Дядя Моня. Париж - мой любимый жулик. Рассказы

Дядя Моня

Последнюю неделю в Америке я завтракал в небольшом не то кафе, не то ресторане на Брайтон Бич. Мне здесь нравилось. Было тихо –  как-то по-домашнему, достаточно чинно и в то же время уютно. Каждое утро приходил и садился напротив меня, но за другим столиком, дядя Моня.

Приходил –  то сказано сильно. Приползал? Нет, не то. Приводил себя медленно и медленно садился по частям. Не то... Он в буквальном смысле слова, пока шёл видимую часть пути от двери до стула, распадался на части, его руки выписывали непонятные конфигурации, ноги то переставлялись одна за другой, то волоклись по паркету, то приплясывали, а из груди раздавался глубокий, бухающий кашель, и казалось, он отрывает от своих лёгких по кусочку. Желтовато-седые волосы кустом осенних белых хризантем расползались по его голове. Он был стар. Очень. Я даже не могу сказать, сколько ему было лет, да это и неважно. Он был очень стар. Обычно, как только он раскладывал себя за столом, глаза его утыкались в меню, но к нему подходил официант:

– Д оброе утро, дядя Моничка, и зачем вы смотрите в этот картон, я знаю, что вы будете кушать. Итак, манная каша, два яйца всмятку, нежирная сосиска, хлеб, масло, чай с лимоном и кукис (небольшие печенья).

– Да, да, – подтверждал дядя Моня и всё равно смотрел в меню. Одет он был скромно, но непоследовательно.

Рубашка под пиджаком была застегнута не на ту пуговицу снизу, и воротничок слева открывал его плохо выбритую и худую шею. а воротничок справа подпирал плохо выбритую челюсть. Плащ, который он снимал почтенно и неуклюже, был вывернут наизнанку, он его вешал на спинку свободного стула перед собой, при этом я замечал плохо застёгнутую ширинку на брюках, но туфли, как ни странно, были всегда чистыми. Правда, на Брайтоне всегда были чистыми тротуары...

Наконец, официант, молодой человек лет тридцати, в чёрной паре и белой рубашке с бабочкой, приносил поднос с завтраком для дяди Мони. Дядя Моня трясущейся рукой со столовой ложкой пытался зачерпнуть манную кашу. Получалось у него это с трудом, и поэтому, когда он в очередной раз понёс ложку ко рту, она у него опрокинулась. Дядя Моня улыбнулся, и в это время к нему подошёл официант и вытер его салфеткой, затем взял ложку и сказал:

– Дядя Моня, давайте я вас покормлю.

В глазах дяди Мони я увидел негодование, но потом смирение. Он ел, как ребёнок, и иногда каша вылезала из его рта. Рука официанта тут же подбирала остатки и посылала обратно в рот. Наконец, каша была съедена. Настала пора яиц. Дядя Моня поставил яйцо в разукрашенную подставку и начал легонечко бить по нему. Он долго не мог попасть по нему, и, наконец, когда под треснутой скорлупой появилась аппетитная плоть яичка, он вонзил туда маленькую ложку, и в тот же момент на его рубашку и стол ударила струйка желтка, жидкого и горячего. Он инстинктивно отвел корпус назад и опрокинул на стол и на брюки чашку свежезаваренного чая.

– Ах, дядя Моня, ничего-ничего, вы не обожглись? – воскликнул официант. – Я вам сейчас всё поменяю.

Дядя Моня переставил руками свои ноги и сел спиной ко мне. Стол был убран, и на нём снова появились яйца всмятку, нежирная сосиска, чай, масло. Только уже без манной каши. Яйцо одно за другим он съел при помощи официанта. Наконец, исчезла в утробе дяди Мони и сосиска. Завтрак продолжался, они перешли к чаю. Официант пытался разговорить и отвлечь от неприятностей дядю Моню:

– Как обстоят дела с коэтусом? – Вчера проснулся, мял, мял, но ничего, одна моча выходит, хорошо. – Что хорошего, дядя Моня?

– Х орошо, что моча отходит, мне это так приятно, а так хорошо...

–А что, на женщину хорошенькую не тянет, дядя Моня?

– Тянет, но я думаю, что это радикулит, – улыбнулся дядя Моня и срыгнул прямо себе на лацкан пиджака.

– Дядя Моня, потерпите, я сейчас, официант принёс из подсобки большое полотенце, затем вытер всё с лица и пиджака дяди Мони.

Затем он пил чай, шумно втягивая его в своё нутро и через рот, и через нос, надкусывая кукис с трудом, мягкие, сладкие песочные кукис...

Наконец, подошел официант.

– Н у что, дядя Моня, может, ещё что?

– Нет, спасибо.

– С вас пять баксов.

– На, возьми, доллар оставь себе. – Спасибо, дядя Моня. Давайте я вас проведу до дверей.

За всем этим наблюдал хозяин заведения с довольной улыбкой, и вот когда дядя Моня и официант двинулись к выходу, он подошёл к дяде Моне и сунул в карман плаща сверток:

– Моничка, дома съешь у телевизора, оладьи домашние, моя Фира приготовила.

Дядя Моня не успел сказать «спасибо», как в кафе вошла красотка с хорошей фигурой и аккуратным задом. Дядя Моня повернул голову ей вслед и посмотрел каким-то чисто собачьим взглядом.

– Мой тип, сказал он и цокнул языком. – Попадись она мне лет этак… и чтобы я с ней исделал. –

Ладно, дядя Моня, пошли, а то разволнуешься опять…

Официант поставил его на тротуар.

– Ну что, дядя Моня, дойдёшь домой?

– А куда же я денусь? Не дойду, дотолкают. – И двинул свой опорно-двигательный аппарат навстречу беспечным прохожим. Он шёл всё так же медленно, как и пришел, трясясь и оглядываясь на женские фигуристые привидения. Официант смотрел за ним ещё долго, и я спросил его – Что за странный клиент? Такое ему внимание!

– Это же дядя Моня, еврей из Одессы, когда-то был известным в городе таксистом, сейчас постарел сильно. Вот и всё…

Париж – мой любимый жулик

Я сидел в одной из кафешек бульвара Сен-Дени. Напротив – то, что по моим представлениям частично воплощало Париж, – прекрасное облако-женщина. Сгущаясь, плыло и останавливалось перед моими глазами, как на полотнах импрессионистов. Была и не была, красива и нет, но знаменитый французский шарм делал своё дело. Какой-то один из её шальных взглядов остановился на мне, поползал и отлетел, но вдруг вернулся...

Ей не было тридцати, она протянула из облака зажигалку, когда я дал понять, что мне нужен огонь. «Проститутка», – подумал я, и тут же спрятал эту мысль подальше. Ну почему так сразу? Красивая, одна, Сен-Дени... Что, не может просто так, просто в своем городе одна пить кофе?..

Она встала и превратилась из облака в обычную фигуристую женщину в неброском наряде и пошла, бросив на меня ещё один взглядик.

Париж шалит. Париж дурманит. Я догнал её у перехода. Дальше мы пошли уже вместе. Разговор ни о чём. Хорошая погода, город искусства, прекрасный кофе... Она: «Почему бы не выпить ещё чашечку кофе, я живу здесь неподалеку...» Я: «Почему бы и нет...»

И вот мы уже идём по узкой улочке, она как-то примирительно стучит каблучками. «Точно, проститутка», – мелькает в голове. А почему бы и нет? Но почему не говорит о деньгах?.. Господи, какая же я сволочь, так прямо и проститутка, где же её сутенеры, которые должны жадно преследовать нас? Я машинально оглянулся. Никого. Господи, какой же я мерзавец, даже если она и... но это же её дело. Да нет, просто какая-то симпатия, чашечка кофе для гостя из Москвы. Неужели я бы не сделал этого дома, познакомившись с парижанкой где-нибудь в полутуристическом месте?

Наконец, мы пришли, как я понял, к её дому и стали подниматься по крутой каменной сбитой лестнице. Примерно на пятом этаже мы остановились перед оцинкованой дверью, она стала открывать её ключом. Вдруг я заметил сидящего на стуле крупненького, крепенького араба и всё понял. Это был её нукер, сторожила. Он одобрительно кивнул ей и презрительно посмотрел на меня. Она вошла в комнату и сказала:

–  700 франков, — и тут же разделась.

Я стоял, ошарашенный таким поворотом.

Она сказала повелительно:

– Нет денег – зачем пришел? – И  каким-то словом позвала нукера.

Он был высок и крепок и без промедления выпалил:

– Давай пятьдесят долларов и проваливай отсюда.

– За что?

– За то, что ты пришёл сюда и увидел её голой, за то, что ты уйдёшь отсюда.

– Да, но я...

– Иначе у тебя будут проблемы, парень...

Я спускался вниз и думал о том, что это слишком низкая цена 50 долларов за возможность быть избитым. Я спускался и постепенно отходил от холодка, пробежавшего у меня по темени.

Но где наша не пропадала! Мы привыкли, что нас всё время нагревают, и поэтому не очень расстраиваемся: то великий жулик –  государство, то жулик продавец рубашек без спинки, завернутых так красиво, что ты покупаешь. И  в очередной раз попадая, ты суммируешь все жульничества, в которые был вовлечён и оставался без денег, и понимаешь, что на этот раз всё закончилось не так уж плохо. На эту психологию и рассчитывают жулики. И если тебя нагревает жулик, которого ты любишь, то это просто игра.

Но вернёмся в Париж. Погуляв и успокоившись, я рванул на Плас Пигаль... Париж дурманит. Париж чудит. В голове крутятся строчки не то Клячкина, не то Кукина: «Здесь, как на Плас Пигаль, весельем надо лгать...» И вот ты уже замечаешь рекламу горячего стриптиза. «Человек» приглашает тебя, и ты спускаешься в довольно приличный ресторан, тебя встречают и говорят, что за 100 франков входных одна выпивка бесплатная. Ну коль одна бесплатная, значит, ребята солидные, все о кей.  Тебя усаживают напротив «горячего шоу», которое на поверку оказывается не очень горячим. Ну, раздеваются, ну танцуют… Но в чем же жульничество? –  прашиваю я себя, нет здесь жульничества. Для них горячее, для меня тёплое шоу, какая разница, надо отдохнуть, расслабиться, попробовать Париж. – Простите, вы мне закажете что-нибудь выпить? – раздается сладчайший голосок над ухом. Я оборачиваюсь, ко мне подсаживается одна из стриптизёрок.

– Что будете пить? Шампанское? – Я, естественно, галантен.

– Да, пожалуй. И коктейль.

– Нет проблем...

Она привычным жестом подзывает человека, и он приносит бутылку шампанского и коктейль. Затем она говорит, что будет пить только коктейль. Естественно, я убираю всю бутылку и заказываю вторую. Она:

– Ещё коктейль.

Я слегка кайфую. Она шепчет мне на недурном английском о том, что может быть потом… Мелькает в башке: эта чистюля с английским не обманет. Она так близко ко мне приближается, что я завожусь, но она бесстрастна и даже трезва после трёх огромных коктейлей.

На секунду она исчезает, я пробую ее коктейль – обыкновенный апельсиновый сок. Первое сомнение заползло ко мне под ногти. После третьей бутылки шампанского, а я могу держать удар, я решил рассчитаться, чтобы двинуться дальше, то ли с моей новой спутницей, то ли одному. Она узнала, что я из Москвы. И то, что я так легко много пил шампанского, доказал ей это…

Официант положил счёт на стол, я небрежно взглянул и подумал, что это нормально – 600 франков делим на пять, это получается… Это получается… считал я 120 долларов. Достал «зелёные» и покровительственно спросил:

 – Могу я заплатить такими?

– Мсье, вы не поняли, посмотрите внимательней на счет…

Я посмотрел и обомлел: там стояла сумма 6000 франков!

– Да, но это же деньги, за которые я могу купить ваш ресторан, – пытался пошутить я.

– Мсье, не шутите, у нас очень крутой ресторан. У вас есть деньги, чтобы рассчитаться?

Я пожал плечами: нет, таких денег нет. Моя девочка и человек срочно вскочили, от их любезности ничего не осталось, и они пошли к стойке мэтра. Пошушукались. Мэтр подошел ко мне и под горячее шоу пригласил в свой кабинет. «Надо платить, а то будут проблемы». Ох уж эти проблемы – они меня дома достали, а тут ещё и в Париже! Я сообщил им, что у меня есть 100 долларов, последние, что было чистой правдой. Они обыскали меня, забрали стольник. Я совал им ещё пятьдесят франков. «Эту мелочь возьми себе», – сказали мне и начали допрашивать: где здесь живу и могу ли принести деньги. Я понимал, что меня обжулили, но звать полицию бесполезно, наверняка они в сговоре, даже если и нет, старая болезнь боязни скандала придерживала меня.

Наконец, убедившись, что с меня больше нечего не получишь, они сказали:

– Лисен, гай (слушай парень), у нас будут проблемы с нашим шефом, ты нанёс урон нашему заведению, и у тебя будут проблемы, если ты не заплатишь.

Но говорили они как-то вяло, из чего я понял, они уже блефовали в последний раз, довольные тем, что отняли у меня 220 долларов за мои посиделки, по моим самым крупным прикидкам, долларов на 50. Наконец они отпустили меня. Девица смотрела на меня холодно, как патологоанатом…

И что же мы за народ такой, а? Нам ехать надо, а мы рыбу ловим. Всё оттого, что долго жили взаперти и не попробовали того, что мир давно прожевал и выплюнул. Мы настолько лишены свой частной жизни, что постоянно готовы влипать. Втягиваться в чужую частную жизнь, она нас манит, мы просто кайфуем оттого, что эта жизнь не наша – можно войти и выйти. Хорошо, если бесплатно, или так, по мелочам. А если по-крупному? Слава богу, что жулики – это не бандиты. Они всё делают красиво – и  ты доволен, что рисковал и не влетал по-чёрному, да и они довольны: понемного с каждого повытягивают – жить можно. Так что слова из фривольной песенки «Мама я жулика люблю…» характеризует нас очень точно – жулик накажет тебя настолько, насколько ты сам готов к этому наказанию. А любимым прощаешь всё.