Главная | Журналы | Персоналии | Книги | Медиа | Проект АРЕаЛ | ГЕОЛОГИЯ | Только для своих | ПОМОЧЬ МЕГАЛИТУ | Спонсоры | Связь с координатором портала |
Центр |
Марина СлуцкерОб авторе: Родилась в Москве. Закончила Московский институт культуры, отделение... >>> |
Марина Шеркина-ЛиберОб авторе: Поэт, писатель, лингвист. Родилась в 1976 году в г. Новокуйбышевске Самарской... >>> |
Александр ШерстюкОб авторе: Член Союза писателей России. Поэт, прозаик, публицист. Редактор, автор... >>> |
РегионыЦентрРоссияАбаканАнадырьАрхангельскАстраханьБарнаулБелгородБлаговещенскВладивостокВладикавказВладимирВолгоградВологдаВоронежЕкатеринбургИжевскИркутскКазаньКалининградКалугаКемеровоКраснодарКрасноярскКурганКурскЛенинградская областьЛипецкМоскваМосковская областьНарьян-МарНижний НовгородНовосибирскОмскОрелОренбургПензаПермьПетрозаводскПетропавловск-КамчатскийПсковРостов-на-ДонуРязаньСамараСанкт-ПетербургСаратовТверьТулаУлан-УдэУфаХабаровскЧебоксарыЧелябинскЯкутскЯрославльЗападная ЕвропаАвстрияАлбанияБельгияБолгарияБосния и ГерцеговинаГерманияИзраильИрландияИспанияНорвегияПольшаРумынияСловенияФинляндияКавказАзербайджанАрменияГрузияАзиатско-Тихоокеанский регионАзиатско-Тихоокеанский регионАфрикаАфрикаВосточная ЕвропаБеларусьМолдоваУкраинаЦентральная АзияКазахстанКиргизстанТаджикистанУзбекистанСеверная АмерикаКанадаСШАСтраны БалтииЛатвияЛитваЭстония |
Елена КопытоваКрепкий орех. СтихотворенияДорожное …а за окном – берёзово. Шпалы – чересполосицей. Небо играет красками щедро и нараспев. Сумерки гонят с пастбища рыжее стадо осени. Даль убегает в прошлое, выдохнуть не успев.
Только прикосновение, только намёк – не более… Тянется-канителится времени волокно, зыбится послесловием чеховской меланхолии… Жёлтый зрачок прожектора высветил полотно.
Беглый этюд – плацкартное: рыжий трёхлетка с яблоком. Ложка по подстаканнику бряцает бубенцом. На незнакомой станции суетно, как на ярмарке. Пахнет капустой квашеной, бочечным огурцом.
Можно дышать, как дышится… или парить, как движется. Можно сказать, как выдохнуть – шелестом-ветерком. Только вот слово «Родина», в общем-то, слишком книжное… лучше бы – полушёпотом, тающим сквозняком.
Бродят слова ненужные (вроде письма с оказией) – то ли уже на подступе, то ли еще в пути …
– Вяленым рыбным Севером, спелой арбузной Азией, мокрым хохлатым Питером встреть меня, приюти... и посмотри доверчиво… и обними по-дружески… пусть себе паутинится медленной речи вязь. Будь ты слегка подвыпившей, луковой и простуженной… Знаешь, и пуповинная недолговечна связь.
Вижу – на шею времени кольца легли годичные. Вижу как из дорожного старого рюкзака волком глядит предательство паспорта заграничного с ужасом обреченности вечного чужака.
Провинциальное …и неважно, где он и как зовётся – городок с часовенкой под ребром. Ночью время черпаешь из колодца, до утра гремишь жестяным ведром.
И душа наполняется зыбкой грустью. Всё застыло будто бы на века в закоулках этого захолустья. На цепи по-волчьи скулит тоска.
…колосится утро над бездорожьем. На лугах – ершистая трын-трава. Вот бы враз оторваться, сдирая кожу! – Отболев, отникнуть, но – черта с два! – Как ни бейся – хлёсткая пуповина неизменно тянет тебя назад.
…у хозяйки – брага (к сороковинам). На столе – портрет (утонувший брат). На цветастом блюдце – свечной огарок. Кислый квас – во фляге. В печи – блины. На плакате выцветшем – Че Гевара, и ковёр с оленями – в полстены.
Даже то, к чему ты едва причастен, прикипает к памяти навсегда. В сенокос – царапины на запястьях, да жара без продыху – ерунда. От того, что было сплошной рутиной – горячо и больно, по телу – дрожь… тишина колышется паутиной – даже выдохнуть страшно, а вдруг порвёшь?
Незнакомая Родина Два вопроса: «Что делать?» и «Кто виноват?», как седые просёлки , навеки схлестнулись. В Ярославле над Волгой ярится закат. Тлеет Тула витринами пряничных улиц.
А в вагоне – туман опрометчивых слов. Да и сам ты доверчив, наивен и жалок, обнаживший всю душу до самых основ, точно Питер – изнанку своих коммуналок.
…за спиною – перрон. Переступишь порог – и на пир с «корабля», но расходятся гости. …а рассвет с огоньком, и с горчинкой дымок, и дрова – на дворе, и трава – на погосте.
Оживает душа, обращённая в слух. Акварельные зори свежи и прозрачны, но умолк предпоследний нетрезвый петух, оцарапав околицу хрипом наждачным.
Вот бы взять да попробовать жить-не тужить, чтоб душа – нараспашку!.. Похмельно-непьющий, понимаешь, что… – к лешему вся эта жизнь! – Что за чушь, что дорогу осилит идущий?
Кто соврал, что идущему ноша легка? – Добрести бы до дома неровной походкой… (Как известно, Россия – в глазах чужака – пресловутый медведь, балалайка и водка).
Незнакомая Родина… Всё замело – заметелило пеплом неверного слова. …а в плацкартном вагоне тепло и светло. И подросток-«ботаник» читает Толстого…
В плацкартном вагоне «Скорый» ход набирает, время его пришло ¬– Измерять колёсами Среднюю полосу. А моя попутчица – как же не повезло – Говорливая тётка, жующая колбасу.
И она всё болтает, битком набивая рот… Вот ведь, думаю, надо же – выдался мне «досуг»! А она – про соседку, Путина, огород… Начала о себе. Побежали мурашки вдруг.
И в глазах ее шевельнулось на самом дне То, что с детства задолблено: взялся – тяни свой гуж… Её сын в девяносто пятом погиб в Чечне. В девяносто девятом повесился спьяну муж.
Она, пот отирая со лба, говорит: «Жара». Отхлебнув воды, улыбается: «Хорошо». У нее умирает от рака в Москве сестра, Она едет прощаться с последней родной душой.
Паренька жалеет: «Совсем еще не окреп. Видно мать измаялась, бедная, ждать сынка!» – Спит в наушниках тощий дембель, сопя под рэп, С верхней полки свисает жилистая рука.
Все затихло, уснуло, съёжилось, улеглось. И вагон стучит колёсами и храпит. Но метёт мозги бессонницы помело. Сколько сорных мыслей… какая из них пронзит, прошибёт, проймёт до ядрышка, до нутра? – «Я лишь пепел Европы, и здесь не моя страна»… Как же сладко курится в тамбуре в пять утра! За окном рябинно, розово. Тишина.
Крепкий орех …только мама и ты. И весна на дворе. Воздух детства, звенящий, как спелый арбуз. Слово «Родина» – крепкое, точно орех – не распробуешь с первого раза на вкус.
…середина пути. И дождём осаждён серый город, дрейфующий в талой воде. Так бывает: годишься не там, где рождён… а бывает… и вовсе не годен нигде.
…и трясёшься в вагоне – судьбе ли назло? – Вот и дерево кроной глядит на восток. – Так подбитая птица встаёт на крыло, безнадёжно ловя восходящий поток.
…а тебе говорят: «Так ведь это – твой дом!» – ножевые слова – как удары серпа. Слово – крепкий орех, да вот только потом… от него остаётся одна скорлупа.
…и царапаешь душу в густой трын-траве. Но с тобой пуповиной земли сплетены – вместо матери – крест, вместо Родины – две совершенно чужих бесприютных страны…
Памяти мамы …и когда онколог развёл руками... и хлестнула чёрная полоса по судьбе… и дымными облаками занесло больничные корпуса – в жуткий миг, когда умерла надежда, и пахнуло ужасом и концом, этот мир остался таким, как прежде! – Так хотелось плюнуть ему в лицо!
…и меня шатало – от слёз и водки. Сигаретный пепел летел в глаза. Пьяный двор качался разбитой лодкой. – Мама, сколько нужно тебе сказать! Сохранить тебя – до последней пяди! …а потом… моя неживая тень наступала на ноги тем, кто сзади – в похоронный хмурый осенний день.
Только боль – по горло, тоска – по пояс, да в пустынном небе – никчёмный свет.
Так чего-то ждёшь, опоздав на поезд, и ненужный держишь в руке билет… …………………………………………………………… …и опять рождается по привычке новый март, готовый пуститься вскачь. Акварельно, ветрено и синично! Несомненно, время – хороший врач.
Но со мной – мои «болевые точки». И как нерв искрящий – моя звезда, невзначай застрявшая в междустрочье. И «кривая» вывезла не туда. И до боли ясно – не быть Поэтом (что ни слово – рублено топором)… – Только, мама… где же твои заветы? Где-то там – у вечности под ребром?
Ты прости, во мне тебя слишком мало, я хочу не сбыться, а просто – быть. Не смогу я жить по твоим лекалам, не сверну с дороги своей судьбы. Я – чужой Вселенной слепой осколок, потерявший веру в благую весть. Если Бог безмолвствует, как онколог, как-то глупо спрашивать: «Шансы есть?»…
Город ты мой единственный Чётное и нечётное – улицы арифметика. – Не говори мне лишнего, ведь всё равно – не то! – В красном трамвае с рожками – шумные безбилетники. В зыбком морозном мареве – клетчатые пальто…
– Как не поверить в лучшее, если в кармане – семечки, Город мой, отпечатанный в памяти навсегда – старой ушанкой кроличьей, булочкой трёхкопеечной, струнными переборами, искрами в проводах…
«Винный», «Пивной», «Закусочный», в меру обезображенный пряным закатным соусом; кухонный шут и враль… – Город ты мой единственный, памятью приукрашенный, был ты таким «безбашенным» – выл в голове февраль…
Хватит. Откуролесили. Впору бы образумиться… Время упругим яблоком катится в никуда. …но, за подкладкой Города, в тесном кармане улицы прячется сумасбродная – только моя – звезда… …………………………………………………………… Капли летят за шиворот. Ветром лицо исколото. Жёлтый фонарь качается. Мокрая тень дрожит… – Город ты мой единственный, ну, извини – какого ты лешего бестолкового – стал мне таким чужим?
Что остаётся? – Вымокшей тенью бродить по улицам, жадно курить и сплёвывать в чёрные пасти луж. Город ты мой простуженный, что же ты так нахмурился? Сколько в тебе утоплено эдаких «мёртвых» душ?
Постновогоднее Зимний город – осколок чужого наследства – прижигает лицо, как пчелиный укус, и хрустит на зубах карамелькой из детства. – Хорошо… – на не слишком взыскательный вкус.
Хорошо... – потому что рукой – до Парижа. Над Монмартром – луна. И вино – дотемна. Кто сказал, что далёкая Родина – ближе? – «…был ли мальчик?» (ну, в смысле – была ли Страна?)
…отболеть-отгореть-улететь в «несознанку» – всё нормально, все средства давно хороши. Ты, как Маугли, прячущий волчью изнанку – в камуфляже глухой человечьей души.
Да куда ж – от себя? Доживай иноверцем, догорая костром на чужом берегу. Продолжайся – ожогом на чьём-нибудь сердце, беглой строчкой, пунктиром лыжни на снегу...
Белый город мятежные мысли хоронит. И уже однозначно – тебе не родня – пассажиры на гулком метельном перроне. …………………………………………. И… да здравствует Родина!.. Пусть… – без меня.
Без слов Говорят, в Отечестве нет пророка, да и кто б узнал его, если есть? Но зато опять на хвосте сорока притащила сдуру худую весть.
…а в чужое сердце влетишь с разгона, так тебя проводят – «на посошок» полной чаркой спелого самогона. Сумасбродно, ветрено… – хорошо!
…а потом – привычный рассол на завтрак. Хоть полвека пей, всё равно – тоска. Ты чужой здесь и… не сегодня-завтра упорхнёшь, как ласточка с облучка.
… но пока… молчи! На душе бездонно. Всё, что важно, сказано и без слов. Просто Бог, шутя, раскидал по склонам золотые луковки куполов.
Просто остро пахнут лещом и тиной на равнинах волжские рукава. И тебя пронзает гусиным клином ножевая русская синева.
|
ГолосованиеВыберите название/тему следующего раздела проекта "Вещество"ЖурналыПятью пятьКочегаркаСОТЫРусское вымяВЕЩЕСТВОАРТИКЛЬЕВРОПЕЙСКАЯ СЛОВЕСНОСТЬЕВРЕЙСКАЯ СТАРИНАЗДЕСЬЛитСредаЗаметки по еврейской историиСемь искусствЛиФФтДАЛЬНИЙ ВОСТОККОВЧЕГОСОБНЯКМОСТЫМЕНЕСТРЕЛЬПриокские зориВИТРАЖИДОНСЕВЕРДРУГОЕ ПОЛУШАРИЕЛИТЕРАЮЖНЫЙ УРАЛБАЛТИКА-КалининградСеверо-Муйские огниНОВЫЙ СВЕТСлова, слова, словаЗАРУБЕЖНЫЕ ЗАДВОРКИНАЧАЛОКАЗАНСКИЙ АЛЬМАНАХПять стихийЗАРУБЕЖНЫЕ ЗАПИСКИСлово-WordГВИДЕОНКольцо АЭМИГРАНТСКАЯ ЛИРАСорокопут [Lanius Excubitor]ДЕНЬ ПОЭЗИИЖурнал ПОэтовТело ПоэзииГРАФИТБЕЛЫЙ ВОРОНИНЫЕ БЕРЕГА VIERAAT RANNATЮЖНОЕ СИЯНИЕЛитературный ИерусалимДЕТИ РАФУТУРУМ АРТЧЕРНОВИКЗИНЗИВЕРЛИКБЕЗВАСИЛИСКДЕНЬ И НОЧЬУРАЛ-ТРАНЗИТНОВАЯ РЕАЛЬНОСТЬЖурналы, публикация которых на сайте прекращена:ЧЕЛОВЕК НА ЗЕМЛЕИЛЬЯАРГАМАК-ТатарстанИНФОРМПРОСТРАНСТВОДЕРИБАСОВСКАЯ - РИШЕЛЬЕВСКАЯСТЕРЖЕНЬСВОЙ ВАРИАНТБАШНЯ22ВОЛОГОДСКАЯ ЛИТЕРАТУРАНАШЕ ПОКОЛЕНИЕУРАЛРУССКАЯ ЖИЗНЬАРТ-ШУМЛИТЕРА_DNEPRТРАМВАЙЗАПАСНИКЫшшо ОдынПРЕМИЯ ПБЕЛЬСКИЕ ПРОСТОРЫЗНАКИ11:33АЛЬТЕРНАЦИЯ |