Ирина Бирна

Мирозлюбие России

Росію можно здолати лише правдою

і пропозицією вищої справедливості,

ніж та, що їй зараз пропонує її влада.1

Сергій Дацюк, філософ

 

В словах Бог и религия вижу тьму,

мрак, цепи и кнут.

Белинский в письме Герцену 

 

Речь в этой части работы пойдет не о мужеложестве, педофилии, крышевании мафии, участии в различных областях бизнесса, по большей мере нелегального, контрабанде сигарет и алкоголя, не о торговле в храмах фальшивыми золотыми крестиками, не том, какой процент «подъема» дает простая свечка, и даже не об активном участии церкви в войне России против Украины2, превращению церквей московского «патриархата» в склады оружия, гнойники имперского мракобесия, объявлению войны «священной» – все эти стороны пестрой активности московского православия читатель легко найдет в интернете, новостях независимых информационных агенств. Нет, здесь мы будем искать ответы на вопросы: «Как так сложилось, что церковь московская превратилась в отдел имперской канцелярии, ответственный за моральное порабощение народа?» «Почему русская церковь не может быть иной?» «Была ли у нее историческая альтернатива?» И, наконец, «Есть ли принципиальное различие между московской версией «православия» и обыкновенным фашизмом?»

Сделаем это, как обычно, опираясь на общедоступную информацию, в основном на деяния трех «светочей», трех «святых» нашей церкви.

 

vii. В компании трех «святых» к истокам

русского православия

 

Каков поп, таков приход

Народная мудрость 

 

В предыдущей главе мы рассмотрели двух «китов», на которых в значительной мере покоится историческая сказка России, людей, деяния и личности которых до сих пор служат примерами политической и военной «мудрости», личного «мужества» и «гражданской позиции» для грядущих поколений; сейчас пойдет речь о трех «китах», держащих на своих мощах мораль и совесть империи.

Нигде более не проявилась так выпукло, так ярко и четко тенденция «укорачивания» истории, как в случае с русской православной церковью. Все знают доподлинно и точно, что при коммунистах церковь московская была ничем иным, как отделом КГБ и повторяют эту, ставшую от ежедневного употребления тоньше ветошки, истину в каком-то мазохистском экстазе, словно заклинание, с упорством, которое невольно вынуждает людей нейтральных и далеких от церковных песнопений, приплясываний и выклянчивания вечной жизни, заподозрить нечто более значительное, нечто, что империи необходимо в любом случае скрыть от публики. А фокус прост: перерождение церкви из организации культовой в политическую и экономическую («прогиб церкви под власть» 26) берет свое начало не в 17-м году ХХ века, а в первой половине XIII от рождества Христова. К тому моменту, когда московская православная церковь стала отделом ЧК, у нее уже был семивековой опыт интриг, предательства, наушничества; к тому времени она уже побывала сотрудницей Тайного приказа, Охранного отделения и других наблюдающих и охраняющих органов империи. История русской «церкви» по глубине равна истории империи. Они всегда шли рука об руку по трупам народным совершенно не делая различия между приверженцами той или иной процедуры отнятия последних, кровно заработанных народных грошей. Разницы принципиальной между империей и ее церковью нет. Разница покоится в центрах тяжести проводимой политики, в ответственности за части тела народного. Имперский центр тяжести лежит в военной, полицейской и шпионской силе, прямом насилии и пролитии физической – т.е. реальной и ощутимой, - крови; пропаганда играет роль важную, но не решающую – это вроде словесного и визуального прикрытия проводимой порки непокорного населения, дымовой завесы готовящейся экзекуции одного из «своих» народов или какого-нибудь соседа-счастливца, на имущество которого положила Москва глаз, или, наконец, арт-подготовка уже созревшего плана новых экспансий, «освобождений» и «поддержек». Другими словами, империя заботится о теле и мозгах народных. Церковь, начинает там, где империя заканчивает: бубнами, кадилами и завываниями на древнеславянском, она убирает с имперской дороги последние, теоритически возможные очаги сопротивления предстоящему аутодафе; она отвечает за то, чтобы народ не кричал и не плакал, когда его начнут резать на кусочки для имперской кухни. «Бог терпел и нам велел» - этот лозунг – философско-историческая основа русского православия. Церковь московская совершает насилие над душой (совестью) народной и проливает кровь не прямо, не физически (хотя и это бывает), но опосредованно, духовно. И самый главный вопрос здесь: что страшнее – прямое насилие или опосредованное, выраженное в оправдании и «духовном» обосновании первого, в лишении народа моральной и духовной возможности сопротивляться избиению и уничтожению?

 

Я, отправляясь с вами, дорогие читатели, в волнующее путешествие к истокам русского православия, беру с собой не много – лишь самое необходимое, - запомнить вам это будет совсем легко. Я упакую в багаж тот исторически доказанный факт, что никакого «татаро-монгольского ига» никогда и нигде не было. Монголы вообще никогда своих степей и табунов не покидали, армии не имели и всё их представление о богатстве и могуществе ограничивалось достаточным количеством кумыса; татары выступали наемной силой на стороне то одного, то другого русского князя, воевавшего против соседа. Причем татары эти были массой неоднородной, разноплеменной, не знавшей государственной организации, «вертикали власти» и иного подчинения, как прямого и личного, т.е. ближайшему старейшине племени. Эти свободные кочевые народы воевали на стороне того, кто больше заплатит, не редко – друг против друга, поддерживая разных враждовавших князей (см., например, Куликовскую битву). И знаменитая «дань» татарам была ни чем иным, как военным сбором родному князю на содержание наемников. Случалось, конечно, что по тем или иным причинам, оплата поступала не вовремя и тогда татары шли собирать ее сами, давая понять князю, что за нарушение данного им слова, отвечать придется по всей строгости законов.

И еще одно краткое замечание: характеристики трех наших проводников к истокам православия представлены ниже не хронологически, но по степени убывания известности или, если хотите, «величия»: Сергий – личность, известная во всех уголках земли Русской, выражаясь языком современных кремлевских политиков, «святой в законе»; круг знакомых с Алексием уже значительно уже, его, в лучшем случае, можно отнести к «крутым», а о Стефане, рискну предположить, слышали очень и очень немногие. Я, во всяком случае должна признаться, что услышала это «великое» имя лишь теперь, во время работы с широко цитируемой ниже статьей господина Ключевского. Надеюсь из изложенного ниже, читатель и сам составит мнение о том, почему возникло это неравенство в памяти народной.

 

 

Сергий Радонежский

 

Сперва слово русскому «историку».

«Есть имена, которые носили исторические люди, жившие в известное время, делавшие исторически известное жизненное дело, но имена, которые уже утратили хронологическое значение, выступили из границ времени, когда жили их носители. Это потому, что дело, сделанное таким человеком, по своему значению так далеко выходило за пределы своего века, своим благотворным действием так глубоко захватило жизнь дальнейших поколений, что с лица, его сделавшего, в сознании этих поколений постепенно спадало все временное и местное, и оно из исторического деятеля превратилось в народную идею, а самое дело его из исторического факта стало практической заповедью, заветом, тем, что мы привыкли называть идеалом. Такие люди становятся для грядущих поколений не просто великими покойниками, а вечными их спутниками, даже путеводителями, и целые века благоговейно твердят их дорогие имена не столько для того, чтобы благодарно почтить их память, сколько для того, чтобы самим не забыть правила, ими завещанного. Таково имя преподобного Сергия; это не только назидательная, отрадная страница нашей истории, но и светлая черта нашего нравственного народного содержания.» 27

Как видите, дорогие читатели, дело не о простом покойнике, обычной исторической личности, но о «путеводителе», «вечном спутнике», «отрадной странице нашей истории»... «майского дня» и «именин сердца» не хватает, не находите?

Чтож такого совершил этот «путеводитель»? Как стал «на-родной идеей»? Вопросы, согласитесь, принципиально важные – ведь любой поводырь ведет слепцов туда, куда влекут его собственные моральные установки и ориентиры. Прежде, чем ответить на вопрос, давайте рассмотрим, кем было это самое «дорогое имя»?

Рождался Варфоломей Кириллович (фамилия утеряна) долго, целых восемь лет - между 3 мая 1314 и каким-то мая 1322 года в семье боярина. Для меня здесь уже много интересного. Как могла быть утеряна фамилия боярина? Откуда эта истинно русская щедрость в датах рождения? Дело в том, что никаких письменных документов после «святого» не осталось, едиственный документ, дошедший до нас, это жизнеописание Сергия (имя, принятое Варфоломеем при постриге) его подчиненным, Епифанием «премудрым» - так в те времена отличали полуграмотных дьячков, которые на фоне общего уровня образования князей, бояр и будущих «святых», выглядели светочами науки. Епифаний же по праву назывался «премудрым»: он, по словам очевидцев, «прекрасно знал Псалтирь, Новый завет и ряд книг Ветхого завета <…>» и даже «в какой-то мере выучил греческий язык» 28, - «Чего ж вам боле? Свет решил, что он умен и очень мил». Иначе выражаясь, наш «премудрый» обладал интеллектуальным уровенем, до которого сам Варфоломей-Сергий никак не дотягивал: до сих пор неизвестно, одолел ли он грамоту, но известно, напротив, что был ленив и бестолков, регулярно подвергался порке за нерадение в науках и постоянно «со слезами молился Богу» прося его помочь осилить проклятую грамоту. Избежать порки пытался, как и все известные лентяи, прибегая к дешевым трюкам, подхлестывая свою фантазию: придумывал «чудеса» и встречи с разными представителями, послами Христа. Совершенно ясно, что ни «святой», ни «премудрый» его биограф, в ладах с календарем быть не могли, отсюда и щедрость предлагаемых дат рождения. И еще понятно, что никаких иных источников информации у «биографа» не было и быть не могло кроме росказней самого «святого». Отсюда понятна и утерянная фамилия: скрывать ее будущий «святой» имел все основания даже на смертном одре, как станет понятным из нижеследующего.

Отец будущего «святого» был ростовским боярином. Разорился на частых путешествиях в Орду с князем Ростовским и приемах дорогих ордынских гостей у себя дома. История нам известная: «Давал три бала ежегодно и промотался наконец.» Доканало боярина-папу «великое нашествие татар, во главе с Федорчуком Туралыком, и после него год продолжалось насилие, потому что княжение великое досталось князю великому Ивану Даниловичу, и княжение Ростовское также отошло к Москве». Несладко пришлось «городу Ростову, а особенно князьям ростовским, так как отнята была у них власть, и княжество, и имущество, и честь, и слава, и все прочее отошло к Москве». Назначение и приезд в Ростов московского воеводы Василия сопровождался насилием и многочисленными злоупотреблениями москвичей.» Замечательное место! «Великое на-шествие татар» заканчивается тем, что «княжение Ростовское <…> отошло к Москве»!

Боярин поступает в этой критической ситуации мудро: спасает себя и семью от «злоупотреблений москвичей» в самой Московии, в городе Радонеже.

Теперь давайте немного погрузимся в пучины психологии. Разоренный Москвой боярин находит укрытие в той самой Москве. Что происходи в его душе? Какие мысли, чаяния, инстинкты и страсти руководят им? Что влияет на принятие решения, которое принимают раз в жизни? Страх? Безусловно. Но давайте вернемся назад, к скупому описанию истории его разорения. Он неоднократно с князем Ростовским бывал в Орде. Ездили туда не в отпуск и не на шашлыки. Ехали к союзникам, к противникам, к хозяевам судьбы – как на то время стояли стрелки рока. В любом случае, - готовя ли новую войну против соседа и стремясь заполучить татар в союзники, собирая ли посольство после доноса князя-соседа, или, самое старашное, неся татарам покоянную голову и дары после неудачной попытки сопротивления – в любом случае собираясь в Орду, знал князь, что едет, возможно, последний раз и брал с собой людей надежных, мудрых, изощренных в политике и дипломатии; людей, способных на оригинальное, спонтанное решение в новой, неожиданной обстановке; людей, от которых зависила его жизнь. Таким должен был быть и боярин Кирилл, отец Варфоломеев. Следовательно, принимая решение предать своего князя и податься служить его врагу и победителю, должен был боярин руководствоваться опытом, знаниями, мудростью, хитростью, хотя, повторюсь, и страх играл не последнюю роль. Выбор у Кирилла был: он мог податься в еще свободные Рязань, Новгород, Киев, Чернигов, Тверь.., но выбирает он Москву. И здесь, в выборе конечной цели путешествия, видна хитрость и опыт дипломата. Очевидно уже тогда, в XIV веке понял боярин, что Москва – та сила, которая рано или поздно, не брезгуя никакими методами, подомнет под себя всю северную и восточную Русь. Возможно даже, обсуждали они с князем ростовским подобную альтернативу и искали ей противовес, зачем и ездили к татарам, но Москва в который раз опередила. Поддерживает меня и «историк» Ключевский: «В то же время (когда свирепствовали по Руси «монголы», в поисках замены кумысу – прим. мое - иб) московские князьки, братья Юрий и этот самый Иван Калита, без оглядки и раздумья, пуская против врагов все доступные средства, ставя в игру все, что могли поставить, вступили в борьбу со старшими и сильнейшими князьями за первенство, за старшее Владимирское княжение, и при содействии самой Орды отбили его у соперников.» Воля ваша, но я ничего не поняла: по Руси свирепствуют «монголы», а московских князьков есть другие «враги», против которых они, «при содействии Орды» отбирают Владимирское княжество! Я не поняла, а мудрый Кирилл понял.

Боярин – не крестьянин, он и разорившийся принадлежит к классу избранных, людей на виду. Какие у него были возможности при новом хозяине, князе Московском? Первое – устроится на государственную службу (помните, он разорен?) и тихо готовить сопротивление завоевателям, вести двойную жизнь, стараясь нагадить новому хозяину, лишившему его всего состояния и будущего его сыновей. О подобной версии развития событий нам ничего не известно. Если бы подобное сопротивление существовало, о нем наверняка остались бы письменные свидетельства. Второе – устроиться на государственную службу и выполнять ее ревностно и искренне, со всем рвением коллаборациониста, желающего прислужиться новому хозяину. Ведь за такими особами следили во все века исключительно внимательно и казнили за малейшее подозрение в нелояльности. Третье – сидеть тихо во славном городе Радонеже и не высовываться, надеясь на чудо, на то, что забудется его ростовское прошлое, близость бывшему князю и бесконечные поезки в Орду. Совершенно исключено: боярин, как я уже упоминала выше, не крестьянин – за ним потянулись не только три сына да жена, но и холопы, рабы, скот и вся уцелевшая и неразворованная москвичами утварь. С таким багажом не спрячешься, не пересидишь. Итак, в активе остается вариант второй: верная и преданная служба новому хозяину. Совершенно не подлежит сомнению, что мудрость свою жизненную, страх тяжелый и липкий, пропитавший его до костного мозга, старый Кирилл передал сыновьям. Сыновья пережили разграбление Ростова Москвой в розовые годы детства и страх отцовский утратил в их душах остроту и запах крови, оставив лишь собачью преданность выслуживаться перед силой. По этому принципу и построил свою карьеру будущий «святой».

«Но во всех русских нервах еще до боли живо было впечатление ужаса, произведенного этим всенародным бедствием и постоянно подновлявшегося многократными местными нашествиями москалей. Это было одно из тех народных бедствий, которые приносят не только материальное, но и нравственное разорение, надолго повергая народ в мертвенное оцепенение. Люди беспомощно опускали руки, умы теряли всякую бодрость и упругость и безнадежно отдавались своему прискорбному положению, не находя и не ища никакого выхода. Что еще хуже, ужасом отцов, переживших бурю, заражались дети, родившиеся после нее. Мать пугала непокойного ребенка лихим москалем; услышав это злое слово, взрослые растерянно бросались бежать, сами не зная куда.» Это цитата из того же Ключевского, в которой, принимая во внимание историческую реальность, «татары» заменены мною настоящими виновниками кровопролития - «москалями». В такой редакции цитата позволяет понять движущие стимулы деятельности не только нашего «святого», и тысяч других коллаборационистов. «<…> именно пришлое боярство, <…> верой и правдой служило московскому князю, борясь за упрочение и расширение Московского княжества.» 29 А что ему, пришлому, повисшему на волоске княжеской милости, оставалось? - спросим автора. - Как выслужиться и выжить? Как детей сохранить? Вот почему монах Сергий ревностно служит Москве, трудится, «стремясь создать и укрепить Московское государство <…>» (там же, с. 207)

Как и положено монаху, работал Сергий словом. Тихо и кротко, фразами простыми и доступными, «как из хорошего инструмента» извлекал он из душ княжеских «лучшие чувства». И отправлял князей этих прямёхонько в пасть князей московских. Это «историками» называется «миротворческой деятельностью». Так уговорил он подчиниться Москве ростовского князя (1356 г.), нижегородского (1365 г.), чем способствовал их объединению против князей новгородских, что в конечном итоге и привело к Куликовской битве (1380 г.) Самую большую гнусность сотворил «святой» с князем рязанским Олегом Ивановичем, заслужившим характеристику «самого упрямого русского человека XIV века». Несмотря на победу над новгородцами, Москва значительно уступала в силе Рязани и вполне обоснованно опасалась возможной расплаты за свои интриги и шашни с татарами против князей русских. Рязань следовало нейтрализовать, в идеальном случае – «освободить», но на историческом пути сидел камнем «самый упрямый». Возможно, был он самым мудрым из тогдашних князей и видел насквозь интриги Дмитрия Донского? Этого мы не знаем, но знаем, что ни в какие союзы не вступал, ни на какие обещания не реагировал, чем и заслужил почетную приставку «Упрямый». Тогда послал Донской Радонежского. Тот, «умилив его (Олега Ивановича Рязанского – иб) тихими и кроткими речами и благоуветливыми глаголами», уговорил князя не только войны против Москвы не начинать, но и женить сына на дочери Донского (1485  г.) 29 Так элегантно, без единой капли пролитой крови, избавил «святой» Московию от очень опасного противника и увеличил ее территорию более чем вдвое.

Для того, чтобы оценить вклад «святого» в историю порабощения народов, достаточно представить, что некому было бы уговаривать князей перед Куликовской битвой или никто не смог бы ублажить «Упрямого» Олега фиктивным браком сына. И в первом, и во втором случае, Московия осталась бы тем, чем была – протухшей, болотной окраиной, а русские княжества оставались бы на прямой исторической европейской дороге; гражданская война, развязанная Невским, закончилась бы сама собою... Впрочем, мы размечтались. У Москвы был Сергий и история пошла по иному пути.

Заканчивая коротенькую характеристику нашего первого поводыря, отметим, что «святость» его – факт не церковный, а политический. Великий князь Василий «Темный» (дед «первого легитимного наследника императоров Византии», - см. предыдущую статью) своей грамотой (1448 г.) назначил Сергия «святым». О причинах мы тоже уже упоминали, когда речь шла о «святости» Невского.

Против «причисления к лику» выступил по горячим следам Максим Грек (1470 – 1556) и напомнил, что Сергий, как и все московские святители «держали города, волости, сёла, собирали пошлины и оброки, имели богатства». 28 Но словам очевидца тогда не вняли.

 

 

Алексий Московский

 

Митрополи?т Алекси?й, как и Сергий, родился в широкий период между 1292 и 1305 годами и умер 12 февраля 1378 года; как и Сергий – сын боярина, фамилия которого, тут он отличается от монаха, сохранилась: Бяконт. Родители Алексия тоже были переселенцами – из Чернигова.

Личностью был, очевидно, цельной – ничего хорошего о нем в источниках не сыщешь – как стал на московскую службу, так бился до конца дней за укрепление Московии. Очень интересный момент его биографии: пользовался большим авторитетом и уважением в Орде. Это в той самой, ужасами которой пугает нас впечатлительный Ключевский. Для выпуклости этой характеристики, представьте себе Молотова, регулярно посещающего Берлин после 22 июня 1941 г., врачующего Еву Браун и пользующегося там «большой благосклонностью» 30. Такое было не только возможно, но и широко практиковалось (за исключением, пожалуй, врачевания) до июня, когда СССР и Германия в союзе друг с другом делили Европу. Согласны?

Так же как и Сергий, давил он на князей всей мощью церковной пропаганды, не брезгуя ничем, вплодь до отлучения от церкви (князь Михаил Александрович Тверской и его епископ Василий), принуждая их подчиниться Москве. Проводя политику аннексии (он был фактическим регентом при трех московских князьях), не забывал и церковь: ввел в практику «скрепление митрополичьей печатью межгосударственных соглашений», т.е. закрепил за церковью эксклюзивное право на внешнюю политику. А вот это место из Википедии особенно хорошо: «В качестве церковного и государственного деятеля святитель Алексий стоял у истоков успешной борьбы Великого княжества Московского против ордынского ига. Лояльно относясь к верховной власти мусульманских правителей, он в то же время последовательно проводил политику, направленную на создание союза русских княжеств, могущего противостоять заметно ослабевшей во 2-й половине XIV Орде.

Впервые такой союз, включивший в себя и отдаленный Новгород, был испытан в совместном походе русских князей на Тверь в 1375; после заключения мирного договора с Москвой и признания главенства великого князя Димитрия Иоанновича к нему присоединилось и Тверское княжество.»

Итак, митрополит церкви, особа олицетворяющая Христа на земле, христову любовь, доготерпение, как сегодня выражаются – толерантность к чужим грехам, порокам и ошибкам, этот человек, «лояльно относился» к ... так кем они были, эти несчастные татарские козлы отпущения – союзниками или поработителями?! Кем бы ни были, не о них речь, речь о «святом», о моральном ориентире нации, о христианине №1 Московии, который под личиной лояльности всю жизнь точил топор, всю жизнь носил его под рясой, а в душе - надежду вогнать этот топор в подходящий момент в спину союзников! И еще одно место из цитаты: слепил наш моральный светоч союз «включивший в себя и отдаленный Новгород», против татар, и пошел войной на ... Тверь (очевидно отлучение от церкви действовало не всегда и некоторые князья и их народы сохраняли способность трезвой оценки происходящего). «Историк» умалчивает, участвовали ли татары на стороне православного «союза», задуманного против них, в походе на православную же Тверь или нет. Для нас здесь интересны еще и упоминание Новгорода и дата похода: спустя всего пять лет на Куликовом поле против бывших союзников новгородцев стоял уже иной московско-татарский союз. Правды исторической ради следует заметить, что этот новый союз лепил уже не Алексий, почивший за два года до Куликова поля, а его верный ученик и соратник Сергий.

Из всего того, что знаем мы о деяниях «святого», обвинения Ольгерда Литовского Алексия в том, что тот «благословляет москвичей на пролитие крови», освобождает от присяги литовских подданных, переходящих на сторону москвичей и вмешивается в дела чужих митрополий (1371 г.), не должны удивлять современного читателя: ничего нового в них нет, московская церковь продолжает строительство «русского мира» всеми описанными выше способами.

 

 

Огнем, да кнутом, да висилицею хотят веру утвердить!

Которые-то апостолы научили так?

Аввакум

 

«В 1364 году великий князь Дмитрий Иванович Донской «взверже гнев» на Ростовского князя Константина и отнял у него Ростов и Устюг и «пермские месты устюгские». 31 В то же самое время, в местах тех пермских подвязался на ниве монашеской «молодой аскет», мечтавший «послужить миссионерскими трудами» на благо народа своего пермского: «обрусить» и «охристианить» его. Князю великому подбные колонизаторские проекты были по нраву и он выдал аскету охранную грамоту, т.е. бумагу, которую никто читать не мог и вооруженную охрану для придания веса писульке. Звали аскета и подвижника Стефан Пермский и было ему суждено завершить собою святую троицу: Алексий – Сергий – Стефан. «Ни одного из этих имен нельзя произнести, не вспомнив двух остальных. Эта присноблаженная троица ярким созвездием блещет в нашем XIV в., делая его зарей политического и нравственного возрождения Русской земли.» 28

О том, как «возрождали нравственность земли Русской» первые два, к каким «высоконравственным» средствам прибегали, мы уже кратко рассмотрели. Повторяться, описывая деяния третьего из «созвездия» не было бы никакого смысла: ну еще какого-то простоватого князя вокруг пальца обвел, наобещал, наврал и заманил на плаху московскую, или от церкви отлучил (излишне впечатлительные, наивные и девственные князья в те времена несколько преувеличенно болезненно воспринимали эту процедуру, совсем как экзальтированные институтки. Лев Толстой, спустя какие-то 600 лет отнеся к ней гороздо взвешаннее и взглядов своих не поменял), или проделал еще что-нибудь из бездонного церковного запаса подлостей. Но, нет, Стефан, в отличии от подельников, был практиком, работал не с князьями – с народом, «глаголом жег сердца». Ну, а там где глагола не хватало или за недостаком времени, - жег тела огнем реальным. Если первые два были палачами-теоретиками, - обосновывали и оправдывали христианством и «братской любовью» массовые истребления народов, то Стефан был практиком и сам не чурался брать в руки топор, факел и прочие христианские инструменты убеждения. «<…> Стефан переносит свою деятельность к пермскому селению Йемдын, современная Усть-Вымь, где находилось крупнейшее языческое святилище. После его разрушения, здесь была сооружена первая в крае церковь, а позже — владычный городок с Михайло-Архангельским монастырём.» 31 Как видим, «просветитель» пошел не куда-нибудь, а в самое святое для народа место и, не мудрствуя лукаво, уничтожил его. Здесь нам опять понадобятся азы психологии и немного логики, потому что «анналы» российские отмалчиваются, слегка розовея щечками. Как вы думаете, встал народ на защиту своей святыни или сразу проникся «словом христовым»? Предал веру предков, традиции, обычаи, услышав болтавню проходимца? О том, что сопротивление было, стыдливо тупя глазки признают и русские «историки»: «Пам (был такой трезвый сотник - иб) агитировал зырян: «Не слушайте Стефана, который пришел от Москвы. А от Москвы может ли добро придти? Не оттуда ли к нам тягости приходят, дани тяжкие и насилие, тиуны3, и доводчики4, и приставы?» Ох, как прав был этот самый сотник Пам! И уверена я – было сопротивление, были восстания, была кровь, ибо никогда этого не было в истории миссионерства, чтобы народ без боя сдал свою религию, отказался от своей истории и памяти. Переход этот был во все века кровавым и мучительным.– иначе не понадобилась бы Стефану «охранная грамота» и отряды карателей Дмитрия Донского.

Дмитрий не только «охранной грамотой» и соответсвующими войсками поддержал стефаново подвижничество, он и денег не жалел: «жалованием князя великого Дмитрия Ивановича и бояр его почал строити святые церкви и монастыри» <…> «кумирници пермскии поганые, истуканные, изваянные, издолбленные боги их в конец сокрушил, раскопал, огнем пожегл, топором посекл, сокрушал обухом, испепелил без остатку...» 31 Хорош гусь (т.е. святой), нечего сказать!

Википедия так подводит итог деятельности «святого» аскета: «Деятельность Стефана Пермского способствовала включению пермских земель в состав Великого княжества Московского. <…> Стефан первым обозначил и обосновал движение русской цивилизации на восток, <…> Стефан Пермский считается первым русским продолжателем христианской апостольской просветительской традиции во всем её объёме (т.е. с топорами, сжиганием целых сел со всеми жителями и т.д. – иб). В результате его деятельности Московская Русь стала полиэтнической христианской страной, включающей в себя разные полноправные (в религиозном плане) народы», а Ключевский добавляет от себя: «Так церковная иерархия благословила <…> приобщение восточноевропейских и азиатских инородцев к русской Церкви и народности посредством христианской проповеди». Помните, выше я цитировала стефановы «проповеди»: «<…> сокрушил, раскопал, огнем пожегл, топором посекл, сокрушал обухом, испепелил без остатку...» - более чем достаточно для того, чтоб «святым» в Московии прослыть.

Стефановские «проповеди» методами ничем не отличались от общепринятых в практике московского православия: «С 13 века новгородские князья насилием прокладывали путь православию. В Вятском крае христианство "прививалось" огнём и мечом. Грамота 1452 года митрополита Ионы вятскому духовенству рассказывает, как христианство насаждалось среди нерусских народов. Священники перемучили и переморили многих людей, в воду "пометали", сжигали в избах – мужчин, старцев и малых детей, выжигали глаза, младенцев сажали на кол и умерщвляли. Как тогда, так и вся последующая история РПЦ показывает, что насилие – часть русского "миссионерства". Так было при взятии Казани и насильственного крещения татар, при обращении в православие народов Поволжья, Урала, Сибири и Дальнего Востока.» 32

 

Итак, пора суммировать.

Всех трех «святых» объединяет немосковское происхождение 27, т.е. мы имеем дело с коллаборационистами, сыновьями коллаборационистов. Движущие силы, источник энергии и мотивацию – скорее – фанатизм деяний коллаборационистов, рассмотрели мы вкратце выше, когда говорили об армии и гражданской войне. Отметим лишь в их оправдание, что кроме собачей преданности новым хозяевам, судьба им выбора не оставила. Ничего иного, кроме борьбы за укрепление и расширение Московии, им не оставалось. Сергий прекрасно понимал: одержи победу над Москвой Ростов, - и бывшему ростовчанину, отец которого предал своего князя, не миновать кола; не спас бы его ни морастыть, ни ханжеские словеса. Этот же не совсем подходящий, тем не менее широко во времена оны распространенный предмет мебели для сидения, гарантирован был и Алексию, приди в Москву войска черниговские. Ну а Стефан наслаждался бы святой беседой с «широко образованным» Сергием на соседнем ростовском сидалище.

Мне возразят: а католики, что – лучше? Как они миссионерствовали, а? А я потру руки, потому что выше сама упомянула «иных миссионеров», стало быть, спровоцировала возражение. А раз так, раз – сама, значит и ответ у меня припасен и важно мне было, чтобы именно кто-то мне возразил, а не сама я с моим ответом в душу читальскую лезла.

Да, было! Да, было страшно, грязно и кроваво... Но!

И здесь мы подходим к самому важному пункту нашей беседы. Возрождение принесло Европе не только новое искусство, литературу, театр, не только обновило культуру, мораль, не только дало новый фундамент - новые производственные отношения (капитализм), оно дало человечеству Реформацию. Это Реформация спасла Европу; это Реформация показала католицизму, что возможна другая мораль, кроме инквизиции, что возможна иная дорога, кроме насилия, стяжательства, лживой «святости». Да, возразят мне знатоки и эксперты, но Лютер сам был приверженцем инквизиции, костры пылали по Европе еще долгие годы после 1521-го. И здесь я соглашусь: Лютер был дитя своего времени, но с головой, торчащей высоко в будущих веках. Дело не в нем, как человеке с его слабостями и моральными веригами, а в том, что дал он человечеству Альтернативу. С того самого дня (17.04.1521 Reichstag zu Worms)5, как сказал он своим судьям: «Я стою здесь, потому что не могу иначе. Боже, помоги мне», с того самого дня мир не мог быть уже прежним.

У Лютера было то, чего не хватило нашей «святой» троице – мужество. Мужество говорить правду в глаза власти, когда за спиной уже разжигали костер.

Результат его мужества – наша – западная - свобода сегодня.

Я живу достаточно долго в Германии, как я уже где-то упоминала, в полном немецком окружении. За эти годы мне приходилось десятки раз бывать по разным поводам (свадьбы, крестины, конфирмация, похороны и т.д.) в католических и протестантских церквях и ни разу, никто и никогда не совал мне в нос провяленных остатков какого-нибудь исторического убожества; никто и никогда не требовал от меня признавать его «подвиги», «деяния», «святость»; никто и никогда не пытался растолковать мне его значение в том или ином историческом событии. Никто и никогда даже не спросил меня, к какой церкви я принадлежу! Как и в случае с наукой историей, церковь здесь занимает строго определенное место в жизни человека и никакая торговля, экспорт, навязывание «святости» невозможны, даже разговоры на эту тему исключены. Вера здесь давно ушла из гостиных и сохранилась лишь душах тех, кто в ней нуждается, вера стала чем-то интимным, интимнее секса, потому что темы этой не касаются обычно даже супруги. Иногда, крайне, впрочем, редко, тиснет какая-нибудь газетенка напоминание о каком-нибудь «святом» или «полусвятом» в связи с какой-нибудь датой. На следующий же день вы не найдете ни одной газеты, не ответившей на публикацию иным, не клерикальным, но историческим портретом упомянутого покойника, портретом всесторонним и настолько ярким, что охота вспоминать его у адептов отпадает надолго. В этом отличие свободного мира от «русского». И это дал миру протестантизм: видя притягательную простоту и постоянно растущую популярность протестантизма, католики вынуждены были реформироваться, вынуждены были пересмотреть свои догмы, вынуждены были обозначить дистанцию между церковью и различными одиозными лич-ностями, прикрывавшимися интересами ее, вынуждены были идти навстречу людям, вынуждены были покаятся во всем содеянном в обоих Америках, Африке, Австралии...

Повторяю: в этом заслуга одного человека – Лютера. Это результат его слов тогда, перед князьями и кайзером.

И результат деятельности нашей «святой троицы» сегодня у нас перед глазами: «русский мир», который почему-то надо навязывать, как и 800 лет назад, оружием – тогда колюще-режущим, сегодня – «калашниковыми» и «градами»; это – та «мораль» прислуживания, предательства, интриг, торгашества и т.д. (см. первый абзац статьи), прикрываемая клерикальными заклинаниями о «любви», «братстве», «всемирной скорби и заботе» КГБистов в рясах о всех славянах планеты, та мораль, у истоков которой стояли «святые» предатели-коллабора-ционисты - мораль мирозлюбия. Это стрелки-гиркины, михалковы, табаковы, ярмольники, лимоновы, дугины, прохановы и прочая, и прочая... Это и распухшие на немецких харчах, клянчущие социальную помощь, как их родина – технологии, «русские», тискающие здесь агитпроп в прославление «русского мира». И никакими патриотическими поцелуями вы не обратите этих исторических и современных жаб в сказочных принцев, как не сделаете из нынешних руководителей кремлевской церкви честных людей, не отмоете от крови «богоносных героев».

Итогом деятельности наших «святых» стала религия нетерпения, проповедованного внешнего аскетизма, постов, самоистязания, самоунижения, готовности ежесекундно отдать жизнь за интересы власти –

 

 

viii. Религия обыкновенного фашизма

 

Всемирная любовь губительна, она знак дряхлости,

высшая ценность в христианстве не любовь, а сила

Константин Леонтьев

 

Еще менее, чем историческая наука, возможна свободная церковь империи времен гражданской войны. Если имперская «история» может позволить себе «ошибки» в описании прошлого, даже некоторую макдональдизированную «фронду», то это совершенно исключено для имперской религии. Религия работает с пушечным мясом, с теми, кто в любую секунду должен быть готов ринуться в пекло ради интересов кучки сатрапов, кормящих его «великорусскими» баснями. Церковь должна, наравне с пропагандой, но не повторяя ее и не копируя, убедить стадо в том, что жизнь – совершенно ненужная, пошлая вещь; что смысл ее в постах, молитвах, воздержании и прочем членовредительстве; что расстаться с этой жизнью ради имперских интересов – высший долг и конечная цель сапиенса-руса; что, наконец, духовные скрепы – самое питательное и полезное для здоровья народного. Церковь должна мобилизировать и фанатизировать народы, держать их в кулаке, готовом для удара.

«Агитация и пропаганда - то, чем иерархи РПЦ занимаются все последнее время <…> для протоиерея Всеволода (Чаплина) была создана новая структура РПЦ – Синодальный отдел по взаимодействию Церкви и общества. Новая структура по названию, по своей сути и деятельности весьма близка к тому, что когда-то называлось Отделом агитации и пропаганды ЦК КПСС. <…> Если просмотреть официальные комментарии пресс-службы РПЦ или иерархов за последние несколько лет, то видно, насколько близки позиции церкви и государства <…> Патриархия молчит по поводу нескрываемого участия своих священников в военных действиях, дозволения священниками странных обрядов, когда боевики заходят в храмы с оружием, а клирики благословляют их оружие.» 33 «Как и несколько поколений мирян, воспитанных в коммунистической идеологии, так и несколько поколений "верующих" с трудом отличали действенность Библии от Устава КПСС. <…> в коммунистической интерпретации Библия не должна мешать КПСС, да и РПЦ стала частью идеологического аппарата. <…> Как отдельный обоз, вслед за российской армией шли священники, чтобы застолбить свое присутствие и объявить "нашим" чужое.» 32 и еще немного: «Русская православная церковь <…>использовалась в политике непосредственно как идеологический инструмент. Под "за веру, царя и отечество" гибли солдаты, а захваченные народы Сибири и Дальнего Востока насильно обращали в православие. Ими пополняли население, называя обращенных и ассимилированных прилагательным "русские" – принадлежащие к "русскому миру", проще говоря – рабы. 34

 

Пожалуй не сыскать второго политического движения, которое в равной фашизму мере заряжено эмоционально и, как и следует невольно из эмоциональности подхода к любому явлению или человеку, не сопряжено с таким количеством легенд, искривлений и откровенной лжи. По моему, в мире существуют два фашизма – фашизм эмоциональный, тот, который «готов к услугам» и «стоит по стойке «смирно» перед пропагандой, и его серьезный брат, тот, очерченный, пусть и несколько размыто, научными определениями, предмет изучения философов, психологов, социологов, политологов.

К сожалению, исследователи всего мира увлеклись безо-глядно изучением в основном и целом феномена немецкого фашизма. По краю богатых и глубоких, охватывающих все стороны общественной, экономической и политической жизни Германии исследований возникновения, становления и развития фашизма, проходит и исследование его итальянского старшего брата. Подобный подход понятен эмоционально: немецкий фашизм, в его высшей фазе – нацизме – принес миру теоритически обоснованную концепцию уничтожения народов, стоящих, по мнению творцов «теории», ниже развитой, «культурной и прогрессивной расы», исторически «неоправданно» занимающих территории, которые не соответствуют их «научному развитию» и «техническим потребностям». Но то, что оправдывает изучение происходившего в Германии в первой половине XX века, но ни в коем случае не должно закрывать глаза на дальнейшее изучение предмета, расширение его поисковой базы, углубление исторических экскурсов. Каковы бы ни были жертвы, понесенные человечеством в борьбе против немецкого фашизма, ученые и исследователи не должны позволить замылить себе глаза одним лишь этим предметом.

То, что происходило в СССР, практически в тот же период времени, по количеству жертв в десятки раз превосходит все фашисткие режимы Европы вместе взятые. Режим, царивший тогда в СССР, по всем характеристикам и определениям современных независимых исследователей, был режимом фашистским.

В этом сходятся мнения многих писателей и публицистов, равно как и ученых. Простой народ давно уже вынес свой приговор тому режиму поговоркой: «Не было хуже фашистов, чем коммунисты». Моя задача здесь заключается в том, чтобы показать, что и во всей истории России не было режима отличающегося от фашистского. Более того, я утверждаю, что многонациональную империю невозможно удержать в ее границах иными способами, кроме фашистских. Для того, чтобы стала понятна моя точка зрения, давайте рассмотрим любое из десятков доступных в интернете определений фашизма. Вот, например, это, по MatthewN. Lyons 35.

«Как динамическое историческое течение, фашизм принимал много различных форм и эволюционизировал по разным путям. <…> Фашизм это форма крайне правой идеалогии, которая восхваляет нацию или рассу как органическое целое, превалирующую над всеми другими видами лояльности. Он подчеркивает миф национального или рассового возрождения после периода унижения и разрушения. В конце концов фашизм призывает к «духовной революции» против признаков морального разложения, таких как индивидуализм и материализм, и призывает очититься от «чужих» сил и групп, угрожающих органическому обществу. <…> он разрабатывает теории рассового превосходства, этнического преследования, империалистической экспансии и геноцида. В то же самое время, фашисты могут принимать форму интернационалистов основанную либо на рассовой или идеологической солидарности через национальные границы. <…> В политике у фашизма две цели: популистская, когда он пытается активизировать «народ» как целое против известных угнетателей или врагов, и элитарная – в которой он играет на желании народа принадлежать избранной группе или часто высшему лидеру, от которого исходит вся полнота власти. <…> Он стремится силой подчинить все сферы общества его идеологическому видению органического общества, обычно в виде тоталитарного государства. В обеих ипостасях – и как движение, и как режим, - фашизм использует массовые организации как систему вмешательства и контроля, и организаванное насилие для подавления оппозиции, при этом размах насилия варьируется в широких пределах. <…> фашизм часто романтически относится к прошлому как к инспирации национального возрождения.» (пер. с англ. мой – иб)

Теперь скажите, положа руку на сердце, какие признаки из названных мы не находим в современной России? Какие из них не находим мы в истории государства Московского? «Восхваление нации»? – ими полны не только труды адептов «русского мира» сегодня, ими полны произведения, критика и публицистика русской литературы «золотого века»: Пушкина, Гоголя, Белинского, Тютчева, Достоевского... «Миф национального возрождения»? – так Московия всю свою историю ничем иным не занимается: столетиями «вставала с колен» после «татар», после Наполеона, после Крыма, после Гражданской, «отечественной», сейчас «встает» после «перестройки» и «сдачи демократами национальных интересов пиндосам»... Но не буду повторяться и разжевывать все стороны и признаки российского варианта фашизма, - толкование цитат иногда выглядит как недоверие к интеллектуальной потенции читателя. Желающих отправляю к работе Михаила Шнейдера на портале «Эхо Москвы». Здесь автор не только называет 14 ставших классическими признаков фашизма Лоренса Бритта, но и для ленивых объясняет наличие каждого из них в путинской России. Я же не удержусь от того, чтобы еще и еще раз подчеркнуть: все признаки, указанные Бриттом, находим мы уже в самой ранней истории Московского княжества. Лишь п.п. 10 и 14 относительно новы – ни профсоюзов, ни выборной власти, в современном понимании этого слова, при иванах, василиях и дмитриях московских еще не было. Особое внимание прошу читателя обратить на признак №8: «Переплетение религии и государства» и в этой связи остановиться вот на чем. Как мы уже видели, церковь московская еще в средневековье «прогнулась под государство», стала отделом пропаганды, шпионства и преследования инакомыслящих. Может ли такая церковь снабжать своего хозяина иной идеологией, чем государственная? Может ли такая церковь вещать с кафедр и амвонов христианскую альтернативу? Может ли такая церковь стать ячейкой сопротивления, какой была церковь католическая в коммунистической Польше, сандинисткой Никарагуа или Сальвадоре, Южной Африке времен апартеида и других тоталитарных государствах?

Итак, из приведенных определений бесспорно вытекает, что Россия – страна фашистская, причем фашистская исторически, от корней своих, следовательно и «легшая под империю» церковь, не может быть ничем иным, как культовым обеспечением фашизма. Вот почему русские фашисты в фильме Михаила Баранова 37, не так уж и далеки от истины и демонстрируют серьезные исторические познания, трезвую оценку исторических событий и личностей, когда называют своим духовным отцом, «первым русским фашистом» не кого-нибудь, а «святого» Сергия.

 

 

Николай Боголюбов:

«Быть русским – это значит быть святым,

Рассистом, экстремистом, жидобоем...»

 

 

 

 

Не подумайте будто этот фашист кричит: «Хайль Хитлер!»

Боже упаси! Он кричит: «Христос воскресе!» (Сергиев Посад, 08.10.2013)

 

На мой непросвещенный взгляд, православные фашисты хороши тем, что выносят на поверхность то, что власть и церковь пытается скрыть одна за дипломатическими, вторая за библейскими словесами. Президент России Путин часто и охотно цитирует «своего любимого философа» Ивана Ильина. 38 Вот несколько мыслей философа из его работы «О фашизме» (1948): «Фашизм возник как реакция на большевизм, как концентрация государственно-охранительных сил направо. Во время наступления левого хаоса и левого тоталитаризма - это было явлением здоровым, необходимым и неизбежным. Такая концентрация будет осуществляться и впредь, даже в самых демократических государствах: в час национальной опасности здоровые силы народа будут всегда концентрироваться в направлении охранительно-диктаториальном.» Не чувствуете аналогий? «Охранительно-диктаториальное» направление не кажется до оскомины знакомым? И далее, по Ильину: «<…> фашизм был, <..> прав, поскольку искал справедливых социально-политических реформ.» Обратите внимание на дату написания статьи – три года после разграма немецкого фашизма, который, оказывается, «был прав», он лишь «искал социальной справедливости»... Я не хочу останавливаться на методах «поиска», которыми пользовались немецкие фашисты, укажу лишь на то, что пришли они к власти в 1933, захватили всю полноту власти через несколько месяцев и уже с весны 33-го, 12 лет правили Германией без оппозиции. Это 3 президентских срока в США, это больше, чем продолжительность правления многих демократических правительств сегодня. Кто мешал фашистам провести все такие дорогие их сердцам «справедливые социальные реформы»? Кто мешает Путину сделать это? И в первом, и во втором случае – это внешние враги, и в первом и во втором случае режимы уходят в войну вместо того, чтобы проводить экономические и социальные реформы. Здесь не могу не сделать одного замечания - исключительно исторической справедливости ради: фашистский режим Германии социальные реформы проводил в достаточно широком объеме. Мало кто знает, но в современной Германии действуют до сих пор многие законы, принятые тогда (Andreas Hoidn-Borchers): «О практикущих врачах»; «О чистке дымоходов»; «О праздновании 1-го мая». Есть среди них законы, от которых у русского мирозлюба слюнки потекут: «Kilometerpauschale» - что-то вроде наших «подорожных», но получает их не командировочный, а любой немец за ежедневную дорогу на работу и обратно (в настоящее время - €0,30 за километр) или «О защите материнства», «детских деньгах», «оплате работы в праздничные и выходные дни». Именно фашисты ввели первые законы об охране окружающей среды, провели грамматическую реформу (отменили древнегерманский Sütterlin и ввели латиницу). Фашистам Германии обязаны мы – весь мир, а не только Германия, - и еще одним нововведением: факельной эстафетой олимпийского огня. Современный олимпийский огонь, как оказывается, берет свое начало не в Греции, а в факельных шествиях фашистов Нюрнберга, Мюнхена и Берлина.

А вы, господа русские фашисты или, как вы себя сами называете, «управляемые демократы», чем вы можете похвастаться? Вы у власти уже 16 лет – дольше даже, чем были фашисты в Германии, вы уничтожили полностью всю оппозицию, никто вам не мешает, даже не возражает уже никто! А чем вы облегчили жизнь ваших рабов? Что вы оставите истории, кроме войны?

Но вернемся еще раз к Ильину и закончим эту статью цитатой «любимого философа»: «Наконец, фашизм был прав, поскольку исходил из здорового национально-патриотического чувства <…>»

Вот к этому-то чувству мы и обратимся в следующей статье.

 

 

ix. Пушкин и Достоевский: дуэт гениальных

 национал-патриотов

 

Вы помните тему по русской литературе «Пушкин – русский народный поэт»? Помните, сколько сочинений на эту тему мы написали, сколько диспутов и заседаний литературных кружков провели! Мы знали, что Пушкин раннего периода это, в основном, подражание Байрону, Шанье, древним поэтам... «Сказка о царе Салтане», «Руслан и Людмила» - всё произведения французкие, нет в них того «русского духа», который впоследствии... и т.д. А что же стало тем «русским духом», который вывел поэта в национальные? Об этом говорили нам как-то вскользь, избегая конкретной даты или стиха, напирая главным образом на собрание истерических восклицаний и воспаленных националистических фантазий, называемых «Пушкинской речью Достоевского». К этой речи мы еще вернемся, здесь отметим лишь, что никаких доказательств «народности» в ней тоже нет, а между тем, они существуют. Вот эти строки: «Вот вы, наконец, национальный поэт; вы, наконец, нашли ваше призвание. Я не могу передать вам удовлетворение, которое вы дали мне испытать. Мне хочется сказать вам: вот, наконец, явился Дант». 39 Какие же стихи поэта вызвали такую высокую оценку? Стали, по существу, прорывом в поэты «национальные», в «Данты»?

 

«Кто устоит в неравном споре:

Кичливый лях иль верный росс?

Славянские ль ручьи сольются в русском море?

Оно ль иссякнет? вот вопрос.» 40

 

И еще эти:

 

Уж Польша вас не поведет:

Через ее шагнете кости!..» 41

 

Как видим, для того, чтобы стать «национальным» поэтом, русским «Дантом» достаточно было воспеть палача Паскевича, утопившего в крови, в который уже раз, многострадальную Варшаву. Позволю себе предположить, что, если бы философ имел возможность ознакомиться каким-нибудь фантастическим образом с письмом поэта другу и коллеге П. А. Вяземскому, где Пушкин не утруждая себя рифмами писал: «Но все-таки их надобно задушить, и наша медлительность мучительна. Для нас мятеж Польши есть дело семейственное, старинная, наследственная распря; мы не можем судить ее по впечатлениям европейским <…>» 42, то трудно было бы себе вообразить степень восторгов Чаадаева. Действительно, что может быть мучительнее для «безумной души поэта», чем медлительность карателей, чем тоскливое ожидание новой крови?

Это писал поэт с «непокорной главою», который в свой «жестокий век восславил <…> Свободу и милость к падшим призывал.» Это тот симптом поражения головного мозга мирозлюбием, который я не устаю повторять на протяжении всей работы, и к которому вынужденно возвращаюсь снова и снова: для мирозлюба нет конфликта между призывами к «Палкину» превратить Польшу в груду костей и «милости к падшим». Это просто полюса раздвоенной души: один отвечает за имперский патриотизм, а второй – за общечеловеческие ценности, они не отторгают друг друга, но дополняют и взаимообогащают.

Интересно в этой связи проследить, как позиции великого поэта отзываются в нашем сегодня: вот он упрекает Европу у том, что та забыла, кто и какой ценой избавил ее от Наполеона («Бородинская годовщина»), и заняла теперь про-польские позиции; для него те, кто требует гуманного к полякам отношения, мирного решения конфликта, - «клеветники России». Не слышится ли здесь оскобленная гордость Путина-Лаврова, вынужденных в связи с аннексией Крыма и войной на Донбассе напоминать этой хронически неблагодарной Европе о том, кто именно «избавил» ее от фашизма? Для мирозлюба это очевидная логическая цепь: мы «спасли» вас (от Наполеона или Хитлера), следовательно, не суйтесь теперь в наши дела, «то спор словян между собою», «украинцы наши братья» и т.д. В этой логической формуле мирозлюбия лжив посыл («мы спасли») и преступен вывод из него: ни одно позитивное действие не дает индульгенции на последующие преступления, не может служить ни оправданием их, ни обоснованием; никакое «братство» не дает права на жизнь «родственника». 86% россиян, однако, совершенно искренне считают, что дает, что Россия «право имеет», следовательно, можно говорить не только наследственности, но и высокой заразности заболевания. Вот что, например, пишет Илья Пономарев – единственный член Государственной Думы, проголосовавший против аннексии Крыма: «Запад тоже виноват: в конце холодной войны, он повторил ошибки Версаля 1919 года, навязав шокирующий капитализм, вместо того, чтобы интегрировать Россию в стабильный мировой порядок.» 43 Как видим, вирус мирозлюбия мешает мужественному демократу России увидеть и оценить всю ту помощь, которую Запад десятилетиями оказывал России, все усилия интегрировать ее в мировой порядок. Это пишет человек, который на себе испытал, как Россия поводится со «стабильным мировым порядком»!

С подобной характеристикой «народности» гения Пушкина выступает и пожалуй самый известный за пределами России ее классик, Федор Михайлович Достоевский: «Нет, положительно скажу, не было поэта с такою всемирною отзывчивостью, как Пушкин, и не в одной только отзывчивости дело, а в изумляющей глубине ее <…>» 44

«Я говорю лишь о братстве людей и о том, что ко всемирному, ко всечеловечески-братскому единению сердце русское <…> изо всех народов наиболее предназначено, вижу следы сего в истории, в наших даровитых людях, в художественном гении Пушкина. (там же, с. 148)»

Самого Федора Михайловича цитировала я уже предостаточно, но дело в том, что есть «художественные гении», «даровитые люди», слова и мысли которых с такой силой, с такой окончательной прецизионностью отразили собой всю полноту и законченность характера народного, что тем самым лишили исследователя возможности выбора. Мирозлюбие головного мозга можно было бы без особых усилий описать одними цитатами классика. Вот, хоть бы это гениальное (без кавычек и неуместной иронии) место из цитированной ранее работы 9,

с. 92 : «Не вдаваясь в тонкости, возьмите хоть самые наглядные, в глаза бросающиеся у нас вещи. Возьмите наше пространство и наши границы (заселенные инородцами и чужеземцами, из года в год всё более и более крепчающими в идивидуальности своих собственных инородческих, а отчасти и иноземных соседских элементов), возьмите и сообразите: во скольких точках мы стратегически уязвимы? Да нам ведь войска, чтобы всё это защитить <...> надо гораздо больше иметь, чем у наших соседей. Возьмите опять и то, что ныне воюют не столько оружием, сколько умом, и согласитесь, что это последнее обстоятельство даже особенно для нас невыгодно» Здесь и не знаешь, какое слово выделить! Правда! Одна правда из уст самого гениального поборника и провозвестника «русского мира»! И проблемы на границах, и растущая самостоятельность народов, и огромная, раздутая армия, и армия эта не умеет воевать умом! Но главное здесь все-таки тон: это русский интеллигент, придумавший князя Мышкина, говорит о других народах России, населяющих ее границы – финнах, балтах, украинцах, молдаванах, грузинах и т.д.; о том, как опасно их «крепчание в индивидуальности своих инороднических элементов». Здесь ведь речь о национальных чертах народов – культуре, истории, самоидентификации, самосознании, вытекающем из первых категорий, а у России не хватает армии (!) для того, чтобы все это остановить! Армией по культуре! – вот позиция; вот та «красота», которая «мир спасет»! Вот истинная цена «слезинки ребенка»!

Мне кажется, приведенная ниже карикатура художника-дессидента Вячеслава Сысоева (1937-2006), может служить графическим подтверждением мысли классика: там, где с Россией разговаривают, она иных аргументов, кроме оружия, предоставить не может. И – повторяю снова и снова: конфликта этого не видят не только забитые и пьяные жертвы пропаганды, но и интеллигентные «властители дум» - артисты, писатели, художники...

 

 

Единственный, доступный Кремлю ответ на природное стремление каждого народа сохранить свое национальное лицо, другими словами, выжить в исторической мясорубке, запущенной Московией в XIII веке и продолжающей до наших дней перемалывать кости малых народов, - руссификация: «<…> в Росії позникало чимало народів, а деякі з них, якщо й уціліли, то в такій малій кількості, що їхнє зникнення не за горами. Уже зараз приреченими стали такі європейські – не азійські! – народи, як інгерманландці, вепси, водь, іжорці. Русифікуються карели, марійці, мордвини, удмурти, чуваші, комі. Викладання на їхніх мовах зведено до мінімуму, а часто взагалі відсутнє»6. 45

И у Федора Михайловича находим об одном из главных медотов русификации 9 с. 94: «Чуть не половину теперешнего бюджета нашего оплачивает водка, то есть по-теперешнему народное пьянство и народный разврат, - стало быть, вся наша будущность. Мы <…> будущностью нашею платим за наш величавый бюджет великой европейской державы. <…> Матери пьют, дети пьют, <…> бронзовую руку у Ивана Сусанина отпилили и в кабак снесли; а в кабаке приняли! Спросите лишь одну медицину: какое может родиться поколение от таких пьяниц?» (Нам, живущим сегодня, спрашивать медицину не надо – мы видим, что от них родилось!)

А теперь для сравнения: «<…> про себя же понимала (Россия – иб), что несет внутри себя драгоценность, которой нет нигде больше – православие, что она – хранительница Христовой истины, но уже истинной истины, настоящего Христова образа, затемнившегося во всех других верах и во всех других народах <…> Само собою после Петра обозначился и первый шаг нашей новой политики: этот первый шаг должен был состоять в единении всего словянства, <…> под крылом России. <…> Само собою и для этой же цели, Константинополь – рано ли, поздно ли, должен быть наш... <…> Да, Золотой Рог и Константинополь – всё это будет наше».

И теперь скажите мне, что я не права, укажите на ошибку, когда я говорю о дуальности душевной мирозлюба банального. Какую «драгоценность» несет в себе спившаяся Россия, кроме водки? Это – раз. Второе: почему мирозлюб не в состоянии пролонгировать свои наблюдения – совершенно верные и фактические! - и спросить себя – зачем нам Константинополь и Греция? Для того только, чтобы и их споить? И третье, последнее: в чем «истинность» «истинного образа Христа» у вечно пьяных матерей и вечно пьяных детей?

Действие «Закона о коллаборантах», выведенного и обоснованного нами ранее в предлагаемой работе, не ограничивается лишь церковью православной. Закон универсален и действует на всем социальном пространстве России – в политике, армии, культуре, науке, спорте и т.д. Истерический патриотизм Достоевского, его карикатурный шовинизм («жидки», «полячишки», хохол Фердыщенко и т.д.) и агрессивное православие – все это находит объяснение в его биографии. Дед писателя был польским униатским священником на Волыни. Когда сын его решил податься в Петербург за образованием, дед принял православие. Отец писателя, как и хорошо нам уже известный боярин, проводил в семье политику жесткой русификации, что не могло не отразиться на сыновьях.

Судьба писателя не уникальна – подобное же пришлось пройти до него и Гоголю. В какую атмосферу попал молодой писатель в Петербурге можно лишь догадываться по следующей цитате: «Наводил я справки о Шевченке <…> Вера делает чудеса — творит людей из ослов и дубин, стало быть, она может и из Шевченки сделать, пожалуй, мученика свободы. Но здравый смысл в Шевченке должен видеть осла, дурака и пошлеца, а сверх того, горького пьяницу, любителя горилки по патриотизму хохлацкому. Этот хохлацкий радикал написал два пасквиля — один на г<осударя> и<мператора>, другой — на г<осударын>ю и<мператриц>у. <…> Я не читал этих пасквилей, и никто из моих знакомых их не читал (что, между прочим, доказывает, что они нисколько не злы, а только плоски и глупы), но уверен, что пасквиль на и<мператри>цу должен быть возмутительно гадок по причине, о которой я уже говорил. Шевченку послали на Кавказ солдатом. Мне не жаль его, будь я его судьею, я сделал бы не меньше. Я питаю личную вражду к такого рода либералам.» Эта глубокая характеристика произведений Шевченко принадлежит «пламенному Виссариону» Белинскому (см. Письмо В. Г. Белинского к П. В. Анненкову, 01-10.12.1847). Гонения на все украинское, запреты на публикацию художественных произведений, детской и учебной литературы, закрытие украинских газет, театров, кружков и учебных заведений (см., например, Валуевский указ, 1863 и другие – до него). Писать в то время на украинском, значило разделить судьбу Шевченко, в праве ли мы требовать подобное личное мужество от всех гениальных украинцев? В праве ли осуждать отцов, безжалостно искоренявших все национальное и прививавших любовь и почитание ко всему русскому? Они – отцы эти – желали лишь добра своим чадам.

Это стало судьбой многих, очень многих.

 

 

x. Чехов. Попытка выдавить из себя раба

 

Чехов... как много в этом имени... Даже тех, кто Чехова не читал, не обходят стороной его цитаты о «соусе, пролитом на скатерть», об «ожидании выпивки», «ружье на стене», о том, наконец, что «в человеке все должно быть прекрасно...» Тех же, кто читал Чехова, наверняка поразила мягкость, терпимость автора, его любовь к своим героям, способность сглаживать углы и находить компромиссы. И, наконец, те, кто читал Чехова от корки до корки, до писем, гимназических сочинений и прошений властям, знает, что был он мягок не только в своих рассказах, но и в жизни, по отношению к семье, друзьям, коллегам и даже молодым авторам, которых так приятно бывает иногда пнуть олимпийской ножкой! За его мягкость ему легко прощают откровенные глупости в рассказах, вроде «рыхлых камней» или «органа в келье монаха». Я не знаю в русской литературе таланта более мягкого, более либерального, более европейского, чем Антон Павлович Чехов. И я не найду примера мирозлюбия более яркого, более подтверждающего мою идею, чем Антон Павлович Чехов.

Чехов был украинцем. По рождению и по крови. Сын и внук украинцев. Значительную часть своих рассказов перенес он на знакомую ему Украину; больше половины жизни искал дачу на Украине. Украина 76 раз возникает в его произведениях. И только 4 раза под именем «Украина» («украинец» или «украинский»)! В остальных 72-х случаях это презрительная кличка «Хохляндия» («хохлы», «хохлята») или в лучшем случае, не менее унизительная, хоть и «литературная» «Малороссия». Один из упомянутых четырех случаев – слово «украинофил» - презрительное название для тех, кто выступал за сохранение украинской культуры. Чехов презрительно отзывается о них, очевидно пытаясь вытеснить неуютное чувство трусости, не позволившей ему стать на сторону своего народа. Я говорю здесь о 18-ти томах художественных произведений, сотнях рассказов, десятках повестей и пьес (А. П. Чехов, полное собрание сочинений и писем в 30-ти томах, АН СССР, Наука, М. 1983). Здесь мы можем вывести пропорцию отношения Чехова к родине: 18/1, т.е. после 18-ти оскорблений он готов был один раз назвать страну или народ свой по имени.

В письмах картина совершенно другая. Здесь Чехов демонстрирует более мужества, здесь пропорция 7/1: из 127 упоминаний Украины, она названа по имени 18 раз.

Различные чувства будут одолевать почитателей таланта Чехова, не страдающих мирозлюбием головного мозга, если они ближе ознакомятся с содержанием некоторых цитат. Вот несколько примеров:

«... хохлописец Трутовский, который от малых ушел и до больших не дошел...» (сочинения, т. 16, с. 23) – это с уважением, о художнике К. А. Трутовском (1826-1893);

«Мне противны: игривый еврей, радикальный хохол и пьяный немец» (сочинения, т. 17, с. 68);

«Но мать и батька, как дети, мечтают о своей Хохландии. Отец ударился в лирику и категорически заявляет, что ему ввиду его преклонных лет хотелось бы «проститься» с родными местами» (письма, т. 2, с. 200, Н. А. Хлопову)

«<…> попутешествовать с Вами вдоль и поперек Хохландии, от Дона до Днепра» (письма, т. 2, с. 219 Я. П. Полонскому) – здесь для современного «крымнашенца» должна показаться интересною тогдашняя – конец XIX века – восточная граница Украины;

«Вокруг в белых хатах живут хохлы. Народ всё сытый, веселый, разговорчивый, остроумный. Мужики здесь не продают ни масла, ни молока, ни яиц, а едят всё сами — признак хороший. Нищих нет. Пьяных я еще не видел, а матерщина слышится очень редко, да и то в форме более или менее художественной.» (письма, т. 2, с. 269 Н. А. Лейкину) – цитату следовало бы рекомендовать для заучивания наизусть в учебных заведених России;

«Страстная хохломанка. Построила у себя в усадьбе на свой счет школу и учит хохлят басням Крылова в малороссийском переводе. Ездит на могилу Шевченко, как турок в Мекку.

Старший сын — тихий, скромный, умный, бесталанный и трудящийся молодой человек, без претензий... , с хохлами живет в согласии.» (письма, т. 2, с. 279 А. С. Суворину) – это пример острого воспаления мирозлюбия: своему московскому издателю так описывает Чехов людей, приютивших его на лето у себя дома. Пример оригинального понятия о благодарности;

«<…> а ведь хохлы куда чистоплотнее кацапов!» (письма, т. 4, с 79 Чеховым) – без комментариев;

«Дед мой малоросс, крепостной...» (письма, т. 4, с. 260 Августину Врзалу) – для тех, кто все еще сомневается в происхождении;

«А вот если бы я не был хохол, <…> Но я хохол, я ленив.» (письма, т. 7, с. 155 Е. М. Шавровой-Юст).

Как нам всем хорошо известно, Чехов всю жизнь выдавливал из себя раба. Выдавливал по капле, тяжко страдая. Но, оказывается, давил не то и не там! Рабством для писателя было мещанство, хамство, гитара с бантом на ковре над диваном. То, что все это – лишь внешние проявления небольшой толики рабства, лишь одна сторона рабства имперского, шовинистического, - этого Чехов не разглядел.

В России времен чеховских, как, впрочем, и ранее и позже, при коммунистах, украинство выкорчевывалось самым беспощадным образом. Всем известно, например, отношение империи к евреям, но мало кто знает, что положение украинца было гораздо хуже. Полякам, например не возборонялось получать образование, заниматься любой деятельностью и занимать любые посты в «вертикали власти». Единственным ограничением был католицизм: для поляков были закрыты все двери, за которыми находились должности, требующие православной чистоты. Евреям было запрещено занимать должности на государственной службе, получать – в числе прочего – медицинское образование, но они могли учиться в университетах на иных специальностях и заниматься, например, адвокатурой. Украинцам был закрыт доступ к образованию, государственной службе и многому другому. По сути, ничего кроме ремесел и сельского хозяйства украинцу империя не дозволяла. 47 Указанный источник приводит данные по Одессе, но законы были имперскими, т.е. говорить о каких-то местных перегибах не приходится. В Одессе выходили газеты на польском и еврейском языках, украинские были запрещены, как и украинский язык, хотя украинцы составляли, наравне с «русскими», евреями и поляками одну из самых больших по численности колоний. «Русские» здесь в кавычках потому, что многие украинцы для того, чтобы избежать дискриминации, меняли фамилии – Клименко становились Клименков, Шульга – Шульгиным и т.д. – и записывались «русскими» в реестровые списки. Преимущество, заметим в скобках, недоступное полякам и евреям – им приходилось еще и принимать православие (см. выше о Достоевском).

Именно по этой причине к статистике по национальному признаку, особенно в Одессе, даже сегодня следует относиться с некоторой степенью трезвого скепсиса, чего не учли путинские стрелки и поджигатели страшным днем 2-го мая 2014 года.

 

 

xi. Заключение

 

Есть много причин закончить любую работу «Выводами», «Заключением», «Послесловием», «Эпилогом» или каким-нибудь «Необходимым пояснием». Все эти разновидности преувеличенной «точки», служат для:



  1. Красоты внешней. Согласитесь, это красиво, когда работу, словно картину, охватывает дорогая рамка «Введение-Заключение»; это и дань вежливости: автор не просто хлопает дверью перед носом читателя, ставя точку в последней главе, но еще немного «занимает гостя» разговором на пороге, прощаясь;

  2. Дань традиции. См. п. 1, разница здесь в не формулировке, а в психологии писателя: такие писатели редко самостоятельны и зависят от «общественного мнения» и «традиций»;

  3. Неуверенность автора в том, что изложенное им просто и понятно. Свидетельствует о неуверенности автора в собственных способностях излагать доступно мысли свои или чужие;

  4. Есть авторы, случайный сквозняк которым, залетев в голову, потревожил годами провисавшую там паутину. Она отозвалась шорохом, который хозяин головы принял с непривычки за мысль. Такие авторы, испытав это новое, волнующее чувство, - чувство рождения мысли! - совершенно уверены в уникальности его. Они с понятным скепсисом относятся к возможности понимания их мысли читателем и снабжают написанное «Заключением», где скучно и монотонно еще и еще раз жуют то, что читатель даже очень посредственной умственной потенции понял еще на первых страницах. Такие писатели, как правило, из «Заключений» делают еще и «Выводы», которым подводят «Итог»;

  5. «Заключение» пишут в расчете на читателя, читающего с конца. Такой читатель слишком ленив, занят или заносчив для того, чтобы продираться через весь текст, логику и выкладки. Он открывает книгу с конца: взволнует, заинтересует «Заключение» - начинает читать сначала, нет – зевая откладывает книгу;

  6. Для опытных читателей, занятых, деловых экспертов, которые вообще и принципиально ничего кроме «Заключения» не читают. Этой цели служат, например, «Заключения» диссертаций.

Я предоставляю читателю полную свободу выбора любого из шести представленных пунктов равно как и свободу «Заключение» не читать.

 

На протяжении изложенного мы установили, что исторической особенностью России является непрекращающаяся вот уже более 800 лет гражданская война. Результатами этой войны стало:

а) подчинение церкви государству с первых дней войны, еще в XIII веке. Реформа Петра I, упразднившая патриаршество и превратившая церковь в «духовную коллегию, по примеру мануфактурной или адмиралтейской» 48 была ни чем иным, как признанием давно свершившегося факта и желанием внести порядок в структуры госуданственные. Еще в XV веке будущий патриарх Иоаким так выразил суть православной церкви Кремля: «Аз-де, государь, не знаю ни старые веры, ни новыя, но что велят начальницы, то и готов творите и слушати их во всем».» (там же);

б) мирозлюбие, как дуализм российского социального менталитета возникло в результате гражданской войны. Это результат наложения мирозлобия войны на «природную для любого народа доброту» 50; реакция индивидуума на слияние государства и церкви, и лишение его – индивидуума - гуманистической альтернативы, противовеса агрессивной политики государства. Мирозлюбие, таким образом, стало важной частью ментального оправдания колонизаторской политики растущей империи;

в) в современной России наблюдается взаимозависимость мирозлюбия населения и агрессивной политики правящей элиты. Иными словами: мирозлюбие питается войной, а агрессивный потенциал войны поддеживается мирозлюбием.

А теперь вернемся к тому месту, откуда начали мы наше совместное исследование, к статье Михаила Эпштейна 2. Вот какой вывод делает Сергей Дацюк 49: «Тезис Эпштейна состоит в следующем: «Вот и началась она, эпоха «глупой воли», эпоха вызова всему ради одной-единственной, «наивыгодной» выгоды: пожить наконец по своему капризу, пусть самому дурацкому и ни с чем несообразному. Это полная противоположность декартову рационализму: «Мыслю, следовательно, существую». По-нашему — ровно наоборот: «Существую, следовательно, бросаю вызов разуму». И даже резче: «Сумасшествую, значит, существую». Позволим себе не согласиться с уважаемыми авторами. Никакой ровным счетом «глупой воли» нет ни в действиях Настасьи Филипповны, приводимой М. Эпштейном для подтверждения тезиса, ни, тем более, в политике Кремля. Даже если поступок Н. Ф. (швыряние в камин 100.000 руб) и продиктован исключительно желанием покрасоваться или порисоваться, словом потешить собственное эго, привлечь на себя все внимание, даже и в этом случае присутствует определенная выгода и, следовательно, рационализм и внутренняя логика действия. Следовательно, действие, хоть и спонтанное, секундное, не продиктовано «глупой волей». Еще меньше «глупой воли» находим мы в действиях Кремля, продуманных, очевидно, до мельчайших подробностей и широчайших альтернатив. Бессилие Запада – лишнее тому доказательство.

В другой работе посвященной тому же вопросу, философ пишет: «...ни империя, ни своеволие России злом не являются, потому что Россия возможна лишь как империя, и воля может быть свободной, лишь когда действует самостоятельно, то есть отстаивает имперскость России и ее своеволие как единственный возможный для нее способ бытия.» 50

Воля изначально свободной быть не может. Воля возникает тогда, когда появляется цель. Лишь для достижения некой цели, например, для создания или удержания империи, как в рассматриваемом случае, следует «проявить» или «высвободить» волю. Любое действие, имеющее цель – несвободно по определению. Оно зависимо от цели. Думаю, камень преткновения таится в высокой траве схожего звучания слов «высвобождение» и «свобода». Слова родственные, но значения, в нашем случае, противоположного: «высвободить» что-то не значит «освободить», но, освободив частично, «направить» на достижение цели, т.е., возможно, сделать еще более несвободным. Предлагаю известную иллюстрацию сказанного из механики: высвобождая сжатую пружину, мы не добавляем ей степеней свободы, но – наоборот – лишаем ее некоторых из них, позволяя теперь колебаться в направлении, нами заданном. Другими словами, наша пружина высвобождением своим обязана цели – колебаниям –и не может быть свободной.

Или еще один пример.

Представьте некоего человека на перекрестке. Перед стоящим несколько дорог. Свободен ли стоящий в выборе одной из них? Ответ очевиден: «Пока не наложено условиями эксперимента никаких других ограничений, то – да, свободен».

Теперь представьте, у нашего субъекта есть цель. Представьте так же, что к цели ведут все расходящиеся перед ним дороги. Каков будет наш ответ на поставленный вопрос? Очевидно, отрицательный: налюдаемый нами человек связан теперь целью, т.е. несвободен. У него есть свобода выбора дороги, но не свобода выбора действия. Скажем, не выбирать дороги, остаться стоять или вернуться, он не может – это противоречило бы его цели. Следовательно, свобода его ограничена, точно также ограничена и его воля.

Усложним наш эксперимент еще немного и представим, что стоящему известен каждый из путей. Следовательно, он знает, сколько времени займет тот или иной путь, какие препятствия или неудобства с себе таит, какие издержки несет. Что в этот момент происходит со свободой нашего субъекта? Свобода его выбора сокращается до минимума с появлением информации! Из всех возможный путей он вынужден теперь выбрать тот, который несет в себе меньше издержек. Следовательно, можно утверждать, что информация ограничивает свободу субъекта – физического, экономического, политического и т.д. - настолько, что делает его несвободным.

Теперь вернемся к цитате. В каждой точке исторического поля Россия стоит на перекрестке возможностей. Свободна она настолько, насколько это предопределено ее исторической целью, а цель эта вот уже 800 лет неизменна: сохранение империи. Воля России свободна лишь в выборе пути, но не изменении цели и уж вовсе не в отказе от нее. После того, как путь достижения цели избран, свободы у России не остается вовсе. Следовательно, говорить о «свободе своеволия» России у нас нет никаких оснований. Действия России исторически предопределены, рациональны и логичны. Следовательно, несвободны. Беда в том, что из множества путей, лежащих во все эпохи перед Россией, путями с наименьшим количесвом издержек для нее были пути кровавые, пути силовые, пути военные. Выбор этих путей предопределен социальным феноменом мирозлюбия.

Отсюда следует логическое заключение:

 

Задачей следующих поколений российских политиков должна стать корретировка исторической цели и выбор иных путей ее достижения.

Задачей мировой политики должно быть снабжение России «информацией», октрывающей ей глаза на «издержки» того или иного пути к цели.

 






1 «Россию можно одолеть лишь правдой и предложением справедливости высшей, чем та, которую ей сейчас предлагает ее власть» (укр.)



2 Статья была уже готова к печати, когда информационные агенства принесли следующую новость (УНИАН 12.08.2015): «В контрольном пункте "Бугас" в Донецкой области пограничный наряд задержал священника УПЦ Московского патриархата, причастного к деятельности донецких боевиков. <…> мужчина направлялся на территорию, подконтрольную боевикам. На блокпосту он, в спешке, предоставил документы, <…> удостоверение, выданное так называемым "министерством государственной безопасности" незаконных вооруженных формирований, которое указывает на его принадлежность к батальону "Восток"».



3 Тиун – в Древней Руси – княжеский управитель (Википедия)



4 Доводчик – в Древней Руси – должностное лицо, выполнявшее судебно-административные функции (Википедия)



5 Райхстаг в Вормсе (нем.)



6 «... в России исчезло немало народов, а некоторые из них, если и уцелели, то в такой молой численности, что их исчезновение не за горами. Уже сейчас приговорены такие европейские – не азиатские! – народы, как ингерманландцы, вепсы, водь, ижорцы. Руссифицируются карелы, марийцы, мордва, удмурты, чуваши, коми. Преподавание на их языках сведено к минимуму, а часто вообще отсутствует» (укр.)



К списку номеров журнала «МОСТЫ» | К содержанию номера