Стихи

                
*   *   *
Когда в сознании пологом
Светильник разума угас,    
Еврей, единожды став Богом,
Записан в паспорте как Спас.

И во Владимирском соборе
До Рождества, среди зимы,
За спины встав в церковном хоре,
Пою и я Ему псалмы.

                          
*   *   *
Закат в Киммерии. Над городом пыль.
Скрывая похмельную робость,
Сойди на платформу, себя пересиль
И сядь на вокзале в автобус.

За окнами переместятся дома,
И перекупавшийся в море
Курортник, от скуки сошедший с ума,
Пройдёт через двор в санаторий.

И свет на домах, как пришедший извне,
Как будто описанный в сказках, –
Блуждает огонь в голубой вышине
Среди переулков татарских.

И пригород тот, что являлся во снах,
Покуда ты значился в списках,
Мелькнет за окном, исчезая впотьмах
В пологих холмах киммерийских.

Отсюда твоя начинается быль:
Ни чести, ни славы, ни денег;
Лишь ходит по степи волнами ковыль –
Устойчивый крымский эндемик.

Как будто с Отчизной не порвана связь
И только с годами крепчает…
И та, что тебя так и не дождалась,
Стоит на перроне, встречает.                            

КУРОРТНЫЙ РОМАНС

Прощается с девочкой мальчик, она, если любит, – поймет.
Играя огнями, вокзальчик отправки курьерского ждет.
Чем ветер из Турции круче, тем толще у берега лед.
Кольцо соломоново учит, что всё это – тоже пройдет.

Но евпаторийский, не свитский, под вечнозеленой звездой
Мерцает залив Каламитский холодной и темной водой.
И чтобы сродниться с эпохой, твержу, как в бреду, как во сне:
Мне пофигу, пофигу, пофиг! И все же не пофигу мне…

Не ведая как, по-каковски я здесь говорю вкось и вкривь,
Но мне отпускает в киоске похожая на Суламифь
Скучающая продавщица – помятый стаканчик, вино…
И что еще может случиться, когда все случилось давно?..

Вполне предсказуем финальчик, и вряд ли назад прилетит
Простившийся с девочкой мальчик. Она никогда не простит –
Пойдет целоваться «со всяким», вокзал обходя стороной,
На пирс, где заржавленный бакен качает в волнах головой.

Где яхта с огнем на бушприте встречает гостей под шансон.
Над городом темным  –  смотрите! – наполнилось небо свинцом.
И волны блестят нержавейкой, когда забегают под лед,
И чайка печальной еврейкой по кромке прибоя бредет.

И весь в угасающих бликах, как некогда Русью Мамай,
Идет, спотыкаясь на стыках, татаро-монгольский трамвай.
Он в сварочных швах многолетних и в краске, облезшей на треть.
Он в парк убывает, последний… И мне на него не успеть.

И путь рассчитав до минуты, составив решительный план,
По самое некуда вдутый, домой семенит наркоман;
В значении равновеликом мы схожи, как выдох и вдох:
Я, в сеть выходящий под ником и жаждущий смены эпох,

И он – переполненный мукой и болью, испытанной им, –
Как я, притворяется сукой, но выбрал другой псевдоним.
И всё это: девочка, мальчик и я с наркоманом во тьме,
И пирс, и заснувший вокзальчик, и всё, что не пофигу мне, –

Скользя как по лезвию бритвы и перемещаясь впотьмах,
Как минимум – стоит молитвы, с которою мы на устах
Тревожим порой Богоматерь под утро, когда синева
Над морем, как грязная скатерть, и в воздухе вязнут слова.

Пусть видит прибрежную сизость и морось на грешном лице.
И пусть это будет – как низость! Как страшная низость – в конце.

ЖИЗНЬ МОЕГО ПРИЯТЕЛЯ

Если вошел ты, о путник, под своды стеклянные
И приобрел у окошка заветный билет –
Значит, участником стал ты процесса великого
И называть тебя будут теперь – пассажир.

Если решил ты за час до отбытия поезда
В местный зайти круглосуточный бар-ресторан –
Официантка, прикид оценив твой скептически,
Скажет бармену со вздохом протяжным: клиент.

Если к тебе подойдет испещрённая пирсингом
Девушка лет двадцати и попросит «огня», –
Ты, предложив ей присесть, зажигалкою чиркая,
Купишь вина и процедишь сквозь зубы: glamour.

Если очнешься ты в полночь у камер хранения
Без документов, и денег и клади ручной,
Скажет тебе лейтенант, протокол заполняющий:
Лох ты педальный и фраер ушастый притом.
                
*   *   *
                                       Наш роман с тобой до полуночи,
                                       Сука здешняя, коридорная.
                                                                               А. Галич

Чьи-то лица припомнятся,
Кто-то ближе подвинется, –
Это просто бессонница
И чужая гостиница.

Как жила? Припеваючи?
Не в особом экстазе ведь,
Расскажи мне о Галиче,
Если сможешь рассказывать.

Может, все перемелется,
Может, снова навалится, –
Не вдова, не изменница.
Не дала… Что печалиться?

Не княжна, не снегурочка.
Светит тусклая лампочка.
Ты ждала его, дурочка?
Не воротится, лапочка.

*   *   *
                                             Два чувства дивно близки нам…
                                                                                      Пушкин

Понять, в чем дело. Жить зазря,
Водить по выставкам бабищу,
Любить родную пепелищу
И слушать только стебаря.

Косить под Бродского, коря
Себя за то и днем и ночью,
Сводить все фразы к многоточью
И говорить – не говоря.

Иметь презрение к гербам.
Имея склонность к извращеньям;
Понять, в чем дело, но за мщеньем

Не лезть к владыкам и рабам.
Идти, спускаясь по ступеням,
Сходя к отеческим гробам.

ПРО ПОРУ

Как не люблю твою пору –
Пора не та и всё не впору,
И день, и ночь не ко двору,
Да и дела мои не в гору.

Мент, покидающий контору,
Глядит на пеструю игру
Объяв, прилепленных к забору
Его конторы, на ветру.

Призвав прилюдно к топору,
Пожару, голоду и мору,
Воздал отечеству позору
Телеведущий поутру.

И я, прибегнувший к перу,
Скуривший пачку «Беломору»,
Для рифмы пролиставший Тору,
Как Моисей,
            народу – вру.