Павел Великжанин

Гранитный генерал

Дальнобойщик

 

Рёв мотора заглушил всё остальное,
И к водительскому креслу на три дня —
На три дня в пыли, под ливнем и под зноем —
Я пристёгнут пуповиною ремня.


Мир за стёклами кабины всё быстрее
Мчится в прошлое со скоростью моей,
А за тёмным горизонтом солнце зреет,
Восходя на встречке вспышками огней.


Лишь самой себе всегда равна дорога,
Не бывает одинаковых дорог;
Но от них нам нужно, в сущности, немного —
Чтоб в конце был лентой финишной порог.


У шофёра столько жизней, сколько рейсов,
На одометре — годов километраж.
Но ведь как бы у мотора ты ни грелся,
К дому — к дому! — путь всегда направлен наш.


А пока — гудят крутящие моменты,
Изгибается дорога, как вопрос,
И асфальт магнитофонной стёртой лентой
Тянет песню меж бобинами колёс.


Похоронки

 

Был чёрствый хлеб, что слаще сдоб,
Был ратный труд, простой и страшный:
На фронте пашней пах окоп,
В тылу окопом пахла пашня.


Впрягались бабы в тяжкий плуг,
И почва впитывала стоны.
Мукою, смолотой из мук,
На фронт грузились эшелоны.


А там своя была страда,
И возвращались похоронки
В артели вдовьего труда,
В деревни на глухой сторонке.


Кружили, словно вороньё,
Над опустевшими домами.
Кололо жёсткое жнивьё
Босое сердце старой маме...


* * *

Снег идёт: спускается к нам с неба,
Белый — словно ангелов одежды.
Нам порою не хватает хлеба —
Чаще не хватает нам надежды.


Вроде бы живём... А что-то надо,
Что словами выразить непросто...
Чувствуешь, как этим снегопадом
С душ снимает грязную коросту?


Снег бинтует раны и нарывы,
И повсюду вырастают сами
Памятники мудрому наиву
С красными морковными носами.


Светом звёзд костры-сугробы тлеют,
Чтобы понял запоздалый путник:
В мире стало тише и светлее,
В мире стало чуточку уютней.


Так легко дышать, как будто снова
Детство навсегда к нам возвратится.
Тропками протаптываем Слово
На пустой божественной странице...


Фронтовик

 

Никто не спрашивал о том,
Чья здесь вина:
Пустой рукав запавшим ртом
Сказал: «Война».


Был труден, голоден и лих
Сорок шестой,
И он ворочал за двоих
Одной рукой.


Твердела мышцами рука,
Росла в кости,
И мало кто фронтовика
Мог обойти.


Он так же крепко обнимал
Свою жену,
И сын с руки его взлетал
В голубизну.


* * *

Давно отгремели раскатами грозы.
Холодные слёзы роняя устало,
Уходят дожди бесконечным обозом,
Смывая осевшую пыль с пьедесталов.


Серебряной ваксой ботинки начистив,
Паук расставляет осенние сети,
И красные книги сгорающих листьев
Лениво читает задумчивый ветер.


Земля забинтована марлей тумана.
От жарких боёв безрассудного лета
Остались ещё не зажившие раны
И зрелая мудрость живого поэта.


Он здесь, рядом с нами, но выше немного.
Осеннее солнце пробилось сквозь тучи.
Меж мокрых полей потерялась дорога,
Как с неба упавший, растаявший лучик...


Гранитный генерал

 

Памятнику В. И. Чуйкову, командующему 62-й (впоследствии 8-й гвардейской) армией, на Центральной набережной Волгограда посвящается...


Генерал с лицом темнее гранита —
То ль от дыма, то ль от вечной печали —
Замер молча, с головой непокрытой,
Устремляя взгляд в заволжские дали.


Помнит всех своих солдат поимённо,
Но бессмертья не даруют былины:
Уходили в небеса батальоны
На пути от Сталинграда к Берлину.


Ни гранита нам, ни бронзы не хватит,
Чтобы каждому воздать по заслугам...
Но взгляни: в могилах спящие рати
Прорастают зеленеющим лугом!


Жизнь всегда в итоге смерти сильнее —
Тихий сквер облюбовали мамаши:
Каждый вечер здесь, пока не стемнеет,
Дети бегают, ручонками машут.


В центре гомона, возни и горячки
Генерал следит, как дедушка строгий,
Чтоб стихали мимолётные драчки,
Чтоб смотрели непоседы под ноги.


Улыбается гранитною складкой,
И во взгляде не сквозит холод стали:
«Из таких же, как вот эти ребятки,
И гвардейцы все мои вырастали...»


Ведь солдаты не за то умирают,
Что им памятников мы понастроим...
Рядом с памятником дети играют —
Это лучшая награда героям.


Летний ливень

 

Небо выдохнуло тяжко,
Посмотрело вниз с досадой
И мою пятиэтажку
Обнесло живой оградой


Водяных бессчётных нитей
Впечатляющего вида.
За порог теперь не выйти.
Посмотрю — и всё же выйду


Прочь! Из тесноты квартиры,
Из насиженного кресла.
Обнимусь с водой небесной,
Успокою слёзы мира...


Я промок, но не простужен.
Дождь в асфальтовую прорубь
Убежал, и в тёплых лужах
Солнце плещется, как голубь.


* * *

Небо рваное заштопано
Журавлиной вереницей.
Жёлтый лист в полёте штопором
Зябким веткам будет сниться.


В подвенечном белом инее
Станут ждать весну берёзы,
Когда латки журавлиные
С треском рвут шалуньи-грозы.


* * *

Я вбиваю ноги-гвозди
В деревянную планету,
С неба звёзды рву, как грозди,
И вино давлю из света.


Я хотел воды напиться
В неисчерпанном колодце,
Но прозрачная водица
Утекла уже в болотце.


Здесь торгуют, тут рыдают,
Там сидят в дешёвом цирке,
И тихонько умирают,
Лица сделав по копирке.


В центре этой круговерти,
Где сердца зашлись в чечётке,
Я плыву по морю смерти
На дощатой серой лодке.


В ней полно мышиных дырок,
У весла отбита лопасть.
Я — магнитный полюс мира,
Улетающего в пропасть.


Куликово поле

 

Ветра над полем Куликовым —
Как шесть веков тому назад.
Стою, предчувствием суровым
Тревожной памяти объят.


Вдали шумит автодорога,
А в небе — реактивный след.
Предметов той поры немного
Дошло до нас сквозь толщу лет.


Но память... Я глаза прикрою —
И вижу поле, как тогда.
Иду звериною тропою,
Из Дона пью — вкусна вода!


Цветёт ковыль, по плечи ростом.
Тону я в море ковыля.
Там, радуясь тяжёлым oстям,
Семян ждёт матушка-земля.


Стоит зелёная дубрава
Утёсом средь ковыльных волн.
А ветерок, лихой и бравый,
Взбегает вверх на Красный холм.


Но нет, не только запах пряный
Мне ветер в лёгкие принёс.
Врага почуяв, конь мой прянул,
Раздув красивый нервный нос.


Заржал он, как напоминая,
Что в поле я — не праздный гость.
Я — линия сторожевая,
И вот, собрав поводья в горсть,


Скачу к своим с недоброй вестью,
Что тут, сильна как никогда,
Идёт со злобою и местью
На Русь Мамаева орда.


А там попрятались деревни
По берегам ручьёв и рек.
Раздроблен край славянский, древний.
Под игом русский человек.


Летят над Русью стрелы страха,
В дыму весь южный край небес...
А непокорный русский пахарь
Убит, растоптан — но воскрес!


Весь русский люд: крестьянин, воин,
Ремесленник и зверолов,—
Встаёт, решителен, спокоен,
Услышав звон колоколов.


И Кремль, и Сергиева лавра
Во все уделы шлют призыв:
«Едины будем, братья, в главном,
Вражду усобиц прекратив!»


И, как ручьи, от самых малых,
К одной стекаются реке,
Идут дружины под начало
Московских стягов вдалеке.


Мужая в трудную годину,
Презрев разруху, нищету,
Сплотилась Русь в строю едином —
Плечом к плечу, щитом к щиту.


О мать-страна, ты слёзы вытри:
Бойцы шли с верой, не с тоской!
Их вёл к победе князь Димитрий,
Ещё без прозвища Донской.


Хоть непростым был путь к Непрядве,
Мы бой орде готовы дать.
Всей их крамоле и неправде
Единство наше не разъять!


Вступает в схватку с Челубеем
Монах, удел избрав земной:
Сразив — сражён... И солнце, рдея,
Взошло над нашей стороной.


Весь день оно горело в небе,
Кровавый пот сгоняя с лиц.
И за бойцом боец, как стебель,
Металлом скошен, падал ниц.


Но за победу не напрасно
Мы платим жизнями оброк:
Уже на холм прорвался Красный
С полком засадным князь Боброк.


И по степи, огнём объятой,
Коней усталых горяча,
Орду мы гнали до заката
К реке Красивая Меча.


Потом, вернувшись, хоронили
Всех тех, кто встретил в поле смерть.
Как братья, спят в одной могиле
Боярин, князь, дружинник, смерд...


И травы шепчутся над ними,
Как шесть веков тому назад,
И не один фотограф снимет
Над золотым крестом закат.


А в глубине, от битв тупое,
Хранит оружие земля...
Обняв корнями это поле,
Здесь возродилась Русь моя...

К списку номеров журнала «ДЕНЬ И НОЧЬ» | К содержанию номера