Причудливы деревья и снега. Стихотворения

МЕЛЬБУРН

Из окна - двухэтажные домики, -

спальный город, не спальный район,

безмятежная власть экономики,

а в основе - ворьё, как Вийон,

каторжане, мятежники, ссыльные,

протестанты и всяческий сброд,

а места - пасторально-стерильные,

вот и я, как почтеннейший крот,

из страны буераков и подвига, -

что ни день - то лапша, то ботва,

здесь, в стране трудолюбья и отдыха,

восхищенье умножив на два,

или более, выпав в прострацию,

задаю себе вечный вопрос -

для чего мне господь дал ту нацию,

для которой покой - купорос? -

Если б жил я в блаженной Австралии -

сколько б выдержал - год или два?

а в чистилище (ад мой - подалее),

пять десятков гудит голова.

..Сколько зелени, моря, безветрия,

или ветра и с ним - облаков,

вот закончу дурное столетие,

и - в Канберру, от игрищ богов.

 

***

Когда-нибудь, под стать манерам,

культура станет эфемером,

потомки не сочтут за труд

забыть язык, покинув лоно

земли, где пали их знамёна,

сокрыв за крыльями гаруд

 

все звёзды вместе с млечной пеной,

и не сыщу во всей вселенной

ни эха - тени языка,

ни спящей почки, ни созвучий, -

мой бог надеялся на случай,

но ставка слишком высока -

 

что есть слова? - в чём смысл наречий? -

меняет облик человечий

то, как мы мыслим и о чём,

не форма - воплощенье сути,

мечта о мире и приюте,

звучанье, ставшее ключом...

 

А что культура? - снова - беси,

ни нас, ни смысла в этой взвеси, -

чужие люди говорят

твои слова ли - после жизни

чадят сентенции на тризне,

Оскудевает звукоряд.

 

Из цикла Ненужные Сонеты

Причудливы деревья и снега –

Их сочетанье, их пересеченье,

То наста нестерпимая фольга,

То шапок Мономаха завершенье,

 

Не лес, но царство, арки и врата,

Хоромы, шалаши и анфилады,

И нет ни сухостоя, ни куста –

Снегурочками нимфы и дриады,

Безмолвие пронзают голоса

И птичьи трели, беличье стаккато,

Равнина, что не знает колеса,

Несёт тебя за сказкою куда-то,

 

И вправду мир полярен – без людей

Он бесконечен, словно сад камней.

 

***

Стрекочет «Зингер», ливень за окном,

Что Эйзенштейну было полотном, -

Узилище, чистилище, отстойник,

Арахна и рисованный камин,

Для выпечки используемый тмин,

По бедности неприбранный покойник.

 

Серым-серо – какая светотень? –

У бабушки от «Зингера» мигрень,

Ни краски в том, что было чёрно-белым,

У кошки виден каждый позвонок,

Картошка распирает чугунок,

И так уныло в доме опустелом,

 

Как будто жизнь – за тридевять земель,

А здесь – корабль, посаженный на мель,

Счастливцы, что в ненастье уцелели,

Но что ж они не радуются дням,

Горящим в тусклых комнатах огням,

Расколотому чайнику из гжели? –

 

Их занесло далёко-далеко,

Им тяжко всё, что внукам их – легко, -

Привычны пихты, кедры, можжевельник,

От юности – ни света, ни примет,

И только дождь, как сломанный предмет,

В свои пределы вписывает ельник

 

И стрёкоты железной саранчи,

Под кошкой – половик и кирпичи,

И бабушка зовёт дикарку – Муркой,

На форточке - отметины когтей,

Припав к земле, как некогда Антей,

Она дрожит всей бедной серой шкуркой...

 

ТЕМНА ДОРОГА

      «Много врут о Вас, Володя...»

         В. Долина

 

В харчевне дали чебурек

Вдогон кальяну, -

Рагу из мяса кукарек

Я есть не стану,

Не потому, что курофоб,

Фанат барана –

Я – мясоед, любитель сдоб,

сосед кальяна, -

Сегодня – просто не хочу,

Пью чай, не чачу,

По чебуреку постучу, -

Зачем горячий,

Зачем порвался, вытек сок,

И пальцы в жире,

Стоит кальян наискосок,

И муть в эфире,

А мне бы наших Ивасей

И Веронику,

На сколько хватит нам друзей? –

На сколько – крику?

..как много врут – и тут и там,

И любят – много,

Я выпью чай «за наших дам»,

Темна дорога…

Темна дорога в облацех,

Светла – над ними,

Был в детстве часто против  всех,

На то и имя –

Расшифровать – опять Завет,

Но я – не в теме,

Хотя познал и тьму, и свет,

Любовь и время, -

Познал? – коснулся – онемел,

Но рок предгорий –

Как облака, снаружи – бел,

Блажен, как море,

И потому монастыри

Мостят к вершинам,

Там, где обрыв, огни зари,

Восставшим глинам

При переходе в облака,

Одушевленьи,

Терять не горсточку песка,

Но суть творенья,

А что взамен? – я повторю –

Темна дорога,

И не по рангу январю

Знать имя бога.

 

***

 

«Пьер Менар, автор «Дон Кихота»

   Х.Л. Борхес

Часто художник рисует пастиш,

И обращается Пьером Менаром, -

Вот ведь искусство! – кадишь ему, льстишь,

Перебиваешься пьяным угаром,

А получается лишь перепев,

Оттиск, копирка, канва трафарета,

Словно пейзаж, на глазах отпотев,

Преображая цвета винегрета,

Так и не ожил – вода ли мертва,

Части срослись недостаточно верно –

Что там живое, под тиной, у рва? –

Как ни черти, обнажается скверна,

Если душа ни мертва, ни жива –

Выпей, художник! – картина права –

Та же излучина, отмель, стожок,

Только – ни женщин, ни смеха, дружок.

 

***

Ах, наливное яблочко! - кусну -

И больше не покатишься по блюдцу,

Не встретишь долгожданную весну, -

Всё сбудется и гости соберутся

Как прежде, возле круглого стола,

И жадно устремят на блюдце взгляды, -

Закружится волшебная юла,

Пророчествам не ведая преграды,

Но ты навек останешься со мной -

Столь вкусное! - прелестное! - нагое -

И, если дело только за ценой, -

То яблочко покатится другое,

И что покажет? - нам не угадать, -

Что обернётся мором или трусом? -

А будущее можно и не ждать,

Взять яблоко - и насладиться вкусом.

 

П.С. "Мор, трус и глад" - болезни, землетрясения, голод.

 

***

 

                     Владу Резвому

 

Выбирай аккуратно кумиров –

Дима Быков – сегодняшний Киров,

Только – жив и весьма плодовит,

И не в Питере правит балами,

А поэзия пахнет волами, -

Вся в трудах, далека аква вит… -

Нет, не Киров – Рождественский Роберт! –

Как меня этот жанр ни коробит,

Только всё же не Вер Полозков, -

С ностальгией трусов и прокладок,

С ароматами птичьих погадок

И мужских перепревших носков…

Скоро арии евроканала

Доведут нас почти до анала, -

Плюрализм и верлибр – заодно! –

Хватит бронзы на Димочкин профиль? –

 

Кто у нас на Руси Мефистофель? –

Катаракта, слепое пятно…

 

Гаммельн

По году – крыса, месяцу – баран,

Характеру – мечтатель и тиран,

(считала дева, что – рыбовладелец,

Но – уплыла уклейкою из рук,

И много лет я стайкою подруг

Был окружён, что музами – сиделец).

 

Лежачий камень. – Селевый поток. –

Ни рук уже не чувствую, ни ног,

В овечьей ли, тигровой, львиной шкуре,

Но крыса доигралась до угла,

И тень заката плотно прилегла,

Прижав зеро де факто и де юре. –

 

Взор крысы, обращённый на руно,

Компасом указует на одно –

Когда горишь – на шкуре беглый пламень, -

Великолепно! – но, - со стороны, -

Асбесты ли проглядывают, льны,

Внутри уже не трещина, но камень.

 

Осталось отпустить грехи и сны,

Дожить до нескончаемой весны,

Проталины, капели, ледохода,

Забыть, что был и счастлив, и любим, -

Твоё  руно развеялось, как дым,

И крыса доигралась до исхода.

 

***

 

       Александру Соболеву и Николаю Минаеву

Есть в чтении стихов оттенок стужи –

Когда ты обращаешься к тому же,

Что в юности блистательным считал,

И видишь все огрехи и ошибки,

 

То вместо снисходительной улыбки

Наружу прорывается оскал –

 

Так холодно с того, что равнодушно,

Почти что всё – чудовищно и скушно,

И Атлантида – в море кислоты,

Спасает – сам язык, его чеканка, -

Минаева ли скатерть-самобранка,

Петрова ли алмазные черты,

 

Ладинского и Чиннова игрушки,

Романтиков чумные, но пирушки,

Паралипоменона постирушки,

И сонм стихов небесной красоты.