Тайна гибели Пушкина

Заблуждения и правда о дуэли

Всем нам со школьных лет известно, что Пушкин погиб на дуэли с Дантесом, защищая честь жены. Эта аксиома. История трагическая, овеянная романтическим флёром любви и ревности, множество раз описанная в убедительных красочных деталях. Пушкин действительно любил свою жену и дорожил честью семьи. Однако есть нечто вроде детского наивного вопроса в этом скорбном и понятном сюжете, на который мне так и не удалось найти никакого вразумительного ответа со времён своей юности. Всем известно о том, с какой бешеной яростью Александр Сергеевич ненавидел Жоржа Дантеса. Но если причиной такой ненависти действительно является ревность, возбуждённая слухами о супружеской измене, то пусть не вся ярость, но хотя бы тень раздражения, по любой логике, должна была бы коснуться не одного лишь «любовника», но и его «любовницы» — госпожи Натальи Николаевны. Ну хотя бы по причине того, что она в такой ситуации являлась поводом возникновения конфликта. Однако по всем канонам, которым нас учили со школы, ничего подобного со стороны поэта к своей жене почему-то не наблюдалось. Ни одного упрёка. И с её стороны — никаких заявлений и утверждений. Как можно, бешено ревнуя, преследовать только одного из двоих, совершенно не замечая «заслуг» своей супружеской половины? Это возможно только в одном случае: полной, абсолютной уверенности в том, что никаких измен и никакого флирта не было и в помине. Но что это за ревность? Ревность имеет место быть там, где есть любовь, страдающая от сомнений и недоверия к предмету любви. А если недоверия к предмету любви и сомнений в его чистоте нет, то не может быть и ревности к нему. Получается, что Пушкин не ревновал свою любимую жену ни к кому, поскольку полностью ей доверял! Так оно и есть, уверяло нас официальное пушкиноведение, поскольку это соотносится с его поведением и после дуэли: он заботился о супруге и детях до последнего мгновения жизни, так и не упрекнув её ни в чём.

Однако ни у кого из пушкинских современников ни на йоту не возникало и тени сомнения в искренней ненависти поэта к голландскому послу Геккерну и его приёмному сыну Дантесу. Причём к послу — в не меньшей степени, чем к его взрослому «приёмышу». Не кажется ли всё это странным? Пушкину вручили «диплом рогоносца», однако авторство «диплома» так и не было установлено. Для чего же нужен был этот странный «диплом»? Не для убеждения ли публики в том, что причина конфликта между Пушкиным, голландским послом и его пасынком — сугубо личная, не имеющая никаких иных причин, кроме классического любовного треугольника?

А что, если существовали такие серьёзные, но тайные причины, которые необходимо было завуалировать под «любовную драму»? Известно, что за дуэль в России полагалось наказание всем её участникам: и секундантам, и даже жертвам дуэли, даже мёртвым! А как поступил император? Он наградил поэта (в лице его семьи) посмертно так, как награждают героев России за подвиг во имя Родины, а вовсе не за семейные разборки!

Вдове Пушкина сроком до её повторного замужества была учреждена пенсия в размере 10 000 рублей. За счёт казны была погашена ссуда А. Пушкина в размере 45 000 рублей. Для того чтобы напечатать сочинения поэта, его вдове было выдано единовременное пособие в размере 50 000 рублей, с условием направления прибыли от продажи на учреждение капитала покойного. Два сына А. Пушкина были зачислены в самое привилегированное училище России — Пажеский корпус. И каждому сыну была начислена пенсия в размере 1200 рублей в год. Все долги Пушкина были погашены государственной казной. За что?! Просто из любви императора к русской литературе и сочувствия к покойному??? Это детский лепет, а не реальный ответ на вопрос 1.

Наш современник Анатолий Клепов в своей работе «Смерть А. С. Пушкина. Мифы и реальность» так комментирует эту ситуацию: «...государственная служба А. Пушкина составляла меньше 10 лет. И ему вообще не полагалась никакая пенсия. Это могло произойти только в одном случае. Если государственный чиновник погиб на служебном посту, выполняя особое задание самого императора! Только тогда, вне зависимости от срока прохождения государственной службы, полагалось начисление пенсии в размере последнего оклада погибшего чиновника, а также денежная компенсация вдове и ближайшим родственникам погибшего. В принципе, и в настоящее время происходят аналогичные выплаты в случае внезапной гибели государственного служащего. И в настоящее время, если государственный чиновник, занимающий крупные государственные должности, погибает во время выполнения своих служебных обязанностей, то его семье государство выплачивает крупные единовременные пособия в зависимости от его оклада. <...> Могла ли быть выдана такая высокая пенсия государственному служащему, который осмелился нарушить законы Российского государства путём участия в запрещённой законом дуэли? А потом, после дуэли, фактически был осуждён судом? Конечно, нет. Строгие законы Российской империи полностью исключали это. И только вмешательство Николая ... позволило законодательно приравнять гибель А. Пушкина на дуэли к гибели государственного служащего, выполняющего особые поручения императора». Об истинных целях дуэли! То есть истинная цель поединка не имела абсолютно никакого отношения к выдуманной для публики якобы любовной истории.

Вслед за Михаилом Юрьевичем Лермонтовым (стихотворение «Смерть поэта») обратим наше внимание на то, что поэта убил не подданный Российской империи, а иностранец:

...Смеясь, он дерзко презирал
Земли чужой язык и нравы;
Не мог щадить он нашей славы;
Не мог понять в сей миг кровавый,
На что он руку поднимал!..

Полагаю, однако, что Дантес как раз таки прекрасно понимал, на кого он поднимал руку. Более того: появление этого киллера, фактически наёмного убийцы, в России было хорошо подготовлено иностранными разведками. Помимо умения благодаря смазливой внешности нравиться женщинам, у Дантеса имелось ещё одно, не менее важное для организаторов убийства поэта умение — меткого стрелка, снайпера, говоря современным нам языком 2. Ко времени появления в России за его плечами уже была учёба в знаменитом военном училище Сен-Сир, где всего за год он успел завоевать звание чемпиона в стрельбе по движущейся, летящей, быстро исчезающей цели — по голубям. Выстрелить на ходу, не останавливаясь, навскидку и точно попасть в нужное место — Дантесу, человеку, профессионально стрелявшему влёт, не составляло никакого труда...

Кстати, вовсе не Пушкин вызвал Дантеса на ту смертельную дуэль, как все мы почему-то по привычке считаем, и... не Дантес Пушкина. А кое-кто совсем другой. Ни Наталья Николаевна, ни показные «африканские» страсти правнука Ганнибала тут действительно... совершенно ни при чём.

Киллер Пушкина

Дуэльный вызов Пушкину сделал Луи Геккерн! Через секретаря французского посольства виконта д’Аршиака он письменно объявил Пушкину, что делает ему вызов. То есть если Дантес и стрелялся, то не за себя, а за голландского посла Геккерна! И пуля, убившая поэта, была пулей посла Нидерландского королевства, отправленная рукой всего лишь исполнителя его воли — Дантеса. При этом Дантес практически ничем не рисковал, поскольку, как сообщает литературовед Г. Фридман, его тело под мундиром было защищено доспехами — непробиваемой металлической кирасой, специально заказанной в Англии после того, как была отсрочена первая дуэль с Пушкиным, которая должна была состояться ещё осенью 1836 года. Фактически Дантес был защищён бронежилетом, при этом пистолеты были заряжены минимальным количеством пороха, чтобы кинетической энергии пули оказалось недостаточно для пробития кирасы. Секундант Дантеса, виконт д’Аршиак, знал своё дело... а вот Данзас, секундант Пушкина, скорее всего, был не в курсе подобных тонкостей дипломатических «деталей» убийства.

Можно ли представить себе, чтобы смерть иностранного литератора, всю жизнь безвыездно прожившего в своей стране, пусть даже и хорошо известного у себя на родине, вдруг вызвала небывалый международный общественный резонанс за многие тысячи вёрст от места событий — вплоть до Атлантики? Только ли литературные заслуги автора были тому причиной или нечто ещё? По сообщению литературоведа Михаила Сафонова: «28 февраля 1837 года парижская газета „Журналь де Деба“ опубликовала сенсационное сообщение из Петербурга: знаменитый русский поэт Пушкин убит. В этот же день такое же сообщение опубликовал „Курьер Франсе“. 1 марта сообщение было перепечатано в „Газет де Франс“ и „Курьер де Театр“. В то время парижский „Журнал де Деба“ играл на европейском континенте ту же роль, что сегодня играет „Нью-Йорк Таймс“ во всём мире. 5 марта о гибели Пушкина сообщила своим читателям немецкая „Альгемайне Цайтунг“». Ни одному классику европейской литературы до Пушкина не удавалось возбудить подобный интерес к факту гибели своей персоны! За исключением, может быть, лорда Байрона...

Пушкин и царь

В школьные годы нам постоянно внушалась мысль о том, что между поэтом и властью всегда пролегала пропасть, что царизм жестоко угнетал свободолюбивого поэта, исполняя функции жандарма и цензора. Однако если отношения между Александром I и Пушкиным действительно трудно назвать приязненными (всем известны иронические стихи поэта об императоре), то с Николаем Павловичем у Александра Сергеевича было о чём поговорить тет-а-тет. Как известно, Н. Ф. Арендт — лейб-медик императора Николая I, врач Пушкина,— стал посредником между умирающим поэтом и царём: он передал императору просьбу поэта о помиловании секунданта Данзаса. Также поэт просил прощения за нарушение царского запрета на дуэли: «...жду царского слова, чтобы умереть спокойно...»3 Николай I ответил ему: «Если Бог не велит нам уже свидеться на здешнем свете, посылаю тебе моё прощение и мой последний совет умереть христианином. О жене и детях не беспокойся, я беру их на свои руки». Разве это разговор врагов, а не близких по духу людей, за плечами которых много общего, в том числе и любовь к Родине, и забота о близких? Стансы, посвящённые Пушкиным императору Николаю Павловичу, говорят совсем о другом:

В надежде славы и добра
Гляжу вперёд я без боязни:
Начало славных дней Петра
Мрачили мятежи и казни.
Но правдой он привлёк сердца,
Но нравы укротил наукой,
И был от буйного стрельца
Пред ним отличен Долгорукой.
Самодержавною рукой
Он смело сеял просвещенье,
Не презирал страны родной:
Он знал её предназначенье.
То академик, то герой,
То мореплаватель, то плотник,
Он всеобъемлющей душой
На троне вечный был работник.
Семейным сходством будь же горд;
Во всём будь пращуру подобен:
Как он, неутомим и твёрд,
И памятью, как он, незлобен.

О взглядах и политике Николая I можно сказать следующее: Николай I прежде всего считал себя защитником национальных интересов страны, хотя не отказывался от участия в делах Западной Европы. Он отстаивал принципы абсолютной монархии, отвергал конституционализм и свободу личности, настороженно относился к либеральным идеям, стоял за незыблемость территориальных границ в Европе, утверждённых решениями Венского конгресса, более всего заботясь о спокойствии собственного государства.

Россия в то время становилась объектом страха, ненависти и насмешек в глазах либеральной части европейского общественного мнения, а сам Николай I приобретал репутацию «жандарма Европы». Однако при этом западные историки почему-то забывают, что в своей внешней политике император Николай Павлович выполнял договоры, подписанные во время предыдущего царствования, а Россия пунктуально придерживалась политики Священного союза. Но в этом-то и состоял весь трагизм: лишь Россия сделала Священный союз целью своей политики, делала всё для блага союза. Другие же страны использовали его как средство достижения собственных целей.

Усиленная дипломатическая борьба против России во время восточного кризиса двадцатых годов XIX века фактически была проиграна 4. Преобладание России в турецких делах произвело тревогу среди европейских правительств и придало острый характер «восточному вопросу». Под «восточным вопросом» тогда понимали все вопросы в связи с распадением Турции и с преобладанием России на Балканском полуострове. Европейские державы не могли быть довольны политикой императора Николая, который считал себя покровителем балканских славян и греков. Добрым отношениям России с Турцией стремились помешать Англия, Австрия и Франция, которые соперничали с Россией на Ближнем и Среднем Востоке. Особенно недоброжелательной была Англия. Существует версия о том, что именно англичане подстрекали персидских мусульман к нападению на русское посольство в Тегеране, в результате которого погиб посланник русского императорского двора поэт Александр Сергеевич Грибоедов. Обратите внимание: государь доверил российское посольство поэту, написавшему «Горе от ума», произведение, вроде бы направленное против государственного устройства того времени! Но царь не бросил талантливого человека в тюрьму, не отправил в ссылку, а доверил ответственнейшую миссию — быть послом России в иностранной державе!

Было ли нечто общее в воззрениях поэта Пушкина и императора Николая Павловича? Несомненно! Император Николай I был убеждённым противником крепостного права. В годы его царствования существовало девять секретных комитетов, занимавшихся разработкой проектов отмены крепостного права и предоставления помещичьим крестьянам более широких прав. Доверив руководство крестьянским делом твёрдому приверженцу освобождения крестьян П. Д. Киселёву, царь сказал ему: «Ты будешь мой начальник штаба по крестьянской части» 5. Он одобрил начало реформы государственной деревни, подготовленной Киселёвым, и в 1840-е годы издал ряд указов, расширявших личные и имущественные права крепостных крестьян. Но так и не решился осуществить полную крестьянскую реформу, считая, что Россия, в условиях враждебного окружения и популярности революционных идей, ещё не готова к этому.

Турецкий поход Пушкина

В сентябре 1826 года император приказывает Пушкину прибыть в Москву «в своём экипаже свободно, под надзором фельдъегеря не в виде арестанта». 8 сентября 1826 года в Москве, в Чудовом монастыре, состоялась встреча нового императора Николая I и поэта. О состоявшейся тогда беседе сохранилось мало сведений достоверного характера. Можно утверждать только то, что между собеседниками было достигнуто некое устное соглашение. Николай I  не только разрешил Пушкину жить в обеих столицах, но и стал его первым (и единственным!) цензором в государстве, освободив произведения поэта от какой-либо иной государственной цензуры.

О том, каково было впечатление Александра Сергеевича от знакомства с новым императором России, можно судить по следующим сообщениям... 12 июля 1827 года глава Третьего отделения А. X. Бенкендорф докладывал Николаю I: «Пушкин, после свидания со мной, говорил в Английском клубе с восторгом о Вашем Величестве и заставил лиц, обедавших с ним, пить здоровье Вашего Величества. Он всё-таки порядочный шалопай, но если удастся направить его перо и его речи, то это будет выгодно». В октябре 1827 года шеф Третьего отделения получает сообщение: «Поэт Пушкин ведёт себя отлично хорошо в политическом отношении. Он непритворно любит государя и даже говорит, что обязан ему жизнью, ибо жизнь так ему наскучила в изгнании и вечных привязках, что он хотел умереть».

Началась Турецкая война. Пушкин пришёл к Бенкендорфу проситься волонтёром в армию. Бенкендорф отвечал ему, что государь строго запретил, чтобы в действующей армии находился кто-либо, не принадлежащий к её составу, но при этом благосклонно предложил средство участвовать в походе. «Хотите,— сказал он,— я определю вас в мою канцелярию и возьму с собою?» Пушкину предлагали служить в канцелярии Третьего отделения. Кстати, существуют и воспоминания А. А. Ивановского, чиновника Третьего отделения, достоверность которых не подвергается сомнению. Вот что он пишет: «В половине апреля 1828 года Пушкин обратился к А. X. Бенкендорфу с просьбою об исходатайствовании у государя милости к определению его в турецкую армию. Когда ген. Бенкендорф объявил Пушкину, что его величество не изъявил на это соизволения, Пушкин впал в болезненное отчаяние... Он квартировал в трактире Демута... Человек поэта встретил нас в передней словами, что Александр Сергеевич очень болен и никого не принимает». Но Пушкин принял Ивановского. «Если б вы просили о присоединении вас к одной из походных канцелярий: Александра Христофоровича Бенкендорфа, или графа К. В. Нессельроде, или П. И. Дибича — это иное дело, весьма сбыточное, вовсе чуждое неодолимых препятствий»,— заявил жандарм. «Ничего лучшего я не желал бы!.. И вы думаете, что это можно ещё сделать?» — воскликнул Пушкин. На что последовал ответ: «Конечно, можно».

О дороге в расположение русской армии Пушкин замечает: «Дорога через Кавказ была скверной и опасной — днём я тянулся шагом с конвоем пехоты и каждую днёвку ночевал — зато видел Казбек и Терек. В лагерь я прибыл в самый день перехода через Саган-лу, и, раз я уже был там, мне показалось неудобным уклониться от участия в делах, которые должны были последовать. Генерал И. Ф. Паскевич, будущий граф Эриванский, позволил мне въехать вслед за ним в завоёванный Арзрум».

Из книги «История военных действий в азиатской Турции в 1828 и 1829 годах...» известно не только о присутствии поэта в рядах сражающейся русской армии, но и о непосредственном участии его в боях и перестрелках с противником.

Пушкин принял участие в турецком походе русской армии и принёс очевидную пользу русскому военному командованию. Чем? Как минимум своими наблюдениями, записями того, что в иных случаях могло ускользнуть от внимания отцов-командиров. По крайней мере, известно, что на обратном пути из Тифлиса в Санкт-Петербург Пушкин предъявлял подорожную такого содержания: «Г. чиновнику 10 класса Александру Сергеевичу Пушкину, едущему от Санкт-Петербурга до Тифлиса и обратно, предписано Почтовым местам и Станционным смотрителям давать означенное в подорожной число почтовых лошадей без задержания и к приезду оказывать всякое содействие». Напомним, что подорожная — письменное свидетельство, необходимое для проезда по почтовым дорогам империи. Она выдавалась губернскими или уездными властями и удостоверяла, во-первых, личность путешествующего, что заносилось в специальный журнал на каждой станции, во-вторых, возможность получить на почтовой станции зависевшее от чина и звания проезжающего определённое количество лошадей. На оборотной стороне подорожной Пушкина для проезда в Тифлис сделана приписка: «Сие предписание в Комендантском управлении при Горячих минеральных водах явлено и в книгу под 109-й записано 8 сентября 1829 года. В должности плац-адъютант подпоручик Войтикович».

Возвращаясь из военного похода, поэт пишет:

Блеща средь полей широких,
Вон он льётся!.. Здравствуй, Дон!
От сынов твоих далёких
Я привёз тебе поклон.
Как прославленного брата,
Реки знают тихий Дон;
От Аракса и Евфрата
Я привёз тебе поклон.
Отдохнув от злой погони,
Чуя родину свою,
Пьют уже донские кони
Арпачайскую струю.
Приготовь же, Дон заветный,
Для наездников лихих
Сок кипучий, искрометный
Виноградников твоих.

Кстати говоря, походная канцелярия Бенкендорфа — это контрразведка. В компетенцию Третьего отделения входило, помимо всего прочего, управление и главной Императорской квартирой, и Собственным Его Императорского Величества конвоем. Граф К. В. Нессельроде, ...

Пушкин и государственная служба

21 июля 1831 года Пушкин пишет А. X. Бенкендорфу: «Заботливость истинно отеческая государя императора глубоко меня трогает. Осыпанному уже благодеяниями его величества, мне давно было тягостно моё бездействие. Мой настоящий чин (тот самый, с которым выпущен я был из Лицея), к несчастию, представляет мне препятствие на поприще службы. Я считался в Иностранной коллегии от 1817-го до 1824-го года; мне следовали за выслугу лет ещё два чина, т. е. титулярного и коллежского асессора; но бывшие мои начальники забывали о моём представлении. Не знаю, можно ли мне будет получить то, что мне следовало. Если государю императору угодно будет употребить перо моё, то буду стараться с точностию и усердием исполнять волю его величества и готов служить ему по мере моих способностей. В России периодические издания не суть представители различных политических партий (которых у нас не существует), и правительству нет надобности иметь свой официальный журнал; но тем не менее общее мнение имеет нужду быть управляемо. С радостию взялся бы я за редакцию политического и литературного журнала, т. е. такого, в коем печатались бы политические и заграничные новости. Около него соединил бы я писателей с дарованиями и таким образом приблизил бы к правительству людей полезных, которые всё ещё дичатся, напрасно полагая его неприязненным к просвещению. Более соответствовало бы моим занятиям и склонностям дозволение заняться историческими изысканиями в наших государственных архивах и библиотеках. Не смею и не желаю взять на себя звание историографа после незабвенного Карамзина; но могу со временем исполнить давнишнее моё желание написать Историю Петра Великого и его наследников до государя Петра III».

Ну, хорошо, скажете вы, пусть так, но какое отношение всё это имеет к гибели Пушкина? Самое прямое, если иметь в виду последствия вступления поэта на государственную службу и сознательные старания очень влиятельных лиц скрыть правду от современников и потомков... В 1837 году погиб не литератор Пушкин в смехотворной юношеской должности камер-юнкера и не на почве глупой семейной ревности, а камергер (генерал-майор) его величества поэт Александр Сергеевич Пушкин, павший смертью храбрых, защищая интересы нашего Отечества! Об этом — в следующей части повествования. Однажды Александр Сергеевич на вопрос своего друга-лицеиста о том, где он служит, ответил просто и ёмко: «Я числюсь по России». «Числиться по России» в устах поэта означало «беззаветно служить своему Отечеству»... Крылатая фраза Евгения Евтушенко: «Поэт в России — больше, чем поэт»,— известна давно. Кстати, более всего это заметно иностранцам, людям со стороны. Как метко сказала одна итальянская исследовательница пушкинского наследия: «Россия — единственная в мире страна, которая не перестаёт скорбеть по своим поэтам... Только в России убийство Поэта равно Богоубийству».

Пушкин и польские события

В статье «Десятая глава „Евгения Онегина“. История разгадки» литературовед Б. Томашевский сообщает:

«В 1906 году, в издании „Пушкин и его современники“, выпуск V, появилось составленное В. И. Срезневским описание рукописей Майковского собрания. Описание предварено кратким введением, в котором между прочим говорится:

„В 1904 году Рукописное отделение библиотеки Академии Наук обогатилось ценнейшим собранием автографов Пушкина, принесённым в дар Академии вдовой покойного Леонида Николаевича Майкова Александрой Алексеевной Майковой...“

В таком описании, которым, по мнению автора, не было „нарушено желание жертвовательницы“, значилось два загадочных пункта:

37 д) Наброски из Путешествия Онегина. Листок сероватой бумаги с клеймом 1823 г. Среди текста красная цифра 55.

57) „Нечаянно пригретый славой...“ и „Плешивый щёголь, враг труда...“ (1830?). В четвертку, 2 л. (1 л. перегнутый пополам). На бумаге клеймо 1829 г. Красные цифры: 66, 67. Текст писан с внутренней стороны сложенного листа. Поправок почти нет; писано наскоро, многие слова недописаны, собственные имена обозначены буквами»6.

Речь идёт о шифрованных текстах, так называемых криптограммах, составленных Пушкиным и относящихся к уничтоженной им десятой главе «Евгения Онегина». Мастерство, которым Александр Сергеевич обладал в умении составлять шифры и криптограммы, заставило исследователей его творчества десятилетиями ломать головы над их расшифровкой7. То, что Пушкин в совершенстве владел этой «наукой», доказывают и исследования академика В. А. Чудинова8. В рисунке А. Пушкина «Медный всадник» он по методике Шиллинга фон Канштадта «выявил» целых семь криптограмм!9

Во всём мире способности и знания лингвистов используются криптографами для успешного дешифрования переписки противника. А сами специалисты — ценятся на вес золота! 26 августа 1831 года армия генерала Паскевича штурмом берёт Варшаву. Именно в это время российским спецслужбам путём дешифровки секретной переписки руководителей польского восстания удалось получить точные имена близких связей польских заговорщиков в российском и других дворах Европы.

А за месяц с небольшим до этого, 20 июля 1831 года, Пушкин пишет письмо Николаю МИД, дать указание Нессельроде принять Пушкина на службу. 23 июля Нессельроде получает письмо от Бенкендорфа от 22-го числа о Высочайшем повелении определить Пушкина в Государственную коллегию иностранных дел!

В связи с польскими событиями западная пресса развернула в Европе настоящую информационную войну против России. Пушкин, по долгу своей новой службы, знал о готовящемся штурме Варшавы и о вероятности в связи с этим начала массированной истерической кампании в западных средствах массовой информации. Буквально на следующий день после взятия Варшавы стихотворения А. Пушкина «Клеветникам России» и «Бородинская годовщина» были представлены Николаю I.

Седьмого сентября 1831 года было получено цензурное разрешение на выпуск брошюры «На взятие Варшавы» с произведениями А. С. Пушкина и В. А. Жуковского. Такой молниеносной публикации литературных произведений Россия ещё не знала! Стихотворения А. Пушкина «попадают» в прессу Франции, Германии и Австрии, вызывая немалый интерес в политических и культурных кругах этих стран. Австрийский посол в Петербурге граф К. Л. Фикельмон к письму австрийскому канцлеру Меттерниху с разъяснением политической обстановки в России, связанной с польским восстанием, приложил стихотворения А. Пушкина. При этом подчёркивал, что текст был одобрен императором Николаем I.

Таким образом, эти произведения расцениваются как способ выражения позиции русского правительства. Тонкий дипломатический ход! Он заставлял руководителей европейских государств серьёзно задуматься о возможных последствиях своих действий, но в то же время не давал никаких поводов для использования художественных произведений российских подданных Пушкина и Жуковского в качестве аргументов для инсинуаций и обвинений в адрес официальной позиции России в польском вопросе. Пушкин уже в начале своей государственной карьеры оказался на острие политической контрпропаганды самого высокого уровня10.

Клеветникам России

О чём шумите вы, народные витии?
Зачем анафемой грозите вы России?
Что возмутило вас? волнения Литвы?
Оставьте: это спор славян между собою,
Домашний, старый спор, уж взвешенный судьбою,
Вопрос, которого не разрешите вы.
Уже давно между собою
Враждуют эти племена;
Не раз клонилась под грозою
То их, то наша сторона.
Кто устоит в неравном споре:
Кичливый лях иль верный росс?
Славянские ль ручьи сольются в русском море?
Оно ль иссякнет? вот вопрос.
Оставьте нас: вы не читали
Сии кровавые скрижали;
Вам непонятна, вам чужда
Сия семейная вражда;
Для вас безмолвны Кремль и Прага;
Бессмысленно прельщает вас
Борьбы отчаянной отвага —
И ненавидите вы нас...
За что ж? ответствуйте: за то ли,
Что на развалинах пылающей Москвы
Мы не признали наглой воли
Того, под кем дрожали вы?
За то ль, что в бездну повалили
Мы тяготеющий над царствами кумир
И нашей кровью искупили
Европы вольность, честь и мир?..
Вы грозны на словах — попробуйте на деле!
Иль старый богатырь, покойный на постеле,
Не в силах завинтить свой измаильский штык?
Иль русского царя уже бессильно слово?
Иль нам с Европой спорить ново?
Иль русский от побед отвык?
Иль мало нас? Или от Перми до Тавриды,
От финских хладных скал до пламенной Колхиды,
От потрясённого Кремля
До стен недвижного Китая,
Стальной щетиною сверкая,
Не встанет русская земля?..
Так высылайте ж к нам, витии,
Своих озлобленных сынов:
Есть место им в полях России,
Среди нечуждых им гробов...

Пушкин и политика России на Балканах

Я уже упоминал о том, что Европа была всерьёз обеспокоена политикой императора Николая I, считавшего миссией России покровительствовать православным балканским славянам и грекам. Именно в эти годы Пушкин использует свой гениальный литературный дар на благо возрождения культурно-исторических связей России и славянских народов, населяющих Балканы. Пушкин был хорошо знаком с сербской народной поэзией. В молодости, будучи в Бессарабии, поэт записывал сербские предания и песни из уст выходцев из Сербии, знал от первоисточников подлинное фонетическое звучание южнославянских песен.

В его библиотеке имелись книги, связанные с южнославянскими народами: словарь сербского языка, составленный Караджичем (1818), три тома его собрания народных песен издания 1823–1824 годов, французский перевод известной книги итальянского учёного-натуралиста аббата А. Фортиса «Путешествие по Далмации» (1778), а также книга сербских народных песен из собрания Караджича в переводе на французский язык Э. Войяр (Париж, 1834). Пометки и закладки поэта в этих книгах доныне остаются свидетельствами их внимательного изучения. Гениальная художественная интуиция помогла поэту создать стихотворения, отмеченные истинно славянской ментальностью. Созданный им цикл «Песни западных славян» включал также переводы двух сербских народных песен и три оригинальных стихотворения, в том числе «Песню о Георгии Чёрном». А. С. Пушкин был одним из первых, кто открыл для России удивительный мир сербов, особенности их культуры, поэзии и психологии.

Имя Пушкина становится известным у славян уже с двадцатых годов XIX столетия. Впервые оно появляется в австрийском сербском журнале «Сербске летописи» за 1825 год, учредителем и редактором которого был Джордже Магарашевич (1791–1830), известный деятель культуры, меценат, учитель Новосадской гимназии. Год спустя он же поместил в этом журнале обзор поэмы «Бахчисарайский фонтан» и очерк «О поету Русскомъ Пушкину». А чуть позже в сербской периодике были опубликованы пушкинские стихотворения «Дочери Карагеоргия», «Муза», «Гречанке», «Подражание Байрону» на русском языке 11.

Великий сербский поэт и владыка Черногории Пётр Петрович Негош (1813–1851) побывал в России в год кончины Пушкина; в феврале 1837 года он останавливался во Пскове и предположительно посетил могилу поэта в Святогорском монастыре. Портрет Пушкина висел над его письменным столом. Негош выписал из России первое посмертное издание «Сочинений» Пушкина (1838–1841). А в 1838 году вместе со своим секретарём Дмитрием Медаковичем он начал издавать литературный ежегодник «Грлица», в первом же выпуске которого на русском языке были напечатаны два стихотворения из цикла Пушкина «Песни западных славян» — «Бонапарт и черногорцы» и «Песня о Георгии Чёрном». Сам же Негош посвятил русскому поэту поразительное стихотворение «Тени Александра Пушкина». Именно оно открывало антологию героических сербских песен «Српско огледало» (Белград, 1845), составленную черногорским владыкой, в которой часть песен принадлежала его собственному перу. Муза Пушкина нашла благодарный отклик в сердцах братьев-славян.

Об отношении к русским и русскому языку со стороны южных славян можно судить по такому эпизоду. Словенская Любляна находилась на одном из маршрутов передвижения суворовских войск во время итальянского похода. В марте 1799 года через неё должен был проследовать вспомогательный корпус генерала от инфантерии Я. И. Повало-Швейковского. В мае 1799 года в газете «Ljubljanske novice» (№26) её редактор Валентин Водник писал следующее: «Вот новое событие для нас, краинцев,— русские, наши древние братья, пришли, чтобы не только повидаться с нами, но и защитить от врага. Полторы тысячи лет назад наши предки пришли в эти края, они происходили от русов и других славян; потому-то мы легко понимаем русский язык; дело в том, что они суть славяне и тот корень, от которого происходят наши отцы. Теперь мы видим воочию, какие есть у нас в мире могучие и великие братья, которые наш славянский язык сохранили в совершенной чистоте. Именно их примеру дóлжно следовать каждый раз, когда мы желаем облагородить свой язык. И у них же нужно учиться защищать свою землю от врагов. И если они прошли столь долгий путь, то почему бы нам, живущим здесь, не помочь им одолеть неприятеля?»

Пушкин и пугачёвщина

В июле 1831 года, ступив на государственную службу, согласно присяге, произнесённой и подписанной в присутствии священника, Александр Сергеевич Пушкин обязался хранить государственные секреты. Великий поэт был человеком слова. Ни разу за всё время своей жизни присяги он не нарушил. Как установлено, Пушкин получал официальную зарплату не в МИДе, где числился, а из специального фонда Николая I в министерстве финансов. Такое практиковалось только в самых исключительных случаях, для очень узкого круга наиболее секретных специалистов государственных служб. Царским указом было запрещено публично упоминать о служебной деятельности подобных лиц. Более того, именно это обстоятельство — самая вероятная причина того, почему Пушкину никогда не разрешали выезжать за границу.

Об уровне секретности служебной деятельности Пушкина можно только догадываться по редким случайным фразам его переписки с женой. Так, он пишет ей: «...вероятно, и твои письма распечатывают: этого требует государственная безопасность» (8 июня 1834 г.); «...пакет Бенкендорфа (вероятно, важный) отсылаешь, с досады на меня, бог ведает куда...» (3 октября 1832 г.). Какими же делами занимается поэт на государевой службе? Что может быть в них секретного? Обратимся за ответом к самому Александру Сергеевичу. 30 июля 1833 года в письме А. Н. Мордвинову Пушкин пишет: «...труды мои, благодаря государя, имеют цель более важную и полезную». Более важную и полезную, чем обычные труды. Именно такой намёк сквозит в этой фразе. В означенный период времени Пушкин занимался написанием «Истории Пугачёвского бунта».

2 ноября 1833 года находившийся в селе Болдино Пушкин обращается к читателям только что завершённой «Истории Пугачёва»:

«Сей исторический отрывок составлял часть труда, мною оставленного. В нём собрано всё, что было обнародовано правительством касательно Пугачёва, и то, что показалось мне достоверным в иностранных писателях, говоривших о нём. Также имел я случай пользоваться некоторыми рукописями, преданиями и свидетельством живых.

Дело о Пугачёве, доныне не распечатанное, находилось в государственном санкт-петербургском архиве вместе с другими важными бумагами, некогда тайнами государственными, ныне превращёнными в исторические материалы. Государь император по своём восшествии на престол приказал привести их в порядок. Сии сокровища вынесены были из подвалов, где несколько наводнений посетило их и едва не уничтожило.

Будущий историк, коему позволено будет распечатать дело о Пугачёве, легко исправит и дополнит мой труд — конечно, несовершенный, но добросовестный. Историческая страница, на которой встречаются имена Екатерины, Румянцова, двух Паниных, Суворова, Бибикова, Михельсона, Вольтера и Державина, не должна быть затеряна для потомства»12.

Заметьте: писатель сообщает о том, что представляет вниманию публики только часть труда, только отрывок, в котором содержится информация, обнародованная правительством. То, что было разрешено. Значит, существовало нечто, что продолжало оставаться секретным, тайным во всей этой пугачёвской истории?

23 ноября 1834 года Пушкин сообщает А. Х. Бенкендорфу: «История Пугачёвского бунта» отпечатана. Я желал бы иметь счастие представить первый экземпляр книги государю императору, присовокупив к ней некоторые замечания, которых не решился я напечатать, но которые могут быть любопытны для его величества». Это означает, что действительно в работе Пушкина по истории Пугачёва было нечто, о чём никому, кроме царя, не должно было стать известным. Почему поэт, посвятивший целых три стилизованные под народные песни Стеньке Разину, не нашёл ни одного доброго слова о Емельяне Пугачёве? 26 апреля 1835 года поэт делится мыслями в письме Ивану Ивановичу Дмитриеву: «Что касается до тех мыслителей, которые негодуют на меня за то, что Пугачёв представлен у меня Емелькою Пугачёвым, а не Байроновым Ларою, то охотно отсылаю их к г. Полевому, который, вероятно, за сходную цену возьмётся идеализировать это лицо по самому последнему фасону». В чём разница между Разиным и Пугачёвым?

Пугачёв выступал не под своим именем, а под именем Петра III, то есть играл роль лже-царя, тем самым провоцируя в стране государственный переворот в личных интересах. Кому это было выгодно? Известно, что в результате Пугачёвского бунта Россия была вынуждена форсировать подписание мирного договора с Османской империей, пойдя на значительные уступки противнику, несмотря на блестяще одержанные победы. В этом смысле пугачёвщина оправдала надежды, возлагавшиеся на неё Западом: персона русского лже-царя оказалась на самом пересечении глобальных геополитических интересов сразу всех последовательных недругов Российского государства в Европе.

Идея лже-царя витала в воздухе с 1762 по 1798 год: более сорока человек пытались выдавать себя за покойного императора Петра XV (годы жизни: 1 сентября 1715 – 10 мая 1774) писал своему послу в Санкт-Петербурге: «Нам выгодно всё, что может погрузить Россию в хаос и прежнюю тьму». Пугачёв, как никто другой, идеально вписывался в программу внесения в Россию того самого пресловутого «рукотворного» хаоса. Не исключено, что именно тогда он стал известен сотрудникам «особых канцелярий» ряда европейских стран.

Когда Пушкину стало известно о найденных в пугачёвской ставке в Бердской слободе семнадцати бочках медных монет, он сразу же выразил явное сомнение в том, что бунтовщики могли самостоятельно чеканить монету с портретом Петра ... Вскоре после того прибыли калмыки и с толпою бунтовщиков соединились. Князь старший и прочие, пришедши к злодею, становились на колени пред ним и целовали его мерзкую руку, обнадёживали его в верности. И самозванец, лаская их, благодарил и дал 50 рублей старшему князю, двум братьям его — по 30 рублей, прочим князьям, коих было около 50 человек, дарил сукна на кафтаны, а всему войску высыпал бочку медных денег». Однако медь, безусловно, была екатерининская.

Официальная правительственная газета «Газет де Франс» два века назад на полном серьёзе писала о Пугачёве вовсе не как о вожде восставших, а как об императоре Петре III. Из письма французского посланника в Вене графа Сен-При своему резиденту в Константинополе: «Король направляет к вам подателя сего письма, который по собственной инициативе вызвался оказать помощь Пугачёву. Это офицер Наваррского полка, имеющий множество заслуг. Вы должны как можно скорее отправить его с необходимыми инструкциями для так называемой армии Пугачёва. Король вновь выделяет вам 50 тыс. франков для непредвиденных расходов, помимо того, что вы должны получить из выделенных вам средств за прошлый месяц. Не жалейте ничего для того, чтобы нанести решающий удар». Кроме того, тогда же получила скандальную огласку история с арестом и ссылкой в Сибирь француза на русской службе полковника Анжели. В публикации «Газет де Франс» от 1 июля 1774 года говорилось: «Полковник Анжели, француз на русской службе, был в оковах отправлен в Сибирь. Обнаружили, что он имел связи с мятежниками и тайно подстрекал многие русские полки к восстанию». Итак, Париж действительно выделял немалые средства на организацию хаоса в России. Причём это, судя по всему, был регулярный транш, вполне сравнимый с выделяемыми ныне на поддержку российской «пятой колонны» западными грантами.

Лже-Пётр имел серьёзные средства не только для оплаты своих военных специалистов и советников, но и для ведения полномасштабной пропагандистской кампании. Его «прелестные письма», которые сейчас бы назвали агитационными листовками, были отпечатаны в хороших типографиях и стоили тогда весьма приличных денег. Французы готовили координацию действий между турками и отрядами Пугачёва. Граф де Сен-При писал тогда из Вены в Константинополь: «Турецкая армия должна предпринять диверсию в пользу Петра III».

Свидетельствует сам Пугачёв: «Из чиновных людей в бунтовщичьей шайке у него, злодея, были с самого начала, после разбития генерал-майора Кара... Второго гренадерского полку подпоручик Шванович. Сей офицер служил ему, злодею... охотно сказывал злодею о себе, что он, Шванович, крестник в бозе опочивающей государыни императрицы Елизаветы Петровны, что умеет говорить многими языками и может способным быть к установленной в то время злодейской коллегии. По сей просьбе приказал злодей Швановичу быть при названной Военной коллегии и перевести на немецкий язык подложный манифест и указ к оренбургскому губернатору. И с тех пор уже под всеми злодейскими указами подписывался он, Шванович, вместо самого злодея по латыни „Петер“. Сверх того, слышал он, злодей, от Горшкова, что оный думный дьяк, злодейской коллегии обще с Швановичем писали указ на немецком и французском языках, но куда оный указ послали — злодею якобы неизвестно».

Ну куда? Ясно, что русским крестьянам и казакам послания на немецком и французском языках как-то особо ни к чему. Служили злодею и другие дворяне, например, подпоручик Минеев, майор Салманов, капитан артиллерии князь Баратаев и так далее. Пугачёв не скрывал от следователей их фамилий.

«Будущий историк, коему позволено будет распечатать дело о Пугачёве, легко исправит и дополнит мой труд — конечно, несовершенный, но добросовестный»,— писал Пушкин в своём обращении к читателям «Истории Пугачёвского бунта». Однако столь пристальный интерес к этой странице истории Российского государства со служебной стороны для Пушкина не ограничивался простой констатацией фактов шестидесятилетней давности. Проводя некоторые геополитические аналогии, можно сказать, что пушкинское исследование, безусловно, имело цель «более важную и полезную» не только для государя Николая I, но и для нас с вами. Методы искусственного создания благоприятных условий для «оранжевых» революций в разных неугодных странах и «загребания жара чужими руками» у Запада остались те же. Вероятно, именно этот аспект интересовал российскую секретную службу в работе Пушкина более остальных. И именно об этом шла речь при встрече государя с великим поэтом. И именно это явилось для агентов западной дипломатии главной, основополагающей причиной физического устранения камергера, действительного статского советника, генерал-майора Пушкина, чьё влияние на политику императорского двора неуклонно укреплялось, разрушая враждебные усилия иностранных государств.

Вот как Александр Сергеевич сам сообщал об этом в последнем письме нидерландскому послу барону Геккерну: «Если дипломатия есть лишь искусство узнавать, что делается у других, и расстраивать их планы, вы отдадите мне справедливость и признаете, что были побиты по всем пунктам».

О том, что Пушкин в тридцатые годы XIX века был видным государственным деятелем, интересующимся и мировой политикой, и экономикой своей страны, а не обычным помещиком средней руки с одними лишь литературными талантами, говорят его письма. Приведу всего лишь один пример. Елизавете Михайловне Хитрово, 11 декабря 1830 года, из Москвы в Петербург: «Более всего меня интересует сейчас то, что происходит в Европе. Вы говорите, что выборы во Франции идут в хорошем направлении,— что называете вы хорошим направлением? Я боюсь, как бы победители не увлеклись чрезмерно и как бы Луи-Филипп не оказался королём-чурбаном. Новый избирательный закон посадит на депутатские скамьи молодое, необузданное поколение, не устрашённое эксцессами республиканской революции, которую оно знает только по мемуарам и которую само не переживало».

Ради интересов родной страны Пушкин всегда был готов идти до конца. Не зря однажды в одном из писем он сообщает своему старинному другу: «По мне драка (имелось в виду — с иноземцами.— Э. А.) гораздо простительнее, нежели... благоразумие молодых людей, которым плюют в глаза, а они утираются батистовым платком, смекая, что если выйдет история, так их в Аничков не позовут».

Камергер Его Величества

1832 год считается годом основания политической разведки России. Одной из основных её задач было проведение контрпропаганды. Эта же задача стояла и перед русскими дипломатами. Эффективность контрпропаганды зависит от чёткой связи публикации подобных статей в российской и зарубежной прессе. Для координации этой работы требовался выдающийся литератор, прекрасно знавший европейскую литературу и историю, а также великолепно владевшим французским языком, на котором в основном в те годы общалась европейская интеллигенция. Пушкину — как умнейшему, разносторонне развитому человеку, прекрасно владевшему всеми основными европейскими языками, гениальному писателю, лингвисту, криптографу и шифровальщику — в глазах императора поистине не было цены! Секретной экспедицией (шифры и литография) заведовал ближайший друг А. С. Пушкина — П. Л. Шиллинг фон Канштадт. Немногие при его жизни знали, что он был руководителем шифровальной службы России 13. Царским указом было запрещено публично упоминать о подобных лицах. Выезд сотрудников этого наисекретнейшего департамента за рубеж был строго запрещён государем. Возможно, именно это обстоятельство — самая вероятная причина, почему А. С. Пушкину никогда не разрешали выезжать за границу! Через восемь месяцев с начала службы Пушкина в МИДе К. В. Нессельроде неожиданно получает указание А. Х. Бенкендорфа о многократном повышении оклада А. С. Пушкину — до... 5000 рублей в год. Сумма этого оклада семикратно превышала ставку чиновника ранга, по которому официально числился Александр Сергеевич, и это соответствовало в те времена окладу заместителя директора департамента. Резкое повышение зарплаты, безусловно, вызвано самым серьёзным участием Пушкина в мероприятиях по обеспечению государственной безопасности России 14 . Кроме того, установлено, что Пушкин официально зарплату получал не в МИДе, а из специального фонда Николая I в министерстве финансов. Такое практиковалось только в самых исключительных случаях, для очень узкого круга наиболее секретных специалистов государственных служб.

Александр Сергеевич по личному указанию Николая США! Как часто бывает в истории спецслужб, данные ассигнования наверняка были выделены и для проведения других работ, которые были крайне необходимы России.

Николай I категорически запрещал Пушкину под каким бы то ни было предлогом драться на дуэли. Император не только не подталкивал поэта к смертельному поединку, как это почему-то принято считать, а совсем наоборот. Государя крайне настораживала и раздражала создавшаяся в обществе некрасивая ситуация вокруг семьи поэта.

Безусловно, заслуживает внимания факт письменного обращения А. Пушкина к А. Х. Бенкендорфу по поводу получения им известного пасквиля об ордене рогоносцев, в котором даже не указывалась фамилия адресата! 15 А. С. Пушкин немедленно поставил в известность об этом А. Х. Бенкендорфа, написав ему письмо 21 ноября 1836 года. И самое главное, через день, 23 ноября 1836 года, А. С. Пушкина вместе с А. Х. Бенкендорфом принял император Николай I. Таким образом, вопросы частной жизни поэта рассматривались на высшем уровне как вопросы государственной важности!

И всё-таки убийство, намеренно закамуфлированное под дуэль, состоялось! Смерть Пушкина была неминуема. От вызова голландского посланника, по кодексу дворянской чести того времени, не запятнав себя позором, уклониться было нельзя. Вместо себя старый проходимец выставил Дантеса — чемпиона королевского военного училища по стрельбе влёт. Дантес предусмотрительно был защищён бронежилетом — металлической кирасой. Выстрел он произвёл внезапно, не доходя до барьера и не показав, что целится,— на подъёме руки. Пуля, выпущенная убийцей, попала в живот, раздробив кости позвоночника: подобная рана в те времена не излечивалась. По заключению врача, Владимира Даля: «Вскрытие трупа показало, что рана принадлежала к безусловно смертельным. Раздробления подвздошной, в особенности крестцовой кости неисцелимы»16. Владимир Иванович Даль (1801–1872), писатель, этнограф, автор «Толкового словаря русского языка», был человеком огромных и разносторонних познаний. Окончив медицинский факультет Дерптского университета в 1829 году, он участвовал в качестве врача в турецкой и польской военных кампаниях. Приехав в Петербург в 1832 году, он поступил ординатором в военно-сухопутный госпиталь, одновременно занимаясь и литературной деятельностью.

Официальные пригласительные на похороны были разосланы всем главам дипломатического корпуса и иностранных миссий. В соответствии с международным этикетом того времени, подобное делалось исключительно в случае смерти достаточно высокопоставленного сотрудника XIX века звания камергера были удостоены поэты Тютчев, Вяземский, Фет, композитор Римский-Корсаков. Титулование камергера — «Ваше превосходительство».

Камергером именовали Пушкина и Дантес, и Геккерн, и секундант подполковник Данзас, и командир кавалергардского полка генерал-майор Гринвальд17, и начальник гвардейской кирасирской дивизии генерал-адъютант Апраксин18. Никаких документов не подписывал только секундант Дантеса — виконт д’Аршиак19, и то потому лишь, что бежал из России 2 февраля 1837 года, опасаясь ответственности за дуэль. Именно на его совести лежало составление убийственных условий дуэли с десяти шагов. И именно он насыпал порох в пистолет Дантеса таким образом, чтобы пуля, убившая Пушкина, не прошла навылет, сделав более лёгкую, не смертельную рану. Камергером был назван Пушкин и в приговоре комиссии военного суда от 19 февраля 1837 года.

Возможно, Николай I, опасался продолжения расследования, в результате которого могла бы выясниться некоторая достаточно «деликатная» деятельность российских спецслужб. А может быть, и обнаруженная во время следствия информация, которой владел А. С. Пушкин, была бы крайне нежелательна для огласки. Во всяком случае, только после того, как документы о расследовании дуэли, в том числе и приговор военного суда, попали к Николаю I,придворная должность А. С. Пушкина — камергер — в последующих официальных документах была изменена на камер-юнкера!

Выдворение из страны убийцы Пушкина — человека, которого сначала приговорили к повешению, а потом вдруг отпустили,— очень напоминает юридическую процедуру выдворения разведчиков по просьбе той страны, с которой не хотят портить дипломатических отношений. Другого объяснения тут нет.

«Рассекреченные в недалёком прошлом архивы вюртембергского и австрийского министерств иностранных дел среди прочего обнаружили секретные депеши послов иностранных государств, где Пушкин предстаёт как видный политический деятель, идейный глава русской партии, противостоящий партии иноземцев, стеной отгородивших Николая I от русского общества» 20. Документы свидетельствуют, что Александр Сергеевич пытался сломать эту стену, что и явилось одной из главных причин спланированного иностранными державами, оплаченного (со временем Дантес сделался очень богатым и влиятельным лицом — сенатором Франции) и совершённого убийства камергера Его Величества, гениального поэта и истинного защитника интересов России — Александра Сергеевича Пушкина.

Истинные убийцы Пушкина

Ещё раз обратимся к простому и «ясному» постулату школьной программы: Пушкин вызвал Дантеса на дуэль и был на дуэли убит. Теперь мы знаем, что никакого Дантеса Пушкин на дуэль в 1837 году не вызывал! Пушкин в тот раз (в отличие от ноябрьских событий 1836 года) вообще никого не вызывал на дуэль! Мало того: Дантес тоже не вызывал Пушкина ни на какую дуэль! Однако, будучи при этом свояками (мужьями родных сестёр), стрелялись именно они. Человек же, который составил условия этого убийства (секретарь французского посольства виконт д’Аршиак, через которого действовал Геккерн), прикрываемого высокопарным словом «дуэль», который лично участвовал в приготовлении оружия и зарядов к нему... никогда никем не допрашивался, так как немедля скрылся из России!

Луи-Якоб-Теодор ван Геккерн де Беверваард — имя человека, вызвавшего Пушкина на дуэль21. Вызвавшего, но не явившегося на неё. Тем не менее, во все времена истинным убийцей принято было считать организатора и заказчика убийства, а не киллера — исполнителя чужой воли.

Один из девяти детей барона Эверта Фредерика ван Геккерна ван Энгуизена, голландского майора и придворного, и Хенриетте Йоханны Сузанны Марии, графини Священной Римской империи Нассау ла Лека, молодой Геккерн начал свою карьеру чиновником голландского флота, базировавшегося в Тулоне. Позже он служил Наполеону, который наградил его званием барона Империи. Примерно в то же время Геккерн принял католическую веру. Затем он последовательно служил сначала секретарём дипломатической миссии в Лиссабоне (1814), потом в Стокгольме (1815–1817) и в Берлине (1817–1822). В 1822 году тридцатилетний Геккерн появился в дипломатическом представительстве Голландии в Санкт-Петербурге. Первоначально (с 1823 года) он был поверенным в делах нидерландского посольства, однако после трагических декабрьских событий на Сенатской площади, с марта 1826 года, пошёл на повышение: его назначили посланником. Вплоть до мая 1837 года барон — полномочный представитель Голландии при императорском дворе в Санкт-Петербурге. С июня 1842 года до октября 1875 года — полномочный представитель Нидерландов при австрийском императорском дворе в Вене. Дипломатические представители, находившиеся в Санкт-Петербурге (не только послы, но и сотрудники посольств), были непременными участниками придворных и великосветских вечеров и балов. Пушкину был хорошо и близко знаком этот круг. Известно, например, что с новым 1830 годом Пушкин лично поздравлял австрийского посла Шарля Фикельмона, французского — Мортемара (с секретарём посольства Лангрене), английского — Хейтсберна, неаполитанского — графа де Лудольфа, испанского — де ла Кадену22. Я уже упоминал о том, что и после кончины поэта, на его панихиде, присутствовал весь дипломатический корпус, за исключением крайнего ненавистника либералов прусского посла и двух посланников, не прибывших только по причине болезни. Камер-юнкеру таких почестей вряд ли бы кто-то отдавал, это была дань уважения камергеру, личному советнику Его Величества.

Вызванный на дуэль бароном Геккерном Пушкин к тому моменту являлся видным государственным деятелем, камергером Его Императорского Величества. Геккерну было сорок четыре года, Пушкину — тридцать семь. Посему ссылка на то, что голландский посланник отказался лично стреляться с камергером ввиду своего преклонного возраста,— ничтожна. Разница в возрасте — семь лет, не так уж и велика. Сорок четыре — не пенсионный возраст, а Геккерн — отнюдь не инвалид-колясочник. Дело же, скорее всего, в том, что, по сути, Геккерн и не собирался рисковать собой, ему нужно было именно убийство Пушкина, а не сама дуэль. И он достиг своей цели. А может быть, и не только своей... Граф В. А. Соллогуб в ноябре 1836 года пишет о ситуации следующее: «Тут уже было не то, что история со мной (Соллогуб имеет в виду вызов на дуэль, который Пушкин послал ему весной 1836 года.— Э. А.). Со мной я за Пушкина не боялся. Ни у одного русского рука на него бы не поднялась; но французу русской славы жалеть было нечего». То есть даже в светском обществе Петербурга было понимание того, что ни один русский человек не станет убивать Пушкина, только иностранец был способен на такое...

О большом влиянии Александра Сергеевича при императорском дворе говорит и количество просителей, постоянно обращавшихся к нему с просьбами «замолвить словечко» или поспособствовать в должности. Так, в июле-августе 1836 года камергер Пушкин пишет А. А. Жандру об одном из просителей: «Я обещался его тебе представить, отвечая за твою готовность сделать ему добро, коли только будет возможно». Нужно иметь в виду, что Жандр в 1836 году занимал должность директора канцелярии морского министерства. Согласитесь, никакой камер-юнкер и помыслить бы не мог так обращаться к чиновнику подобного ранга и тем более — заранее за него отвечать.

Кстати, Александр Сергеевич далеко не всегда соглашался помочь просителям, некоторым и отказывал, как отказал Н. А. Дуровой, которая торопила его с изданием её «Записок» и просила его превосходительство Пушкина представить её опусы Николаю I на войсковых манёврах. Ей он ответствовал следующим образом: «Государю угодно было стать моим цензором: это правда; но я не имею права подвергать его рассмотрению произведения чужие».

Пушкин мыслил масштабами крупного государственного деятеля России (кем, собственно, и был), разбирающегося отнюдь не только в литературных вопросах. Так, например, в ноябре-декабре 1836 года он пишет В. Ф. Одоевскому: «...по моему мнению, правительству вовсе не нужно вмешиваться в проект этого Герстнера (о постройке железной дороги.— Э. А.). Россия не может бросить 3 000 000 на попытку. Дело о новой дороге касается частных людей: пускай они и хлопочут. Всё, что можно им обещать, так это привилегию на 12 или 15 лет. Дорога (железная) из Москвы в Нижний Новгород ещё была бы нужнее дороги из Москвы в Петербург — и моё мнение — было бы: с неё и начать...»

Александр Сергеевич Пушкин и Геккерн были знакомы задолго до того, как барон впервые встретился с Дантесом. 13 января 1830 года Дарья Фёдоровна Фикельмон (урождённая графиня Тизенгаузен, внучка фельдмаршала Кутузова, дочь Е. М. Хитрово, жена австрийского дипломата и политического деятеля К. Л. Фикельмона) записывает в своём петербургском дневнике: «Вчера, 12-го, мы доставили себе удовольствие поехать в домино и масках по разным домам. Нас было восемь — маменька, Катрин (гр. Е. Ф. Тизенгаузен), г-жа Мейендорф и я, Геккерн, Пушкин, Скарятин (вероятно, Григорий Яковлевич) и Фриц (Лихтенштейн, сотрудник австрийского посольства). Мы побывали у английской посольши (леди Хейтсберн), у Лудольфов (семейство посланника Обеих Сицилий) и у Олениных (А. Н. и Е. M.). Мы всюду очень позабавились, хотя маменька и Пушкин были всюду тотчас узнаны, и вернулись ужинать к нам. Был приём в Эрмитаже, но послы были там без своих жён».

Следует отметить, что среди перечисленных особ упоминается офицер кавалергардского полка Скарятин — Григорий Яковлевич или его брат Фёдор, сыновья одного из убийц отца царствующего императора. Надо сказать, что и сам цареубийца, Яков Фёдорович, шарфом которого задушили Павла, не раз бывал у австрийского посла. Как рассказывает сам Пушкин в своём дневнике, в 1834 году на балу у Фикельмонов Николай I «застал наставника своего сына (поэта Василия Андреевича Жуковского) дружелюбно беседующим с убийцей его отца». Скорее всего, и Геккерн не раз общался не только с сыновьями, но и с самим убийцей отца царствующего императора Николая Павловича.

О характере и манере поведения барона красноречиво свидетельствует первая встреча с ним великой княжны Ольги Николаевны, происшедшая в возрасте двенадцати лет на балу в день именин Николая Павловича — 6 декабря 1834 года. Она навсегда оставила в душе юной мемуаристки неприятный осадок. Незадолго до того, как девочка в сопровождении камер-пажа Жерве должна была покинуть свой первый в жизни бал, Геккерн сказал её матери, Александре Фёдоровне (урождённой принцессе Фридерике Луизе Шарлотте Вильгельмине Прусской), фразу, которая покоробила Ольгу: «Как они прелестны оба! Держу пари, что перед сном они ещё поиграют в куклы!»23 Знаменательно и то, что, познакомившись с ним, Дарья Фёдоровна Фикельмон со всегдашней своей проницательностью буквально через несколько дней после приезда в Петербург (8 июля 1829) весьма отрицательно отзывается о Геккерне: «...лицо хитрое, фальшивое, мало симпатичное; здесь его считают шпионом г-на Нессельроде, такое предположение лучше всего определяет эту личность и её характер».

Карл Роберт фон Нессельроде (Karl Robert von Nesselrode) — государственный деятель немецкого происхождения, канцлер Российской империи. Именно он дольше, чем кто-либо другой в истории нашего государства, занимал пост министра иностранных дел России. Сторонник сближения с Австрией и Пруссией, противник любых либеральных преобразований, один из организаторов Священного союза... Его отец, Вильгельм Карл Нессельроде, ревностно служил Австрии, где потом работал Геккерн, и Голландии, которую Геккерн представлял в России. Мать будущего канцлера была еврейкой по происхождению и протестанткой по вероисповеданию. Карл родился на английском корабле в Лиссабоне, где его отец был в то время русским посланником. Он был протестантом и до конца жизни так и не научился правильно говорить по-русски. Благоволивший семейству Нессельроде император Павел I пожаловал юного Карла в свои флигель-адъютанты по флоту, а позднее перевёл в сухопутные войска, поручиком в конную гвардию, оставив при себе флигель-адъютантом; ни там, ни тут тот не обнаружил способностей к военной службе, что не помешало ему дослужиться в двадцать лет до полковника. Вскоре Карл был уволен из армии с пожалованием его с 13 июня 1800 года в камергеры. После смерти Павла он был отправлен в Германию. Во время пребывания там Нессельроде знакомится с Меттернихом, тогда австрийским посланником в Дрездене, и знакомство это скоро перерастает в тесную дружбу. Нессельроде смотрел на Меттерниха снизу вверх; последний казался ему гениальным дипломатом, а его советы — всегда спасительными; в свою очередь, Меттерних умел хорошо пользоваться слабостями своего ученика. Основной мыслью всей дальнейшей российской политики Нессельроде был тесный союз с Австрией. 17 марта 1844 года, через семь лет после убийства Пушкина, истинного патриота и сторонника русской национальной государственной политики, Нессельроде становится канцлером Российской империи, а ещё через пять лет — способствует вмешательству России в австрийские дела с целью усмирения венгерского восстания. Ответственность за дипломатическую изоляцию России и поражение в Крымской войне в значительной степени падает именно на Карла Нессельроде.

Его супруга — графиня Нессельроде, урождённая Мария Дмитриевна Гурьева (1786–1840), дочь министра финансов графа Д. А. Гурьева от брака с П. С. Салтыковой,— в обществе была знакома с Пушкиным, а на свадьбе Екатерины Гончаровой (сестры Натальи Николаевны) с Дантесом была посажённой матерью жениха, которому покровительствовала и благоволила. Возможно, вовсе не зря именно графиню Нессельроде долгое время подозревали в сочинении анонимных оскорбительных писем в адрес поэта и называли её инициатором пасквильного «диплома», который в итоге привёл к убийству поэта.

Сам Пушкин, по воспоминаниям современников, категорически утверждал: «По виду бумаги, по слогу письма, по тому, как оно было составлено, я с первой же минуты понял, что оно исходит от иностранца, от человека высшего общества, от дипломата». Пушкин упоминал о бумаге и слоге письма. Однако, вероятнее всего, ему были известны и другие бесспорные детали, указывавшие на авторство анонимного послания...

Орудием убийства поэта был избран Жорж Дантес. Байка о том, что пулю поэта отразила оловянная пуговица,— для наивных простаков. На убийце был бронежилет XIX века — стальная кираса, изготовленная для Дантеса в Англии специально по заказу барона Геккерна.

Геккерн никогда не состоял в браке и не имел детей. В 1833 году он познакомился с Жоржем Дантесом, сыном эльзасского помещика... В результате переписки с родным отцом Дантеса и личной встречи с ним Геккерн добился согласия на усыновление Жоржа. Соглашение на усыновление от короля Голландии было получено 5 мая 1836 года, Дантес принял имя Жорж Шарль де Геккерн Дантес. Для чего нужно было усыновлять взрослого детину двадцати четырёх лет — бабника и отличного стрелка? Да ещё — при живом отце? Что за спектакль? Для кого и для чего? Для прикрытия подлого и давно продуманного замысла — убийства русского гения.

Вызов России

Я уже сообщал о том, что в пушкинскую эпоху за дуэль в России полагалось наказание всем её участникам: и секундантам, и даже жертвам дуэли, даже мёртвым. Однако император не только не осудил, но наградил поэта (в лице его семьи) посмертно так, как награждают героев. И не только в финансовом отношении, но и в моральном. Сыновья Пушкина были зачислены в самое привилегированное училище России — Пажеский корпус. Это обстоятельство очень напоминает схожие ситуации советских времён. В советскую эпоху детей, оставшихся сиротами, принимали в суворовское или нахимовское училище. В тех случаях, если их родители погибли на служебном посту, исполняя долг перед Родиной.

В чём же дело? Закон Российской империи распространялся на всех её подданных и иностранных граждан, рассматриваемых как частные физические лица. Однако между кем и кем произошла дуэль? Пушкин Дантеса в январе 1837 года на дуэль не вызывал. Дантес Пушкина тоже не вызывал на дуэль. Вызов на дуэль исходил от господина Луи-Якоба-Теодора ван Геккерна де Беверваарда, являвшегося на тот момент полномочным представителем королевства Нидерланды при российском императорском дворе! Посол иностранной державы вызывает на дуэль крупного российского государственного деятеля, имеющего чин, соответствующий в армии генерал-майору,— чин камергера самого императора!

Посол, какие бы действия он ни производил, остаётся официальным лицом иностранного государства и под юрисдикцию другого государства подпадать не может ни при каких обстоятельствах. Ибо он — представляет иную, суверенную державу! Законы одного государства на деятельность другого распространяться не могут!

Оставим в стороне и причины дуэли, и все обстоятельства, этим причинам предшествовавшие. В данном случае эмоциональная составляющая событий будет только мешать суждению. Рассмотрим дело с юридической точки зрения, той самой, с которой, как глава государства и высшее должностное лицо страны, обязан был рассмотреть и рассмотрел его император Николай I.

Итак, посол иностранной державы (а в его лице — сама эта держава) вызывает на дуэль русского подданного, должностное лицо министерства иностранных дел России, дипломата господина Пушкина. Камергера Его Величества! То, что он камергер, а вовсе не камер-юнкер, как напишут после, знали все. Это многократно подтверждается документами судебного дела по факту дуэли. Камергером именовали Пушкина и Дантес, и сам посол Геккерн, и секундант Пушкина инженер-подполковник Данзас, и командир кавалергардского полка генерал-майор Гринвальд, и начальник гвардейской кирасирской дивизии генерал-адъютант Апраксин. Вызов на дуэль был составлен, оформлен и предъявлен официально — через секретаря французского посольства виконта д’Аршиака, представлявшего французские интересы.

Таким образом, юридически участником дуэли с Пушкиным являлся не Дантес, а посол Голландии в Российской империи барон Геккерн!24 Лицо, не подлежащее российской юрисдикции. Более того — главное официальное лицо другого государства. А это значит, что дуэль Пушкина с Геккерном не могла рассматриваться в рамках уголовного права Российской империи. Российского подданного господина Пушкина вызвало на поединок западноевропейское королевство Нидерланды! Его интересы в этой схватке по поручению полномочного посла королевства представлял французский подданный Жорж Дантес. Вот он, как частное лицо, не имел на это никакого права! И его за согласие участвовать действительно следовало судить.

Имел ли право Пушкин отказываться от дуэли в сложившейся ситуации, когда подобный отказ неминуемо был бы расценён европейским сообществом не как частное дело неких господ, а как моральное бесчестье России перед враждебными, агрессивными действиями иностранного государства? Ибо сам по себе официальный вызов — это агрессия! Всё, что писалось или говорилось между всеми участниками конфликта до момента предъявления Пушкину официального голландского вызова на дуэль, действительно можно считать частными делами, но только не сам роковой вызов, составленный виконтом д’Аршиаком по поручению посла!

Умнейшему, образованнейшему человеку в России, обладавшему глубокими историческими, литературными и дипломатическими знаниями, гениальному поэту и дешифровальщику хватило ума и способностей догадаться, что пасквиль исходит от иностранца, от человека высшего общества и дипломата. Кстати, помимо чести и достоинства самого Пушкина, пасквиль порочил и имя русского императора, честь его супруги императрицы Александры, честь самого рода Романовых, нарочито выставляя их на посмешище перед всем светом. Принимая вызов западноевропейского посла, Пушкин шёл к барьеру, защищая перед всем миром не только и не столько своё имя, сколько честь русского народа, честь всей России.

Вызов Пушкину, оформленный таким образом, фактически (и юридически тоже) являлся официальным вызовом России! И поэт геройски принял его. И вышел на дуэль. И принял пулю, летевшую в Россию, заслонив её своей жизнью. «Не щадя живота своего» — в переносном и буквальном смысле...

Конечно, если бы Пушкин был сдержанней, расчётливей, не испытывал бы эмоций, то, наверное, дуэль бы всё-таки не состоялась. И Пушкин как человек остался бы жить. Но поэт без эмоций невозможен, поэт, не испытывающий сильных чувств,— вообще не поэт. А значит, Александр Сергеевич погиб именно потому, что был поэтом, великим поэтом. Пушкин как обычный человек — погиб, но как поэт — беззащитный и ранимый — остался жить вечно.

.............................................................................................................................................................

1. Клепов Анатолий. Статья «Жизнь и смерть Александра Пушкина. Мифы и реальность» (http://www.mk.ru/blogs/posts/zhizn-i-smert-aleksandra-pushkina-mify-i-realnost.html).

2. Крюков Сергей. Статья «Александр Сергеевич Пушкин: гениальный поэт и... разведчик». 6 июня 2012
(http://maxpark.com/community/901/content/1370285).

3. Жуковский Василий Андреевич. Письмо Пушкину Л. С. 15 февраля 1837 (http://feb-web.ru/feb/zhukovsky/texts/zhuk4/zh4/zh4–602-.htm).

4. История Российской империи. Внешняя политика Николая /348).

5. Воронин В. Е., Перевезенцев С. В. Статья «Николай PAGEN_1=2).

6. Томашевский Б. В. Статья «Десятая глава „Евгения Онегина“» (http://feb-web.ru/feb/litnas/texts/l16/lit-379-.htm).

7. Фридман Григорий. Статья «Гончаровы, Пушкин и непонятные письмена». Журнал-газета «Мастерская», 14 июля 2013.

8. Чудинов В. А. «Тайнопись в рисунках Пушкина». Издательство «Поколение», 2007.

9. Крюков Сергей. Статья «Александр Сергеевич Пушкин: гениальный поэт и... разведчик». 6 июня 2012
(http://maxpark.com/community/901/content/1370285).

№19 (405), 2014.

11. Масленникова Наталья. Статья «Наследие Пушкина на Балканах». 13 сентября 2008. Сайт «Сербска.ру» (http://srpska.ru/article.php?nid=9440&sq=19&crypt).

12. Пушкин Александр Сергеевич. История Пугачёва. Исторические статьи и материалы. Воспоминания и дневники (http://lib.ru//p7.txt).

13. Клепов Анатолий. Статья «Жизнь и смерть Александра Пушкина. Мифы и реальность»(http://www.mk.ru/blogs/posts/zhizn-i-smert-aleksandra-pushkina-mify-i-realnost-2.html).

№19 (405), 2014.

15. Лебедев Пётр. «Тайный режиссёр гибели Пушкина» (http://www.proza.ru/2008/05/19/304).

16. Даль В. И. Смерть А. С. Пушкина
(http://feb-web.ru/feb/pushkin/critics/vs2/vs2-264-.htm).

17. Наумов А. В. Следствие и суд по делу о дуэли А. С. Пушкина. Учебное пособие. Хабаровск, 1989.

18. Наумов А. В. Посмертно подсудимый. Издательство «Litres», 2013.

/chr-0205.htm).

20. Гребенников В. В. Статья «А. С. Пушкин и спецслужбы России» (http://www.cryptohistory.ru/information/spushkin-i-specsluzhby-rossii/).

21. «...вопрос о дуэли с Дантесом был решён 17 ноября: быть может, Пушкин так легко согласился исполнить просьбу Соллогуба именно потому, что в это время Дантес его уже не интересовал так сильно, а всё его внимание перешло на Геккерна». Щёголев Павел Елисеевич. Злой рок Пушкина. Он, Дантес и Гончарова (http://coollib.net/b/221699/read).

/budni_i_prazdniki_imperatorskogo_dvora-read.html).

23. Великая княжна Ольга Николаевна. Сон юности: Воспоминания великой княжны Ольги Николаевны: 1825–1846. С. 206 (http://www.dugward.ru/library/olga_nick.html).

24. Письмо Геккерна Пушкину (из книги Павла Елисеевича Щёголева «История последней дуэли Пушкина»): «„Милостивый государь! — писал барон Геккерен.— Не зная ни Вашего почерка, ни Вашей подписи, я обратился к виконту д’Аршиаку, который передаст Вам это письмо, с просьбой удостовериться, точно ли письмо, на которое я отвечаю, от Вас“. Начало письма неудачное и фальшивое. Геккерен пишет, что не знает ни подписи, ни почерка Пушкина, а тремя строками ниже, упоминая о письме с отказом от вызова, он говорит, что это письмо, писанное рукою Пушкина, налицо: значит, почерк и подпись Пушкина были ему знакомы, и удостоверяться в подлинности письма Пушкина от 26 января было делом лишним. „Содержание письма,— продолжал Геккерен,— 
до такой степени переходит всякие границы возможного, что я отказываюсь отвечать на подробности этого послания“. Но менее всего Пушкин хотел бы объяснений Геккерена! „Мне кажется, вы забыли, милостивый государь, что вы сами отказались от вызова, сделанного барону Жоржу Геккерену, принявшему его. Доказательство того, что я говорю, писанное вашей рукой, налицо и находится в руках секундантов. Мне остаётся только сказать, что виконт д’Аршиак едет к вам, чтобы условиться о месте встречи с бароном Геккереном; прибавляю при этом, что эта встреча должна состояться без всякой отсрочки. Впоследствии, милостивый государь, я найду средство научить вас уважению к званию, в которое я облечён и которое никакая выходка с вашей стороны оскорбить не может“. Под письмом, кроме подписи барона Геккерена, находится ещё надпись Дантеса: „Читано и одобрено мною“». Из письма явно следует, что вызов исходит от барона Геккерна, а не от Дантеса. То же подтверждается и запиской Пушкина д’Аршиаку: «Так как г. Геккерен — обиженный и вызвал меня, то он может сам выбрать для меня секунданта, если увидит в том надобность: я заранее принимаю всякого, если даже это будет его егерь» (http://coollib.net/b/221699/read).