Дмитрий Близнюк

Пластилиновый цветок. Стихи

***

 

крошки в постели –

инсталляция громадного скворечника,

но все грачи улетели,

и я изучаю твои складчатые веки,

будто серебристо-металлические закаты над городом

пост-ядерного одиночества.

ты опять не смыла на ночь косметику:

принцесса в белье из лягушачьей кожи,

ты так любишь овсяное печенье –

ребёнок в тебе, как в батискафе,

становится на цыпочки

и вглядывается в мир за стеклом,

а там темным-темно,

изредка мелькают грозные тени.

ночь. густой свет торшера

цвета гречневого мёда на вязком изломе,

твои маленькие ладони – рукопожатие птички,

но прощаясь, ты всегда обвиваешься вокруг шеи,

нащупываешь родинку

и смотришь на замершие отражения

в зеркале прихожей – как мы смотримся –

фотогенично ли?

идиотично ли? –

как и все самодостаточные любовники.

тишина после тебя – кильватерная пена,

и вот появляются взбаламученные кувшинки

с подводными венами, перерезанными винтом.

на кушетке в приёмной парапсихолога

я прокручиваю в голове твой голос,

словно обруч с голубой лентой.

А за окном крадётся хромающей рысью осень

и пахнет тлеющими листьями. лучинки из детства.

И мне всё равно, куда тебе нужно деться:

я вижу, как загорается свет

в твоей параллельной жизни,

неприятные мысли, и я присыпаю их тальком –

сопревшие попки младенцев…

-

Стягиваю тугие джинсы с твоих бёдер,

точно плотную кожу с рептилии,

вдруг останавливаюсь. Десятки воспоминаний

наслоились друг на друга, став твердыми,

будто жемчужины. Так рождается дежавю.

Так из десятков моих стихотворений

однажды выйдешь ты –

испачканная голубым сиянием, как джемом,

смеющаяся лебедь

с хулиганским засосом на изящной шее…

 

 

***

 

«Не стоит разбрасываться сердцами», –

сказал мне седовласый кашляющий К

с интонацией благородного одиночества,

будто рассматривал старинную шпагу.

«Господи, сколько сердец я похитил в юности,

а они сморщились и проросли, как картошка в сарае.

Жизнь – баснословное состояние,

и ты его обязательно промотаешь,

и многое уйдёт с молотка –

без чеков, без памяти, бесследно».

-

…Но первая любовь,

как бутафорная статуэтка Оскара,

врученная за худшую мужскую роль в моей жизни,

останется со мной навсегда.

Вот он – трагикомический лопоухий герой –

с карими, как каштаны, глазами и большой головой,

мир, наполненный слезами счастья и досады,

точно бочка дождевой водой

у поворота в сад (тюльпаны бокалами

с красновато-жёлтым воском, длинношеие, торчат).

О первая любовь, я не узнаю твой голос,

так бы заговорила статуя Венеры –

чуть картаво, медленно, с притыками,

будто идёшь на лыжах по серебрящемуся снегу.

-

Первая любовь – пункция спинного мозга,

прививка от оспы жестокости.

Лужа лосиной крови в тайге, облепленная комарами.

Эти тайны навсегда останутся тайнами.

И как же тебя звали? Боже ты мой – не помню…

Только осиротевший нимб – там, где золотые волосы

мягко испарялись в солнечном свете…

Собака зарыла кость во дворе, но дом снесли

и землю заасфальтировали, построили кафе.

Мне тебя никогда не найти.

Это не опыты детского разврата и любопытства,

когда во время тихого часа мы, точно спелеологи, изучали

на ощупь тела друг друга под одеялами.

Нет, ту рыжую девочку я даже не любил,

с тобой же я даже не целовался.

Как же мне раздвинуть сей чугунный камыш?

Как взглянуть сквозь влажную черноту,

туда, где проложен исток всей жизни –

сумбурной, дурацкой?

-

Это танцы с туманом,

твои щёки с цыплячьим пушком,

и корона из позолоченного картона на утреннике –

ты играла царевну, не меньше, – и роскошная коса –

шелковистая якорная цепь, а вместо якоря

билось большое прозрачное сердце ребёнка,

готового любить тебя сто лет.

Отверженный мальчишка.

Ибо первая любовь по законам жанра

должна быть несчастной и сладкой,

как запечённое яблоко в сиропе растаявшего сахара.

Купидон первую стрелу

натирает не тюленьим жиром или новокаином,

но выбирает самую ржавую и кривую,

чтобы побольней, позаковыристей.

На всех женщинах, которых душа любила,

есть оттиск золотистой девочки без имени.

 

 

***

 

парк –

здесь мы попадаем в сказочный мир

акупунктурное пение птиц нежно прокалывает слух –

тонкие музыкальные иглы свиваются в невесомые узоры

лужайки бездельничают и похожи на

сковородки с заплесневевшей яичницей

чистые небеса безмятежно синеют над нами

с оттенком превосходства – будто глаза отличницы –

и тяжёлые фонтаны хрустальными щёточками

вычищают наши чугунные мозги

от накипи реклам и бреда…

так не есть ли любовь вневременной победой

над мускулистыми карликами реальности?

здесь в парке мы вдвоём спасаемся

от каменных эмпиреев города

рухнувших в тёплую пыль и скуку лета

не спешим раствориться в чистилище века…

мы увязли в переходах месяцев из весны в солнечное

и нам хочется целоваться под липами до одури

ощущая как вспыхивают искорки сока на наших лицах

как щекочет и лопается на щеках

мельчайшая газировка звуков и запахов

-

наш путь в бессмертие пролегает

мимо терпеливой старушки –

сидит на складном стуле с эспандером и напольными весами

яркие стайки подростков беснуются на роликах

девушки несут сами себя на блюдах – яства плоти

деликатесы молодости с бледностью и пирсингом

вот компания индусов с лицами цвета и вкуса фиников

(глаза – мраморное молоко с живыми жуками)

и доблестные милиционеры топорными циркулями –

столбиками государства –

измеряют пространства

в тихом столбняке июня…

мы ощущаем непрерывный день рождения души

задуваем свечи на монструозных тортах

наши минуты настоянные на переходе вечности в лето

вмещают в себя патлатого Чиполино

с громадной лакированной луковицей гитары

и неизбывный шелест шагов в асфальте

(периоды полураспадов наших дней)

и мы уже добираемся до чёрного дерева на отшибе

(негатив голой старухи стоящей перед громадным зеркалом)

за старым кинотеатром

и возвращаемся снова и снова

и опять проходим мимо фонтанов –

клепсидры измельчающие время в мокрую пыль

и деликатный клён и художник-карикатурист тут же под клёном

являет зевакам штрихами сквозь серый шум

лицо девочки

лицо проявляется на альбомном листе –

из отмели бело-серой проявляются очертания двойника –

девочки из другой вселенной.

-

и я ощущаю себя карандашом в умелых руках –

рисую чьё-то лицо не видимое вблизи –

строки выложенные гектарами леса…

чтобы острием как пикой пронзить всё – и солнце

и дирижабельный шелест парка и голоса будто тени колодцев

и фонтана хрустальную вздыбь и зыбь наших слов

и тебя моя любовь с замороженным апельсиновым соком

с глазированным миром отражённым в зелёных глазах…

вот мы кормим мгновения как вертлявых белок

крошками красоты неповторимости-невозвратимости

и внезапная береза за углом – красавица жирафиня

замотанная в желтоватые бинты

с любопытством рассматривает нас

и мелодия зреет и наливается в кончиках пальцев –

тягостно мучительно сладостно –

свинцовое молоко в грудях суки чьих щенков утопили

чувствую что мы никогда не умрём

под сенью бессмертия в солнечных бликах…

и снова рождается музыка карандаш стихотворение

всё это умещается в милое хрупкое безобразие

причудливый франкенштейн бытия

и что может быть лучше жизни?

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

К списку номеров журнала «ЮЖНОЕ СИЯНИЕ» | К содержанию номера