Герой вне времени К 75-летию Валентина Воронина

Стройная фигура, легкая походка. На первый взгляд ничто не выдает в нем возраст. Разве что благородная седина, достойная сдержанность в общении да полное отсутствие суетности, так не свойственное нынешнему времени. За 48 лет служения Свердловскому академическому театру драмы народный артист России Валентин Воронин создал десятки непохожих образов: Виктора («Варшавская мелодия»), Незнамова («Без вины виноватые»), Евгения Агарышева («Репетитор»), Хельмера («Нора»), Арбенина («Маскарад»), Роберта Чилтерна («Идеальный муж»)… Он многие годы сотрудничает с Камерным театром Объединенного музея писателей Урала, преподает в Екатеринбургском театральном институте (профессор кафедры сценической речи). Его почитают коллеги и преданно любят зрители. В преддверии юбилея, который грядет 24 октября, актер поделился сокровенными мыслями о театре, о жизни…

— Валентин Александрович, как вы оказались в Свердловске?

— Я работал в городе, который тогда назывался Челябинск-40 (ныне Снежинск). Но постепенно мои взгляды на театр стали меняться, и я почувствовал, что пора оттуда уезжать. Я написал во многие театры и был приглашен в Воронеж, Омск, вновь в Куйбышев, где я уже успел до того поработать в Куйбышевском театре драмы. Летом 1967 года мы были на гастролях в Челябинске и меня заметили в роли сына главного героя в спектакле «Цыган». После нас там гастролировал Свердловский драмтеатр, куда пригласили одного из наших актеров. Я поехал вместе с ним на худсовет, который проходил в Челябинском оперном театре. Помню, что было очень жарко, а в театре хорошо и прохладно. Вдруг меня тоже пригласили на худсовет, и от неожиданности я растерялся. И как это часто бывает, того актера не взяли, а я, уже готовый ехать в Иркутск и даже получивший подъемные, оказался в Свердловском театре драмы. Так с сентября 1967 года, вот уже почти полвека, я являюсь актером этого театра.

— Эти полвека можно разделить на какие-то этапы? Какие роли выделяете особенно?

— Актер обычно зависим от ролевого материала. Можно назвать этап прохождения через классическую драматургию — русскую и западную. Кроме того, в те годы шла полемика между физиками и лириками. В нашем театре была поставлена пьеса уральского автора Ю. Мячина «Баловень судьбы», напоминавшая сюжет фильма «Девять дней одного года», я играл в ней главного героя. Это был мой дебют. В самом названии было что-то мистическое, если отнести его к моей последующей творческой биографии. Я стал много играть. Почти всего А.Н. Островского, «Месяц в деревне» И.С. Тургенева, современные пьесы. Мне довелось играть многих исторических личностей. Прежде всего, нужно назвать роль легендарного разведчика Николая Кузнецова в спектакле «Перехожу к действиям», поставленном в 1973 году. Автором пьесы был заведующий литературной частью нашего театра Эдуард Вериго. (Кстати, прежде, в 1950-е годы, в театре шел спектакль «Сильные духом» по книге Д.Н. Медведева, в котором роль Н. Кузнецова играл прекрасный артист К.П. Максимов.) Из исторических личностей позднее мне также пришлось сыграть президента Кеннеди в спектакле «Ненависть». И Ивана Грозного в «Князе Серебряном». А в Челябинске-40 я даже играл Дзержинского.

— Давайте вернемся к спектаклю «Перехожу к действиям». Что вы знали к тому времени о нашем земляке Н.И. Кузнецове? Как получилось, что именно вы сыграли эту роль?

— В школе я прочитал книгу Д.Н. Медведева «Это было под Ровно». Нас, мальчишек, тогда привлекали романтические и героические личности. Руководство театра необычно подошло к распределению ролей. Главный режиссер театра А.Л. Соколов пригласил родного брата Николая Ивановича Кузнецова — Виктора Ивановича и, показав на фотографии актеров в фойе, спросил: «Кто, на ваш взгляд, мог бы сыграть эту роль?» И Виктор Иванович показал на мою фотографию. Это было для меня совершенно неожиданно, и я попросил его о встрече. В его квартире на Уралмаше мы долго беседовали, я задавал интересующие меня вопросы. У меня осталось самое приятное впечатление о Викторе Ивановиче как об очень интеллигентном человеке. Что касается работы над ролью, то у всех это происходит по-разному, а играет каждый актер в меру своего дарования и интеллекта. Я сыграл эту роль, как чувствовал.

— Кто еще из актеров был занят в спектакле?

— К. Максимов, Л. Охлупин, Г. Умпелева, Л. Кисловский, Г. Апитин, Л. Вериго и другие актеры. Поставил спектакль В.С. Битюцкий.

— Были ли у вас встречи с соратниками Н.И. Кузнецова?

— Да. Участники отряда Д.Н. Медведева приезжали на Урал, рассказывали, каким они запомнили Николая Ивановича, о том, как соблюдалась строжайшая конспирация. Его настоящую фамилию знал только руководитель отряда.

— Какие у вас остались воспоминания о В.С. Битюцком и А.Л. Соколове?

— Меняется время, меняется и театр. С Александром Львовичем я начал работать в период своего становления как актера, мы сотрудничали 14 лет. Это был очень успешный период. Мы дважды гастролировали в Москве, были в Ленинграде, объехали все союзные республики, многие крупные города страны. Огромное внимание тогда уделялось репетиционному процессу. Очень полезным было общение с философами и культурологами, преподавателями Уральского госуниверситета Л.Н. Коганом и В.И. Колоснициным, которых специально приглашали в театр. Незабываемой стала для меня встреча с Виталием Яковлевичем Вульфом, театроведом и переводчиком пьесы Т. Уильямса «Сладкоголосая птица юности», которая шла в нашем театре. Подаренная им рубашка очень помогла в создании образа Чанса Уэйна. После Вениамина Семеновича и Александра Львовича было много других режиссеров, которые ставили хорошие спектакли. Но эти режиссеры приходили и уходили. А такого радостного ощущения от профессии, как в сотрудничестве с Битюцким и Соколовым, у меня больше не было никогда.

— Вы выходили на сцену с такими мастерами, как К.П. Максимов, М.А. Буйный, В.М. Шатрова, Ю.П. Васильев, Е.С. Захарова, К.Г. Ламочкина. То поколение чем-то принципиально отличалось в творческом, а может быть, и человеческом плане?

— Тогда я был молод, с возрастом что-то изменилось. Каждое время выдвигает своих героев. Те процессы, которые происходят в стране, неизбежно захватывают и театр. Раньше актеров брали с прицелом на определенные роли, а сейчас просто для того, чтобы в театре была молодежь. В то время молодые актеры занимались только театром, изредка кино. Сейчас они очень распыляются, вынуждены сниматься в рекламе, чтобы содержать семьи, так как зарплаты в театре небольшие. И их нельзя за это осуждать. Они живут так, как им диктует жизнь, как их воспитывали. Когда я пришел в театр, в нем работали подлинные мастера. Легенда театра Б.Ф. Ильин был тогда единственным народным артистом СССР на Урале, в Сибири и на Дальнем Востоке. Его и народную артистку РСФСР В.М. Шатрову приглашали в Малый театр. Не было прямого наставничества, но актеры старшего поколения учили нас ненавязчиво, что-то подсказывали. Сейчас больше разъединенности в театре. Каждый сам по себе, а этого не должно быть. Жаль, что из театра уходит тайна и трепетность. И этика, о которой писал еще К.С. Станиславский, тоже уходит из театра. Впрочем, это мое личное мнение.

— Роль в спектакле «Русская народная почта» стала для вас творческим экспериментом или подтверждением тезиса: «Актер должен уметь все»?

— Актеру важно в каждой роли быть разным. С годами неизбежно появляются штампы, а хочется почувствовать что-то новое. Герой пьесы Олега Богаева — пожилой одинокий человек, которому кажется, что к нему приходят исторические личности — Ленин, Сталин, Елизавета II. Когда я впервые прочитал пьесу, у меня не возникло ощущения, что это моя роль. Через некоторое время тогдашний директор нашего театра М.В. Сафронов привез ее из Москвы, из Министерства культуры, специально для меня. В результате все сложилось, спектакль поставил Николай Коляда. Эта роль даже была номинирована на премию «Золотая маска», и мы показывали спектакль в Москве, на малой сцене Театра Моссовета. Работать было тяжело, так как я, в отличие от героя пьесы, человек другого склада, но это-то и было интересно. В общем, это был полезный и радостный опыт необычного сценического существования. Но это не эксперимент, так как я уже играл острохарактерные роли: Подхалюзина в театральной студии, Кречинского в нашем театре. Кстати, многие считают, что я острохарактерный актер, но так сложилось, что я играл в основном героев. Одно время — очень часто героев плаща и шпаги в пьесах Кальдерона, Лопе де Вега.

— А теперь вот еще и Казанову! Как вы ощущаете себя в этой роли, образ близок вам или это работа на сопротивление?

— Этот образ не был в зоне моего внимания, но оказался вполне в моих актерских возможностях. Наш спектакль «Последняя ночь Казановы» в постановке А. Блинова — это часть пьесы М. Цветаевой «Феникс» под названием «Конец Казановы». Интересно и любопытно существовать в таком материале. Что Казанова всемирно известный любовник — расхожее мнение. А между тем — это историческая личность, о которой ходит много легенд. Действие происходит при смене эпох, в новогоднюю ночь 1799–1800 гг. 75-летний старик, проживающий в замке среди старинных фолиантов, разочаровавшийся во всем, хочет уйти из жизни. Но появляется 13-летняя девочка Франциска, которая возвращает его к жизни. Любовной связи между ними нет и быть не может. Благодарный ей, он все-таки уходит. Но куда? Скорее всего, он не уходит из жизни. Зрителю есть, о чем размышлять.

— Известно, что вы прекрасно читаете стихи. Сложно ли давался философский цветаевский стих?

— Да, трудно. Хотя Цветаева была молодой, когда написала эту пьесу, для актера ее текст сложнее, чем у Пушкина и Лермонтова, того же Пастернака. У них все более ясно и прозрачно. У нее все переплетено, многое на полутонах. Ее слово емкое, напитанное, многообразующее и неслучайное. И текст, и то, что за ним стоит, давались не сразу, но когда стало получаться — было такое наслаждение. Какое-то божественное ощущение, безусловно, счастливый период моей творческой жизни. В спектакле также играют студенты театрального института и наши известные артисты И. Кравченко и В. Величко.

— Сотрудничество с Камерным театром — это возможность сыграть что-то новое, не состоявшееся в родном театре?

— Так получилось, что многие роли я играл и там, и там: Лопахина в «Вишневом саде» — сначала в своем театре, потом в Камерном, и Кречинского тоже. Но уже другие режиссеры, другие концепции. Персонаж написан, он не меняется, но время проходит, и ты сам становишься другим. Актеру все время хочется играть, и это незыблемо. Конечно, бывают периоды простоя, и это нормально, накапливается то, с чем он потом выйдет к зрителям.

— Что особенно можете выделить в Камерном театре?

— «Дядю Ваню» А.П. Чехова. Когда мне предложили сыграть профессора Серебрякова, я сначала отказался потому, что мне это было неинтересно: сухарь, все время нудит, словом — одна краска в образе. Но режиссер Е. Ланцов вдруг сказал: «Он будет обут в валенки». Мне это показалось интересным, и я сразу согласился. Так случается, не видишь себя в каком-то материале, а потом роль оказывается близкой. Сопротивление — это тоже школа. Роль была удостоена премии «Браво».

— Что интересно сегодняшнему зрителю, трудно ли его увлечь и удивить?

— Бывший главный режиссер Свердловской музкомедии В.А. Курочкин, с которым мы много работали на Днях города, любил повторять коронную фразу: «Чем удивлять будем?» Это очень емкое понятие, должны быть какие-то необычные, может быть, экспериментальные вещи. Екатеринбург ведь очень театральный город. Нашего зрителя трудно удивить, особенно на фоне постоянно гастролирующих на сцене нашего театра столичных коллективов, да и спектаклей мирового уровня, например, «Комеди Франсез», шекспировского «Глобуса». Каждый зритель идет за чем-то своим, кто-то за развлечением, а кто-то духовно обогатиться. Это очень тонкие вещи. Если удивление происходит — это хорошо, но сложно объяснить природу этого явления. И.М. Смоктуновский, репетируя роль князя Мышкина, не думал, что он создаст шедевр. Вряд ли об этом думает музыкант, писатель или художник, когда творит. Но каждый хочет успеха, хочет, чтобы получилось.

— Но ведь есть антрепризы, ориентированные на так называемый «чёс», которые портят вкус зрителей.

— Это зависит от многих обстоятельств, от многих слагаемых. Например, у нас есть спектакль «Он, она, окно, покойник», который мы играем уже 13 лет и будем играть дальше. Это не высокая драматургия, и он, наверное, не отличается особыми художественными достоинствами. Но зал на нем всегда полон, и даже очень серьезные люди хохочут от души. Значит, в нем что-то есть, и такие спектакли тоже нужны.

— Несколько слов о вашем новом образе в недавней премьере «Соло для часов с боем» О. Заградника.

— Сначала в работу над ролью вмешались обстоятельства, и я на некоторое время отошел от нее. Мою роль начал репетировать другой актер, поскольку работа над спектаклем должна была продолжаться. Прошло около полугода, и я уже думал, что эта роль не случится, не случится роман. Но потом приехал режиссер Анатолий Праудин и предложил такое видение образа, которое меня полностью удовлетворило, творчески вдохновило. Хотя репетиций было преступно мало, у меня такого еще не было, в конце сезона мы сыграли премьеру, и уже есть ощущение, что пан Райнер для меня не проходная роль. Вместе со мной на сцену выходят наши ведущие актеры Г. Умпелева, В. Кириличев, В. Величко. А для того, чтобы этот спектакль появился в нашем театре, много усилий приложил генеральный директор А.Ф. Бадаев.

— Что ж, пожелаем спектаклю долгой сценической жизни. И наконец, есть ли у вас нереализованные актерские мечты? Что бы еще хотелось сыграть?

— Наверное, они есть у каждого, и вы ждете, что я назову что-то конкретное. Я не назову. Что не осуществилось по каким-то причинам, теперь уже не важно. Ни один актер не должен говорить: «Я сыграл все!» А сегодня у меня дома лежит пьеса, о которой я думаю и время от времени листаю, но тоже пока не скажу название. С ней связаны мои мечты, и хочется, чтобы они воплотились. Во всяком случае, некий магнетизм возник.