Облака и троллейбусы. Стихотворения

 

Дмитрий Веденяпин родился в Москве в 1959 году. Окончил Московский институт иностранных языков им. Мориса Тереза. Автор поэтических книг: "Покров" (1993) , "Трава и дым" (2002),  «Между шкафом и небом» (2009), «Что значит луч» (2010), «Стакан хохочет, сигарета рыдает» (2015), «Домашние спектакли» (2015). Лауреат премии Союза писателей Москвы «Венец» (2004), Большой премии «Московский счет» (2010), премии-стипендии Мемориального Фонда Иосифа Бродского (2011).

 

УПОВАНИЕ СЫРОЕЖКИ

 

 

…Рой мух на падали шуршал, как покрывало…

Шарль Бодлер «Падаль»,

пер. А.Гелескула

 

В насекомых тучах зудья-нытья

С кузовком по ельнику я кружился,

Весь в жуках да мухах, как будто я,

Невзначай скопытившись, разложился.

 

Перевод есть образ и знак потерь,

Грустный символ поствавилонской эры.

Пусть антропоморфно я был теперь

Бойкой иллюстрацией к стихам Бодлера.

 

Как в любых блужданиях последних лет

Поначалу казалось: спасения нет.

Но – хотя ни мох, ни тенёк, ни слизни

Не спасли вот этот конкретный гриб –

Повторяя просековый изгиб,

Промелькнула бабочка из прошлой жизни.

 

И сказал сыроежковый Иезекииль:

«Вот я видел, как в плоть облекается гниль,

В чащах правды под елками греясь»…

Над болотом яснела и хмурилась мгла,

Между кочек в чернике, краснея, росла

Сыроежка, лучась и надеясь.

 

 

*  *  *

 

Как свет под соснами, где ты и тут и там,

Как Фигаро, а то и Мандельштам,

Порхающий над эс-эс-эр, как слово

Над вещью... Там и тут, два мотылька,

Один — оттенка светлого желтка,

Второй — как небо: нежно-голубого.

 

«Вас к телефону», - говорит зола

Золе, и та встает из-за стола,

Под окнами сосед кричит: «Пошел ты...»

Другому пьянице... Над клумбой у грибка

С песочницей кружат два мотылька:

Небесно-голубой и бледно-желтый.

 

И получается зеленый день, где там

И тут, и сразу весь Адам,

И даже то — вот сели, вот вспорхнули —

О чем сейчас вот здесь и только здесь

Туда-сюда шьют солнечную взвесь

Два мотылька под соснами в июле.

 

 

ТЕТЯ ДОСЯ

 

Не хочется банальностей и бредней.

Я помню полноту и доброту,

И как она несет пакет со снедью

На пляж... Бульвар Французский весь в цвету.

 

Из слов ее я помню только лишь

Вот эти вот потом по телефону

Мне ахнутые: «Что ты говоришь?!»

И что-то вроде стона.

 

Но это было позже, а тогда

Утесов пел про тоже патефончик,

Мы пили чай, к которому всегда

Мне полагались сахар и «лимончик».

 

Был сахар сладок, а «лимончик» кисл.

Позавтракав, мы шли на пляж с пакетом.

И если в чем-то сохранился смысл,

То в этом.

 

 

ПАМЯТИ И.М. СМОКТУНОВСКОГО

(ЦАРЬ 1)

 

Все дело в том, что дела нет ни в чем.

Есть человек и голос, говорящий:

«А ты, Аринушка, Минеи б разогнула,

Да житие святого Иоанна Ветхопещерника прочла бы мне».

 

Бояре, стольники, сокольничьи, собаки,

Конечно, тоже были, но не зря

Театр (весь мир — театр) тонул во мраке,

Свет был направлен только на царя.

 

И было все понятно: Гамлет, князь

Мышкин, Юра Деточкин, - вот доблесть

И честь... Так образ входит в образ...

Я весь спектакль сидел не шевелясь.

 

Тогда в Москве еще существовал

Ряд крайне одиозных представлений

О том, что нужен Бог и важен гений...

Потом зачем-то дали свет на зал.

 

Наверное (как выражались встарь)

Рискуя показаться попугаем,

Я все же проскриплю: у нас был царь-

Юродивый — и жизнь была другая.

 

 

*  *  *

 

Старушка за восемьдесят -

землистые щеки,

«гробовой» платочек, очки

с какими-то неправдоподобно толстыми стеклами -

едет в метро.

В руках глянцевый журнал.

Вся с головою в чтение уйдя,

она штудирует 

«Звездные секреты стройности

от Виктории Боня».

Еще лет десять назад

я бы недоумевал.

Сейчас я ее понимаю.

 

 

ВОЗДУШНЫЙ ШАР

 

То выше подлетал, то ниже

Спускался шар.

Нам подарили ночь в Париже

На рю Муфтар.

 

Потом он дернулся, а после,

Пропев «уа»,

Скукожился, чтоб я, как ослик

Иа-Иа,

 

Хранил тебя, моя слепая

Ночная ню...

Как ты белеешь, засыпая...

И я храню.

 

 

*  *  *

 

Дениска Кораблев в витрине

С обложки пялится в окно.

В одном саду посередине

Стояло дерево одно.

 

Как говорил товарищ Сталин,

Размяв щепотку табаку,

«Не то чтоб мы его познали,

Но откусили по куску».

 

Не всякая душа потемки,

Внутри иных светло, как днем.

Ушанок мерзлые тесемки

Стучат о кружки с кипятком.

 

Война и мир. Цветет сурепка,

Картошка морщится в золе.

Лев Яшин поправляет кепку,

Готовясь обыграть Пеле.

 

Везет, когда в колодце света

Еще один, за глубиной

Другая, та, что глубже этой

Прозрачной, солнечной, сквозной.

 

— Гурджиев — справа, третий с краю,

С усами... - Поздно, я пойду...

Сосна скрипела, расширяя

Сознание в одном саду.

 

 

*  *  *

 

Пусть всегда будет небо,

Пусть всегда будет мама...

(Костя Баранников — Лев Ошанин)

 

Казалось в детстве, что актеры

Такие, скажем, как Никулин

Или, допустим, Смоктуновский

Не могут умереть —

А как же они умрут,

Когда на них все смотрят?..

 

Вот он стоит на сцене или в цирке,

Или в кино ест, бреется, смеется...

 

Короче говоря, начало лета,

Окно открыто. Солнце, небо, мама,

 

И радио выводит: «Пусть всегда»...

 

 

*  *  *

 

            Магазин канцелярских товаров.

            Он же писчебумажный,

            В первом — как сказали бы раньше —

            Этаже двадцатидвухэтажной

            Башни...

            Облака и троллейбусы

            Входят наездом, наплывом

            К авторучкам и тубусам,

            Циркулям, скрепкам, чернилам...

            На счастливом проспекте

            (Счастливом? Конечно, счастливом)

             Тишина, пустота... Комары

            В сосняке над обрывом.