Марина Кудимова

Соглашаюсь на однажды. Стихи

* * *


Вкруг рта усугубляют алость


Закушенные удила.


Душа смиренная осталась,


Душа смятенная ушла.


 


Сперва поблизости бродила,


А после подалась блуждать


И всех на грех опередила,


Чтоб никого не осуждать.


 


* * *


Почему так долго и нестройно


Между нами возникает связь?


Где твои выигранные войны,


Чужеземьем соблазнённый князь?


 


Или время года, время века


Огибает наши терема


И душа чиста, как нержавейка,


Без лица, объятья и письма?


 


Будет в небе отдаляться клёкот.


Осени сырая подоплёка


Примется крестьянам досаждать…


Старятся умеющие ждать.


 


…А потом укоренится стужа,


Будет снег визжать, как тормоза,


И у необманутого мужа


Навернутся слёзы на глаза.


 


* * *


Господи, Тебе видней


Из предвечного предела,


Но не надо двух огней,


Чтобы тьму я углядела.


 


И смертей не надо двух, –


Соглашаюсь на однажды.


Либо голос, либо слух,


Либо голод, либо жажда.


 


* * *


Никаких не вчиним неподобств –


Ослушанья, кощунства, побега.


Так больной отрицает погост


При наличьи иного ночлега.


 


Что даётся, то дадено впрок


За родное, за буднее иго.


Ты – изданье, где всё между строк,


Ты – моя Голубиная книга.


 


Не унизились мы до обид


На всеобщие узаконенья.


Просто сердце зашлось – и стоит,


И ему не найти примененья.


 


* * *


Граждане Кале и Васильсурска


Вырвутся из пьянки и родни


И, не попрощавшись, вознесутся...


Мы с тобой останемся одни.


 


И тогда иной получат транспорт,


Выпрягутся вон из волокуш


Вбитые одним гвоздём в пространство


Кочевые маятники душ.


 


Что мы будем делать на свободе


И в каком саду гнездовье вить,


Ежели при всём честном народе


Не умели их остановить?


 


Или наотрез сбивались с галса,


Или упадали наповал.


За тобой никто не угонялся,


И за мной никто не поспевал.


 


…Будем дожидаться урожая,


Поплывём среди земных зыбей,


Никому уже не угрожая


Подлинностью горнею своей.


 


* * *


Только будущий, сведущий знает


Острогранный разлом бытия –


Дом, в котором тебя проклинают,


Дом, в котором возносят тебя.


 


Адрес есть у Бедлама, Содома,


У родства – ни казны, ни цены,


И усилия первого дома


Безусильно на нет сведены.


 


Даже в топлости града Петрова,


Чьей любви заслужить не дано,


Откровение дома второго


Нерушимо и соблюдено.


 


(А казалось, не смыть и геенне


Кровопуск обоюдной борьбы!)


На сращенье обоих строений


Нам, увы, не хватает судьбы.


 


В это зодчество и созиданье


Столько вложено – не передать!


Потому-то на наше свиданье


Мы уже не вольны опоздать.


 


* * *


Поворот ключа в замке,


Тайная его природа...


Нет ни в стуке, ни в звонке


Этакого поворота.


 


Поворот в замке ключа –


Подаётся двери глыба...


Судорога вдоль плеча –


Как разминка перед дыбой.


 


В укрощённом сквозняке -


Запах тюрем и окраин...


Поворот ключа в замке


Значит, что пришёл хозяин!


 


* * *


Там не была.


Тут не поспела.


Сколько могла,


Столько терпела.


 


Мзды не брала,


Льгот не имела –


Сколько могла,


Сколько умела.


 


То ли спала,


То ли летела –


Сколько могла,


Сколько хотела.


 


Не небрегла


И не корпела...


Столько терпела,


Сколько могла!


 


* * *


Я – здоровая, даже живая –


Хлопну створом последних дверей –


И как будто уже забываю


Твой египетский вырез ноздрей.


 


И уже тяготеет нормальность,


Сочетает с вопросом ответ.


Наступает иная реальность –


Выступает углами конверт.


 


Или время тебя затеняет,


Заливает, как ссадину йод,


Или Бог меня так сохраняет,


Что и снов о тебе не даёт.


 


* * *


Без начала, без конечка,


Без конечика –


Три колечка, три колечка,


Три колечика.


 


Посеребрено колечко


Укатилось за версту:


Ему маяться полегче


На другом персту.


 


А колечко позолочено –


И кто ему судья? –


Плат пуховый приохочено


Пропускать через себя.


 


Лишь червонное колечко


Уготовано навечно –


Вокруг пальца обвело,


Лютым гадом обвило.


 


* * *


Чтоб числили по отчеству,


Чтоб не юлило навьице,


Не так живи, как хочется,


Не тех люби, кто нравится.


 


Но впусте мне наскучило,


И цвет пустила примула.


Из шапки крайних случаев


Я запредельный вынула.


 


И – мирозданьем длимое, –


Как невидаль, как новшество,


Звучит неутолимое:


Как


        ты


             ко мне


                           относишься?


 


* * *


Разверзается зимний Никола,


До верхушек снегами достав,


И баржу мою гонит с прикола,


И ломает она ледостав.


 


Я судьбы пробегаю аллею.


Я почти ничего не боюсь.


Я ни капли тебя не жалею


И с душой твоей не расстаюсь.


 


Ты собою края зашиваешь


Предназначенной мне полыньи.


Ты впоспех мою жизнь проживаешь,


Превосходишь страданья мои.


 


Я такой не отвергну заступы!


И, пока меня клонит ко сну,


У любви нашей режутся зубы


И твою разрывают десну.


 


* * *


И нанялся дождь воды натолочь,


И тьма на стекле гадала,


И время не шло, и сердце всю ночь


Взмывало и опадало.


 


И будто с цепи рвалось естество


Искать до изнеможенья


В знаменьях судьбы следы твоего


Преддверия, приближенья.


 


* * *


Осени хотелось – не воды,


Утренником тронутой, не ранней.


На листе, как на стекле, следы


Твоего и моего дыханья.


 


Памяти хотелось.


                                    Не стремглав, –


Обстоятельств мимики и речи...


Лица застилающая мгла,


И платок, наброшенный на плечи.


 


Смелости хотелось – не бравад,


Ради правды, по которой мёрзла...


Крупка снега на твоих бровях,


Поднятых, как при отплытьи вёсла.


 


* * *


Вдова и невеста, ни разу – жена,


Я всем животом от тебя тяжела,


И слёзы натуги мне ширят раскос,


Когда подмывает со дна токсикоз.


 


Я жилой верёвочной и нитевой


Клянусь: не бывало меж нас ничего.


Лицо закрываю и криком кричу –


 


Ведь вот оно как быть твоей не хочу.


Но где бы, когда бы и чем ни жила,


Я


   всем


            животом


                              от тебя


                                             тяжела!


 


* * *


От телефонной лжи до лжи постельной


С чужих судеб и с уст чужих снята,


Ты выглядеть умеешь неподдельной –


В тебе я не ошиблась, Красота!


 


До мякоти в зажатый створ ракушки


Я нож разоблаченья не сую.


Сквозь лаковый налёт и побрякушки


Провижу я трагедию твою.


 


Ты прочь идёшь, но не проходишь мимо,


Чтоб не задеть и не разбередить.


И есть ли изощрённей пантомима,


Чем за собой пожизненно следить!


 


* * *


...Мы гуляем сверху донизу


Под ручку, например.


У тебя власы Адониса,


А нация – ибер.


 


А моя какая нация –


Ни дома, ни гроша?


Наособь координацию


Сладила душа-левша.


 


Ты не стискивай, не сковывай,


Пусти летописать


В неснесённую Московию,


В укромный палисад.


 


За Таганкой речка-Яуза,


В Останкине сирень.


Получаю письма-кляузы


Почти что через день.


 


Не гадали – просто дожили...


Сыму с гвоздя пращу:


Прощевайте, достодолжные, –


На вас ли я взыщу!


 


На разлуку камень выменян –


Пуста моя праща...


Милый с кашляющим именем, –


Уволь, прости-прощай!


 


Впрямь, и некого винить!


Память – белая финифть...


 


* * *


Мы плачем и не унимаемся


В ночь свадьбы на осенней тяге.


Мы греемся – не обнимаемся,


Храбрящиеся доходяги.


Испелась наша песнь до фистулы,


Душа висит на нитке в теле.


 


Пять лет водили нас без выстрела,


И, не снижаясь, мы летели.


 


Пространство уступило времени


Двух отощавших диких уток,


И, как бы в виде замирения,


Нам дали сесть на двое суток.


 


Держались сутки или около,


А долее не потянули –


Уснули, как живые, чмокая


И ужасаясь, что уснули.


 


Ты молишься, дыша мне в волосы,


Чтоб языки не заплетались,


Но к нам идут сквозь лесополосу


И требуют, чтоб разлетались.


 


И, к изумлению всеобщему,


Нас удручает расставанье,


И, кажется, впервые ропщем мы,


А это – признак оживанья.


 


* * *


Рук в мольбе тиарой не складывала,


Не поплёвывала через плечо,


Но на каждый пустяк загадывала,


Что увижу тебя ещё.


 


Я в себе, как в лавке посудной,


Тщилась вечное не побить.


Я любила, ибо абсурдно


Было видеть – и не любить.


 


Я тебя по углам не скрадывала,


Но в безвылазной меледе


Я на тёмной воде загадывала


И на огненной на воде.


 


А когда только тень покачивалась,


Только зыбка – или ладья –


Лунным стоном твоим просачивалась,


На него я не оборачивалась –


На него отзывалась я.


 


Знаешь, сколькие разобиделись,


Этим эхом соблазнены?


Что за жертвы принесены,


Чтобы мы с тобой не увиделись?


 


Ведь по нашей однокоренности


В обезумевшем казино


Ставки делались… Но о ревности


Ничего мне знать не дано.


 


Лишь вцеплялась в рукав репейником


Благовещенская ветла…


Рыбья кровь твоих европеянок


По сусалам моим текла.


 


* * *


Оперенье, нарощенье


На заплечии...


Исполать, отягощенья


Человечии!


 


Возрастают до вершины


От изножия.


Женщины мои, мужчины –


Люди Божии!


 


Обнимать без отторженья –


Служба истая.


Это – жар самосожженья,


Это – чистое.


 


А душа взойдёт из праха –


Куда денется, –


Белошвея, тонкопряха,


Рукодельница.


 


* * *


Я снова усну на молитве,


На имени чётном твоём,


И снова в душевной ловитве


Мы порознь ночь проведём.


 


И слёз моих ветер не вытер,


Преемник не выжег, пока


Ты носишь мой теннисный свитер,


Чья ткань и тонка, и крепка.


 


А я всё твоё износила


На долгие годы вперёд…


Мою окаянную силу


Мне утро с лихвою вернёт.


 


Я в коробе стану копаться,


Где жизни накопленный лом…


Бессчётно я ранила пальцы


Тобой возвращённым кольцом.


г. Москва

К списку номеров журнала «ДОН» | К содержанию номера