Мария Розенблит

Петенька. Рассказ. Из цикла «Невыдуманные истории прошлого»

Родилась и выросла на Украине под Киевом. С 1968 года живет в Таллинне.Член Союза писателей Москвы, член Объединения Русских литераторов Эстонии и Финляндии. По профессии культработник, в настоящее время ведет литературную секцию прозы в Русском культурном центре Таллинна при ОРЛЭ.

Автор книг «От весны до весны», «Колыбелька из ивовых прутьев», «Срибни росы» (на украинском языке), «Живет девочка Надюшка». Книга «Письма без ответа» напечатана в альманахе «Литературные знакомства» (Москва, 2012). Печаталась в журналах «Молодая гвардия», «Москва», «Северная Аврора», «Радуга», «Балтика», «Венский литератор»,  «Брега Тавриды», «Новый  Журнал» (Нью-Йорк), «Вышгород» (Таллинн).

Лауреат конкурса «Под небом Балтики» (2008), международного литературного конкурса в Вене (2011), финалист конкурсов «Русский стиль» (Германия, 2012), «Славянские традиции» (Щелково, 2012), победитель  Каверинского литературного конкурса (2013), лауреат премии Марка Алданова (Нью-Йорк, 2013, 2014).

 

 

            В семье Будницких детей было много. Два года назад Дарья родила четвертого (это был мальчик), и уже опять ходит в ожидании прибавления. Бабы живо обговаривали положение Дарьи – куда столько рожает? Наверное, не кормит грудью младенцев, поэтому и тяжелая постоянно!

            – А мне моя тетя  Люба из Крутых Горок (помните, приезжала?) говорила, что она хоть и кормила ребеночка, а уже через два месяца была в положении,  – несмело возразила. недавно вышедшая замуж Василиса и, незаметно для других, погладила  свой живот.

            Вскоре и совсем непонятное произошло в доме Будницких. Дарья средь зимы, уже на сносях, вдруг собралась навестить своих родителей в Криничках. Да еще настояла взять с собой двухгодичного Петеньку. А ехать туда надо было аж через три села!  Муж Дарьи, Филипп Будницкий,  пребывал в ссоре с тестем и тещей – те обещали дать за Дарьей в приданное дерева на хату, а в итоге построили себе сарай. С тех пор Филипп и не ездил к родственникам жены.

            Уговаривали Дарью не ехать все – от мужа до младшей семилетней Зинки. На улице – морозная  зима, везде заносы. Сам Филипп не поедет, придется просить свояка Гришку – тот на колхозных лошадях подвозил корма на ферму. Филипп ругался: «Бабе как втемяшится что в голову – не вышибешь ничем!»

            В день отъезда он на работу не пошел, отпросился. Петеньку самолично одевал, укутывал, а когда  Дарья с ребенком сидели в санях, еще  вынес овчинный тулуп, на случай – вдруг мороз усилится. Уже сани тронулись, а  Филипп вдогонку все давал последние указки:

            – Одну только ночь переночуй и завтра поутру – обратно! Да смотри  хорошенько за Петенькой!

            Затем прокричал вслед Гришке:

            –  Гришаня, надеюсь на тебя! Не подведи! Ты же знаешь, за мной не пропадет!

 

            Гришаня не подвел – путешествие туда и обратно прошло благополучно. Дарья тоже не подвела – за Петенькой смотрела, он даже не простыл. Вот только обратно Петеньку не привезли. Дарья оставила его у родителей. Филипп заходился в гневе:

            –  Совсем ум потеряла! Ты зачем ребенка оставила? Неужто за ним кто-то лучше доглянет, чем дома родные отец и мать?! А мальчонка-то славный, в моего дядю Антона пошел, тот был красавец. Все, завтра еду, забираю Петеньку домой!

            Дарья, как могла,  отбивалась:

            –  Не кричи ты так, Филя! Я же не у чужих оставила. У мамы с папой корова, знаешь, какое сладкое молоко дает? Во всем селе такого не сыщешь! Вот рожу и потом поедем заберем.

            Филипп, все еще не остывший, хмыкнул: «Будто у нас нет коровы!» Супруги замолчали, Филипп ушел на работу, и Дарья с облегчением вздохнула: «Кажется, на первых порах пронесло! Пока что идет все так, как задумала, а дальше – даст Бог день, даст и пищу... Нельзя было дольше оставлять Петеньку в селе. Он уже большой, просится на  улицу. Зимой еще кое-как, а весной в доме его будет не удержать. И  тогда все увидят и поймут...» Дарья удивлялась, как ее муж этого не заметил? Вбил себе в голову, что Петя похож на какого-то дядю Антона. Дарья никогда и не видела этого дядю. Ну, а если похож – так и слава Богу!

            Женщина стала наводить порядок в доме, хотя мысли ее были далеко-далеко, за три года назад. Она тогда не думала, что так все получится. Впрочем, Дарья тогда вообще ни о чем не думала. Несла вязанку сухих веток домой. Надо было до дождей запастись топливом. Филиппу некогда – день-деньской без выходных ремонтирует в колхозе сельхозтехнику. Зарабатывает, все мечтает начать строить  дом...

            С вязанкой на плечах Дарья только подошла к мостику через ручей, и  тут ее дрова расползлись, некрепко затянутая веревка развязалась. Женщина скинула с плеч оставшиеся ветки и присела отдохнуть. А Петро шел мимо и помог ей. Вернее, предложил помочь...

            Как-то сцепились тогда сами собой их руки. Видимо, одну и ту же ветку брали. А потом о дровах забыли...

            Нравился ей этот мужик! Сколько себя помнит – нравился. Хотя кому он не нравился? Все бабы в открытую завидовали его жене Верке. Хилая, неприметная, волосики мышиного  цвета и сама, как  серая мышка, а мужика такого отхватила, на всю округу!

             Самые бесшабашные иногда прямо спрашивали Верку Петра Черного (его  прозвали Черный за широкие, густые брови), чем она привлекла мужа? Неужто позарился на ее волосенки? Та в ответ лишь улыбалась бесцветной, как сама, улыбкой. Но главное – никто никогда не заметил, чтобы Петро ходил «налево»!  Было у них двое детей – сын и дочь, оба пошли в Веркину породу. Лишь ростом удались в отца – оба высокие и крупные.

            Тогда, у ручья, они сначала честно пытались связать дрова, а когда руки встретились, стали глядеть друг на друга, глаза в глаза... И случилось то, что должно было случиться. Дальше Дарья не очень четко все помнила. Лишь одну фразу, шепотом сказанную Петром, запомнила: «Ты мне всегда нравилась!» Фразой Дарья дорожила, хранила ее глубоко, на самом донышке сознания – это было хоть каким-то оправданием происшедшего... Как он ей нравился – сказать не осмелилась. А больше ничего не было произнесено, все происходило  в молчании.

            Очнулась женщина, когда осталась одна. Петро уходил, его еще было видно. Совершенно потерянная Дарья, скорее для себя, произнесла: «Эй, а дрова связать?» Но он это не услышал.

            Уже через неделю женщина почувствовала – бесследно эта вязанка дров не прошло, будет ребенок. Сразу же стала ласковей со своим мужем, чем его удивила, потому как они с  Филиппом решили, что детей уже хватит. В один из деликатных моментов, муж простецки напомнил об этом Дарье, что договорились же –  спиногрызов больше не рожать. Дарья напустила туману, ударившись в рассуждения о том, что, мол, дети даются свыше и пусть родятся, а мы сами  решать ничего не можем. Когда же ее живот явно обозначился, ласковость Дарьи моментально сменилась раздражением. Она вдруг углядела в своем муже грубость, неотесанность. Особенно выводил Дарью из себя один и тот же анекдот про Чапаева, который Филипп постоянно рассказывал где-нибудь в гостях. Его знали все наизусть, и уже никто не смеялся, кроме самого Филиппа...  Стала вспоминать, как вышла замуж за  своего мужа – все было по доброй воле Дарьи. Значит, видели глаза, что покупали...

            Сама Дарья признанной красавицей не слыла, но мужики  на нее заглядывались. О таких говорят – дородная. Что-то было в ней скрытое, притягивающее. Русая роскошная коса скрадывала, возможно, не очень женственные, крупные черты лица и служила предметом зависти всех Дарьиных сверстниц. На страницах школьных учебников после войны часто можно было встретить плакат с изображением женщины и подписью: «Родина-мать зовет!» Лицо Дарьи  повторяло это изображение, как две капли воды.

            Несмотря ни на что, Дарья своей жизнью была довольна. Деток много, а скоро еще прибавится. Мальчик будет, Петенька. Она уже знает, рожает не в первый раз. «Будет только мой! Ни одна живая душа не узнает!»   

А когда родился Петенька, с первых дней поняла, что хранить тайну будет ой как тяжело! Ребеночек полностью, только в миниатюре, повторял портрет Петра Черного.

            Поначалу была надежда: будет расти – поменяется. Ведь дети Петра, сын и дочь, совсем на него не похожи, кроме высокого роста. Но время шло, Петенька рос, становился очень красивым, но... похожим пока что одна Дарья знала, на кого. Соседям старалась малыша не показывать – то ветрянка, то грипп, чтобы меньше в хату заходили. И наконец решила Дарья живенько отвезти Петеньку к родителям – к счастью, те жили далеко. Предлог нашелся – скоро рожать, а помочь с детьми некому Что будет дальше, ведь мальчик растет и еще больше станет похож на своего отца, Дарья старалась не думать.

 

            Весной, как и ожидалось, Дарья родила своего последнего, как они с Филиппом надеялись, ребенка. Это была девочка Нюся, названная в честь Дарьиной свекрови Анны Кирилловны. Филипп постоянно напоминал: надо съездить за Петенькой. Дарья, так ничего и не придумав за это время, как могла, оттягивала сроки.

Однажды днем пришла Дарьина сестра Танька. Она буквально ворвалась в хату, так шваркнув дверью, что зазвенели стекла в окне. Дарья в это время кормила грудью Нюсеньку. Татьяна, с красным от гнева лицом, с ходу выпалила:

            –  Ты чего это учудила?! Весь род опозорила!  У меня же две девки растут, скоро будут на выданье! Кто их теперь посватает? Будут родной теткой глаза колоть.

            Дарья сначала оторопела, затем, поняв в чем дело, опустила голову и безнадежно спросила:

            – Была у наших? Как там они?

            – Они там – чудесненько! Петенька-красавец растет, все любуются. У них же в селе Петра Черного нету, чтобы сравнить! А он не то что вылитый, он двойник, только маленький! О Боже мой, что же мы будем делать? Не думала я, Дарка, что ты  такой лярвой окажешься! Хотя бы другое имя дала мальчишке ты, убогая! А то – Петенька. Тьфу!

            Татьяна, сделав паузу, отдышалась и продолжила:

            – Как ты его подцепила? Он же за всю жизнь не был замечен ни с одной бабой!

            Глаза ее загорелись первобытным любопытством, и она, уже доверительным тоном, спросила:

            –  А где это произошло и как? В каком месте? Не у тебя же в доме и не у него! Опозорила всех, так хотя бы расскажи все подробно!

            Танька придвинулась к сестре и даже руку положила ей на колено, шепнув: «Ну давай, рассказывай!»

            Но послышался стук открываемой двери, и в хату зашел Филипп. Дарья облегченно вздохнула, а Татьяна засобиралась домой, многозначительно бросив сестре: «Я завтра обязательно забегу!»

 

            Как-то просочился слух, что с ребенком у Будницких не все благополучно, и новость начали обговариавть по всему селу. Толки были разные: у мальчика заячья губа, и вообще родился уродом, поэтому его Дарья и не показывала до двух лет. Другие говорили, что ребенок родился черненьким, как негр, только глаза блестят. Более рассудительные возражали, доказывая, что во всем районе, да и дальше,  нету ни одного негра. А известно, что только от негров рождаются черные детки... Но, как говорится, дыма без огня не бывает, иначе зачем отвезли ребенка и не забирают обратно?

            Слухи дошли до Филиппа, и он, справедливо возмущаясь, собрался самолично ехать за Птенькой. Дарья сделала было слабую попытку отговорить мужа, затем махнула на все рукой и смирилась в ожидании  неотвратимого.

            Филипп с Петенькой приехали на второй день к вечеру. Зашли в дом, Дарья в это время пеленала маленькую Нюсю. Петеньку взяла на руки, поднесла к малышке – познакомиться с сестричкой. Подрос ребенок за это время, по его детской фигурке угадывалось – будет высокий, крупный парень. А личико... оно было нарисовано кистью искусного мастера. Черные волосики на голове не кудрявились в беспорядке, а лежали крупными локонами. Точно так, как у Петра Черного. Видимо от безнадежности, страх у Дарьи исчез, и она спокойно спросила мужа, подавать ли ужин сейчас или позже, когда уложит спать Нюсю и Петеньку, старшие уже спали. Филипп глухо ответил: «Укладывай детей!» – и вышел во двор.

            Когда зашел в дом, Дарья сидела в прихожей на скамье, скрестив пальцы рук и опустив голову. Ждала. Филипп тихо, сдерживая себя, спросил:

            –  По согласию было дело или как?

            Если бы Дарья глядела в это время на мужа, увидела бы, с какой надеждой в глазах тот ждал ответа! У женщины не было сил говорить, и она лишь утвердительно два раза кивнула головой. Взгляд Филиппа потух, он что-то промычал и полез за печку, вытащив оттуда толстую веревку, на ходу складывая ее вдвое .Дарья  обреченно, тоскливым голосом спросила:

            –  Будешь бить?

            Не дожидаясь ответа, встав со скамьи, опустилась на колени, спиной к мужу, чтобы тому было удобней бить... Филипп со всего размаха ударил веревкой по скамье так, что та треснула на конце и вышел из дома. Когда зашел обратно, жена сидела на лавке в том же положении. Муж начал одеваться, а Дарья тревожно пыталась заглянуть ему в глаза:

            – Филя, ты куда хочешь идти на ночь глядя? Христом Богом прошу, не ходи! Что прикажешь, то и сделаю, только не ходи!

            – Ты уже сделала! – буркнул Филипп и ушел, бахнув дверью.

            Вернулся домой ночью. Оставшись одна (дети спали), Дарья металась по хате, не находя себе места. Еще немножко и побежала бы вслед за Филиппом.  Куда тот пошел – она знала.

            Муж зашел в дом, разделся, достал из кармана свернутые трубочкой деньги и со злостью бросил их на средину стола. Трубочка была достаочно толстой. Дарья с ужасом глядела на стол, будто там извивалась шипящая гадина. Еле слышно промолвила:

            – Зачем? Отнеси обратно!

            – Ну уж нет! – злорадно ответил Филипп. – Каждый должен платить за свои поступки! Пока только мы с тобой платим. А вот теперь и он... – и уже другим тоном закончил: – Наконец-то дом начнем строить!

 

            Дом действительно начали строить,  все знали, что Филипп последнее время зарабатывал много, поэтому никто не удивился.

            Петеньку стали выпускать на улицу...  Как потревоженный пчелиный улей, всколыхнулось все село. Бабы несколько раз совершенно без дела проходились мимо Дарьиного дома, чтобы лишний раз взглянуть на мальчика. При Дарье, в открытую цокали языками, поражаясь такому удивительному сходству. Дарье терять больше было нечего, и она ожесточилась, справедливо полагая, что свое уже получила сполна. Поэтому, когда однажды, поздно вечером (Филипп и дети уже были в постелях, а Дарья во дворе заканчивала хозяйственные дела), к ней во двор впервые за все время зашла Верка, жена Петра Черного, Дарья спокойно предложила женщине сесть и ждала, что та скажет. Верка, с покраснавшим лицом, заикаясь от волнения, спросила:

            –  Скажи мне, Дарья, как получилось, что твой  мальчишка больше похож на моего мужа, чем наши с ним законные дети?

            Ох и разозлилась тогда Дарья! До какого времени еще ее будут казнить? Сколько она вытерпела – так уже должны простить и Бог и люди! Ан нет, пришла еще и эта замухрышка!

            Дарья оглянулась вокруг на всякий случай, удостоверившись, что никто не подслушивает (главное, чтобы не было вблизи Филиппа!), и с каким-то лихим удовольствием, выговаривая четко каждое слово, ответила:

            – А  ты полюби его так, как я полюбила! Может, и у тебя родится кто-нибудь похожий!

            Верка хватала ртом воздух, а Дарья, не дожидаясь, что та скажет, поднялась и ушла в дом.

            Со временем новость о Дарьином сынишке от Петра Черного перестала быть новостью, к ней все привыкли и переключились на более свежие темы.

             Филипп как-то незаметно для всех, кроме Дарьи, перестал  употреблять имя Петенька и долго обращался к нему безлико. А еще через некоторое время стал  называть Петеньку Филиппыч, сначала шутливо, потом взаправду:

            – Подсоби мне, Филиппыч, подержи этот край доски. Надо, чтобы она легла заподлицо.

            Дарья также при муже избегала произносить имя мальчика и называла его  сынок.

            Разницы между детьми Филипп  не делал – Дарья по-другому стала  глядеть на своего «неотесанного» мужа. Детей больше не рожала после младшей Нюси. В конце концов был построен дом. Старшие дети разъехались кто куда, дома остались Петенька с Нюсей.

            Конечно, к этому времени  парень знал об истории своего рождения. Хотя был долго в неведении. В школе, особенно в младших классах, Петенька вместе с  мальчишками охотно потешался над своей похожестью с дядей, которого звали Петро Черный. По мере взросления он временами задумывался, особенно, когда встретился как-то с Петром Черным на узенькой тропинке, внизу огородов. Они оба тогда от неожиданности малость ошалели. Стояли, забыв обо всем и жадно глядели друг на друга. Разговора тогда  не было, каждый  хотел «наглядеться», пока никто не мешал. Наконец Петенька несмело, еле слышно произнес: «Здравствуйте» – и, стараясь не коснуться мужчины, протиснулся мимо и пошел, несколько раз оглянувшись. А взрослый Петро, пораженный сходством мальчика с самим собой, даже не ответил на приветствие и все стоял, глядя вслед мальчику.

 

            В этом году Петенька закончил школу и подал документы в военное училище. А пока наслаждался каникулами и готовился к отъезду. Подумать только – впервые  будет жить  один, без родных!

            Был вечер. Петенька решил сходить к  другу Сережке, они вместе поедут в училище. Надо посоветоваться, что с собой брать в дорогу.

            Встреча произошла опять на той же тропинке. Первым очнулся мужчина – надо было как-то выходить из положения. Он подал парню руку со словами:

            – Ну, здравствуй, Петр! Слышал, хорошо учишься, это правильно. Куда думаешь после школы?

            Петенька, весь красный от волнения, не отрывая взгляда от мужчины, ответил:

            – В военное училище. Я уже отослал документы.

            – А вот это правильно, по-мужски. Молодец! – помолчав, Петро добавил: –Ну как, строительство закончили? Я как-то проходил мимо, видел – большой дом.У тебя, наверное, своя комната есть?.. А ты заходи к нам как-нибудь, не бойся. Знаешь, где мой дом стоит?

            Парень покивал головой, мол знает, и заверил, что обязательно зайдет как-нибудь, хотя оба знали, что не зайдет.

            Петенька тогда не пошел к другу, вернулся домой. Почему-то чувствовал себя виноватым. Подошел к  Филиппу и горячо предложил:

            – Батя, я сейчас не занят. Завтра пойдем к тебе на работу. Буду тебе помогать ремонтировать. Я ведь скоро уеду, кто тебе поможет?

            Филипп хоть и растрогался, вида не подал, попытался превратить все в шутку:

            – Ну пойдем, а  то как звание получишь, тогда уж батьке помогать  вряд ли получится.

            Дарья переживала скорое расставание с сыном и не скрывала этого. Отозвала  Петеньку в комнату, села рядом и, с трудом выговаривая слова, глядя куда-то в сторону, сказала:

            – Петенька, сынок! Ты прости меня...

            И замолчала. Закусила губу, не хотела «распустить нюни». А Петенька, изумленный, глядел во все глаза на мать и не знал, что сказать! Мыслимо ли?! Какое «прости»? Да у него мама лучшая во всем селе!.. Он ей об этом так и сказал. Зашел Филипп, и  Петенька к нему обратился в продолжение разговора:

            –  Батя, мамка не верит, что  вы у нас лучшие родители! Ты ей скажи, а?

            – Скажу как-нибудь. А ты, Филиппыч, если  идешь завтра со мной, ложись раньше спать. Подыму рано!

 

             Через год Петенька приехал домой на  каникулы.  Погибель всем девушкам:   в военной форме, а красавец – глаз не отвести!  Привез скромные подарочки родным. Отцу преподнес  нарядную рубашку, сказав, чтобы в гости одевал только ее, а то  все в старой  ходит.

Вечером Петенька собрался «пройтись» по селу. Взял с собой какой-то пакет, на вопрос Дарьи, что в нем, ответил: «Надо Сережке отнести, это его  вещи».

            А в голове Петенька давно держал приглашение  Петра Черного «как-нибудь зайти». И решил, что это  «как-нибудь» наступило.

            Он шел по улице, придумывая, что скажет, как поздоровается. Так и не придумав ничего, подошел к дому. Как стучал в дверь, не помнит: очнулся уже в  комнате. Хозяева были дома. Петенька, вовремя вспомнив, что он человек военный и ситуацию должен контролировать, поздоровался за руку сначала с хозяйкой, затем с Петром. Верка засуетилась, смахнула тряпкой со стула, предложив гостю сесть. Сама во все глаза глядела на парня, не забывая с опаской поглядывать на мужа. А тот, растерянный, радостный, не знал, что предпринять. Наконец с облегчением обратился к Верке:

            – Давай, мать, быстро собирай на стол! – и повернулся к Петеньке с вопросом: – Ну, рассказывай, сынок, как ты там? Трудно?

            На «сынка» среагировали и Верка, и сам Петенька. Среагировали  по-разному. Верка поджала губы и стала громче стучать посудой. Петенька будто получил долгожданный подарок... Он уже не хотел оставаться – не знал, как ему теперь обращаться к Петру Черному. Ведь тот назвал его сыном. Да и у хозяйки настроение заметно поменялось. Петенька засобирался уходить. Незаметно сунув пакет  в угол на скамью, он объяснил, что  спешит к другу, тот ждет.  Попрощался и вышел.

            Верка сразу же увидела оставленный парнем пакет. Тайком от мужа достала оттуда содержимое и ахнула – там лежала мужская рубашка. Злость ее разобрала – сколько это будет продолжаться?! У них с Петром свои дети, не нужен больше никто и ни с какими подарками! Сунула было  рубашку  с глаз подальше, чтобы не увидел Петро... А перед глазами лицо парня – смущенное,  виноватое...  Интересно, почему виноватое? А кто виноват? Ну уж точно не этот парень! И Верка, всеми силами сопротивляясь,  достала подарок и, подойдя к мужу, сказала:

            – Бери, парень  тебе оставил!

            Петро удивленно развернул рубашку: глаза его загорелись, он по-мальчишески сразу же начал ее примерять. Верка занималась своими домашними делами, ворча под нос: «Хватает теперь этих рубашек! На каждом углу…» Петро  из другой комнаты сообщил жене:

            – А ты знаешь, Верусь? Рубашка-то в самый раз!

 

             

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

К списку номеров журнала «ИНЫЕ БЕРЕГА VIERAAT RANNAT» | К содержанию номера