Одинокий. Рассказ

     Одинокий всю зиму про­ждал тепла и все это время чем-то болел изнутри.

     Весна получилась ранняя. Нехотя, как рептилия, сполз в городскую реку снег и уплыл по течению. Вылезла на свет зелень. Потяжелели ветви, древесная кожа стала нервной и чуткой. Одинокий бурно радовался переменам в приро­де, летал меж домов в клетча­том пиджаке, подбитом небес­но-голубым шёлком. Грозился навсегда покинуть скучный город.

     Однажды вечером закрапал первый дождь. А ночью Оди­нокий проснулся оттого, что треск дождя по стеклу сменился на тонкий мелодичный звон. Капли застывали в поле­те к земле. Одинокий остатки ночи провел у окна, глядя в темную глубь двора, где подобно его отражению стоял тополь с недоуменно вздёрну­тыми ветвями. Хлопала под ветром прижатая к забору газета.

     К утреннему прогнозу пого­ды Одинокий уже пришел в себя. Размазывая злодей­ским ножом масло по хлебу, словно точа лезвие о брусок, он, кривя бескровные губы, внимательно выслушал мо­лодого синоптика и при сло­вах «Дальнейшее похолода­ние по всем регионам стра­ны...» театрально расхохо­тался прямо в лицо репро­дуктора, стыдливо прикрытое черной марлевой паранджой.

     Он не принял холод. Отвер­нулся и ушёл в свою комнату. Через соседа велел всем пере­дать, что нездоров и никого не желает. Одинокий бродил по темным закоулкам квартиры, прилипая к линолеумному по­лу мокро-холодными подо­швами. Устав, валился на мятый диван.

     К Одинокому наведалась его благополучная сестра, на­шла его небритым, почти безумным. Он много и невнят­но говорил о тепле, которое вот-вот вернется, и выразил презрение всякому, кто не верит в грядущее жаркое лето. Сестра испуганно подтверди­ла, что тоже считает приход снега недоразумением, и стала наведываться к брату каждый день.

     Одинокий расхаживал пе­ред ней в халате на голом теле, плотно ступал на бетонный пол синюшными цыплячьими ногами и изливался ядом в адрес трусливого легковер­ного человечества. Сестра бы­ла благодарным слушателем, и Одинокий с нетерпением ждал её прихода, чтобы доба­вить к своей вчерашней речи ещё несколько свежих обличе­ний.

     Вскоре он заподозрил се­стру в предательстве, однаж­ды застав её за тем, что она доставала из шкафа сложен­ные им до следующей зимы тёплые носки. На крик Оди­нокого, сжатый до шепота, она оправдалась тем, что хотела заняться починкой. Брат не поверил ей, хотя и сделал вид, что простил. День спустя он выскочил из уборной, когда сестра пыта­лась тайно поселить за эта­жеркой маленький электро­обогреватель, желая хоть как-то обогреть ледяные стены этого жилища.

     Был страшный скандал, и сестра подверглась изгнанию с позором. В знак возмущения Одинокий вынес на захлам­ленный обломками быта бал­кон два горшка с холостяцки­ми растениями неизвестной породы, и к вечеру худосочная поросль превратилась в клу­бок мокрых шнурков.

     Теперь Одинокий целые дни проводил у окна, в кресле, созерцая согнутых ветром лю­дей. Порой его пересохшие глаза смыкались в дреме.

     Дни шли за днями, кру­жился снег, таял на земле, и к концу весны Одинокий, обессиленный верой в тепло, сдался. С видом человека, выбирающего себе венок на похороны, он долго топтался перед убогим гардеробом, на­конец снял зимнее пальто и бросил его на диван. Согрел на огне чайник, потом с обре­чённым видом, как отраву, выпил кружку чая, добрел до дивана, укутался в пальто и неожиданно легко уснул.

     Одинокий спал недолго, на улице едва-едва успело стем­неть. Проснулся он с нео­быкновенно ясной головой и так же ясно и просто, даже не поворачиваясь к мутной полынье окна, понял, что в природу вошло тепло. Оно бы явилось ещё раньше, на день, на неделю, на месяц, ровно на столько, насколько раньше он смирился бы с хо­лодом. Это он сдерживал наступление тепла, ибо возомнил…