польта
Носители городской культуры покупают к весне пальто,
Толстенные, чтоб текстура плетеной шерсти
была повиднее,
Хотя на весеннем ветру в этих польтах вообще не то,
Они, если честно, уютнее выглядят,
чем греют.
Теплее всего, если что — камуфляжные пуховики,
Которые отливаются прямо из нефти на химкомбинатах
и стоят копейки.
Но ПОЛЬТА же не для тепла; это только отсылка
к межвоенному городскому укладу,
Где люди друг другу были — не лютые волки, а жадные хомяки.
(Кофеенки – тоже отсылка. И, не побоюсь этого слова, копейки).
Другая отсылка, неочевидная:
к аккуратным рядам из куч городской одежды.
Одиннадцать в ряд, восемь рядов,
на отдельной площадке, устроенной между
Медицинским бараком и плацем.
Никто не желает в этих процессах утилизации шмоток
работать объектом, терпилой.
Поэтому тех, кто гоняет на камуфле,
чтоб хоть так, у себя в голове, частью Правды и Силы
символически оказаться,
не буду судить. И, к тому же, вся эта одежда
это детское всё, понарошку.
Туда, в операторы мясорубки
принимают не по одёжке.
парковка
Когда Николая убили из-за парковки
В родном дворе
Ключом на 16, в глухом переулке Покровки
В слепом ноябре, —
Подъезды открылись, и вышли навстречу свои:
друзья, враги
И стали в земле различимы и явны слои
стекла, фольги,
Сушёных жуков, пистолетов, капроновых лент,
цветных камней —
забытых секретных секретиков в тёплой земле
и чуть под ней.
А там, где была парковка, теперь вода:
растаял лёд.
И лето, и восемьдесят шестой навсегда.
— Колян!
Тебя это!
мамка зовёт!
темп
История семьи как история крупных покупок:
Ожидание нового телевизора, прогрев, настройка частот руками.
Видеоплеер из комиссионки, в нем кассета с песней про красавицу-кубок,
Нечеловеческое напряжение сил всей семьи для покупки стенки,
Потом целый день с отвертками, холщовый мешочек с болтами и уголками,
Стенка практически чёрная, матовая. Сейчас этот цвет называется "венге".
(Сам не видел, но какое это было, наверно, событие —
появление в семье ааааавтомобииииииииля
Если соизмерять масштабы со стенкой,
радость должна была быть такая,
как если бы все вчетвером
Пиночета и Гитлера собственноручно убили).
И потом: это всё частично твоё — не так чтоб наследство,
но текущая долевая собственность, что ли,
Ведь никто же не думал, что вырастет из этого места
и покинет дом, в поисках лучшей доли, боли и воли.
Также никто не думал, что и дом разбредётся, развеется,
некуда возвращаться.
Что ступени богатства сотрутся, ковры на них истончатся.
Что такое — теперь —
набор корпусной мебели 89-го?
Телевизор "Темп" 90-го?
91-го года "Москвич" (экспортный вариант Aleko)?
Проржавевший лом и труха,
продукт разгнивания прошлого века.
Ну, "москвич" по утилизации можно сдать,
в этом году ещё принимают,
а куда сдавать устаревшую радость за то,
что твоя семья видаком обладает,
Принадлежит, получается, к среднему классу.
Даже, пожалуй, ближе к верхней его границе.
Эту гордость не осознать, только чувствуешь в животе
её приятную массу.
Она, непересмотренная, остаётся с тобой, с одним,
ещё лет на тридцать,
Хотя ни семьи не осталось той, ни стенки, ни чёрта лысого,
даже фоток, даже хотя бы коробки от советского телевизора.
слои
_ Тут под асфальтом брусчатка
_ а глубже брёвна
_ мел
_ рубероид
_ ковров перегнивших слой
_ дальше гранитные плиты, наваленные неровно
_ синий песок
_ снова бревна
_ опилки с золой
_ кафель в ассортименте битый
_ брёвна ещё
_ брёвна ещё
_ брёвна ещё
_ брёвна ещё (в четыре наката)
_ отходы штамповки
_ скот скелетированный крупный рогатый
_ Бетонное перекрытие, изукрашенное смальтой и перламутром
_ комната с человеком, зелёной лампой, столом, компьютером
Что он там пишет, никак, к сожаленью,
не видно через плечо,
Сколько сюда мы сочились, как майонез в печеночном торте
Думали разузнать о подземных чертогах, аде и черте,
Обогатить человечество знанием, и что мы узнали? ничо!
Жалко, напрасно потратили сорок минут.
Выдавимся наверх, нельзя же навечно бесплотно растечься тут.
Впрочем, у майонеза поверхностного натяженья считай что нет,
Значит, наверх никак; значит, пока-пока, белый свет;
Значит, нам путь один: вниз, по трещинкам, распираемым вечной ночью,
К бессмысленному, неинтересному, мёртвому.
В мантию, в магму, короче.
штабик
Разве бывает такая вещь – неловкое молчание?
Молчание ведь всегда ловко, уютно, уместно.
Построим из кресел и пледов, с любовью и тщанием
Молчательный Штабик, в котором тепло и тесно,
В котором тарелочка: виноград, грецкий орех, урюк;
В котором бутылка джеймсона, несколько разных кружек;
В котором четыре наших макушечки, восемь рук,
А ноги и туловища не помещаются, они снаружи.
И тут же, внутри, из игрушечных стульев
и носового платка
Такой же, но крохотный штабик,
в масштабе один к сорока,
Двести кубических сантиметров
темноты, полусна, покоя.
Место, в которое нам не влезть,
вот что это такое.
лейз
Я помню время, когда ещё
«Лейз» фасовали в Польше,
И помню джин-тоник очаковский,
лет за пятьсот до яги.
Природе я верю меньше,
химкомбинатам больше,
И им присягнул, и никто
не видел моей присяги.
Я там, где Природа и Родина
поют над станцией ночью,
где Родина по карманам
рассовывает цистерны
C дарами Природы и Химии.
И, уложив, бормочет
Над ними, диспетчерским голосом,
смазанным, медным, нервным.
На станции пересменка,
и синие светофоры
На всех путях разрешают
манёвры, рейв, веселиться.
Верю что Будущее
— с нуль-транспортацией,
— небоскрёбами,
— монорельсами,
— звездолётами,
будет скоро.
Лиловая яга в венах моих,
как будущего частица.
лента
Но сколько магнитной ленты хранили
жители этих мест!
На летних деревьях, столбах, проводах —
шуршание, трепет, блеск.
Я в детстве планировал, знаете, стать
(уже не планирую, нет)
Снимателем-с-веток, спасителем звука,
распутывателем лент.
Вся плёнка на сгибах обшаркана пыльным
ветром, отмыта дождём.
Что было там:
Сева Норильский?
Шизгара?
Младенческий смех?
Порадуемся за тех, кто от этой работы —
распутывать звуки —
освобождён.
Иными словами, порадуемся за всех.
