Жизнь на льдине. Рассказ

Родилась в 1955 году. Филолог (окончила Уральский государственный университет), педагог, автор многочисленных эссе, посвящённых детскому литературному творчеству. Автор детективной, фантастической и иронической прозы. В 2009 году в издательстве PJ-Grupe вышла книга «Кремлёвские звёзды». Постоянный автор журналов «Урал», «Человек и закон», «Магазин Жванецкого», педагогических изданий «Искусство в школе» и «Литература». Также публиковалась в двух антологиях уральской прозы – «Сказки уральских писателей» (Екатеринбург), «Шаг на дорогу» (Екатеринбург), в журналах «Мир образования», «Искусство и образование», «Уральский следопыт», «Сетевая словесность», «Стетоскоп», «Textonly», «Зарубежные задворки», «Знание-сила: фантастика», «Зеркало» (Тель-Авив). Лауреат премии журнала «Магазин Жванецкого» (1999).

… но холодильник не открывался.

Жизнь, однако, пульсировала, этого не отнять…

Ледяная утроба. Гул земли. Долгая, блин, дорога в дюнах…

И кто последний лазал? Ну кто? Кто-кто, парень в пальто. Поскольку именно после последнего визита дверца произвела бой курантов. А с двенадцатым ударом – всё, с Новым годом, дорогие россияне. Ни тебе нарядного платья, ни кареты, ни хрустальных башмачков (как в одном документальном кино). Потому что холодильник не подводная лодка. Он должен открываться наружу. А иначе произойдет отток информации. Информация, кстати, утекает в байках. А? Не акай, абавэгэдэйка. В байках. Или в байтах. Такие невидимые штуки, тонкое звено нашего пространства. Как испарения. Кстати (это уже чистая правда) в городской администрации имеется даже целый отдел, специалисты в намордниках, от облучения.

– Не понял.

– Не перебивай, Толян. Именно намордники от облучения, ибо им приходится совать нос в самое жерло.

Теперь пояснение для любознательных (все это чистая правда). За городом (за городской чертой) стоит гора Шайтан. Могучее природное сооружение, лишенное ступеней, либо лифта, на это можно не рассчитывать. Природа в этом отношении человеку мачеха, даже мать-и-мачеха.

– Да, Шайтан, ну так что.

– А то, что в центре горы имеется дыра. Один и пять метра на один и пять метра. Кротовая нора, чтобы ты понял.

– Кроты нахреначили?

И начинается… То есть у Толяна, скептика по натуре, возникает внутреннее противодействие. Он как бы становится в профиль к поступающей информации и молчит, набычившись. Никакой дыры в горе нету. И не может быть дыры, поскольку там идут работы. Вот что ты сейчас сказал? Там идут работы. Господи! Хватит уже рассуждать, как Витя Малеев в школе и дома. Летом (гнет свое Толян) там работал бывший сосед Звягинцев Игорь Анатольевич. Вернее, его братан, но не суть. На каком участке работал твой Звягинцев? На лесистом участке. Мхи, лишайники, короче – дары природы. То-то и есть, дорогой ты мой человек. Солнышко лесное... Они работали на одном участке, а дыра – на другом! Вот тебе цена несоответствию. Есть еще такой сериал «Гул земли». Вот что там гудело, если исключить канализацию? Как Скалли и Малдер, а? Ночью, в черных очках, на корточках, поперли в канализационный отсек за информацией. Ну а там, естественно, течение, они взялись за руки и качаются, как поплавки, на поверхности внутреннего моря… Агент Скалли, вы уверены? Да, агент Малдер, я уверен… в смысле – уверена (а Скалли – баба, хотя в потемках не разберешь). Этот холодильник, кстати говоря, – своего рода бастион. Четвертая высота. Никакого здоровья не хватит, если предварительно не сделать десять приседаний (а Филина, дура-баба, именно присела! И, как говорится, стоп-машина. Ни вверх, ни вниз. Точно Аленушка пошла по грибы – по ягоды…). Естественно, холодильник не шутки, это техника, металл, плюс пары озона. В самой-то камере, э? То есть внутри натурально что-то клубится, обеспечиваястановление льда. Это указано и в инструкции, и в фильме еще одном… Старое кино, но, как говорится, на злобу дня. «Ледовое побоище», э?

– Не «Ледовое побоище» (это Толян, его возражения).

– А какое же побоище?

– Не ледовое. На льду долго не простоишь.

– А кто сказал, что они стояли? Это военнослужащие, они пришли не стоять. Швед, русский колет, рубит, режет. Забыл?

На льду (это замечание Филиной, сидит под своим кустом, а туда же) только фигурное катание бывает. Ох, как наши пары себя показали… Белоусова. Протопопов. Юрий Гагарин. Ты, Надежда, может, в туалет хочешь? А то сидишь битый час на карачках, и складывается впечатление…

– Зато, – орет Надежда снизу (разгорячилась наша Снегурочка, в цвет вошла) – зато нас боялись! – Ну, правильно, кто же спорит. И сейчас боятся. Та же Надька Филина, ежели, конечно, подымется с колен, станет в полный рост, то будет не женщина, а водонапорная башня. Рядовой горожанин молча отойдет в тень платана.

– Ногами к взрыву, – поясняет Толян (а он умеет и упорствовать, несмотря на отсутствие витаминов).

– Распиздяи, – переживает Филина. – Два урода…

Вдруг Толян на мгновение смежил глаза. Затем отворил и рассказал сказку, вернее притчу – своего рода инструкцию на память. Одна баба, рассказал, любила купаться в соленой воде. Накидает в ванну соли на треть. Нет, на четверть. А затем лезет, имитируя селедку – царицу морей…

– Ну? – сказала Филина. Видать, колени заныли, поскольку принялась кряхтеть…

– Не нукай. Села в ванну, как вдруг забурлило синее море. Пуще прежнего старуха вздурилась.

– Соль бодрит, – вставила Филина из своего Нижнего мира. – Заряжает энергией…

Однако Толян замолчал. Погрузился в радиоактивное облако и сделался недоступен. Стал подобен стрелкам компаса – кто куда… Глаза – рыбы золотые, серебряные рыбы – так и плавают в мутном зареве, что источает этот обычный человек… Причем что смешно. Глаза плывут в разные стороны, опровергая открытие Крузенштерна. Один глаз плывет в сторону Арктики, другой – в направлении Антарктики, вернее – наоборот… Ледяные глыбы выстроились пред ними, как три прославленных воина, как Редедя-богатырь. Ну-с, вот и сказке конец. А кто матерится, дура ты наша сидячая? Конец – делу венец, так говорит народ, выражает свои мысли… Но почему – вот вопрос, на который не закроешь глаза – почему холодильник, как каменный цветок? Для чего содрогается, наподобие юной девы? Буквально колотит его, суку, так и бьет, так и выворачивает? Если это мотор (в конце концов, внутри пущено электричество, факт), то откуда это блядское неистовство? Даже и Филина, вопреки поврежденному своему сознанию, отошла восвояси от агрегата. Не агрегат (орет Филина)! А что же, что? Холодильная установка, да будет тебе известно. Мне-то известно, а толку? я не дедушка Мороз, чтобы эту тварь усмирять. Вон натурально в разнос пошел…

Толян внезапно вынырнул из своего радиоактивного облака и как заорет:

– Ложись!

Филина натурально села на ж. Ноженьки подкосились, вот и села на ж. (не в упрек это говорю, а как факт; свидетельствую).

Холодильник же именно набрал обороты, засвистал, и НАЧАЛ МЕТАТЬ ЛЕД. Ледяные глыбы засвистали, так что каждый, кому жизнь дорога… кому дорог мир во всем мире… имеются в виду люди не равнодушные, не слепцы с холодным сердцем, а братья и сестры, скованные одной цепью, понятно? Такой свист, грохот, клубы ледяного пара и мрак, но спокойный голос, вроде товарища Папанина, рапортующего на льдине, прорезает этот чертов мрак, какая радость, мы сидим взволнованные молча, правительство ценит наш труд, дорогой Климент Ефремович… Никто не ебнулся, для чего так говорить? Ты какого Климента имеешь в виду? Того что в Кремлевской стене покоится вместе с конем Фердинандом? У Ворошилова коня звали не Фердинанд, так что не надо свистеть. Его звали Липа. Ты хочешь сказать, что Ворошилов ездил на кобыле? Именно так. Как все мы, на кобыле ездил, да еще и называл ее «дура-баба»… По-простецки, а чего. Однако кобылу бы не заковали в Кремлевской стене, там, милый мой, был изрядный отбор. Экзамен своего рода. О, что же это нынче природа затеяла ИГРАТЬ В СНЕЖКИ? А я что говорил? Убедился? Дверцу снесло напором, видать, включились внутренние ресурсы, и теперь, естественно (ЕСТЕСТВЕННО) пополз лед, попер, да что же это будет? А будет это, голубка кроткая моя, вот что. Вначале льды погребут под собой рощи и дубровы… Чего? Дубровы. Затем двинутся на города и веси, по сантиметру в год, по два сантиметра в год, по три сантиметра в год, животные и птицы… хррр… Не спи, дурак. Кто??? Не спи. Мороз-красный нос читал? Замерзнешь, как Хрюша со Степашкой. Зюзя. При женщинах, между прочим, не обязательно выражаться (это Филина. Притом прошу учесть: говоря о женщинах, подразумевает себя. Кого больше-то?).

Прошло семь дней. Даже семь лет, если быть точным. За это время мы политически окрепли, встали на ноги с колен, и теперь стоим себе, практически как раньше. Дипломату рыло начистили, но это поделом. Если вдуматься, дипломаты все работают на разведку. А мы ушами хлопаем, соблюдая консенсус… Олимпиада накрылась медным тазом, но тут уж не на кого пенять. Это природный фактор, лед попер, погребая под собой реки и долы, даже и по телевизору… По какому телевизору? Где у тебя, дорогой мой человек, телевизор? Быть может, в тумбочке? Однако общий природный ландшафт; ну то есть невооруженным глазом видно, что – холодно. Холоднее, чем в тот же период сто лет назад. На порядок, в разы, дубарь-дубарь, стоит январь. Какая олимпиада, спрашивается. Но огонь-то олимпийский потух не из-за холода? А из-за чего же, информированная ты наша Снегурочка. Из-за сквозняка. Некоторые, извиняюсь, распиз… Стоп-машина. Ты о кремлевских рас**ях говоришь? Или конкретно о своих соседях? Поскольку если речь о кремлевских, как ты выражаешься, рас**ях, то тут потрудись выбирать выражения. О политиках или хорошо или ничего. Да я не спорю, что ты. Так-то оно так, только сквозняки причина неприятностей, это уж точно. Олимпийский-то огонь и зачах, из-за сквозняка. А горел, как в кино про двенадцать месяцев (костер-то еще у них был), – чисто как в том мультике, еще до ихних микки-маузов… Я от сквозняков кипятком спасаюсь и гетры купила. С начесом? Дак а как. Но ты, Надежда, напрасно губы раскатала, теперь этот начес – сплошная химия. Химволокно. В таких гетрах (высказался Толян) можно облучения хватануть… Все волосы выпадут. ЧЬИ волосы? Дура ты, Надежда, однако… Чьи-чьи… Гладкое лобное место, ну? Как при царе Иване Васильевиче. В этом холодильнике, если хотите знать, ледяного пара хватит на сорок два года. Таков их срок, клятва, если угодно. Клятва верности? А какая же еще. Дом станет добычей мха… мхи, лишайники, типа как в тундре… Подземелья разверзнут… хррр… отверзнут… Политики накроются медным тазом, на что указывал еще Нострдамус. ХРРРР… Теперь ведь Кремль уже не тот, при всем, как говорится, уважении… По телевизору, Надюха, показывают открытку, что же больше. Естественно – ну а как? Безмолвный лик пустыни, что ли, показывать. То-то и есть, что Кремля нету. Это же технологии, блин, элементарно. Телевизионщики орут, что в Кремле приняли решение – ну неважно. Приняли решение. И одновременно – ОДНОВРЕМЕННО – на экран наносится типа штрих-кода, Кремль, Кремлевская стена, Красная площадь, туристы. Всё. Картинка готова, телевизионные мудозвоны заливаются. Даже и Владимир Соловьев в прошлой-то программе принял стойку, как в кино еще одном… Натурально Бобик в гостях у Барбоса – и пошел свистеть… Стоп-машина. Однако – ну как же нет Кремля – а кто тогда в Кремлевском дворце радио-шансон исполняет? Помимо-то Кати Огонек? Огонька? Люба-Любонька, целую тебя в губоньки, вот тоже цирк. Был тут один чувак, на спор показывал фокус. Пропел куплет про губоньки, а потом сблевал – причем перед входом в магазин на рынке. Ступени забрызгал, е-мое, но однако доказал свою правоту. Разрешил конфликт чувства и долга, пардон, конечно…

Дело в том, что Кремль в некотором роде стал добычей времени. Причем что смешно. Общий ландшафт столицы не пострадал, москвичи не пострадали, да и с чего. При таких-то пробках, месяц, два месяца, четыре месяца без семьи... Короче, снова мы оторваны от дома. Люди натурально озверели, утратили присущую способность к взвешенным решениям, людоедство, е-мое, в переносном, конечно, смысле.

– В переносном? Не трынди. Кто чего понесет в общем-то бардаке.

– Несут однако. Но представь. Метель, машины, ветер рвет из рук микрофоны…

– Из чьих рук?

-… И в этот момент над очередью в сто пятьдесят километров вдруг вытянулась фигура Президента Российской Федерации, тс, ни звука, никто не п**т. А факт есть факт, как на Первом канале. Гигантская фигура Президента, наподобие джинна, но формат другой, другие прерогативы…

– Сколько там было километров?

– Сто пятьдесят, не менее. Но для него это с гулькин клюв. Дымное тело – включи телевизор, и сам убедишься – распространилось и растянулось над Михайловским шоссе, руки вытянуты вдоль туловища, как ручьи дыма, и ноги в ботинках устремлены к созвездию Ориона, что горит ночью и днем.

– Созвездие Ориона не горит днем, только ночью.

– Ошибаешься. Созвездие Лебедя – другое дело, тут ты, может быть, и прав. Но созвездие Ориона потому-то и носит свое имя, что горит именно ночью и днем великолепным синим пламенем. Президент молча плыл над очередью машин и одновременно был неподвижен, как вечернее облако, такой вот эффект, созданный силами природы и человеческими усилиями. И кто-то крикнул, пацан какой-то малолетний: Бэтман! – а другой прошептал, но поскольку к морде поднесли микрофон, то все было прекрасно слышно; он прошептал: Алладин – намекая на известное кино. Быть может, это был не сам Президент, а только его тень – но увеличенная стократными усилиями? Будучи итогом замыслов?

Говорю тебе: это был настоящий Гимн. Естественно без музыки – кто стал бы петь, когда в рот набивался снег, и рты были раскрыты, точно вдруг выключили звук и системы жизнеобеспечения… И такая, должен тебе сказать, образовалась вдруг всеобщая волшебная КОМА, – но не как симптом или вмешательство специалистов, а именно как вмешательство Высших сил.

– Атмосферы?

– Может, и атмосферы, а может, – повторяю, м о ж е т, – это был экологический коллапс.

– Урод. Мудозвон Иванович. Ты все перепутал, ну. Это была речь президента, Послание, понял? А ты вообразил, что Президент летел над дорогой, как ворона. Стоп, не возражай, а ответь на один-единственный вопрос: говорил что-нибудь Президент о ценностных смыслах или н е говорил? То, что он реял, ничего не значит. Он может реять сколько угодно, ты о перистых облаках слыхал?… может, и слыхал, а толку? если руки, ноги, голова, ботинки, мысли текут подобно облаку, испарениям, смраду, ибо живем в засранном регионе вселенной, как говорится, без обид; и вот, блин, он – но молчаливый, сосредоточенный и печальный, а как же. И ни слова оценностных смыслах, то есть, возможно, в голове его и реяли эти смыслы, но с губ не срывалось ни звука, либо все поглощалось атмосферой, и так он и плыл – дак а как, как? Что он – насекомое, чтобы плыть над скоплением человеческих масс? Нет, конечно, нет. Он не насекомое, и вот я все думал, что не любил его в наземном передвижении. А теперь он мне, наоборот, нравился, летит маленько хмурый, в черном пальто, как птица мира, черный ворон, что ты вьешься над моею головой, короче, ясно. Ясно-то ясно, но где оперение? А? оперение. Птицы – пернатые твари, так что должно быть оперение. Это, милый мой, их прерогатива. Э? Что ж ты, Надежда, так выражаешься, будто говоришь не ртом, а другим органом? Что значит – у меня органы? Органы, голубка нежная моя, у всех, если ты, конечно, человеческое исчадие, а не трансформер. Хочешь что-то сказать – так скажи, но прежде отвори РОТ, а не двигай бестолково жабрами. А то дельфин и русалка, ей-богу…

– Я читала, – (это Филина, вы только подумайте. ЧИТАЛА. Что, что читала? Мама мыла раму?). – Я читала, что во время оледенения крупные животные не перенесли холодов. Мамонты, дикие лошади, олени, ты что, Надежда, мамонт? Дикая лошадь, блин, кобылица молодая… Да я не о себе, вот ведь уроды, а о ком же, о ком? Просто – надо позвонить куда следует, хоть в ЖЭК, либо в бюро погоды. Уж если лед пошел, пусть и по сантиметру, но однако вчера я промочила носки, хоть выжимай. Застирала, конечно, – а толку? И что смешно? Филина, понятное дело, женщина с изъяном, но однако парадоксы остаются, вопросы и ответы остаются, наше недоумение остается. В Сочи везут кубометры снега, а у нас холодает? Холодильник наизнанку, как матрешка – это факт. Где-то огни и пафос, спортсмены в ватниках, символический медведь, с которым, кстати говоря, они влипли: символический-то символический, но люди в первом ряду получили увечья. Торопыга, как говорится, дров наломал, вначале-то был смирен, а потом оглядел сборище исподлобья и, видно, включились какие-то невидимые механизмы, память, что ли, родовая, мишка в сосновом лесу и тому подобное… И вот как только вышли волонтеры из Большого театра, мишка изловчился, подошел вразвалку к балерине и хватил ее лапой по морде, как бы в танце, ну словно так задумано и это часть спектакля, типа странички из Российской истории… У Карамзина тоже ведь: медведи шарились по огромному пространству Древней Руси… Было такое? Естественно, было. Прима Большого театра как бы заметалась, а Кобзон сверху, из специального яруса, где его держали в качестве сюрприза, уже несет рушник, причем, заметь пожалуйста, неторопливо несет, без суеты, а как он может… Ну – первый голос России, что ж поделаешь, первые на первом и тому подобное – однако медведю, твари вонючей, это все невдомек. Прицелившись, и довольно метко, зверь плюет в адрес певца, но тот, слава богу, не робкого десятка, ссы в глаза, как говорится, – и он, Иосиф Кобзон, утерся расписным рушником, отворил пасть (а у певцов не рот, а пасть, таково устройство, иначе звук нейдет…). Отворил пасть и грянул песню про блоху, известная еще такая песня, призванная заглушить в человеке малейшие сомнения. Медведь (а он был на коньках, это же представление, типа форума) под звуки родной музыки покатил по льду, как Белоусова и Протопопов, более того – как белая лебедь. Балерину уже унесли за кулисы, то есть отвели в ритме музыки, чтобы не попортить финал, на трибунах становится тише, но людям все равно рты не заткнешь, весь стадион в ушанках из собачьей шерсти, не из собачьей, у нас не Вьетнам. Как сказать, милый, а никак. Не Вьетнам, не Камбоджа, не Трансвааль. Не понял… Короче – люди скандируют, чтобы маленько поддержать общим заклинанием наших ребят, а те в красных шароварах, наподобие кимоно, чеканят шаг, так что любо-дорого.

– Это не кимоно.

– Не спорю. Но что же?

– Это модель Тараса Бульбы, знаете ли вы украинскую ночь, есть и в других землях товарищи, но таких, как в русской земле, нету товарищей.

– Это почему?

– Очень просто. Такова была общественная модель на тот исторический момент, иначе говоря, общество требовало именно такой модели общественных отношений.

(Минута, даже несколько минут молчания)

… – не думай о секундах свысока.

– Не буду.

– Сказка о потерянном времени, а?

– Не понял.

– Есть такая сказка для пионеров. Не суть. Злобненькие против Добреньких, стенка на стенку, игра на выживание.

– И кто выжил?

– Никто. Да и на фига, если разобраться. Они там помирали один за другим, причем – вот смех – причины самые разнообразные. Одна пионерка умерла от того, что неправильно чистила зубы. Хррр… А кто отвлекается? Ее товарищ (скорее, ложный друг) умер, потому что ломал в лесу ветки и бросал на землю.

– Куда же их бросать? Это ведь лес.

– Он мог бы сдать их в макулатуру, но однако у него не хватило смекалки. Кстати: третий чувак помер как раз из-за отсутствия смекалки. Он пошел по грибы, не сообразив, что наступила зима.

– Я теперь ночью, – вставила Филина, – гетры не снимаю. Лучше любой абрикосовой мази!

Тут Толян (а он нетерпелив, да и доконала его эта абрикосовая мазь, человек-то не железный) – Толян внезапно отворил рот и зевнул, и вот совпадение: в пасть ему будто ударила молния, типа судороги, и ни туда, ни обратно. Не человек, а рыба-кит, причем самого натурального свойства: жабры, плавники, и общее согласие с движением океанских вод. Надежда Филина засуетилась, это происшествие, медицинский парадокс, кто же спорит, конечно. Происшествие-то происшествие, но как, предположим, попить воды? Вода вытечет, как, извините, Бахчисарайский фонтан.

На юге еще другое дело (это дура Надька). Другие метеоусловия… Там холодильник друг человека, как примерно в наших условиях утюг. Э? Теперь слава богу в каждой семье – стиральная машина, раз. Телевизор, два. Холодильник… Вон как его разбирает, трясется гадина без выходных, подпрыгивает на поворотах… Это энергия евоная такая, вот дверцу и заклинило… Э-эй ухнем, а? Здравствуй, Дедушка Мороз? Типа первых наших спутников, ну? Когда еще космонавта складывали вдвое, комплектовали… По-любому лучше, чем копыто высунуть в космос (про облучение не забывай). Дверцу однако вон вынесло… А ведь раньше делали на совесть. Кто же спорит. Делали на всю оставшуюся жизнь, от отца к сыну. Однако если лед пошел… Ты что? куда пошел? Да куда угодно – вон хоть до Кушвы дойдет либо до другого территориального образования…

А люди?

Ну, люди…

Тут хоть бы лесной чаге выжить – полезный, между прочим, продукт…

Ты на дверь-то погляди, нет, ты погляди на дверцу эту! Да ведь нету никакой дверцы! Поберегись, кот Матроскин! Во врезало… Предание о реке Тунгуске, ну? Как говорится, вот она была и нету… А холод какой собачий… Кот, сука, насторожился… Ну естественно, пушной зверь всегда учует… Какой кот? Где ты видишь кота, горе мое? Какой кот? Я тебе отвечу. Ёшкин.

Льдины, как стражи, стоят вдоль облупленных черных стен, домашний тапок вмерз в ледяные покровы, и мусор, который прежде легко невесомо летал над дорогой в туалет, теперь застыл в пустом воздухе, напоминая огромные уродливые снежинки, как будто капнули волшебную каплю мертвого зелья, и все вдруг умерло, либо заснуло, как в заколдованном замке Спящей красавицы, спит огонь в очаге, спят стражники, отворивши пасть, ледяные копья пронзают грудь, будто тяжелые татарские стрелы. Зима, говорят пешеходы – что? почему? Но в конце концов белые крылья зимы еще не смерть, ее легкая поступь в серебряных искрах не смерть, ее фиолетовые знамена, расшитые звездами, реют над поверженным городом, быть может, это сигналы инопланетным кораблям? Бортовые самописцы пишут всякую дрянь, уроды, без мысли и без речи… Пишут: мертвая планета, пишут: глыба льда, сверкающая ледяными огнями… Ледяные гиганты ползут по трескающейся земной коре, огромные неповоротливые льдины, богатыри – не вы… Почему Невы? Лед везде, не только на этой реке, во всяком водоеме теперь форель добыча льда… Прощай, золотая рыбка! Не видать нам более разбитого корыта, оно вморожено в лед, как терпеливый покойник. Свеча Земли погасла, стала льдинкой, и кружат, кружат ледяные бесы, а в пасти чупа-чупсы изо льда, лед светит нам в глаза, лишая зренья, и горы ледяные величаво, как депутат последнего созыва, врастают в почву, в воздух, в мрак и вихорь…Кто это? Богатырь-единоросс? Теперь он стал добычей льда, глаза, как звезды, их свет соединился с блеском Новой в созвездии Плеяд… Погасло пламя битвы, какой красивый снежный городок, под елкой волки, зайцы и медведи, и мертвые победы, точно шкуры, навалены в углу, а сверху – снег… Мороз и солнце, что ты, день чудесный, светает, солнце в шлеме ледяном, и ледники, горбатые, как звери, вмороженные в те же ледники…

Начало Мезозоя. С добрым утром.