто сбежала – и из Странного дома, и вообще...

– Ну, я пошел? – Ник подхватил с крыльца свой рюкзак и попытался пошутить: – Вот видишь, и брата из меня не получилось.

– Получилось, – прошептала Марина, всё ниже и ниже опуская голову. – Ты был самым лучшим братом.

– У тебя есть настоящий, – утешил Ник. – Ты давай не горюй. У них же пауза, а не конец света. А нам никакая пауза не нужна. Я просто не думаю, что было бы удачным решением мелькать сейчас у Пал Палыча перед глазами. Да и маму надо поддержать. Короче, я не прощаюсь. Заряди мобильник, будь на связи.

 


17

 

У некоторых на фото еще маячили новогодние елки. Кто-то нацепил маску Анонимуса, кто-то скорчил рожу, у кого-то вместо головы были задранные ноги в полосатых носках. Но в большинстве своем с экрана смотрели нормальные человеческие лица. Марина разглядывала страничку Ника «ВКонтакте», словно археолог с кисточкой: что за люди, чем занимаются, о чем думают? Какое место занимают в его жизни? Одноклассников и вообще белогорцев она узнавала, а остальные, практически всё поголовье – наверное, знакомые по университету, походам и экспедициям. Автоматом он их добавил в друзья, или они и в реале ими являются?

Множество девчоночьих лиц подтверждало слова Жанны о том, что принцесс навалом. А вдруг она смотрит сейчас на них так же, как когда-то Ник – на Артура, Рафаэля и Рудика? С такой же смешной сердитостью? Неужели то, что с ним творилось в девятом классе, у нее начинается в одиннадцатом? Да с какой стати?! Марина резко вышла из социальной сети.

Всю зиму они ловили любые моменты для встреч. Ни в Странный Дом, ни в «зефир» по молчаливому уговору не заходили. Марина смеялась: «Мы бездомные!» Ник возражал: «А кино и кафехи разве прикрыли?» И они смотрели все фильмы подряд, включая неинтересные, навещали Варю и Лодочника, пересекались то в бассейне, то у репетитора, а в «Забавушке» и «Трех пескарях» просто жили, занимая после школы «свои» столики и располагаясь там с учебниками и ноутбуками. Марина и сейчас сидела в кондитерской, пользуясь бесплатным вай-фаем и дожидаясь Ника – он должен был появиться после своих нестандартных каникул, в гимназии начинался новый триместр.

– Привет! – Рафаэль помахал от входа. – Чего хочешь – эклеры, наполеон?

А с Рафаэлем они практически не видятся – он перешел на домашнее обучение и пропадает в Москве, появляясь только на зачетах и контрольных.

– Щедро, – оценила Марина тарелку, где были и эклеры, и наполеон, и корзиночки, и «картошка». – Клад откопал или «Грэмми» получил?

– Просто зарплату, – ответил приятель с плохо скрываемой важностью. – Отец наконец-то начал отстегивать за выступления. Я этим, кстати, тебе обязан. Помнишь, в электричке вместе ехали? Так я потом рассказал, что оказался в глупой ситуации – совсем без денег, девушку не смог выручить. А всё мама – боится, что деньги меня испортят, или их вдруг отнимут, или еще чего-то там она боится. Отец схватился за голову – и начал делиться. Дошло, что я уже не маленький. Так что спасибо, что забыла тогда кошелек. 

А Ника всё не было. Наконец он примчался, запыхавшийся и голодный. Объяснил:

– Я с курсов по вождению. Мы с мамой вместе записались. Она всё боялась водить, потому что на дорогах полно машин – вот если бы одна она, тогда другое дело. Но теперь не отвертится! За одной партой сидим.

Марина подумала, что тоже могла бы пойти в автошколу. Если бы ей предложили. Но спросила не об этом:

– А откуда у нее время взялось? Никогда же не было. Я папу так совсем не вижу – на работе пропадает, впал в обычный трудоголизм.  

– Да кризис же, Маринка, телевизор смотришь? Народ начинает экономить не на колбасе, а на всяких излишествах. Типа садового дизайна. У нее теперь навалом времени, никогда весной столько не было. Это единственный плюс, а весь бизнес в минус ушел. Клиентов единицы остались. Людей сокращать пришлось, в том числе водителя. Но ничего, прорвемся! Мой бизнес оживает, народ зашевелился после зимы!

Ник был настроен весело, по-боевому. А Маринино настроение уходило в минус, следом за экономикой. Если народ зашевелился – прощай, воскресенья.

– А ты не забыл, что поступать еще надо?

– Я не сказал, что ли? Я ж поступил! Курсы кончились, типа экзамены прошли – меня зачислили по результатам. Еле дождался. И надоело же мотаться туда!

Значит, и субботы можно вычеркивать. Коммерческие походы займут оба выходных.

– Ты хоть в школу-то заглядывай, – посоветовала Марина.

– Да сдалась она мне! Я ведь уже поступил.

Марина напомнила:

– Аттестат, результаты ЕГЭ.

– Вот черт, и правда. Ну на кой, скажи, эти условности, формальности? Ходить еще куда-то! Такая погода пропадает!

Погода и правда была чудесная. После двух недель двадцатиградусных морозов, которые вдруг ударили в конце марта, установилось настоящее тепло, снег незаметно исчез, и с улицы уходить не хотелось. В кондитерской, так выручавшей зимой, было душно, несмотря на распахнутые двери, и Ник с Мариной отправились бродить по парку. Она думала, теперь так и будет! А будут, оказывается, вождение с мамой и походы за деньгами! Всё то время, которое они могли бы проводить вместе, уйдет на что-то другое! «А я?» – расстроилась Марина, как когда-то из-за папы и Доры.

Она изо всех сил сохраняла жизнерадостный вид, как вдруг ее окликнули:

– Девушка, а почему вы такая строгая? Вы умеете улыбаться? Улыбнитесь, пожалуйста!

Они проходили мимо магазинчика Грачевых, на крылечке которого, за маленьким столиком, сидел несуразный дядька с ножницами в руках. Что там еще придумала мама Артура? Тоже раскручивает затухающий бизнес?

– А почему моя девушка должна вам улыбаться? – удивился и Ник.

– Ради искусства! Одну секундочку, задержитесь. Буквально одну!

Дядька взмахнул своими огромными ножницами и начал быстро-быстро что-то ими кромсать. Ник и Марина остановились. На их глазах из черной бумаги появлялся... Маринин профиль – такой узнаваемый, такой похожий, что Ник засмеялся:

– Вот это фокус!

Следом за первым возник еще один, теперь уже его силуэт. Марина была поражена. На самом деле за секунды, без подготовки, почти не глядя! Без всякого рисунка! Ножницы вместо карандаша! Какой необыкновенный дар! Как он это делает? Где научился?

– Один могу подарить, – галантно предложил творец, – а второй оставлю для рекламы, если не возражаете.

У Ника запиликал мобильник, Марина сказала, что не возражает, и выбрала один силуэт.

– Слушай, я в эти выхи на страйкбол еду! Позвонили сейчас с подтверждением! – Глаза у Ника горели, он шагал вприпрыжку, почти бежал. – Ну, это типа пейнтбола, а пейнтбол – это вроде «Контрстрайка», только не на компьютере, а на самом деле. На пейнтбол я тоже ездил, на каникулах – круто! – Тут он наконец заметил, что Марина молчит. – А ты чего кислая? Хочешь, тоже поехали!

– Стрелять шариками с краской? Не хочу. Дальше не провожай. Будем считать, что это финиш. – И почти побежала в сторону дома.

Теперь стало понятно, почему прошлой осенью не напрягало, где он пропадает, что делает, и в голову не приходило рассматривать его френдов в социальных сетях. Она полностью ему доверяла, потому что была уверена в том, что он или думает о ней, или торопится к ней – где бы ни был и чем бы ни занимался. А теперь он где угодно, только не здесь! К чему тогда превращать их встречи в условности-формальности, вроде хождения в школу? О ней и ее делах он ни одного вопроса не задал!

Ник ее легко догнал:

– Какой еще финиш? А где твой силуэт? Ты забрала у дядьки? – Марина протянула черную фигурку, он не понял: – Это я, что ли?

– А кто еще? Любуйся на себя, любимого.

 


18

 

– Монтекки и Капулетти что, на порог вас не пускают? Или вы боитесь ранить их чувства? Слишком уж вы с ними церемонитесь! Просто не представляю, как это – всё время на глазах у посторонних. Хоть ко мне почаще заходите, – посочувствовала Варя, сама нуждавшаяся в сочувствии – она приболела, была упакована в плед и, лежа на диване, уплетала черешню, принесенную Мариной.

Жанна выразила ту же мысль более радикально: «Не умеешь ты развивать отношения. Какой интерес, если можно только любоваться на тебя, как на картину? Ну, может, он еще будет заглядывать время от времени – проверять, доросла ты или нет до взрослых отношений».

Но Варя завершила неожиданно:

– А вообще у нас мало кто владеет искусством отпускать. У нас уж если влюбятся, так готовы задушить своей любовью. И сидеть друг у дружки на голове, не давая вздохнуть и заняться своими делами.

«Мой возлюбленный на работе и не может круглосуточно меня увеселять», – вспомнила Марина Варины же слова и спросила:

– А где Бояринов? Почему он тебя не лечит?

– Потому что он не доктор, – фыркнула Варя. – Он на конференцию полетел – для книжки надо. Очень мне нужно, чтобы он тут на меня любовался, сине-зеленую такую! Говорю же – надо учиться друг друга отпускать. Иначе любая любовь задохнется. Я его отпустила к хетеянам.

– А с этими древними, в отличие от живых, как раз ничего бы не случилось.

Варя протянула тарелку Марине:

– Сама-то попробуй хоть ягодку. Ой, да пришел-увидел-победил – разогнал конкурентов – застолбил свое место и побежал по делам – это типичный вариант мужского поведения. В ответ можно надуться, устроить истерику или попробовать заставить ревновать. Это классические способы. А еще есть секретный: болтать с подружками и угощаться вкусняшками. По-моему, это гораздо комфортней. Спасибо, накормила до отвала! Первая черешня в этом году.

– Варь, тебе, может, нужно купить что-нибудь или сделать? Ты скажи.

– Выполнить всю работу по дому и перебрать четыре мешка чечевицы, – смеялась Варя. – Спасибо, этим одна фея займется, домработница из Витиной семьи. Прекрасный человек, и по-настоящему ему предана. Я, кстати, Павлику ее порекомендовала – если она возьмется хотя бы обеды готовить, то будет вам счастье.

Про домработницу было уже неинтересно. Марина высмотрела на полке среди книжек Бальмонта. Сначала разглядела портрет, сравнив его с бюстиком из Странного Дома, потом раскрыла томик посередине. НЛО, так долго простоявший безымянным в их гостиной и безропотно служивший щелкунчиком, писал:

 

Кто не любил, не выполнил закон,

Которым в мире движутся созвездья,

Которым так прекрасен небосклон.

 

Он в каждом часе слышит мертвый звон.

Ему никак не избежать возмездья.

Кто любит, счастлив. Пусть хоть распят он.

 

– ...А ты дуй готовиться к ЕГЭ, – напутствовала Варя, – тебе нельзя сейчас время разбазаривать.

 


19

 

Марина отправилась домой самым нерациональным способом. Вместо того чтобы пройти несколько шагов от одной калитки до другой, она сделала крюк через вечерний город, вдоль всей Зеленой улицы, мимо парка и площади с фонтаном. Кондитерская была уже закрыта, а окна «Трех пескарей» еще горели, и виднелись рыбы в аквариумах. Марина остановилась взглянуть на свою любимую мурену, пятнистую, похожую на Рольда – та медленно выплывала из затонувшего корабля.

И вдруг увидела Ника. Он сидел за их столиком, в пустом уже кафе, над разложенной картой. Но ничего в ней не чертил и не подписывал, просто молча сидел, с сосредоточенно-незнакомым лицом. Без того привычного выражения, которое автоматически появляется на людях. Марина стояла, как под гипнозом. И понимала, что она счастлива. И может бесконечно так стоять. Одновременно проступал вопрос: это он, ее «победитель», всё тот же самый? Наверное, все-таки тот же. Только очень серьезный, повзрослевший.

Марина вошла в кафе незаметно и вполне могла бы, по его же манере, застигнуть Ника врасплох. Но она тихо села напротив и, когда он очнулся, получила невероятную, незаготовленную улыбку.

– Я думала, ты в воскресенье приходишь домой, валишься мешком и спишь двое суток.

– Бывает. А иногда сразу сажусь всё обдумать.

– Что – всё?

– Ну, все этапы похода. Само путешествие – самый простой этап. А есть еще два, до и после. Подготовка и разбор полета. И самый важный – последний. Надо понять, как использовать то, чему в этот раз научился. Если не поймать эти мысли вовремя, они могут уйти.

– Изменения местности? Ты обновляешь карту?

– И это тоже. Смотри, что паводок в этом году натворил. Плотину же прорвало, затопило всё по самое некуда. Видишь, черный камень куда укатился.

Это был один из самых популярных туристических объектов – огромный, величиной с автомобиль, камень ледникового происхождения. Легенда гласила, что он исполняет желания тех, кто на него заберется. Казалось, эту глыбу может сдвинуть с места разве что еще один тающий ледник – однако кончик карандаша указывал на новое расположение, довольно далеко от озера.

– А еще – я же отвечаю не только за свою безопасность. – И Марина опять увидела непривычно серьезное лицо. – Знаешь, ведь это взрослые мужики, и надо суметь себя поставить, чтобы сразу было понятно, кто главный. А это совсем не то что одним собой управлять.

– Получается?

– Да, – ответил Ник после паузы. – А то есть те, кто путает экстремальный поход и пикник. А для некоторых это алкогольный пикник. Таких я научился вычислять уже на этапе переговоров. Еще есть проблемы с правильной экипировкой. А с физподготовкой – совсем беда. Клиент – дохляк. То, что я рассчитывал под себя, они не выдерживают. Маршрут ведь разбивается на две половины – туда и обратно. Достижение цели – только часть пути, надо еще и вернуться. Если забираешься на гору, надо держать в голове, что придется слезать.

Марина вспомнила электричку, которая чудесным образом подошла к лесной станции как раз тогда, когда у нее заканчивались силы. Значит, он уже и в те времена это просчитывал?

– В общем, делаю перерасчеты, как фокусировать энергию, как распределять точки пополнения сил. Всё менять приходится.

Марина хотела спросить, а сохранился ли – раз всё так сложно – тот драйв, который ему нужен, но тут возник официант:

– Спокойной ночи, господа постоянные клиенты, закрываемся!

– И вам сладких снов, – пожелал Ник. Уже на улице спросил: – А ты на время ЕГЭ на арт-школу забила?

– Не знаю, на время или насовсем. Я ведь не смогла подготовиться к художественному вузу. И времени не хватило, и с чувством цвета проблемы.

  – Да ну? – не поверил Ник. – Цвета... цветы – это же так близко. И как раз твоё, по-моему. А вообще – у тебя же запущен процесс. Пока ты двигаешься к цели, нельзя сказать, что терпишь неудачу. Ты по-прежнему в пути. Главное – продолжать двигаться.

– Но поступать реально только на юрфак. А Варя считает, что надо его бросать и не гоняться за двумя зайцами. И что она сама всю жизнь старалась быть послушной девочкой, но счастья это не приносит.

– А ты – послушная девочка?

Марина вспомнила прочувствованную речь Пал Палыча: «Личная жизнь может пробуксовывать, семья может не сложиться – но твое дело никогда тебя не подведет и не предаст! А у нас с тобой – обалденная профессия!»

– Папа очень пафосно относится к своей работе.

– Важно, как ты относишься.

– Я... попробую погнаться за зайцами.

– Вот это подход! – восхитился Ник. – Зайцев должно быть много! Я тоже прорабатываю альтернативный вариант – походы на моторках, разливом надо пользоваться. Моторки есть, связи Лодочника пригодились!

А вот эти горящие глаза хорошо знакомы. Марина поняла, что с драйвом всё в порядке.

– Слушай, а чего тебе дома не думалось? – вспомнила она убежавшую мысль. – Ты ведь не знал, что я приду в «Три пескаря»? Мы же не встречаемся по воскресеньям.

– Не знал, – согласился Ник – и Марина сама догадалась, что их столик – это точка пополнения энергии, прежде чем он продолжил: – Да так просто. Там думается хорошо. Точные мысли приходят.


20

 

Сначала Марина долго ходила вокруг, задрав голову и разглядывая синие ирисы под крышей. Потом зашла в сам особняк на Малой Никитской. Вход был бесплатный, требовалось только надеть бесформенные кожаные «лапти» и отметиться в тетрадке. Фамилия и род занятий. И она написала «студентка», хотя ею еще не была. Но ведь школотой она себя уже не ощущает! И школьная форма сгорела на специально разведенном костре.

Потом Марина зачарованно бродила по комнатам, рассматривая лестницу-«волну» и люстру-«медузу», морских коньков на дверных ручках, роскошный витраж с соснами в прихожей, книжные шкафы, похожие на дома. Потертые кожаные кресла и диваны показались знакомыми...

– Наверное, учитесь живописи? Или дизайну? – полюбопытствовала старушка-смотрительница.

И Марина снова наврала – кивнула, а та, довольная, что ее догадка подтвердилась, пояснила:

– К нам постоянно приходят художники, которых интересует московский модерн.

 


21

 

– Какая ты красивая! Как жаль, что он тебя не увидит.

И в лице, и в голосе Елены было искренне восхищение, но Марина обошлась без дежурного «спасибо», она встревожилась:

– А что случилось? 

Воображение нарисовало не меньше десяти несчастных случаев одновременно. Но мама Ника озвучила другой вариант.

– Он сбежал. Он давным-давно мне заявил, что не пойдет на выпускной! Что ему не нужен ни костюм, ни бал. Я, честно говоря, не принимала всерьез. Думала, ну пусть без костюма, но это же раз в жизни бывает – пусть как угодно придет. Деньги, разумеется, сдала на мероприятие – а он не пошел. Улизнул с рюкзаком. Мы даже поссорились. Ты не подумай, он меня не подсылал! Я сама. Просто представила, что вдруг он тебе вообще ничего не сказал, и ты рассердишься, бросишь его, а он потом опять наделает глупостей...

Марина слушала, понимала, что Елена не врет, не притворяется – она, кажется, вообще этого не умеет, и раздумывала над услышанным. «Рог изобилия» был полон народу – выпускников и их родителей. Школы опять решили объединиться и отпраздновать с размахом общегородской выпускной. Марина, в белом воздушном платье, со струящимися локонами до пояса, то и дело выслушивала комплименты и уверения в том, что она похожа на невесту.

Только жених сбежал. Ник действительно ничего не сказал и перед началом выпускного не позвонил. Марина ждала, что он вот-вот появится. Да, она готовилась, она предвкушала, что он ее увидит – и ахнет. Но, кажется, ее увидит целый мир, кроме него. А он тем временем увидит целый мир – и, наверное, тоже ахнет. Ведь не мог не понимать, как важно для нее это «мероприятие» – и храбро смылся без объяснений! Артур и Рафаэль уже интересовались, куда он пропал.

– Не думаю, чтобы он хотел этим что-то продемонстрировать! Ты очень много для него значишь, – волновалась Елена. – У него в комнате твой рисунок висит, с деревьями и человечками... Яичницу с кукурузой всё время просит готовить – и говорит, что у тебя она не такая была... Это просто натура такая! Для него эти путешествия важнее всего. Не знаю, в кого он такой бродяга. Уж точно не в отца – тот был кабинетным карьеристом, который женился на дочке академика. Я – так вообще домашний вариант. Садово-домашний. Может, в деда? Мама говорила, что он в молодости только «в поле» и работал. Я этого не застала, я у них поздно родилась...

– Елена Николаевна, вы не переживайте, – посоветовала Марина. – Ну, не пошел – и не пошел. Он никогда не любил светские выходы. А меня потом увидит на экране – здесь видео снимают.

Елена не успокаивалась и продолжала путано что-то объяснять:

– Ты не поверишь, но мы с ним практически не видимся! Последние месяцы встречались только в автошколе! Он выдумал себе такой жесткий график, спартанский, изуверский, в который не вписывается ничего человеческого... А еще этот договор о трех вопросах! Я могу задать ему только три вопроса в день! И если я спросила «Ты поел?» или «Как учеба?», это уже засчитывается! А сверх лимита он не отвечает! Даже когда он жил у вас тогда, осенью, мы больше общались – он забегал поговорить!  

Марину три вопроса потрясли, но она тут же мстительно подумала: «Вот и нечего было папу бросать! Сама тогда сбежала – и всё испортила!»

Потом до нее дошло, что Елена ведет себя так, как должна бы она, Марина. Это она обиделась! «А я не обиделась?» – но проверять было некогда, надо было утешать:

– Елена Николаевна, вы всё преувеличили. Но ведь это для нас бал – событие, а для Николы – ненужная формальность. Он не понимает, что родители хотят полюбоваться на своих детей. И как вообще кому-то может быть важно то, что для него – пустая трата времени. У него другая система ценностей. Он к своему бизнесу относится так же серьезно, как вы к своему!

– К бизнесу? – озадачилась Елена, и Марина, поняв, что проговорилась, поспешила переключиться:

– Но это же всё равно его выпускной! И вы можете праздновать вместе с другими родителями. Оставайтесь, вам ни к чему сейчас одной дома сидеть! Пожалуйста, не уходите! И за мероприятие заплачено.

– Но я не одета, я прямо с работы, – проговорила Елена растерянно.

Марина поняла, что победила:

– Какая разница! Вы сами сказали, что костюм – это неважно. К тому же мы сейчас поедем кататься на теплоходе по озеру... – Она оглянулась на папу, который увлеченно беседовал со своим Гошкой, не сводя с них глаз и вытянув шею. – Вам не будет скучно, там есть ваши бывшие одноклассники! И папа, который никогда нас не бросит!

 


22

 

На руках у Марины сидел толстощекий младенец в кружевах.

Ник воззрился на него с изумлением:

– Это кто?

– Это мой Стёпка.

– А... откуда он взялся?

– Как откуда? Его, пока ты бегал по походам, аист принес. Доре и Герману Степанычу.

– А-а, – сообразил Ник. – А почему он «твой»?

– Потому что, – торжественно объявила Марина, – Дора попросила меня стать его крестной матерью.

Ник поразился:

– Какая ты мать! Ты еще маленькая.

– Сам ты маленький, если тебя в крестные не приглашают, – важно отвечала Марина. – И я прекрасно с ним справляюсь. Смотри, как он спокойно у меня сидит! Хочешь подержать?

Ник попятился.

– Еще чего, не надо мне такого счастья.

– Неужели испугался? Ты же отвечаешь за безопасность взрослых людей, а это безобидная крошка.

– Конечно, безобидная! Еще как заорет. Сама отвечай за его безопасность.

– Откуда ты знаешь, что он заорет?

– Знаю. Мы с Варей приехали. Она мою маму выбрала крестной. Ее мелкий Витька только и делает, что орет.

Июльское солнце заливало старинную усадьбу и Благовещенский храм с колокольней. Марина перекатила коляску в липовую аллею, в тень.

– Ловко они шифровались до последнего, правда? Ну, и Дора, и Варя. То ли стеснялись обе, то ли сглазить боялись. Я и не догадывалась! Варя – вообще толстушка, а Дору я не видела, они далеко живут. И вдруг раз – и два малыша!

– Сам удивляюсь, как от таких старых людей мог получиться такой новенький человечек. – Ник разглядывал Степку с разных сторон. – Так вот в чем соль! Дора, наверно, подумала, что пусть хоть крестная будет молодая, чтоб хоть кто-нибудь дожил до того, как он вырастет.

– Только ты им не говори эти глупости, – посоветовала Марина. – Я раньше тоже думала, что Дора – пожилая женщина. А оказалось, сейчас многие рожают после сорока, потому что карьеру делают, деньги копят...

 Усадьба стояла на высоком берегу озера. Отсюда были видны все его зеленые берега, весь Белогорск, и при взгляде на эту панораму перехватывало дыхание. Это был не просто летний солнечный мир. Этот мир находился в измерении счастья и сам светился счастьем. Он не был ямой с земляными червями. Рожать в него потомство отважились многие. Вокруг лопотали и носились детишки всех возрастов, родители привели их в музей или в церковь.

С улюлюканьем налетел Павлик и повис у Ника на плечах. Тот удивился:

– Ну ты и вымахал! На голову уже запрыгиваешь.

А Степка расплакался. Марина кинулась на поиски соски и укорила братика:

– Зачем ты его напугал?

– Да я ж не его хотел! – И заплясал перед младенцем, корча невероятные рожи. Степка удивился и затих. Павлик возгордился: – Учитесь, как надо! Да сунь ты его, Маринка, в коляску, пускай дрыхнет. Они говорят, что еще не пора. – И сообщил Нику: – Мне папа квадроцикл обещал!

– Зашибись. А я себе уже купил – шевроле «блейзер II», – похвастался и Ник. – Зеленый металлик. Ну-ка покачай коляску, а мы на парковку сбегаем, я покажу. Пошли, Марин. Не волнуйся, он справится, у него талант.

– Лучше мне покажи! – взмолился Павлик. – Эй, вы куда? Я с этим не останусь!

Ник напомнил:

– А кто обещал с нашими детьми сидеть?

– Так это не ваш! – протестовал Павлик. – Это Дорин! Он не считается!

– Считается. Никто тебя за язык не тянул.

Марина разглядывала внедорожник, а Ник – Марину.

– Слушай, а где твои волосы? Они куда делись? Ты, что ли, постриглась?

– А ты, что ли, заметил? Неужели Степка совсем меня затмил?

Ник не верил:

– Правда постриглась?! Я думал, прическа такая... Это мне за выпускной?

– А ты не слишком о себе возомнил? Я просто придумала наконец, как постричься. Если больше нравится прежний вариант – он на фотках.

Ник насупился.

– Да видел я и фотки, и фильм. Ты и сейчас в том же платье. Красивое. 

– Это Жанкино. – Огорчение Ника было неподдельным, и Марина смягчилась: – Раскрою тебе страшную тайну! Я деньги, которые папа дал на выпускное платье, припрятала для арт-школы. Решила продолжать. Раньше тратила те, что копила на планшет, но всё уже закончилось. В общем, Жанка выручила. А Дора и папа вдруг захотели, чтобы я опять надела это платье – и опять пришлось договариваться! Артур туда-сюда ездил.

Она внимательно наблюдала, как Ник борется с желанием задать вопрос, как пытается проигнорировать Артура, не выдерживает – и все-таки спрашивает:

– А мне ты не могла позвонить?

– Тебе – бесполезно, абонент всегда вне зоны связи.

– Как тебе может подойти одежда Жанки, – неожиданно усомнился Ник. – Она же – статуя Свободы. И когда это она воздушные платья носила...

– Она похудела на восемь кило. А этот стиль выбрала как раз потому, что еще его не пробовала. – И Марина, достав телефон, показала фотографию подружки в том же наряде. – Думаешь, мне интересно тебя разыгрывать? Пошли уже, классная у тебя тачка. Наверно, для походов в самый раз.

– Ну да. Хотя теперь походы все ближние – народ индустриальный туризм зауважал. На «Zону» больше хотят, тот самый полигон...

«Куда мы с тобой так и не сходили», – завершила про себя Марина, а Ник уселся на пушку, украшающую вход в усадьбу, и уходить не торопился.

– Слушай, мне твою школу проплатить несложно, деньги есть.

– Лучше отдай свой газетный «бизнес». Тебе давно не надо, а мне бы пригодилось.

– Это – нет, – категорично отказал Ник. – У меня не хочешь брать – так у отца возьми. Или, как все художники, картины продавай – а по подъездам ты таскаться не должна.

Марина заметила, что Павлик машет им обеими руками. Но Ник не трогался с места.

– Новая прическа – это типа новая жизнь? Студенческая? Давай отметим, на машинке покатаемся. Я теперь посвободнее буду.

– Сегодня крестины – и у нас, и у вас.

– Ну, завтра. Половина лета впереди.

– Не совсем. – И Марина, не дожидаясь, двинулась к храму, с высокого крыльца которого ей улыбались папа и Павлик, Дора и Степка, Герман Степанович с кучей родственников, Варя с кучей друзей, Елена Николаевна... Ник спрыгнул с пушки и пошагал рядом. – Я завтра уезжаю. На море. Новая жизнь уже началась. Если ты хотел построить общие планы, то надо было раньше. Мы с Жанкой едем в молодежный лагерь.

 


23

 

Пустая пластиковая банка из-под разливного вина, два стакана и персик составились в отличный натюрморт. Но Жанна его разрушила – ухватила фрукт и отправила в рот.

– Так ты куда? На море или в горы? – проговорила она жующим голосом.

Вариантов, как провести день, имелось аж два: можно было с утра отправиться в горы, а после обеда – на пляж, или наоборот.

– Все горные маршруты прошли. Плавать надоело. Никуда не хочу.

– Что-то быстро тебе надоело, – проворчала Жанна, намазываясь солнцезащитным кремом. – А мне нравится.

– И мне тут нравилось, пока все не поделились на парочки и не разбрелись.

– Так за этим же и приехали, – хрюкнула подруга. – Артурчик, например, – мой удобный домашний тапок, но нельзя ж не попробовать что-нибудь новенькое. Ты-то когда, наконец, соберешься? Вон ребята ждут на коняшках кататься. Спрашивали уже.

– Скажи всем, что я сгорела и никуда не иду.

– Да ладно, – не поверила Жанна. – Не одна же ты в лагере будешь сидеть.

– Посижу, порисую.

Подруга окинула Маринин рисунок и ее саму скептическим взглядом. Поставила диагноз:

– Это ПМС. Тебе надо красного вина больше пить. В литрбол не играешь – так хоть по стакану перед едой для здоровья. Вместо того чтобы их рисовать.

– Жанка! – заорали под окном, Жанна подпрыгнула, одним движением завернулась в пламенно-алое парео и протараторила уже в дверях:

– Не ищи меня вечером. Я, может, в другом месте поужинаю. А, тебе не понять – у нас разный гормональный статус.

Марина дождалась, когда лагерь опустеет, погуляла между деревянными домиками на ножках, побродила по волейбольной площадке, выбрала скамейку под можжевельником. Хоть один день будет не похож на все остальные, на марафон «горы-море-дискотека».

Пейзаж получился такой же унылый, как перед этим – натюрморт. Подходящий материал для вечернего костра. И, поскольку бумага была уже испорчена, Марина, как когда-то на старом белогорском причале, принялась населять ее человечками в смешных колпачках. Они карабкались в гору и съезжали с нее на спинах и животах, плясали, ходили на голове, держались за руки, целовались, вытянув губы трубочкой. В углу осталось место для моря, и она отправила туда одного дуралея с удочкой, и еще одного – плыть под парусом.

В мобильнике запиликала знакомая мелодия. Папа клялся не названивать. Неужели не выдержал?

– Ты там как, отдыхать не устала?

Это не папа.

– Немного. Занятие не из легких. А ты как? И где?

– Подними голову.

Напротив, ухватившись за ограду, повисла фигура с рюкзаком – та самая, узнаваемая с любого ракурса, при любом освещении.

 


24

 

Марину перенесло туда в секунду, словно бадминтонный воланчик. Она приложила руку к забору из сетки, ладонь Ника встретила ее с другой стороны, оба засмеялись: как в зоопарке!

– Покажи картинку, – как ни в чем не бывало попросил Ник – и присвистнул, глядя на человечков: – Ага, вот чем вы тут занимаетесь!

– Мы еще тут «Гарри Поттера» смотрели на украинском языке. А ты зачем приехал – разогнать конкурентов, застолбить место и двинуть дальше по делам?

– Ну, если мне здесь не рады, могу сразу по делам. Восточный Крым хорош. Я его больше люблю. Южный слишком пафосный. – И действительно двинулся с места.

– Мне он тоже понравился.

– Из-за решетки? 

 Они медленно шли вдоль забора, не убирая с него ладоней. Их сопровождала маленькая желтая собачка с черной любопытной мордочкой.

– А почему ты только карандашом рисуешь? Так задали?

– А он всегда со мной, не то что чемодан с красками. Да и с цветом всё те же проблемы...

Марина не договорила. Склон горы, поросший соснами, был расцвечен солнечными пятнами, словно шкурка олененка. Синие домики выныривали и подмигивали среди деревьев. Пожарный щит, красный и гордый, ликовал посередине. Мир был красивым и ярким, с ним всё было в порядке, он предлагал на выбор все свои цвета. Синие глаза Ника казались светлее на загорелом лице, а на кончиках выгоревших ресниц порхали золотые искры. Он тоже был красивым и ярким! А забор закончился.

– Тут, кроме решетки, еще море есть, – сообщила Марина, стоя в воротах. – Я его видела и с горы, и с шезлонга, и с «банана», и изнутри, в подводной маске... 

– ...а я еще нет. Ну так показывай! А человечков давай сюда, ты мне их даришь.

Рисунок исчез в рюкзаке, и они понеслись под гору, привычно сравнивая, кто больше загорел. Желтая собачка с черной мордочкой с восторгом припустила следом.

В маленькой бухте воцарился Великий Пляж со своими законами. Одетые люди здесь выглядели странно, почти неприлично. По морю зигзагами носились скутеры и «бананы». Полосатый парашют тащил отважного человечка над самой кромкой воды. У причала стоял прогулочный кораблик.

– Мы отправимся туда, где хорошая вода! – надрывался один мегафон, другой ему вторил:

– Мы совершим увлекательную поездку на самом добром, самом позитивном теплоходе в Коктебель, в Судак к Генуэзской крепости, на Царский пляж в бухту Новый Свет!

Парус белел уже не на бокале, а на самом деле, и не был одиноким – на волнах качалось множество парусов. А берег был усыпан тысячами, миллионами камешков всевозможных форм, цветов и размеров.

 Ник и Марина переглянулись: мы это сделали! О море можно больше не мечтать. Они оказались посреди своей мечты, а детали должны были уточняться попутно и сами собой.

 Марина смотрела то налево, то направо – на горы, окружающие бухту. Ближние были четкими и зелеными, за ними шли размыто-голубые, а дальние, призрачные, почти просвечивали. 

– Куда угодно, в любую сторону, – подтвердил Ник. – Ты выбираешь. Тут, наверно, всё уже облазила?

– Да, кроме тех, дальних, волшебных...

– Тогда бежим на позитивный теплоход!

– А он не отчаливает?

В последний момент они запрыгнули на палубу, а потом уже задумались, куда плыть.

– Можно сойти в Коктебеле, – предложил Ник. – Там в Доме Поэта много всяких картин, акварелей – тебе, наверно, интересно будет.

– А крепость ты уже видел? – спросила Марина, прикидывая, куда бы он направился, если бы был сам по себе.

– Генуэзскую? Да она, поди, такая же, как в Феодосии или Балаклаве.

– А вдруг не такая. Плывем туда, где мы оба не были. 

На набережной в Судаке крутилась маленькая желтая собачка с черной мордочкой.

– Она что, с нами приплыла? – удивилась Марина.

– Просто похожа. Наверно, местный сорт, вроде белых персиков. 

Полдня они лазили по крепости, стоящей над морем на отвесной скале, потом плавали и разглядывали ее снизу, потом ели пиццу в кафе с парусом вместо потолка, а потом пошли бродить по городу, по бесконечной главной улице, которая тянулась вдоль моря. То и дело встречались платаны и акации, такие же, как в белогорском парке, и с ними хотелось здороваться, как с земляками. В книжном магазинчике Марина купила себе цветные карандаши. Там же висело объявление, запрещающее вход с «дикими детьми», которые кидаются на книжные полки и карабкаются с нижних на верхние.

– Нет, это не про нашего Павлика, – переглянулись Марина и Ник. – Он так не делал никогда. Он вообще ангел. Так же, как и Рольд.

Заметив поворот на улицу Гагарина, Ник припомнил:

– Здесь где-то есть музей Серебряного века. Мама говорила. Дом Герцык, кажется.

– Может, сфоткаем для нее? – предложила Марина.

Но никто из встречных про музей не знал, все пожимали плечами. Наконец кто-то изрек:

– Так нет никакого музея. Это просто дом. А в нем – поварское училище.

Найти загадочный объект захотелось еще больше.

– Мы у цели, – удовлетворенно повторял Ник, щелкая с разных сторон спокойный двухэтажный дом, где сто лет назад собирались поэты, художники и философы. И оттого, что никто вокруг не знал и особо не хотел об этом знать, оттого, что туда не продавали билеты и внутри не было ничего, кроме пустых классов, дом ничуть не проигрывал. Стоял себе мирно и держался с завидным достоинством.

А путешественники пошагали дальше. Улица спустилась к морю и привела их снова на набережную, только с противоположного конца. Маленькая крепость маячила на горизонте. И повторился долгий путь вдоль моря, теперь уже в обратную сторону – с разноцветным мороженым, свежевыжатым апельсиновым соком и вареной кукурузой, которые подворачивались вовремя, и с чудесными парками, откуда не хотелось уходить.

Марина это понимала каждый раз, когда Ник спрашивал, не устала ли она, и куда им двигаться дальше. И видела, что они оба не хотят, чтобы этот день заканчивался. И наступивший вечер еще не означал никакого конца! Марина отправила Жанне эсэмэску: «Меня не ищи, ужинаю в другом месте», и они устремились к светящемуся фонтану.

Ник заметил аттракцион в виде шара, летающего на резинках между двумя башнями. Люди, сидящие в нем, так вопили, что ему немедленно захотелось туда залезть.

– Давай-давай, – подбодрила Марина, – от лишней еды избавишься. А я отсюда полюбуюсь.

– Нет уж, – он крепко ухватил ее за руку, – держись за меня, еще потеряешься.

– Женские бои в грязи! – выкликали над самым ухом. – Молодые люди, вам скидка! Девушка, вы сможете принять участие! Потом будет возможность помыться!

– А может, попробовать? – приостановилась Марина, но Ник ее отвлек:

– Гляди, картины!

Они выбрались из парка развлечений. На вечерней набережной было не протолкнуться, хотя некоторые умудрялись рассекать на роликах и великах. Местные живописцы выставили пейзажи с луной и лунной дорожкой и узнаваемые виды набережной и крепости. Толпа обступила еще одного художника, наблюдая, как тот рисует карикатуру с совсем не смешного дядьки – да так ловко, что портрет становится похожим, а дядька – смешным.

Гуляющих и сувенирных ларьков поубавилось, музыка затихала. Приближался черный зубчатый силуэт крепости.

– Иду по острым ножам, – призналась Марина. – Прямо как Русалочка.

– Сейчас машинку поймаем, – откликнулся Ник.

– Я о твоей уже вспоминала...

– А я ее дома оставил. Хотелось налегке. А хочешь, комнату найдем? Зачем тебе вообще возвращаться за этот унылый забор? А утром...

– Что утром?

– А утром – еще куда-нибудь рванем, где мы оба не были. Таких мест еще много!

– Думаю, не очень, – живо отозвалась Марина. – Я помню всё, что ты рассказывал Павлику в парке, еще до того как мы с тобой познакомились. По-моему, ты в Крыму был везде и видел всё.

– Ну и что? С тобой же вместе – еще лучше, чем в первый раз.

– Погоди, – заподозрила Марина, – так ты и здесь тоже был? А зачем сказал, что не был?

Ник засмеялся:

– Ты ж сама выбирала! А на самом деле в Коктебель хотела, да? Вот завтра туда и поедем. Я зато на улице Гагарина, в этом не-музее не был, честно! 

Они медленно поднимались по лабиринту узких улочек. И с удивлением замечали и на простецких домиках, и на особняках, и на мини-гостиницах, выглядящих как мини-крепости, объявления «Мест нет». Машины тут вообще не ездили – Ник и Марина оказались на окраине, где жизнь уже затихла.

– Обалдеть, – прокомментировал Ник. – Высокий сезон, всё занято. Надо было нам заботиться о своей судьбе в парке еще, когда ближе к центру были. Я балбес. Но не всё потеряно. Выше в гору есть дома отдыха. Там можно и такси вызвать, и комнату найти.

– Выше? В гору?!

Марина ползла, и то с трудом. И какая же черная эта южная ночь, на этой улочке без фонарей! Яркий свет бил снизу – от дома, стоящего буквально у них под ногами. Марина, остановившись, рассматривала крышу, садик, беседку, увитую виноградом. Из-под калитки выскочила маленькая желтая собачка с черной мордочкой.

– Опять ты, – удивился Ник. – Может, ты нас в гости пригласишь?

– Чего-чего? – раздался человеческий – точнее, женский голос.

Марина и Ник дружно рассмеялись.

– Девушка, у вас свободной комнаты нет? – закинул удочку Ник. – Хорошо заплатим! Гривны, доллары, рубли – чего пожелаете!

– Ничего не пожелаю, – и под садовым фонарем оказалась старуха. – Занято всё.

Голос у этой южной, прокопченной на солнце старухи, казалось, должен скрипеть, как дерево, – а он был на удивление молодым.

– А беседка? – спросила Марина. – В беседке можно до утра посидеть, рядом с вашей собачкой?

– В беседке? С собачкой? – засмеялась старуха и заинтересовалась: – А вы кто?

– Туристы. Студенты. Не жулики, можем паспорт показать, – предложили ей несколько вариантов. Ник исправился, назвав ее бабушкой, и пообещал заплатить за беседку, как за комнату.

– Ныкола и Марына, – сама себе сказала старуха, упирая на Ы, и впустила их после долгого осмотра, а своего имени не назвала.


25

 

– Куда нас эта моська завела? – озиралась Марина, устраиваясь на скамейке.

– Не знаю, сегодня ты выбираешь, – напомнил Ник. – Завтра найдем что-нибудь со всеми удобствами.

– Главное удобство – что жары уже нет. А ты заметил, что в этой бухте тоже есть волшебные горы?

– Слева – Коктебель, а справа – Новый Свет, – уточнил Ник. – И когда мы там окажемся, волшебные горы превратятся в обыкновенные, а волшебные тоже появятся, только уже другие. Хочешь, так вдоль них и поплывем? – И начал перечислять, что они увидят по пути с востока на запад.

– А морская болезнь не привяжется?

– Можно и по суше. – И Ник тут же начал прикидывать маршрут через Центральный и Горный Крым.

– В церковь Ныколы Угодника заедьте, в Малореченском, – раздался из открытого окна голос старухи. – Ныкола, это твой святой.

– А, церковь-маяк – знаю, я там был, – отозвался Ник, Марина прошептала:

– А бабка-то не спит.

– Еще бы, ей же интересно. Ну, заснет когда-нибудь. – И продолжал намечать маршрут, а старуха из окна – его корректировать. Спать она не собиралась.

А Марина начинала задремывать, облокотившись о деревянный столик, врытый посередине беседки. «Мы так говорим, как будто опять мечтаем, – проплыло в голове. – Но ведь мы уже в самой мечте. Или внутри нее тоже можно мечтать?» Эти мысли разбудили, как толчок, она приподняла голову и, снова шепотом, заметила:

– А она не только подслушивает, она и подглядывает.

– Ну как же, вдруг беседку унесем. Такая красивая беседка. Тебе же она так понравилась, – проговорил Ник с иронией, относящейся то ли к бабке, то ли к Марине.

– Я у себя в лабиринте похожую сделала, тоже с диким виноградом. Он прокрался к нам от соседей и лезет теперь отовсюду. Только моя беседка маленькая, с плетеным креслом внутри. Для меня одной. Я раньше любила на причале сидеть или в парке на нашей лавочке. А этим летом мне понравился домашний вариант.

– А я его и не видел. То есть, мы совсем этим летом не виделись... Маринка, я сам знаю, что завис на походных делах, но я уже развис! Ты же видишь, что я здесь, а не там, – горячился Ник, как будто на него нападали. – Думаешь, мне одно бабло нужно? Определенный азарт был, но я этот этап уже проехал – понял, сколько можно срубить с экстрима, свои главные хотелки исполнил. Сейчас золотая пора, а я всех клиентов продинамил и свалил сюда.

– Так что, не стоит хобби превращать в обязаловку? Вся прелесть рано или поздно исчезает? – спросила Марина без всякого интереса и к экстриму, и к оправданиям. Суматошный день ее сморил.

– Превращать стоит, просто повторяемость пошла. Я в этой локации прошел все уровни сложности, и не по одному разу. Я там себе больше неинтересен! Это дело стало хорошо освоенным и слишком удобным. А чтобы двигаться дальше, надо выходить за пределы своей зоны комфорта.

Сон мгновенно исчез. Марина выпрямилась. Недаром всё казалось слишком сказочным!

– Нашел куда?

Разговорившийся Ник примолк, Марина настойчиво повторила:

– Где выход? Ты ехал – куда? Эх ты, Ныкола. Как будто на лбу не написано. Восточный Крым хорош? Какие у тебя тут дела? Куда бы ты подался, если бы я не уехала с тобой на край света, а послала тебя еще дальше? Ну, если бы ты увидел, например, что я не одна? И что мне тоже уже не нужен удобный домашний тапок?

– На ВКАЭ, – не сразу ответил нахмурившийся Ник. – На раскопки. Восточно-Крымская археологическая экспедиция.

– Ага, угадала! – торжествовала Марина. – И давно? 

– Да она пятьдесят лет существует уже, с переменным успехом.

– Нет, давно ты туда записался? Или тоже собирался сделать им сюрприз?

– Ну, записался. Что я, не могу захотеть отдохнуть? Я год мотался по лесам, а сейчас взял отпуск, – недовольно говорил Ник, глядя в сторону.

Марине не верилось, до чего же быстро она проходит этот квест. Кто подсел на экспедиционную романтику, никогда с нее не слезет – конечно, забив на утомивший бизнес, он должен был рвануть на какое-нибудь этакое мероприятие. Не на пляж ведь с шезлонгом. Разобидеться на то, что Ник приехал сюда не исключительно ради нее, тоже было тупиковым ходом, и она его сразу отбросила. Ей что, как Елене Прекрасной, нужно, чтобы вокруг нее плясали? А он, собственно, что делает? Можно упиться тщеславием и заняться более интересными вещами. Они вместе четвертый год – она на самом деле знает его как облупленного? Или это только кажется? Сегодня она выбирает. Захочет – и завтра они поплывут за волшебные горы. А получится у нее понять, что для него сейчас важнее?

– Чего столько говорить об экспедиции, в которую я уже не поехал, – разорялся Ник. – Мы всё уже решили, маршрут придумали! Мы три года вместе, и все три года собирались! И мои запасные варианты тебя не касаются, забудь о них!

– А что ты им наврешь – заболел?

– Нет, правду скажу – влюбился. Там народу много, обойдутся без меня.

– А ты без них? Сможешь потом постучаться к тем, кого продинамил? – Ответа не было, Марина предположила: – Да там, поди, ничего интересного не осталось? За пятьдесят лет всё выкопали.

– Как же, всё! – у Ника тут же прорезался голос. – Да там всё только начинается! Маловато не будет!

И Марина полчаса слушала о месячном жаловании английской армии, которое – в золотых монетах – покоится где-то у Балаклавы, о Мангупе и пещерном городе, Херсонесе и Чуфут-кале. И старуха в окне, и вообще всё на свете было забыто. Очень похоже на дядю Алика, который тоже никогда не мог остановиться. Ее простодушный «победитель» с горящими глазами выкладывал достаточно, чтобы принять решение.

Они задремали ненадолго, но тут разорались петухи и резко посвежело, и стало ясно, что уже утро. Петухи не унимались. Ник открыл один глаз:

– На пляж? Узнаем, когда первый позитивный теплоход?

– На дорогу. Дождемся автобуса или тачку поймаем. Я поеду в свой лагерь, а ты – в свой.

– А... наше путешествие?

– Будем считать, что мы его отложили.

Последовала мрачная пауза.

– Почему?

– Я всё еще выбираю? Я дарю тебе эти раскопки вместе со всеми пиастрами.

– Щедро. – Ник окончательно проснулся, понял, что это не капризы, чтобы он поуговаривал, не знал, что еще сказать, и вдруг придумал – и сам обрадовался: – А поехали со мной! Там люди всегда нужны!

– Ты представляешь меня с лопатой?

– Нет, – он опять приуныл. – Разве что в твоем саду. – И снова придумал: – Тогда я к тебе в выходные приеду! И поплывем! За два дня ого-го сколько можно успеть. Мы откладываем – но только до выходных!

Появилась старая хозяйка:

– Ныкола, Марына, уже собрались? А то оставайтесь. Скидку сделаю. Вы мне понравились: спокойные. Сразу б сказали, что вы родня.

Ник расплатился. Марина, уходя, холодно оглянулась:

– Вы ошиблись, бабушка.

Поднявшись на шоссе, она остановилась, проговорила совсем уж ледяным голосом:

– Запомни: никакая ты мне не родня, – и, обхватив Ника за голову, поцеловала его в губы.

– Запомнил, – выдохнул Ник и уже громче спросил: – Ты в Москве в общаге жить собралась? Забей. Снимем жилье на двоих. Работать буду только на пиццу. Без фанатизма, вот увидишь.

 


26

 

Гости разбрелись – одни по комнатам, другие по лабиринту, кто-то залез в дом на дереве, кто-то – в беседку. Самые голодные топтались у мангала, ожидая первых порций шашлыка. Марина решила накрыть на стол все-таки в саду, а не в гостиной: дождь идти передумал, и витражи разбрасывали по дорожкам разноцветных солнечных зайцев.

– Классно тут у вас, в Белогорске, – жужжал над ухом Арсений, расставляя банки с пивом, шипучкой и энергетиками. – Я даже не ожидал. Теперь понятно, почему вы в Москву не перебираетесь. Усадебная жизнь круче!

– Спасибо, Арсюша, пчелка ты моя трудовая, – воздала ему должное Марина – группа, собравшись в Странном Доме на выходные, предоставила хозяйке возможность самой носиться и всё устраивать. Народ приехал утром и теперь расслаблялся после беготни по Благовещенской усадьбе – главной достопримечательности города.

Так и не став ее бойфрендом, золотой мальчик должен бы был испариться. Но, к удивлению Марины, этого не произошло. Арсюша начал клеить других девчонок, но и ей продолжал уделять внимание. По крайней мере, никак не меньше, чем остальным – а он постоянно всех тормошил, затевал посиделки и вылазки, не давая их компании рассыпаться. И когда почти все, кто когда-то впервые собрался в «Макдоналдсе», оказались в одной группе, то это уже была готовая команда.

Марина наблюдала, как Пальчиков болтает то с одним, то с другим, не давая никому скучать и получая от этого видимое удовольствие. Похоже, общение – это его воздух. В другой среде он просто не выживет. Ему нужны друзья. На что... на кого это похоже? Неужели и она так же выглядит со стороны... раньше выглядела?

Раньше? А теперь они с Арсюшей чем занимаются? Удивляют, увеселяют, угощают...

– Какие здесь есть еще фишки, кроме усадьбы? – спрашивал Пальчиков и, поскольку Марина задумалась, откликнулся Игорь:

– Да до фига.

Мрачный Игорь тоже попал в их группу и при более близком рассмотрении оказался вполне себе нормальным. Марине он сказал примерно то же самое: «А я думал, ты киса гламурная. Ошибся немного». Мало того – пришел на сегодняшнее сборище, да еще согласился следить за костром.

– Есть высоченная гора с каменной бабой доисторической. Есть камень желаний – туда толпами валят. Есть развалины секретного полигона, – перечислял Игорь, – но за забор не пробраться. Хотя, говорят, один сталкер водит туда.

– Крутяк, – восхитился Арсюша и выкрикнул: – Народ, а вы куда б пошли? Я бы начал с полигона. Гора никуда не денется, а вот развалины возьмут и совсем развалят. А как со сталкером связаться?

Игорь пожал плечами.

– Я знаю как. – Марина помедлила и достала мобильник.

С того невероятного дня в Сугдее, Суроже, Судаке они больше не виделись. В выходные налетела гроза, и продолжение путешествия не состоялось. Потом Марина с Жанной уехали домой. Наступил учебный год, но Ник, видимо, глубоко закопался и не вернулся к началу сентября. А эсэмэски «Здесь круто», «Нашли пряжку с орлом» и «Летал на параплане», прямо сказать, мало вдохновляли. И если там, на море, само собой разумелось, что уж теперь они никогда не расстанутся, то дома жизнь вошла в будничную колею, время шло, и всё более туманными казались те планы... или мечты... как призрачные волшебные горы.

И Марина набрала номер Ника скорее для галочки, чтобы услышать ставшее привычным «абонент не абонент».

– Привет, ты где? Дома? – раздалось в трубке так внезапно, что она вздрогнула. – Я сейчас подъеду!

– Погоди, я же только спросить, – растерялась Марина, но голос, громкий и радостный, перебил:

– Сейчас буду! Я вернулся! Я уже здесь!

Вскоре зеленый шевроле затормозил у калитки. Ник выскочил – и тоже затормозил на полном ходу. Какое-то время молча переводил изумленный взгляд с одного гостя на другого, с крыльца на дерево, со скамейки на мангал. Разные лица выглядывали и из дверей, и из окон.

– Это моя группа, – промолвила Марина. – Решили собраться на природе, пока погода хорошая.

– Вот это да! – Ник наконец справился с ситуацией и от души расхохотался. – Прямо как на твоих картинках! Отовсюду свисают гирляндами. Только без колпачков.

А к нему спешил золотой мальчик:

– Да это ж Маринкин брат! Привет, Николай. Давай шашлык с нами.

– Здорово, Арсений, – еще больше развеселился Ник. – Что, приехал дом посмотреть? Ну и как тебе?

– Да супер, – разулыбался и Арсюша. – Не понял только, какая твоя комната, – и хитренько прищурился.

Ник перебил Марину, собиравшуюся что-то сказать.

– Видишь ли, друг, – произнес он серьезно, – у нас в семье драма. Родители решили расстаться. Так что я теперь в другом месте живу.

– Имущество поделили – и вас тоже? – сообразил Пальчиков. – Сочувствую, – но голос был всё таким же радостным. – А вот я бы не прочь от сеструхи избавиться! Но, может, ваши обратно еще сойдутся?

– Всякое бывает, – согласился Ник.

– Погоди, так это ты – сталкер? – догадался наконец Арсюша. – Маринка обещала... 

– ...сталкером угостить? – подсказал Ник. – Всегда пожалуйста. Куда пойдем?

Вокруг него собрались те, кто заинтересовался походом. Девчонки рассматривали Ника – и тоже начинали интересоваться.

Марина отступила и ушла за дом. Она брела по лабиринту сосредоточенно, без всяких мыслей. Узкие дорожки, окруженные бархатцами, то и дело заворачивали в тупик. Это озадачивало так, словно не она сама устраивала эти ловушки. Топать обратно приходилось медленно, шаг за шагом. Это начало надоедать. Может, с лабиринтом пора покончить и сделать обычный газон? Она решила сократить путь и перешагнуть на соседнюю линию – но низкорослые бархатцы незаметно перешли в стену кустарника выше колена. Легко ее перемахнув, Ник оказался рядом.

– Всё, порядок, договорились, – доложил он. – Они там жрут уже, ты чего к ним не идешь?

Марина хотела спросить, давно ли он вернулся, и был ли уже на учебе, и заселился ли в общагу. Или какие у него – у них – планы? Или планы складываются спонтанно, и сейчас сложилось то, что сложилось?

– Ты не сердись, меня, кажется, опять занесло с этим раскопом, – повинился Ник. Покосился на компанию: – Я что – безнадежно опоздал?

– Нет, это ты извини, что я тебя выдернула, глупо получилось, – поспешно заговорила Марина, не отвечая на вопрос.

– Нормально получилось, – преувеличенно возразил Ник. – Твоим друзьям надо – я сделаю. Всегда обращайтесь. И пусть никто не уйдет обиженный!

Он направился к выходу, помахал Арсюше, отказался от угощения – и уже открывал калитку. Он просто выходит за калитку или он УХОДИТ? Как она это допускает? Или это происходит само собой? Сердце колотилось и выскакивало. Марина спокойно и вежливо шла следом.

– Знаешь, а наши-то, может, и правда небезнадежны. Пал Палыча у мамы видел – он ей с документами на фирму помогает. Сидят, беседуют, – поведал Ник.

– Ни во что не поверю, пока не сходят под венец или в ЗАГС, – отрезала Марина. – Больше они меня не проведут.

– Меня тоже. А может, это мы тогда поторопились? Может, им надо больше времени?

Вопрос повис. Марина пожала плечами.

– Нормально всё, Маринка, не парься, – уверил ее Ник, садясь машину. – Главное, у тебя всё отлично. Новая компания – зашибись! Я их всех и раньше видел, на твоей страничке. Это хорошо, что в Странном Доме весело. Вы с Пал Палычем это умеете. Ты же девчонка, тебе надо, чтобы на тебя все глядели...

Опять «девчонка», а не «человек», отметила Марина, а Ник неожиданно с обидой завершил:

– Рольд, старина, совсем меня забыл. Даже не подошел! Только хвостом помахал.

– Никола, да он же давно не встает! – изумилась Марина. – Он совсем стал старый и слабый. С крыльца на минуту спустится, а потом весь день лежит. Это ты к нему не подошел.

– Классно всё получилось, правда? – Арсений любовался пирующими друзьями.

– Классно всё получилось, – повторила Марина.

Арсюша видит удавшийся уикенд – их общее произведение искусства. А перед Ником, разумеется, предстала новая свита. Дубль два. Взамен Рафаэлю-Артуру-Рудольфу. Естественно, он решил, что и ее занесло. И что они поспешили. Какие там общие планы, когда столько вокруг всего! У кого – пиастры, у кого – упоительная студенческая жизнь.

Но это же не так! Или так? Но у нее уже были друзья, ставшие настоящим наркотиком. И она еле выжила после ломки. Она что, опять собирается на это подсаживаться?!

– С Николой на завтра на восемь утра договорились, – теребил ее Арсений. – Давай мы оба будильники поставим, без нас все проспят.

– Ты пойдешь, а я останусь, – постановила Марина. – Не все ведь захотели. Нельзя полгруппы бросить тут или домой спровадить раньше времени.

 


27

 

– Ну что, проводила, прибралась? – позвонила на следующий вечер Жанна. – Как прошло?

– Лучше не бывает. Все решили переехать в Белогорск.

– А голос чего похоронный? – мгновенно услышала подруга. – Выкладывай давай. – И, выслушав, заявила без церемоний: – Ты не права. С самого начала, с Крыма еще. Не фиг было благородно его отпускать! Надо было брать за шиворот и ехать за эти ваши чертовы волшебные горы! Ему нужны всякие подвиги, типа писем счастья на столбах, вот и еще бы совершил.

– Это был бы не подвиг, а жертва, – возразила Марина, – мне жертвы не нужны.

– Ты всё о себе или о нем. А думать надо не как лучше для вас, а как лучше для вашей любви.

– Вот это да, Жанка, ты знаешь такие слова! – изумилась Марина, Жанна отфутболила:

– Еще и не такие знаю. – И растолковала: – Я про Японию читала, что влюбленная пара сажает цветок, и он становится символом их любви. Его надо поливать и лелеять. Он напоминает, что любовь – это отдельное существо, которое нуждается в заботе. И прежде чем что-нибудь сделать, надо подумать: а хорошо ли это будет для нашей любви? А ты – ни фига не лелеешь, хотя только цветами и занимаешься! Чего молчишь? Тебе надо, чтобы я изображала хорошую подругу и говорила, какой он козел? А я говорю, что ты дура.

– А что они сажают? Японцы? Хризантему?

– Чего? – не поняла Жанна. – Ну, у тебя совсем там крыша поехала. Ладно: он тоже козел.

Завершив разговор, Марина продолжала глядеть на телефон. Где сейчас его застигнет ее звонок? Свалился мешком и спит после похода? Еще не вылез из душа? Делает разбор полета, ловит мысли? Размечает карту? Может, о ней думает, в порядке исключения?

– Маринка, привет! – голос был на удивление свежий и бодрый. – А я как раз о тебе думал, представляешь? Сам хотел звонить. Тут такая красотища! Как где? В аэропорту! Я никогда еще не летал ночным рейсом! А теперь улетаю, меньше часа до посадки. Стою перед стеклянной стеной, смотрю на самолеты... Куда? Скажу, когда вернусь! Рано пока говорить. Понимаешь, дело одно раскручиваю...

И Марина поняла, что не прошла квест. Тогда ей это только показалось. Именно потому, что она знает Николу как облупленного, надо было догадаться, что археолето – всего лишь отпуск, небольшая передышка. А не сам скачок из зоны комфорта куда-то еще. А скачок – это то, что сейчас. И это она безнадежно опоздала. Он уже не здесь. Он на седьмом небе.

– А наши планы в силе, – захлебывалась трубка, – ты только дай знать, когда. Короче, я не прощаюсь! Заряди мобильник, будь на связи!

 


28

 

В кондитерской витал аромат счастья, нежный, но такой ощутимый, что им можно было наесться – словно всеми пирожными сразу. И счастье здесь обитало всегда, в любую погоду, в самые мрачные осенние вечера. Марина расположилась в дальнем углу на высоком барном стуле: отсюда, как с вышки, можно было наблюдать за всей «Забавушкой». Уже прошли хэллоуинские вечеринки, тыквенный декор скоро заменится новогодним, а посетители и в промежутке между праздниками гуськом бегут за эклерами и десертами, за праздником души и живота.

Ароматом Марина уже насытилась, и можно было приступить к воздушному пирожному и «Унесенным призраками». Этот мульт она увидела по телевизору случайно – раньше вообще не обращала внимания на анимацию, в том числе японскую, – и волшебный мир ее не выпустил. Она начала смотреть одну сказку за другой – «Мой сосед Тоторо», «Ведьмина служба доставки», «Небесный замок Лапуту», «Навсикая из Долины Ветров». А тот, первый фильм скачала на ноутбук, чтобы пересмотреть со вкусом – то есть с пирожным, чем сейчас и занялась.

– Ну что ж, Никола, мне будет очень тебя не хватать.

Марина подняла голову. И не глядя поставила фильм на паузу.

Мелодичный голос принадлежал высокой тридцатилетней брюнетке в яркой вязаной куртке с белыми оленями и белым меховым капюшоном. Она стояла сбоку в дверях – но всё равно была в центре, поскольку на нее невозможно было не обратить внимание. Так же как на ее голос – негромкий, но музыкальный, долетающий до дальнего угла всеми своими оттенками.

Ник смотрелся ей под пару – такой же заметный, со своим тропическим загаром среди бледнолицых. Марина подумала об этом прежде, чем узнала Ирину, редактора «Белогорских вестей». Она видела ее много раз, забегая вместе с Ником за газетами. Причем видела и блондинкой, и рыжей, и баклажаном, и в полосочку. А теперь она черногривая особа. Взять тушь, выплеснуть на бумагу кляксу, слегка подправить – и будет портрет.

Вместо того чтобы нажать на паузу, Марина отключила звук, всё это время герои анимэ продолжали молча бегать и убежали далеко вперед. Когда она перемотала их обратно и снова подняла взгляд, Ник беседовал уже с другой женщиной.

Ей было слегка за двадцать, и Марина ее не знала. Они переместились за столик напротив, который раньше Ник и Марина считали «своим», и незнакомка села так, что ее можно было подробно рассматривать: длинные русалочьи волосы, прозрачное лицо, тонкие серебряные кольца на тонких пальцах, белая шубка на плечах. Неуловимая, нестандартная внешность. Простой карандаш, легкие штрихи. Марина так давно уже не рисовала. А голос неслышный, и собеседник убавил звук – немое кино. Оторваться от которого невозможно.

Главная информация считывалась сразу – до чего же естественно он смотрится со взрослыми женщинами. Он и сам взрослый. Вырос он уже давно, а повзрослел стремительно. По крайней мере, на пикнике с ее группой он таким еще не был. Такую уверенность в себе невозможно изобразить – только реально наработать.

Пожалуй, Жанна права: какой интерес глядеть на нее, как на картину, если вокруг полно красивых женщин, которые умеют развивать отношения, и вообще всё умеют. А ее и Ника, с их детским романом, жизнь давно уже разводит в разные стороны. С этим Ником она даже не знала бы, о чем говорить. О чем с ним говорят все эти женщины? Марина бросила взгляд на экран, где застыл ее мульт: всё испорчено. Можно не досматривать, посмаковать и получить удовольствие уже не удалось. Дома надо было смотреть, никто бы не помешал...

Русалка поднялась, Ник тоже встал – и увидел Марину. И вспыхнула такая улыбка, что немое кино обессмыслилось. Он сиял, как воскресным вечером в «Трех пескарях», как в Судаке на автобусной остановке! И золотые искры опять порхали на кончиках ресниц. Проводил свою даму до дверей – с головой, повернутой в Маринину сторону, – и подбежал вприпрыжку. Это был прежний, хорошо знакомый Никола.

– А, ты на высоком уровне! – и запрыгнул на соседний стул. – А почему не за нашим столиком?

– Он был занят.

– У меня сегодня куча деловых встреч, – как ни в чем не бывало подтвердил Ник, просматривая меню. – А тут такие перемены – «Волшебного кольца» уже нет, а есть какая-то «Лесная сказка». Будем пробовать?

– Я все их новинки уже перепробовала, но за компанию могу повторить. А больше ты никаких перемен не заметил?

– Опять постриглась, что ли?! – Ник всмотрелся: – Нет, наоборот, отросли волосы. Совсем другое дело. А что тогда?

– Погляди по сторонам, – терпеливо предложила Марина. – Сориентируйся на местности, ты же сталкер.

Ник крутанулся на стуле:

– Обалдеть! Как я сразу... Это же они! Только цветные.

По стенам кондитерской висели картины с человечками в колпачках. Здесь были и три дерева на острове, и гора – только большие и разноцветные. Был фрагмент парка, где человечки населяли раскидистый клен, взбирались на огромную по сравнению с ними скамейку и копошились в опавших листьях. Был уголок самой «Забавушки», где одни человечки карабкались по ножке стола, а другие уже сновали между тарелок с пирожными. Кто-то повис на соломинке, торчащей из бокала с лимонадом. Ник не торопясь переходил от картины к картине, а вернувшись, заявил:

– Музеи мира подерутся за мои эскизы! А я не продам.

– А я – продала, представляешь? – Марина, убедившись, что ее труды произвели впечатление, повеселела. – Теперь есть чем дальше за учебу платить!

– Так, значит, и Пал Палыч видел? Всё уже рассекречено?

– Конечно. «Забавушку» не спрячешь под кровать. Он был ошарашен, но решил, что это сюрприз, чтобы его осчастливить. И на самом деле счастлив и всех сюда сгоняет – смотреть и восхищаться. Я и сама сижу, смотрю – на что народ обращает внимание, к каким картинкам специально подходит. Это надо сейчас отследить, пока они не примелькались.

– Разбор полетов? А с цветом-то ты все-таки разобралась!

– Да, его южное солнышко высветило. А еще вот это, – Марина повернула к Нику экран с застывшим кадром.

– И ты на анимэ подсела? То-то я замечаю, что раньше народ был толкинутый, а сейчас все стали анимэшники...

– Это не просто анимэ, это Миядзаки, классика жанра. Я его насмотрелась и обзавидовалась: вот как надо с цветом работать! И тоже потянуло создать свой мир – такой, где захотелось бы жить.

– Так он уже был, только нераскрашенный.

– Но я-то этого не понимала! Человечки были просто так, для собственного удовольствия. Я даже когда первая картинка продалась, не поняла... Ну, ты тогда сказал: продавай картины, как все художники. А какой я художник, и что мне продавать? Но я попробовала – подошла к дядьке, который тут у музея торгует своими пейзажами. Попросила, чтобы он несколько моих рядом поставил, а деньги, если что, взял бы себе. Я ведь и не надеялась, что покупатели налетят! Просто хотела понаблюдать, как будут смотреть на мои рисунки. Никто и не налетел. А там затесался один натюрморт с кувшином – приличный такой, в школе за него хвалили. Я потом дома пришлепнула туда человечка для прикола. И вдруг какие-то люди проходят мимо всего приличного и серьезного, а дурачка в колпачке – раз, и купили! Я потом незаметно бежала за ними и всё их разглядывала: какие они красивые, какие замечательные!

– А с «Забавушкой» как получилось?

– Тоже случайно. Они на самом деле Варе сделали заказ, а у нее ни с того ни с сего началась аллергия. На эти ее засушенные растения. Она была в панике! Потом разобрались – ну, ты, наверно, в курсе? Мама говорила? 

Ник замялся:

– Да мы с ней редко видимся...

– Варя ждет очередного ребенка, – объявила Марина.

– Опять?! Куда им столько? – фыркнул Ник. – Так это у ребятенка аллергия на искусство?

– Да, потом должно пройти, но сейчас-то ей не легче. И вот она в тоске, что не может работать, и в ужасе – что сказать кондитерам. А я пришла к ней посидеть с маленьким Витькой и унылых школьных работ с собой набрала. Заселяю их человечками, развлекаюсь. И тут заявляется кондитер. Варя что-то плетет, а он на мои рисунки смотрит: вау, то что надо! А дальше ты видел.

– Выходит, ты у Варьки заказ перебила, – отметил Ник с удовольствием, как будто сам выиграл в какую-нибудь «Монополию».

– Что ты, это называется «выручила», – смутилась Марина.

– А чего смущаться? Сама говорила, что мы – поколение «победителей». И ты победила. А год назад в это же время прятала от всех свои картинки.

– Но ведь «Забавушка» – просто случайность.

– Когда движешься в правильном направлении, выстраивается правильная цепь случайностей. И надо тебе после этого право какое-то тухлое изучать? – неожиданно спросил Ник.

Марина пожала плечами.

– Я всегда думала, что не люблю математику, а потом поняла, что это я не любила Рахиль. Потому что когда начала заниматься с Юрием Георгиевичем, то математика стала сначала терпимой, потом симпатичной...

– Это гарантия, что ты полюбишь бизнес-право? А может, чтобы папу осчастливить, достаточно того, отчего ты сама счастлива?

На настенных часах просвистел паровозик – с тем самым Ником, с которым Марина только что не знала, о чем можно говорить, они болтали без остановки уже второй час. А он продолжал забрасывать вопросами:

– Или студенческая жизнь того стоит? Как там группа? Как Арсений поживает? Как его квартира в центре? Собираетесь у него?

– А она не в центре, а в Выхино, – рассмеялась Марина. – Арсюша – знатный тролль. Мы с тобой его разыгрывали, а он нас – проверял, снобы мы или не снобы. Конечно, собираемся. Хэллоуин у него отмечали.

– А господин чиновник как? – расспрашивал Ник. – Джазовый меломан? С которым ты в Новый Иерусалим ездила, хотя не любишь ни раскопки, ни лопаты?

Значит, и он ее заметил тем летом! Точнее, не мог не увидеть, как и она его.

– Слышал, он на выборы в мэры выдвигается.

– Пусть победит сначала, тогда будет, о чем говорить, – отвечала Марина с напускной рассудительностью. Это что же – она отчитывается? По всем пунктам? И точно, прозвучал следующий пункт:

– А Игорь как? Он ведь в Белогорске живет? Или с вами в общаге?

Почему теперь это не бесит, а кажется забавным?

– И там, и там, – излагала Марина, изо всех сил сохраняя серьезность. – Вначале он казался монстром, а на самом деле Игорь как Игорь. Только с ним особо не пообщаешься, он на работе пропадает, вроде тебя.

Ник долго смотрел на пузырьки, взбегающие в стакане с шипучкой. Наконец признал:

– Маринка, меня опять занесло. Ты, наверно, меня отовсюду уже вычеркнула. Обещал без фанатизма, а сам...

– Ты на учебе хоть бываешь? – поинтересовалась она.

– Ну да, я ж там дверь ногой открываю. Мое имя там правда звучит. Встречают, как будто я президент или первый космонавт... Маринка, какая учеба! Время дорого. Приходится отсекать все лишние направления: видишь, с Ириной наконец распрощался. – И выложил: – Я теперь в турфирме работаю. Сопровождаю группы за границу, отвечаю за трансфер. С подачи Лизы Логиновой – ты сейчас видела ее, в белой шубке? Я с ней в начале лета познакомился, когда всем городом пропавших детей искали, лес прочесывали, помнишь? Она управляющая загородным отелем. Последнее время своих клиентов мне подкидывала. Ее муж тоже моими маршрутами увлекся, он охотник и бывший вояка... В общем, Лиза раньше в этой «Скатертью дороге» работала и меня с ними свела, их интересовал экстрим как направление. А там я раз кого-то заменил, другой – и пошло. Английский неплохо знаю, загранпаспорт есть, таможня-билеты-отели, посадки-пересадки – всё знакомо. В общем, я летаю! Маринка, это супер! Я знаешь где за это время побывал!

Марина снова видела горящие глаза и следующие полчаса слушала о полетах и разных странах. И понимала, что это действительно супер. И еще – что она сама только что выглядела точно так же. И так же не могла – и не хотела бы – остановиться.

– Летай, – заключила она. – Я тебя не вычеркиваю. А мама знает?

– Конечно, нет. Думает, малость подрабатываю. Как там классика зовут? Я себе его тоже скачаю.

 


29

 

По железнодорожному переезду двигался зеленый шевроле. Взгляд сразу выделил его из потока машин. Когда же он забибикал и остановился, Марина сорвалась с места и полетела. А подлетая, резко затормозила – и постаралась сделать разочарованное лицо любезным.

Но Елена, сидевшая за рулем, уже извинялась:

– Я просто хотела подвезти... Такая метель... Я давно уже на этой машине, Никола редко ездит...

– Спасибо, – Марина забралась внутрь и захлопнула дверцу. – Я – с удовольствием. Как тепло! А в электричке совсем не топят.

Это и правда было удовольствием – сидеть в машинке Ника, на которой они катались считанные разы.

– С экзамена? – расспрашивала Елена. – Сдала? А что было? Римское право – как звучит! Очень сложный предмет? А сколько их всего в сессии? А как Никола сдает, не знаешь? Может, он уже звонил сегодня...

«Это уже больше трех вопросов», – мысленно запротестовала Марина, а вслух ответила:

– Нет пока.

– А ты не знаешь его расписание?

«Знаю. Испания, Таиланд, Доминикана».

В этот момент мобильник в сумке запел высоким мальчишеским голосом:

 

След мой волною смоет,

А я на берег с утра приду опять!

– Какая хорошая, забытая песня! – восхитилась Елена.

– Забытая? – удивилась Марина, так поспешно отклоняя звонок, что из сумки полетели бумажки и ручки. – У нас в лагере на пляже она всё время звучала.

– Это из моего детства... Марин, а ты не замечала, что Николе учеба не особенно интересна? Он как будто заблудился между биологией, историей, географией... А эти его подработки – как думаешь, не слишком его отвлекают?

«Всё знает? – струхнула Марина. – Или догадывается?»

Мобильник опять залился:

 

Море, ты слышишь, море!

 

– Спамеры замучили... Мой номер слили в какую-то базу... – бормотала Марина, отключая звук, а потом принялась убеждать, что в их группе тоже все работают, кроме нее – папиной дочки.

Так оно и было. Игорь давно перестал выглядеть белой вороной. Даже Арсюша числился в родительской фирме и похвалялся: «Работаю языком – конверты заклеиваю! А еще бумажки ксерю и персонал приучаю к себе – будущему боссу». Однако народ появлялся и на учебе, хоть и не фанател от нее, и на вечеринках. Всем удавалось находить баланс между обязаловкой и более приятными вещами, как ей самой – между двумя учебами. И только ее «победитель» категорически отказывался заниматься тем, что ему неинтересно – то есть впустую тратить время. А он, мятежный, просит бури.

Марина заерзала – что за радость вешать лапшу наивной Николиной маме. Но не может же она его заложить! Мобильник в сумке уже не пел, но упорно жужжал и подпрыгивал.

– Вы меня что, домой везете? Да остановитесь, где вам удобно!

– Что ты, такая пурга. Ты извини, что столько вопросов... Но я ничего о нем толком не знаю!  Никола всегда был скрытным и подчеркнуто самостоятельным. Во времена, когда я его пичкала стишками, его любимый был «про коня»:

 

Лишь бы мне поставить ногу в стремя!

Живо распрощаюсь с вами всеми:

На коня – и поминай как звали!

Чтоб за шапку – звезды задевали!

 

«А еще – про летчика. Под ним ночные бары, чужие города, казармы, кочегары, вокзалы, поезда...»

– Павлика в свое время то и дело заносило, – неожиданно сказала Елена. – А Марине удавалось его сбалансировать. Думаю, если бы не она, он не стал бы тем, чем стал. Тебе известно, что он поступал в «Щуку», в театральное?

– Папа? – поразилась Марина. – Нет, неизвестно. Он почему-то никогда не рассказывал.

Но Елена размышляла уже о другом:

– Вся эта общежитская жизнь... Беспорядочность, бессистемность... Может, конечно, это предубеждение, я домосед.... Знаешь, мы с Павликом думали летом, не снять ли вам с Николой квартиру в Москве, вместо всех этих общаг. Но постеснялись предложить...

«Мы и сами думали. Так теперь его переезд ко мне уже не стал бы трагедией?»

– Елена Николаевна, было бы ровно то же самое, – заявила Марина, выбираясь из машины. – У меня себя-то балансировать не всегда выходит. Спасибо, что подвезли. Не хотите к нам зайти? – И то ли предположила, то ли пообещала: – Он вам сейчас позвонит.

Елена подняла с сиденья вылетевший листок, кинулась было догонять – но Марина уже скрылась за калиткой. Лист был расчерчен на квадраты, заголовок гласил: ДЕКАБРЬ, дальше по числам расписано: 1 – купить много мандаринов... 3 – послушать любимые новогодние песни... 7 – купить безделушку... 12 – покататься на льду... 16 – посмотреть новогодний фильм... 17 – почувствовать волшебную атмосферу... 18 – украсить дом... 22 – купить еще мандаринов... 24 – слепить снеговика, если будет снег... 25 – купить конфет и не съесть НИ ОДНОЙ... 27 – позвонить/написать старым друзьям... 28 – подвести итоги года...

Почти все квадраты были зачеркнуты, от некоторых шли стрелки в будущее. Елена рассмеялась и пересмотрела календарь: а ей самой чего бы хотелось – мандаринов, конфет, безделушку?

А Марина отчитывала Ника по телефону:

– Может, надо было ответить прямо при ней? И трубку передать? Рассказал бы сам о своих достижениях! А ты сдаешь вообще сессию? Ну, фиг с ними, с лекциями – но на экзамены-то можно приехать? Ведь если ты придешь, тебе поставят – надо только дать им шанс.

– Да не парься ты, – смеялась трубка, – ну не вписывается у меня никак эта сессия!

– Завалишь сессию – в армию загремишь.

– Я, типа, должен напугаться? Пойду посмотрю, что там у них за армия. Маринка, это ж круто – с автоматом бесплатно побегаю, не то что в пейнтбол за деньги. А может, мне прям сейчас постричься под ноль? Пойдешь со мной лысым в кино?

– Пойду, – хладнокровно отвечала Марина. – Я тоже под ноль постригусь. Прямо сейчас. Ты меня знаешь.

– Да я пошутил, – тут же отступил Ник. – Ладно, может, дам им шанс.


30

 

– А пироги-то – ничего, – сделал открытие Рудик, сидевший рядом с Рольдом, и попытался угостить дога начинкой.

– Кексики вкуснее, – глубокомысленно заметил Артур, в одной руке державший кекс – а другой пролистывал всё, что находил на Маринином письменном столе: книжки, журналы, учебники, вампирскую сумеречную трилогию.

Рафаэль, утонув в кресле, рассеянно клевал орешки. Жанна, на этот раз с ног до головы джинсовая, по-ковбойски восседала на подоконнике. Подытожила:

– Эта ваша новая старушка не хуже Доры. И то что не в харчевню пошли, а сюда!

– Да мы как будто и не уходили.

Все дружно согласились. Компания расположилась в Странном Доме, как всегда, все на своих привычных местах – и не давал о себе знать ни долгий перерыв, ни то, что они стали студентами и перестали быть детьми. Или не перестали? Жанне предложили сделать вскрытие курицы гриль, и она охотно этим занялась, услаждая слух друзей рассказами об анатомичке. На голову Артура сбросили все фрукты по очереди, чтобы дать ему возможность открыть что-нибудь гениальное. Рудик показал новые приемы борьбы – на Рафаэле. Рафаэль притащил свои новые записи, но слушать было невозможно, потому что он глушил музыку рассказами о том, как она исполнялась.

– А это ты елку забыла убрать? – Рудик смотрел на разросшееся японское деревце, ветви которого были уставлены и увешаны безделушками и украшениями.

Жанна заметила куриного бога, подаренного Ником, когда они учились в восьмом классе, и безошибочно определила:

– Нет, это сборная модель бойфренда. Подтверждает, что он был, напоминает о событиях, с ним связанных.

Артур отвлекся от книжек, Рафаэль – от орешков, и Жанне пришлось пояснить:

– Бывают праздничные папы, которые изредка приезжают к своим деткам с подарками, а у Маринки – такой же молодой человек. Раз в полгода появляется с каким-нибудь папуасским презентом – и у них это называется личная жизнь.

– Раз в полгода? – буквально понял Рудольф.

– Ну да, Никола зимний и Никола летний, – потешалась Жанка.

– А чего так? Вы ж оба в одной Москве.

– А с вами мы часто встречаемся? – защищалась Марина.

– А чего он не с нами сейчас? – поддел Рафаэль. – Уж так рвался когда-то...

– Может, вам пора друг друга отпустить? – предположил Артур.

– Я никого не держу, – только успевала отбиваться Марина. – Что вы так разволновались? Меня вот ничего не напрягает!

– На твоей страничке не проставлен статус «в отношениях», – напирала Жанна. – Это значит, ты свободна?

– Да ничего эта страничка не значит! Я на нее сто лет не захожу. А наши отношения – с самого начала неформат.

– Ну, может, увидитесь когда-нибудь, – утешила подруга. – Поедешь с папой отдыхать, и вдруг – о, счастье! – Берестов окажется сопровождающим вашей группы!

Рафаэль тем временем со вкусом рассказывал анекдот:

– Верблюд плетется по пустыне, дохнет от жары. Вдруг видит: ослик круги нарезает. Спрашивает: «Чего это ты делаешь?» Ослик: «Да вот, бегу трусцой, встречный ветерок овевает – так приятно, прохладно становится». Верблюд взревел и понесся по пустыне. К вечеру вернулся – и рухнул. Ослик: «Спасите, помогите! Верблюд замерз!»

У Артура была своя история:

– Идет Берестов мимо нашего магазина. Видит в витрине Маринкин силуэт. Черный, бумажный, художник один вырезал. Продай, говорит. Я ему: пять кусков. Прикалываюсь. А он картинно достает пятитысячную бумажку, демонстрируя, что она у него не одна. Весь в своих дешевых эффектах!

– Так ты меня продал, – смеялась Марина, – или даром отдал?

Но скоро перестала отвечать, позволив друзьям свободно высказываться, язвить и зубоскалить – и те отводили душу, едва ли не первый раз с той поры, когда Ник без спросу вломился в их жизнь и «всё испортил», а приходилось сдерживаться и соблюдать политкорректность. Это была хорошо знакомая ревность к нему, или любовь к ней. Это были голоса друзей, которые можно слушать, как музыку, не вникая в слова.

Вдруг стал понятен давний сон с мрачным лабиринтом, похожим на пространства Пиранези, где она металась, слыша их далекие голоса. Тогда был виден только поверхностный смысл, который сам бросался в глаза, как черная надпись на соседнем заборе: «Жизнь – тлен». А ведь главное – в том, что голоса друзей были слышны. Они всегда были с ней. Они не исчезали. И когда она их слышала, то должна была понимать, что они рядом, на соседних уровнях, проходят свой собственный квест. Когда-то они делали это вместе; возможно, когда-нибудь их пути пересекутся или снова совпадут.

И Ник сейчас летит – на своем уровне, по своему маршруту. Ну да, верблюд замерз, и со стандартами они не совпадают. Она и себе не может объяснить устойчивое ощущение, что он у нее есть, несмотря ни на что. Как же другим это понять?

– На самом деле это просто, – все-таки попыталась Марина и заговорила завывающим голосом: – Однажды мы вместе выпили волшебный напиток, и теперь ничто не разлучит нас до самой смерти!

– Да фиг поверю, – запротестовала Жанна, – как же, тебя напоишь!

Артур захохотал:

– Балда, да это сказка! Как ее? Тристан и Изольда, нам этот вопрос в седьмом классе на интеллектуальных играх достался!

Жанна от досады чуть не смахнула с подоконника цветок, оказавшийся под локтем.

– Блин, это еще что?

– Хризантема, – ответила Марина.

Хризантема?

Хризантема. Я той осенью ее выкопала и посадила в горшок.

– Ну и что – хризантема? – Артур вопросительно смотрел на Рафаэля. – Мы что-то должны понять?


31

 

– Пап, он сегодня и не ел, и не пил. Вчера хотя бы пил! А сегодня совсем... 

– Марина вернется – скажешь, что и пил, и ел, – перебил сына Пал Палыч и более строго повторил то же самое. Погладил по голове лежащего Рольда: – Не подводи, старина, у нее же сессия!

Но Марина быстро догадалась. Павлик приподнимал собачьи лапы, те безжизненно падали – и она застала брата за этим занятием. Напустилась:

– Зачем ты заставляешь его играть? Лучше бы свежей воды налил в миску! – Потом присмотрелась: – Нет, он не играет.

Обычно дог притворялся спящим, позволяя маленькому хозяину дергать и лапы, и уши, и хвост. Но всегда ронял свои огромные лапы так, чтобы не задеть ребенка. А сейчас они падали словно тряпичные, сами собой.

– Вы что, ничего не замечаете?! Надо еще раз доктора вызвать!

Ветеринар приезжать отказался:

– И чем я помогу? Только деньги снова потратите. Привозите в клинику, если хотите – тут хоть анализы сделаем и УЗИ, если надо.

– Восемьдесят кило – привозите, – Марина вопросительно смотрела на отца. Тот возразил:

– Какие там восемьдесят. В нем уже половина осталась. Дотащу как-нибудь до машины, а вы с Павликом лапы поддержите.

В ветклинике на стенах висели плакаты с улыбающимися, здоровыми собаками и кошками. И даже те медицинские, где собака и кот были в разрезе, выглядели весело. Рольд обычно заходил сюда, как домой, и терпеливо пережидал любые медицинские манипуляции или прививки – снисходительно, с пониманием. Теперь этого гиганта, на которого все всегда смотрели с уважением и опаской, переносили, как вещь – со смотрового стола к УЗИ и обратно.

– Ну, можем проколоть витамины, обезболивающее, – развел руками врач, словно оправдываясь.

Огромное тело от уколов даже не вздрогнуло. Пал Палыч снова с трудом поднял Рольда и понес обратно в машину. Притихший Павлик следовал за ним. А Марина задержалась.

– Что еще мы можем сделать? – спросила она, стараясь, чтобы голос не дрожал. – Может, нужно какое-нибудь лекарство?

– Какое-нибудь лекарство не нужно, – отвечал ветеринар, не поворачиваясь к ней и что-то переставляя на столике. – У него было уже два инсульта. В данном случае болезнь – это не процесс, который можно изменить. Это форма, которую выбирает смерть. – Повернулся: – Ну, день, ну, несколько дней. Но он испытывает боли. Можно это прервать. Это ваш выбор.

Марина напряженно смотрела на доктора, стараясь понять, о чем это он. Потом затрясла головой, круто развернулась и побежала за своими.

Отец и Ник укладывали дога на заднее сиденье. И только когда машина остановилась у Странного Дома и они вылезли из нее вчетвером, Марина рассмотрела:

– А ты откуда взялся? Тебя папа позвал?

– Нет, – отвечал Ник, – меня никто не позвал. Я вас случайно увидел. – И добавил, словно самому себе, с недоумением: – А мог и не увидеть. Меня сегодня здесь вообще не должно было быть.

– Он сказал – страдания... можно прервать, – Марина услышала, что даже шепчет не своим голосом, а Ник тут же откликнулся:

– Еще чего! Вот мы тебя положим, старина, на любимый диван, – приговаривал он, размещая собаку в гостиной, – и станет лучше! Дома сразу станет лучше, так всегда бывает.

– Он открыл глаза! Он смотрит на Ника! – радовался Павлик. – Ему лучше, правда?

– Конечно, правда, – уверенно говорил Ник. Строго взглянул на Марину: – Нечего плакать. Тут никто не умер.

Она быстро вытерла щеки и опять прошептала:

– Я спросила, чем мы можем помочь, а он... ничем...

– Мы можем быть с ним рядом и говорить ему, как мы его любим, – твердо сказал Ник. – Старина, я всегда хотел, чтобы ты был и моей собакой тоже. Помнишь, как мы подружились? Нас Павлик познакомил. Рольд потом меня в ваш двор всегда пускал... даже когда мы с тобой еще знакомы не были, – он взял Марину за руку. – Я жутко гордился – такая собака внушительная!

– Рольд всегда разбирался в людях, – улыбнулась Марина. – Жаль, что вы с Павликом не видели его маленьким! Рольдик, а я помню, как сама была маленькой, а ты – щеночком. И как тебя папа принес! А мама потом купила тебе копыто.

– Точно, – обрадовался Пал Палыч, – говяжье копыто! Представляете, грянул дефолт, все кругом мечутся, всё подряд разметают, лишь бы сбыть рубли. Телевизоры волокут, барахло какое-то. А Марина заявляется довольная: я песику копыто купила, он теперь диван не будет грызть! Это копыто потом жило у нас до Нового года...

– Нет, Рольд всегда был большим, – Павлик не мог представить щеночка. – Это я был маленьким, и мы играли в коня и наездника.

– Я его к тебе специально приучал, – рассказывал Пал Палыч. – Когда тебя принесли из роддома, растолковал, что ты наш новый щенок, будешь здесь жить, и он должен тебя любить и уважать. Давал лизнуть пяточку. Он проникся – раз вожака семейной стаи ребенок интересует, значит, это действительно интересно. Потом я из твоей ручки вкусняшки ему начал давать, чтобы у него с тобой были связаны только приятные вещи...

Неподвижного пятнистого дога гладили восемь рук сразу. Все заметно приободрились, так что принесли ужин в гостиную и даже включили телевизор. Рольд, сделав усилие, пополз по длинному дивану к хозяевам. Не открывая глаз.

– Он хочет с нами! – завопил Павлик, обнимая своего друга. – Он хочет, чтоб мы как всегда... Марин, давай какую-нибудь серию про комиссара Рекса! Он про собаку любит смотреть!

– Он хочет, чтобы как всегда, – подтвердил Ник. – Пусть этот Айболит измерит, чего тут больше, страдания или счастья. И что надо прерывать.

Однако больше дог не шевелился и головы не поднимал. Ник распорядился:

– Я здесь на диване с ним останусь. Идите все спать. Я позову, если что.

Он разбудил Марину под утро и, спускаясь по лестнице, шептал:

– Ему фигово. Просыпаюсь – на диване пусто. Смотрю – а он каким-то образом слез и пытается уползти в угол.

Рольд беспомощно распластался на полу, он не смог добраться до угла. Ник лег рядом с ним и положил себе на грудь его голову. Папа и Павлик неслышно подошли и встали рядом. Дог вздрогнул и вытянулся.

Когда Ник поднялся, бережно переложив на ковер тяжелую собачью голову, Марина вопросительно взглянула – и он коротко кивнул:

– Да. Всё.

Никто не хотел верить. Все, как вчера, начали гладить Рольда, который ничуть не изменился, и был такой же теплый, и словно притворялся спящим, чтобы все желающие могли играть с его лапами и хвостом. 

Пал Палыч посмотрел на Ника, тот понял:

– Лучше сразу, прямо сейчас, чтобы мы не увидели, как он изменится. Вы где хотите? Я знаю, что люди относят куда-нибудь в лес. У нас нет кладбища домашних животных.

– Эта тема табуирована, как вообще тема смерти. Питомцы должны быть только живыми и веселыми. Многие вообще на помойку выбрасывают. А в городской черте хоронить запрещено. – Пал Палыч сидел, обхватив голову руками. – Но я не могу выкинуть на помойку члена своей семьи. Или зарыть в овраге, где его размоют дожди или раскопает стая бродячих собак. Павлик ходить учился, держась за его хвост. Он ему был нянькой, присматривал, гулять водил... 

– Он тринадцать лет жил с нами, – подала голос Марина. – Папа, ты же сам сказал, что Странный Дом и прилегающая к нему территория – это наш мир, который мы можем устраивать, как считаем нужным. Мы не хотим выбрасывать из него тех, кого любим. Пусть Рольд останется в своем саду.

– Ваш забор – и есть городская черта, – согласился Ник. – Дальше только лес. Пойдемте, выберем хорошее место.

Павлик, изо всех сил старавшийся держаться и не плакать, побежал следом:

– Вот его мячик! Можно будет с ним положить?

– Конечно. И все игрушки, и миски, и коврик, и ошейник с поводком.

Марина превратилась в автомат, который послушно исполнял всё, что нужно, и даже вполне разумно разговаривал. Очнулась она в полутемной гостиной. Напротив сидел папа, обнимавший плачущего Павлика, а ее саму точно так же обнимал Ник. Марина словно выглянула из надежного укрытия и снова оказалась в мире, в котором царит смерть – и ее обдало ужасом, и она снова спряталась у Ника на плече: «Я никуда не уйду отсюда. Я буду здесь жить». Потом опять пришла в себя:

– Ты здесь? Тебе не надо разве куда-то лететь?

Ник ответил:

– Никуда. Никогда. Я здесь. Я помню, где моя комната. Стукни в стенку, если буду нужен.


32

 

На следующее утро Пал Палыч нерешительно сказал Нику:

– У Марины сегодня экзамен. Как считаешь, стоит напоминать или лучше не тревожить? Я только посоветоваться... ты и так с нами уже третий день... не знаю, как бы мы всё это без тебя... В принципе, может сдать и потом...

– Всё нормально, – махнул рукой Ник. – И с экзаменом будет нормально. Я ее отвезу.

Подъезжая к университету, он заметил Пальчикова, выскочил:

– Арсений! Слушай, друг, помоги. Маринка никакая. На автопилоте. Сделай так, чтобы она сдала. Шпору, что ли, ей дай какую-нибудь...

– У вас что-то случилось? – догадался Арсюша.

– Это не все поймут. Собака умерла.

– Тот серый, в яблоках, здоровый, как лошадь? – вспомнил Арсений с почтением в голосе.

– Чего тут не понять? – к ним подходил Игорь. – Собака – это серьезно. У моей девушки – абрикосовый пудель. Не волнуйся, сдаст, мы с ней вместе пойдем.

Марина, которая снова перешла в автоматический режим, отстраненно удивилась – то ли тому, что у мрачного Игоря все-таки есть девушка, то ли тому, что у той может быть собака. А то, что она действительно сдала, ее не удивило, как и то, что Ник ее дождался и везет домой.

– Что теперь? – спросил Ник, она не поняла, машинально переспросила:

– А что теперь?

– Что бы ты сейчас делала, если бы не... – он не договорил.

Марина пожала плечами.

– Раньше? Ну, купила бы торт, съели бы с Павликом, фильмец посмотрели. Отметили бы день красивой зачетки с новой пятеркой. Разве важно, что могло быть раньше?

– Важно, – и Ник повернул к «Забавушке». – Что покупать? То, что еще не пробовали? Или проверенный вариант?

Марина наконец вынырнула из оцепенения.

– Ты реально считаешь, что меня утешит сладкое?

– Почему тебя? А Павлик?

– Я не могу и не хочу сейчас НИЧЕГО, – мрачно произнесла Марина.

– Можешь, – неожиданно возразил Ник. – Павлику сейчас тяжелее, чем тебе. Во-первых, он маленький. Во-вторых, для него весь мир разрушен, потому что собака была в этом мире всегда. Так что покупаем торт, и ты ведешь себя, как обычно. И показываешь ребенку, что мир цел. Это запрещенный прием – но Рольд тоже чтил традиции и соблюдал их до конца.

– Это запрещенный прием – заставлять меня что-то изображать. Не могу и не хочу, – упрямо повторила Марина.

– А Пал Палыч может? – Ник смотрел на нее изучающе. – Ты когда-нибудь думала, почему его друзья в день рождения Павлика бросают все свои дела и едут к нему? Они десять лет это делают, с того дня, когда умерла твоя мама. Потому что день рождения Павлика – это день ее смерти. А Пал Палыч всегда устраивает веселье, чтобы у сына был праздник. Потому что и твоя мама наверняка хотела этого. Ты когда-нибудь видела, чтобы было иначе? А он может и хочет?

Марина посидела в раздумьях. Потом решительно вышла из машины:

– Берем «Волшебное кольцо». Оно опять появилось. А завтра – что-нибудь новое. Кстати, мы все пиццы собирались перепробовать, но остановились на середине списка. И почему бы не пересмотреть «Властелина колец»?

– А потом – «Звездные войны»!

За следующие три дня они пересмотрели обе эпопеи, а еще «Матрицу» и «Гарри Поттера». Пал Палыч, возвращаясь с работы, присоединялся к их компании. Один раз вместе с ним появилась Елена Николаевна. Приезжала Дора, заскочила даже Варя с новым малышом. В промежутках Ник и Павлик катали друг друга, один – на машине, другой – на новом квадроцикле.

Неожиданно подъехал крытый пикап, из которого выгрузили трех деревянных медведей – большого и двух медвежат.

– Папа их давным-давно заказывал, – вспомнила Марина. – В прошлом году появился резчик по дереву, он делает садовые фигурки. Мы долго в очереди стояли. Значит, она дошла!

– Это типа фамильный герб? – сообразил Ник. – Куда их – в лабиринт?

Марина, которая не заглядывала в сад со дня собачьих похорон, вынуждена была пойти определять место.

– Так красиво, – признала она, когда мишки расположились среди цветов, а они с Ником – в маленькой беседке. – А мне уж начало казаться, что лабиринт надоел. Что пора всё переделать.

– Зачем? – огорчился Ник. – Чтоб стал скучный сад, как у всех?

 

 

 

 


33

 

Рисунки, развешанные на разноцветных прищепках, заполняли комнату. Дверь приоткрылась, десятки крыльев дружно взмахнули, а на Марину кто-то с гиканьем накинулся сзади и повис на плечах.

– Ага! – торжествовал Павлик. – Сознавайся, думала – Ник!

– Сознаюсь, – согласилась Марина. – А он у нас где? Что-то я его с утра не вижу. Может, домой перебрался?

– Да нет. Вон же у тебя его карта лежит, – указал братик. – А я с шахмат иду. Самого Ваську обыграл сегодня! А это кто?

– Да так, сам собой нарисовался.

 Наконец-то закончились и сессия, и семестр в арт-школе. Марина достала скопившиеся за год работы, развесила и смотрела на них, как на чужие. До чего ж они школярские! Только и есть, что карандаш научилась правильно держать. Но кой-какой прогресс заметен. А значит, она по-прежнему в пути. А значит – нельзя сказать, что терпит неудачу. Главное – продолжать двигаться. Сейчас свободная от обязаловки голова поймет, в каком направлении.

Серые карандашные рисунки были расцвечены любимыми красными колпачками. Они вылезали почти изо всех натюрмортов, разрушая их монотонность и однообразие. Но, кажется, она уже выпустила на волю всех человечков. Марина критично окинула взглядом нарисованные горшки, вазы и кувшины. Нет, некого больше добавить. Как жаль – они столько времени были ей друзьями, такими же реальными, как настоящие. Повеяло хорошо знакомой, тревожной пустотой. Которая, по словам Ника, стартовая площадка для чего-то нового.

Одновременно Марина черкала один из учебных листов, для которого не хватило прищепки. Там были шар и конус. И вдруг обозначилась третья фигура. Собачий профиль... кругленький животик... Незваный персонаж стоял на задних лапах, а передними упирался в шар, стараясь сдвинуть его с места. Он был серый и пятнистый. Павлик дышал над ухом:

– Такого у тебя еще не было... А как его зовут?

– Не знаю пока. 

– Это будет комикс? Или большая картина?

– Тоже не знаю.

С улицы засвистел кто-то из приятелей, и братик убежал. Марина, забыв, что надо подводить итоги года и обдумывать дальнейшее направление, и что подкрадывается опасная пустота, безостановочно заполняла один лист за другим, сдергивая их с прищепок и переворачивая чистой стороной. Конечно, это не был Рольд. У дога не было ни сытого животика, ни такой ехидной физиономии. Новый герой не имел ни капли Рольдова благородства, характер у него был пакостный, он уже успел угодить в несколько передряг. Должно быть, это то, что Варя называет арт-терапией. Как же хорошо, что у нее это есть, как бы оно ни называлось! Вот Ник удивится, когда увидит этот шквал!

Птицы на витражах поменяли оттенок, время по ним определялось без часов – можно и пообедать. А впереди – чудесный день, полный свободы, бумаги и карандашей, и еще одной книжки из маминой коробки, и еще одного фильма вечером! А еще впереди – чудесное лето, и пора придумать, как им распорядиться!

Марина несколько раз подпрыгивала, чтобы позвонить Нику, и каждый раз останавливала себя. У него наверняка дела, он и так безвылазно провел тут неделю, подставляя плечо и нянчась с ними всеми. Но эта неделя принесла не только горе, а еще и ясность: им больше не должны помешать ни папа, ни мама, ни собственные амбиции, ни бесконечные заносы в разные стороны.

До сих пор Марина не понимала, как ее родители, моложе, чем она теперешняя, будучи еще школьниками, могли определиться с выбором – на целую жизнь! Как вообще можно принимать окончательные решения, когда жизнь только начинается. И вдруг оказалось, что можно. И что это не нависающая глыба, а единственно возможный способ жить. Наверное, как съязвила бы Жанна, она и правда доросла и готова прояснить свой социальный статус.

А сколько было метаний три года назад – переходить или нет в гимназию! Казалось, этот выбор отрежет ее от всей предыдущей жизни, привычной, комфортной, выбросит в неизвестность. И сколько раз потом Марина терзалась: а вдруг, если бы она все-таки решилась тогда, не было бы всех испытаний, не пришлось бы проходить через непонимание, разлуку, одиночество? Но ведь даже разбежавшись в разные стороны, они всё равно вернулись друг к другу – значит, не могли не вернуться! Пусть не прямым путем, а обходным, по мрачным коридорам и лестницам. Значит, глубоко внутри выбор, еще не осознанный, был уже сделан!

Марина обнаружила, что уже в который раз читает одно и то же. Перечитала еще раз: «    Когда вы любите человека, вам всегда хочется, чтобы он ушел, чтобы о нем помечтать. Ушел подальше, чтобы помечтать подольше. Кстати, я должен идти, до свиданья, спасибо вам    . –     Как? Уже?    »

Она достаточно мечтала! Она больше не хочет мечтать!

Марина схватила мобильник, но он сам подскочил в ее руке и залился летней морской песней.

– И я тебе звоню, – обрадовалась она. – Заказывать на ужин следующую пиццу?

– Маринка, – весело кричала трубка, – а у меня новость! Мы там как, всё еще друзья или кто? Ты только не ругайся!

– Ты где? – насторожилась Марина.

– На вокзале! Тут такое дело – а я в армию ухожу!

– Да, слышала уже, ты лысый. Кино будем дома смотреть.

– Не, я правда лысый! Медкомиссию я давно прошел, а на сегодняшнее число была повестка в войска. Я особо не заморачивался – народ и по несколько раз приходит. Один кекс месяц мотался с рюкзаком туда и обратно, никто его не выбирал. А меня хоп – и сразу выбрали! За меня тут вообще подрались!

– Не сомневаюсь. – Марина чувствовала, как внутри всё медленно мертвеет, а снаружи – выцветает на глазах. Мир терял все свои краски и смыслы. Нет чудесного дня. Нет впереди чудесного лета. Есть что-то чудовищное, с чем еще не приходилось справляться.

– Мама в курсе! Я давно ей запретил бегать со взятками и справками! Ты ее там поддержи, и всех наших тоже! Ну, и сама держись!

Если мама в курсе, это не розыгрыш.

– Маринка, ты что молчишь? Я тебя совсем не слышу! Я не знаю, когда еще получится позвонить! Мобилу наверняка отберут!

Марина испугалась, заторопилась:

– Но как так вышло? Ты завалил эту сессию?

– И эту, и ту! Всё собирался записаться на пересдачу... Ну никак у меня эта учеба не вписывалась! Если честно, я вообще на нее не ходил. В общем, не дал им шанса! Да ты не волнуйся, ты же знаешь – я умею выживать!

То, что ей самой придется выживать посреди пустыни – целого года невиданной пустоты, пока не ощущалось. Перед Мариной вставали последние дни вместе – со слезами и первыми после слез улыбками, с разговорами в лабиринте, с любимыми старыми фильмами. Он знал, что это последние дни! Сидел с повесткой в кармане и виду не подавал! Не хотел ее добить? Но ведь она не понимала, что он еще здесь, что можно быть с ним рядом и говорить ему, как она его любит! А сегодня – это уже другой Никола из другого измерения. Всё, что она хотела сказать тому, вчерашнему, для сегодняшнего неактуально. Не время нюни распускать – это она ему, наверное, должна говорить, чтоб это он держался...

– Но мы тебя даже не проводили!

– Да ладно, Маринка, кому нужны эти банальные проводы! А киномарафон у нас какой был зачетный!

Марина опомнилась. Это у нее – распущенные нюни, а у него – горящие глаза. Которые она так часто видела, что без труда смогла себе представить. То, что для нее – трагедия, для всех – страшилка, для ее «победителя» – очередное приключение и возможность выйти из зоны комфорта. Он не терпит неудачу. Он по-прежнему в пути. Он продолжает движение вполне в своем стиле.

– Короче, я не прощаюсь! Будь на связи! Пиццу съедим через год.

 


 


 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

К списку номеров журнала «БЕЛЫЙ ВОРОН» | К содержанию номера