Игорь Харичев

Практики ощущизма. Рассказ сенсосоциолога

Это – глава из готовящегося к печати романа «Правда ощущизма (роман в рассказах-признаниях)». Две главы из того же романа уже публиковались в №№183 и 184 «Информпространства».

 

          С самого начала заявляю, что никогда не имела и не имею никакого отношения к тем махинациям, которые происходили в сфере сенсосоциологии. Я всегда занималась только наукой.

Я – Каролина Стальска, профессор Варшавского университета, специалист по социологии, многие годы работаю на факультете философии и социологии. Я первой в мире начала использовать записи ощущений для социологических исследований. Что бы не утверждали американцы, моя статья с результатами, полученными благодаря сенсозаписям, вышла на три месяца раньше статьи Майкла Элиота и Джошуа Пивзнера. Причем в моей статье, помимо результатов, были отмечены преимущества нового метода.

Едва я познакомилась с ощущизмом, я сразу поняла, сколь большой у него потенциал. По крайней мере, в сфере моих научных интересов. Я незамедлительно подала заявку на оборудование, но руководство университета не восприняло ее всерьез. Тогда записывающие сенсошлемы покупали только для развлечений, хотя стоили они очень дорого. Пришлось потратить много времени и сил, прежде чем удалось получить деньги на приобретение трех шлемов для сенсозаписи.

Мы с моими аспирантами и студентами начали с того, что провели пробное исследование на себе, выясняя мнение членов коллектива по самым разным вопросам: отношение к политикам, общественным деятелям, шоу-звездам, к России, к продуктам питания, местам отдыха, различным хобби. Так мы отрабатывали методику. Очень быстро нам стало ясно, что применение ощущизма в социологии дает серьезные преимущества по сравнению с прежними методами. Люди охотнее участвуют в опросах, потому что не надо ничего писать, надо только испытывать то или иное ощущение. Но, главное, повышается надежность результатов опросов, поскольку человек не в состоянии скрыть свое истинное отношение к чему-то или свои истинные эмоции – если он пытается сделать это, методика прекрасно выявляет подобные попытки. Хотя обработка первичных данных, конечно, усложняется: прежде надо было только вносить в компьютер ответы на вопросы – «да» или «нет», их у нас называют закрытыми дихотомическими, – а теперь сотрудникам приходится надевать сенсошлем и вникать в ощущения, вызванные тем или иным вопросом. Это требует определенных навыков, потому неопытный сотрудник не сможет правильно описать чужие ощущения, которые уже не сводятся к «да» и «нет», а приводят к большему числу вариантов. Зато теперь можно ловить нюансы, которые раньше были недоступны.

После этого мы провели первое настоящее исследование с применением записи ощущений, то есть положили начало практической сенсосоциологии. Заказала исследование польская фирма, выпускающая женские лифчики. Мы собрали фокус-группу из двенадцати репондентов – стоит ли говорить, что это были женщины – получили их сенсозаписи, поочередно используя три шлема. Подобное исследование заключается в глубинном интервьюировании представителей целевой аудитории, в ходе которого исследователи получают субъективные мнения о товаре, услуге или иных объектах исследования. В широком смысле термин «фокус-группа» означает сам метод исследования, а в узком – группу людей-респондентов. Можете представить себе, как радовались мужчины, входящие в наш коллектив, обрабатывая сделанные сенсозаписи. Но я не посчитала нужным поручить это исключительно женской части коллектива – нагрузку должны нести все.

Следующим стало очень интересное исследование, проведенное по заказу одного водочного завода, отечественного, польского, по поводу линейки их продукции. Должна сказать, что эффект от просмотра сенсозаписей употребления водки респондентами очень любопытный. Прямо-таки испытываешь ощущение легкого опьянения. Однако нюансы ощущений от приема разных сортов водки чувствуются прекрасно. И, наконец, мы выяснили отношение к ряду политиков. Какое обилие оттенков чувств способны вызывать политики! Чаще негативных, но и положительных – тоже. Это исследование проводилось по заказу одной партии. Признаюсь, результат был для них неприятный.

Именно после этого я подготовила статью, которую упоминала выше, и опубликовала ее в нашем социологическом журнале, опередив на три месяца Майкла Элиота и Джошуа Пивзнера. Я понимаю, что далеко не все американцы читают по-польски, но там есть аннотация на английском языке. Однако, в нарушение всякой справедливости, именно этих американцев считают основателями сенсосоциологии.

Для того, чтобы активно развивать наши исследования, я добилась создания Центра сенсосоциологии. Он числился при университете, но обладал значительной самостоятельностью. Довольно быстро мы сделались очень популярной организацией, не имевшей проблем с заказами. Это позволяло и зарплату хорошую получать, и наукой заниматься.

Именно в Центре в качестве технического и хозяйственного сотрудника появился человек, впоследствии пытавшийся дискредитировать сенсосоциологию. Его звали Войцех Затула. У него имелся диплом менеджера, поскольку главное, что него требовалось – организовать работу Центра, обеспечив нам, ученым, необходимые условия. И поначалу никаких проблем с ним не было: он прекрасно выполнял свои обязанности, ни с кем не ссорился. Наш Центр функционировал весьма успешно.

Признаюсь, в какой-то момент наши отношения с Войцехом стали не только служебными. Но что в этом ненормального? Я – свободная женщина, я давно развелась с мужем. Затула тоже был свободен. По возрасту он всего на три года моложе меня.

Войцех первым начал оказывать мне знаки внимания, я давала понять, что мне это приятно. В конце концов, он пригласил меня в ресторан, и я согласилась. Он – симпатичный мужчина с волевым лицом, у него выразительные темные глаза. Я не знала тогда, каков он на самом деле. Мы прекрасно провели вечер, и он проводил меня домой. Но не более того – я не какая-нибудь девушка, готовая отдаться на первом свидании.

Мы начали встречаться по выходным, и через месяц случилось то, что уже должно было случиться: Войцех остался у меня дома. Он понравился мне как любовник. Давно я не испытывала ничего подобного. После той ночи мы стали регулярно заниматься сексом. И вообще проводили много времени вместе.

Я рассчитывала на длительные отношения с Войцехом, мне казалось, что мы подходим друг другу. Один раз, когда мы лежали в постели, отдыхая после горячих дел, я спросила его:

– Войтек, скажи, тебя устраивают наши отношения?

– Дорогая, у нас прекрасные отношения, – уверенно ответил он.

– Тебе не кажется, что через некоторое время, когда мы окончательно убедимся в прочности наших чувств, стоит подумать о том, чтобы оформить наши отношения официально?

Его ответ прозвучал без всякой паузы:

– Каролина, я собирался предложить тебе то же самое.

Мне приятно было слышать такие слова.

Желая поднять его статус, дать ему больше полномочий, я добилась того, чтобы наряду с моей должностью руководителя Центра появилась должность исполнительного директора. Войцех занял ее решением университетского руководства по моей рекомендации. Он был счастлив.

Полгода спустя я вернулась к теме брака. Разговор вновь шел в постели.

– Войтек, мне кажется, что мы имели возможность убедиться в крепости наших чувствах. По крайней мере, я уверена в них. Давай оформим наши отношения официально.

– Каролина, дорогая, это было бы прекрасно. Только я не знаю, насколько это возможно в нашей ситуации, – осторожно отвечал он.

– Что ты имеешь в виду? – Мой голос переполняла тревога.

– Мы с тобой работаем в одной организации на руководящих должностях. Сразу встанет вопрос о семейственности.

– Центр – не бюджетная организация, – возразила я.

– Все равно конфликт интересов.

– Но все и так знают, что мы с тобой вместе.

– Пока мы официально не зарегистрированы, это не играет роли.

Я сумрачно молчала. Мне тяжело было услышать такое. Он обнял меня.

– Каролина, разве тебе плохо сейчас? Пусть все продолжается так, как есть.

Я вынуждена была сказать ему то, что не очень хотела говорить:

– Мне хочется ребенка. Я не стала заводить его в первом браке вовсе не потому, что не хотела. Я отложила этот вопрос на будущее, поставив на первое место науку. Я считала, что сначала надо заложить фундамент серьезной научной карьеры. И я добилась того, что планировала. Но к тому моменту вопрос о ребенке отпал, потому что мы с мужем успели разойтись. Он не смог жить с женщиной, для которой наука прежде всего. Теперь у меня есть все для того, чтобы завести ребенка: хорошая зарплата, положение, прекрасная квартира, ты. Почему я должна отказываться от этого? Что еще я должна сделать?

Теперь он долго молчал, прежде чем выговорил:

– Давай немного подождем с ребенком?

– Сколько? Мне уже тридцать семь лет. Сколько ждать?

– Хотя бы год. Я постараюсь найти другую работу, мы женимся.

Я поверила ему. На следующие три месяца меня отвлекло ответственное государственное задание: выяснить изменение отношения населения Польши ко многим вещам. Например, к Европейскому союзу, к России, к Католической церкви. Фактически дать широкий срез общественного мнения по ключевым для власти вопросам. У нас к тому времени уже было тридцать пять записывающих сенсошлемов, причем последней модификации, так что можно было работать одновременно во многих населенных пунктах Польши.

Кстати, результаты получились очень интересные. В целом население стало хуже относиться к Европейскому союзу, сохранило настороженное отношение к России, а Католическая церковь укрепила свой авторитет. Мы попытались объяснить эти результаты, тщательно изучив дополнительные факторы. С Европейским союзом все оказалось просто: поляки устали ждать улучшения экономического положения на родине, а поскольку они связывали надежды на благотворное изменение именно с союзом, отношение к последнему ухудшилось. К тому же, мы не немцы с их упертой педантичностью. Но, правда, и не русские с их полным пренебрежением к закону. Ситуацию с Россией определили очередные попытки русских скрыть истинных виновных в катынских расстрелах и непримиримая позиция Москвы в отношении участия Польши в единой системе ПРО. Что касается Католической церкви, то оказалось, что в условиях, когда технологические новинки сыплются на людей как из рога изобилия, когда наука совершает все более и более фантастические открытия, потребность в вере усиливается. Тем более, что именно Католическая церковь повела себя наиболее толерантно по отношению к фундаментальным научным открытиям.

В эти три месяца напряженной работы мы с Войцехом продолжали встречаться, но не так часто, как прежде. Я допоздна задерживалась в Центре, порой приезжала туда в выходные, встречая группы, завершившие сенсоопросы в провинции, регулярная усталость вытесняла естественные для женщины желания. Как только с государственным заданием было покончено, я попыталась вернуться к прежней интенсивности отношений. Мне хотелось видеть Войцеха как можно чаще, проводить с ним как можно больше ночей. Но Войцех постоянно плохо себя чувствовал, ночевал дома, а поскольку он жил с мамой, которая не раз выказывала свою неприязнь ко мне, я старалась там не бывать. Кроме того, у него участились встречи с приятелями, очень важные, как он говорил, а поскольку я – умная женщина, я не считала возможным запрещать ему встречаться с приятелями.

А потом случилось вот что: я увидела его рядом с моей аспиранткой Барбарой Кучиньски, смазливой девицей. Они долго беседовали в уголке. И это был разговор каких-то озабоченных людей, что-то заговорщическое присутствовало на их лицах. Подозрение тотчас поселилось во мне. Я стала следить за ними. И еще раз заметила их вместе, потом еще. Мое подозрение укрепилось.

Когда он в очередной раз сказался больным, я спросила его:

– Ты завел себе другую любовницу?

Я увидела встревоженные глаза.

– Нет. С чего ты взяла?

– Мне кажется, ты начал избегать близости со мной.

– Нет. Просто… я действительно плохо чувствую себя в последнее время.

– Ты ходил к врачу?

– Да… То есть, пока нет. Все собираюсь сходить. Я схожу.

Теперь я не верила ему. Понимая, что он не сознается в своем предательстве, я решила вывести на чистую воду Барбару. Я попросила ее принять участие в небольшом эксперименте, надела на нее записывающий сенсошлем и для начала попросила ее ответить на ряд ничего не значащих вопросов: «Какие цветы лучше, домашние или полевые? Какой цвет предпочтительнее, черный или белый? Что приятнее, закат или рассвет?» Я видела, что ее первоначальная настороженность ушла. Она расслабилась. И тут я нанесла удар.

– Вы давно состоите в половой связи с Войцехом Затулой? – Она заметалась, но я жестко произнесла. – Отвечать!

– Да, – выдавила она.

– Как давно?

– Давно… Полгода… – Плечи у нее начали трястись, рыдая, она сняла шлем, слезы текли по ее щекам. – Я на четвертом месяце…

Было от чего вздрогнуть.

– И что? – с прежней твердостью спросила я.

– Он обещает жениться.

Я рассчитывала, что она будет врать, и мне придется выяснять правду по записи ее эмоций, но этого не потребовалось. Правда открылась легко. Теперь я понимала: в те дни, когда он не ночевал у меня, ссылаясь на встречи с друзьями или прикидываясь больным, он был вместе с ней. И она была уже на четвертом месяце, а я – ни на каком.

Я сделала то, что должна была сделать: отчислила ее из аспирантуры за отсутствие научных результатов, а его вынудила уйти по собственному желанию. Он криво ухмылялся, подавая мне заявление об уходе. Мерзкая личность. Покидая мой кабинет, он язвительно проговорил: «Когда мы с Барбарой говорили о тебе, мы называли тебя ведьмой».

Как только я избавилась от них, у меня начался трудный период. Жизненная энергия покинула меня. Я ничего не хотела. Кроме одного: бросить все, прервать всякие общения. А потом появилось желание спрятаться в Калише, небольшом городке, где я родилась, где выросла, откуда уехала, чтобы закончить Варшавский университет. Я перестала бывать там после того, как городок покинула моя мать. Она повторно вышла замуж и перебралась в Краков. А мой отец, директор школы, умер за год до того от сердечного приступа.

Я отправилась в Калиш. Поселилась в гостинице и не пыталась найти школьных друзей. Мне хотелось быть одной. Несколько дней гуляла с утра до вечера по улицам, наслаждаясь совсем другой жизнью: спокойной, размеренной, непохожей на нашу, столичную. Вспоминала отца. Он был очень занятый человек, его вечно отвлекали от семьи школьные дела. Но когда отец находил время для меня, он читал мне книги. А потом, когда я сама начала читать, просил меня пересказывать прочитанное и слушал очень внимательно, время от времени подсказывая или поправляя. Он приучил меня с уважением относиться к книгам. Думаю, благодаря ему я стала ученым.

В декабре тысяча девятьсот восемьдесят первого родители серьезно поссорились после того, как Ярузельский, тогдашний правитель, ввел военное положение и арестовал лидеров «Солидарности». Мать выступила против, а отец поддержал эти меры. Мне тогда было шесть лет. Конечно, я не понимала, что происходит. Я только видела, что они перестали разговаривать друг с другом. И потом у них были натянутые отношения. Даже после того, как в тысяча девятьсот девяностом Ярузельский согласился на проведение многопартийных выборов президента, а после исправно передал власть Леху Валенсе, маминому кумиру. Они уже не могли примириться, два человека, живущие под одной крышей, имеющие дочь. Меня. Не знаю, почему они не развелись. Но через год после того, как отец умер, мать связала свою жизнь с другим мужчиной. Признаюсь, я его недолюбливаю.

Мне было хорошо в Калише. Я хотела там остаться. Даже присмотрела неплохой домик, продававшийся за разумные деньги. Но я взяла себя в руки и вернулась. Я заставила себя заняться работой. А из нескольких кандидатов на должность исполнительного директора Центра выбрала мужчину, заметно старше меня возрастом и женатого.

Казалось, эти двое напрочь исчезли из моей жизни – и он, и она. Я не желала знать, что у них и как. Родила она или не родила, женился он на ней или нет. Для меня их больше не существовало. Но примерно год спустя стали приходить сообщения об опросах, которые проводил некий социологический центр «Метроном». Опросы делались по заказу предприятий, производящих довольно известную продукцию. Не удивительно, что после третьего или четвертого упоминания профессиональное любопытство заставило меня поискать информацию об этой организации. Довольно быстро я нашла их сайт. И знаете, что я там обнаружила? Коммерческий социологический центр с названием «Метроном» возглавляли Войцех Затула и Барбара Кучиньска. Но это еще не все: на каждой страничке сайта, сверху, под названием центра, шла надпись: «Работаем по методике профессора Каролины Стальски».

Конечно, следовало подать на них в суд. Я не давала им никакого разрешения на использование моей методики. Но я по-прежнему не хотела их видеть.

Потом разразился скандал: несколько крупных предприятий, воспользовавшихся услугами «Метронома», обвинили центр в сомнительности результатов опросов. Результаты были приятны заказчикам, но не соответствовали действительности. Это вскрылось через какое-то время. Я злорадствовала – какое качество исследований могли обеспечить хозяйственник и недоучившаяся аспирантка?

Но то, что случилось дальше, переходило все мыслимые границы. Вместо того, чтобы признать факт подтасовок, Затула и Кучиньска принялись публично заявлять, что причина появления результатов, искажающих действительность, в методике профессора Каролины Стальски, что моя методика не может обеспечить точность исследований. Я не осталась в долгу. Я выступила с публичным заявлением, что не вела авторского надзора за исследованиями, проводившимися «Метрономом», и потому его руководители не имеют права обвинять мою методику в неточности. Я напомнила, что ни разу не было нареканий к результатам опросов, проведенных Центром сенсосоциологии при Варшавском университете. Кроме того, я задалась таким вопросом: если моя методика действительно дает ошибки, почему полученные Затулой и Кучиньски результаты неизменно отклонялись в сторону приятности для заказчиков?

Мое честное имя ученого было спасено. Однако гадости на этом не закончились. В одной желтой газете появилась статья, в которой рассказывалось, что Войцех Затула, который создал скандально известный «Метроном», работал одно время вместе со мной, но я выгнала его, потому что он был моим любовником, но изменил мне с моей аспиранткой Барбарой Кучиньски, той самой Кучиньски, которую я тоже выгнала и которая была вторым руководителем «Метронома». На улице меня стали осаждать наглые журналисты из желтых изданий. Я лишь молча отталкивала их. Но кто-то из моего Центра, пожелавший остаться неназванным, ответил на вопросы одного из писак. Публикация в достаточно популярной газете сопровождалась моей фотографией, на которой я бью по лицу какого-то газетчика. История с Затулой и Кучиньски могла закончиться весьма неприятным для меня разбирательством. Слава Богу, руководство университета сделало вид, что ничего не произошло.

Теперь я целиком посвящаю себя научной деятельности. Наука хороша тем, что никогда не предает верных ее сторонников. Человек, отдавший себя науке, рано или поздно будет вознагражден. Научными званиями, признанием коллег или осознанием важности того кирпичика, который он вложил в грандиозное здание современных знаний. Но те, кому особо повезло, награждаются гордостью за то, что какого-то важного результата они достигли первыми на Земле. Это прекрасное чувство. Мне оно знакомо. Все-таки, Майкл Элиот и Джошуа Пивзнер опубликовали свою статью на три месяца позже меня.

К списку номеров журнала «ИНФОРМПРОСТРАНСТВО» | К содержанию номера