Майя Димерли

Не курите, дети!

НЕ КУРИТЕ, ДЕТИ!


 


Руслан, от которого все мои беды, снова нашел, чем заняться. Вернее, он нашел окурок, и мы должны были его докурить. Чтобы  не попасться на глаза его дедушке с бабушкой или моим родителям, мы  решили забраться в курятник. Так называлось место под нашим крыльцом,  куда вела крохотная дверца, в которую свободно могла войти только  курица. Трехлетняя же я, протискивалась не так свободно, потому что  ростом была с целых полторы. В курятнике было достаточно темно и очень  грязно. Красиво выражаясь, это были авгиевы курятни, которые достались  нам от курей предыдущих владельцев дома. Именно там, в курятнике, где не  было никаких кур, мы и собирались курить.
Руслан был старше меня года на два и, чего уж там, идеи, которые  приходили ему в голову, меня бы никогда не посетили. Мы протиснулись в  курьи ворота и расположились, как могли. Не успели мы хорошенько  рассмотреть окурок и чиркнуть спичкой, как нас застукал мой брат. Курить  он не собирался, но зато сказал, что если я буду курить, то он расскажет маме. Я выбрала курить! Я ведь дала слово Руслану, неужели непонятно?
Окурок мы благополучно докурили, и нам даже удалось не устроить пожар.  Мы тянули дым в себя, мы дули в сигарету, но так и не поняли, зачем  взрослые курят. Что такое курить в затяжку мы, естественно, не знали и  делать этого не умели. Но послевкусие все равно было не из приятных.
На следующее утро я, как обычно, пришла в комнату к родителям. Они уже не спали, и я уселась на диван. И тут начался спектакль.
– Жорик, – сказала мама трагическим голосом, обращаясь к папе, – ты  знаешь, какой ужас?! Я читала в газете, что некоторые маленькие дети  курят!
– Да, Валюша, – задумчиво ответил ей папа, – я знаю. Самое ужасное, что эти дети никогда не вырастают!
– Бедные дети! – пожалела мама «бедных детей».
Мне было очень неудобно за родителей, потому что актеры они были так  себе. Самое обидное было то, что мои родители всегда разговаривали со  мной, как со взрослой. Зачем же теперь нужно было придумывать это  вранье? Конечно, я вырасту! Главное, что я сразу поняла, так это то, что  живу под одной крышей с ябедой.
Ах, как юна и самонадеянна я была тогда! С каждым днем я все отчетливее понимаю, что мои родители говорили правду.
Я так и не выросла.
 


 


СКОРОСТЬ – НЕ ГЛАВНОЕ


 


Я бежала со всех ног домой. За мной гнался мой шестилетний брат на три  года старше меня. Тощий и ногастый. Я должна была успеть добежать домой  первой. Это было делом жизни и смерти. Только бы не упасть по дороге.  Тогда всё! И я бегу, бегу, выбиваясь из сил. Вот я уже взбираюсь по  лестнице на крыльцо, а он все ближе. Ну же! Давай! Я вбегаю в дом. Надо  срочно найти маму и я кричу:
— Мама! Мама! Где ты?
Из кухни в коридор выскакивает перепуганная мама.
И тут в дом врывается мой брат и громко кричит:
— Мама! Мама! Не верь ей! Она все врет! Я не целовался с Лариской в сарае!
Все-таки скорость – не главное!

НЕТ НИЧЕГО ВКУСНЕЕ


 


Мама ездила на работу на электричке. Когда она возвращалась, то иногда  привозила большой бумажный кулек конфет «Коровка» эстонской кондитерской  фабрики «Калев». Такие кульки в магазинах сворачивали из больших листов  разно-коричневой бумаги. Эстонская «Коровка» была завернута в красные  фантики. Какие фантики были у нее в Одессе, я не помню. Коровок в кульке  было полтора кг. Больше «в одни руки» не отпускали. Дни, наполненные  коровками, были самыми счастливыми, хотя длились недолго, несмотря на  все усилия мамы контролировать поедание заветных конфет. Однажды я  открыла маме свою душу.
– Хочешь знать, о чем я мечтаю? – спросила я у мамы.
– Конечно, – ответила мама и приготовилась внимательно меня слушать.
– Я мечтаю, чтобы у нас был такой кулек «божьих коровок», который никогда бы не потратился.
Я все время неправильно называла эти конфеты «божья коровка» – так  сильно они мне нравились. И правда, на свете не было ничего вкуснее…
Может только сгущенка. И живачки. Мятные и апельсиновые. И еще конфеты  «Полет», такие вкусные леденцы, похожие на таблетки «аскорбинки», только  прозрачные. Кстати, аскорбинки тоже очень вкусные, хоть и лекарства.
Вообще, так много вкусных лекарств! Вот, например, «полиэмилитки»,  которыми нас кормит дядя фельдшер, когда мы с мамой и братом ходим в  Амбулаторию. Сначала он прикладывает к нашим с братом шкирлетам холодный  стетоскоп и тот постепенно об нас нагревается, а мы должны то дышать,  то не дышать. Открыть рот и сказать: «А-а-а-а!». А потом доктор даст нам  эти вкусные шарики – полиэмилитки, чтобы мы не заболели полиэмилитом*. Я  бы каждый день ходила за ними в Амбулаторию, но видимо их всегда не  хватает, потому что часто нас туда не зовут. Зато мама может купить  «Гематоген». Тоже очень вкусное лекарство, если у тебя не хватает  железа. Как мне хочется, чтобы у меня не хватало железа! Но самое,  по-моему, вкусное лекарство, все-таки, Пертуссин. Такой сладкий сироп.  Только тут надо хорошенько постараться и заболеть.
А вот еще в Универсаме продают пепси-колу. Такую, в маленькой бутылочке с  красивой сине-красной крышечкой. Это самая вкусная в мире газировка. Ни  Буратино, ни Дюшес, никакое другое ситро не могут с ней сравниться.  Даже Байкал. Он, конечно, похож на пепси-колу, но все равно она вкуснее. За пепси-колу я готова… ну… просто, что угодно!
А еще вот эти тюбики. Один маленький с ярко-красным прозрачным  кисло-сладким желе, наверное, смородиновым или клюквенным. Называется  «Космос». И другой тюбик, большой, с фруктовым повидлом. Я могу за раз  съесть целый тюбик Космоса или почти целый тюбик этого повидла. Надо  только немного подождать, отдышаться и доесть. Самое здоровское в этом  то, что ты можешь есть из тюбика, как настоящий космонавт. А кто не  хочет стать космонавтом? Я лично очень хочу! Да это даже решено уже!
Когда я вырасту, я обязательно полечу в Космос!
_ __ __ __ _
* автор знает, как правильно пишется это слово (прим. автора)


 


СМЕРТИ НЕТ! (НО ЕСТЬ БАРМАЛЕЙ)


 


Однажды я играла во дворе, и мне срочно понадобился мой мяч. Я забежала в  дом и, не снижая скорости, влетела в нашу с братом комнату. Мячик  должен был ждать меня под кроватью. А на кровати лежала моя бабушка. Она  держалась за сердце и тихо стонала. Ее «прихватило», пока она была на  огороде.
– Что, бабушка, умираешь? – по-деловому спросила я.
– Да, внученька, умираю. – ответила бабушка, надеясь услышать слова сочувствия.
– Ну, ничего, бабушка, – успокоила я ее, – я тоже умру.
Выудив мячик из-под кровати, я убежала во двор. А бабушка еще не раз  вспоминала, как осталась лежать на кровати, держась за сердце и пытаясь  не смеяться. Смеяться ей было больно, но не смеяться она не могла.
– Посочувствовала родной бабушке! – вспоминала она мне спустя годы.
Вы только не подумайте, тогда я не была жестокой. И я умела  сочувствовать. Но когда знаешь, что ничего страшного не произошло, то,  что ж поделаешь?
Я помню, как мой брат бежал из нашей спальни и кричал, что не хочет  умирать. Может ему что-то приснилось? Я почему-то в это время еще не  спала. Взрослые пытались его утешить, но он продолжал кричать, что не  хочет умирать. Я подошла к нему и сказала правду:
– Смерти нет! – мне было странно, что он не знает.
Откуда знала я? Да я видела это собственными глазами! Вернее, когда закрывала глаза. Я часто это видела.
Абсолютно черное пространство. Нет ни пола, ни стен, ни потолка. То  есть, они есть, но их не видно. Мы лежим на полу: мама, брат и я. Так  можно догадаться, что пол все-таки есть. Но все равно, ничего не видно.  Зато нас видно очень хорошо. И мы мертвые лежим на полу. Наверное, мы  умерли одновременно. А потом приходит медсестра – молодая тетенька, в  туфлях на каблуке (я даже слышу, как ее каблуки цокают по деревянному  полу), на ней белый халат и белая шапочка с красным крестом. Ее тоже  очень хорошо видно. В одной руке она держит стеклянный пузырек с большим  бумажным ярлыком, а в другой столовую ложку, или даже больше, чем  столовую. Она по очереди подходит к нам, наливает в ложку из пузырька  какую-то микстуру, а потом наклоняется и выливает ее в рот, сначала  маме, потом брату, а потом мне. И мы встаем. И мы живые.
Так что главное – не паниковать, даже если вы умерли, а просто дождаться медсестру.
И вообще, на свете есть вещи, пострашнее смерти. Например, Бармалей.  Даже не думайте смеяться. Я точно знаю, что вы понятия не имеете,  насколько это страшно. Но это единственное, чего стоит бояться. Вы,  наверное, начитались Чуковского и насмотрелись картинок в книжке. Мама  нам каждое утро читает книжку «Чудо-дерево». Мы с братом ее очень любим.  И Чуковского я очень уважаю. Он многое знает. Там, рыбы по полю гуляют,  и крокодил папиросы курил, и ботиночки на дереве растут. В общем, если  человек умный - это видно сразу. Но с Бармалеем он явно промахнулся.  Когда я первый раз увидела рисунок с Бармалеем, я решила, что это шутка  такая. А потом поняла, что они с художником просто ничего не знали. Так  вот, сегодня, похоже, вы узнаете правду.
Он приходит только, когда рядом никого нет, и никто не поможет. Он  приходит только тогда, когда я сплю. Мне снится комната. Моя обычная  комната. Настолько обычная, что вы бы никогда не догадались, что это  сон. И я играю в игрушки. А потом, я понимаю, что приближается Бармалей.  Я это чувствую кожей, душой, поджилками. И шторы на окне начинают  вздуваться и тянуться в мою сторону. Никак нельзя, чтобы Бармалей не  пришел. Потому что даже шторы уже все поняли. И я одна. И самое страшное  – это увидеть его. Поэтому я всегда падаю  лицом вниз и закрываю голову руками. И я чувствую приближение силы,  против которой ничего не могу. И шторы срываются с карниза и накрывают  меня. И тогда я просыпаюсь и кричу: Бармалей! И я бегу в комнату к маме.  Передо мной абсолютно черное пространство. И всегда в абсолютной  черноте эти желтые горящие пятна у меня перед глазами. И ничего не  видно. Но это не важно. Я и так знаю куда бежать, чтобы найти маму. Или  мне так страшно, что я не могу пошевелиться, а только кричу: Бармалей! И  тогда мама бежит ко мне. Она ложится рядом, обнимает меня и что-то  говорит, и я уже не боюсь. Я знаю, что сегодня он больше не придет.  Потому, что он приходит только, когда рядом нет никого, и никто не  поможет.
Так что, вы теперь понимаете, что его никто не видел и поэтому никто не  может его нарисовать. И тот Бармалей у Чуковского просто мелкий жулик.
Но знаете, жизнь очень смешная штука. В ней постоянно что-то меняется.  Многие на это жалуются. Я и сама из-за этого тысячу раз выглядела глупо.  Но все же, мне всегда было легко, потому что я живу, зная главное –  смерти нет, а все, что есть у меня, я могу прикинуть на пальцах. Это  упрощает подсчеты, делает жизнь понятной и прозрачной, и я в любой  момент могу подвести итог. И я делаю это каждый вечер. И этот итог уже  много лет не меняется:
У меня остался Бармалей, но мама больше не придет.
Ну да! Да!!! Ладно! Черт с вами! Пусть будет по-вашему!
Пусть будет наоборот.