Античный герой
С. Б. Джимбинову
I
Солнечной Аттики выбелен известняк,
смотрится в море южный Пелопоннес.
Время — на пять теней, на один сквозняк,
солнце клонится вниз, обретая вес.
Скоро пойдут дорийцы ловить прилив,
путник усталый — пресной искать воды.
Скоро пойдут данайцы снимать с олив
темные золотистые их плоды.
Солнце глядит на Аргос, ползет с холмов,
тянется вечер пыльной тропой к богам, —
в Аттику до Афин, где у всех домов
стены белы и падает свет к ногам.
Страстным тетраметром уличная строфа
ляжет на память, чтобы сменять века, —
там где любимец музы Аристофан,
щурясь от солнца, смотрит на облака.
II
Анаксимандр не спит. Сбегает по плечам
вселенский тихий свет сквозь лунную дыру,
где Апейрон плывет — начало всех начал,
и неба полотно трепещет на ветру.
Анаксимандр не спит. Бессонны и вольны
раздумья и тоска, где город за спиной,
где Никты бродит тень под заговор волны,
и солнце до утра ушло за край земной.
Есть время чтоб смотреть как тают корабли,
в морскую темноту ныряя как в проем,
земного вещества высчитывать объем,
и верить, что не тьма — огонь вокруг земли.
III
Андрокл, мой друг, выходи на бой.
Мы снова встретились здесь с тобой —
из всех двуногих существ навек
единственный человек
ты, пред которым как прежде слаб
лев и невольник. Такой же раб,
такой же пленник своей страны —
мы в этом теперь равны.
Андрокл, мой друг, убери свой щит.
Ревут трибуны, — их рев, как шип,
в песок вонзается, в тонкий нерв
земли, и взмывает вверх.
Сквозь боль и страх ты меня узнал,
цвет неба синий, цвет крови ал.
Пусть видят боги — в ответ врагам
ложусь я к твоим ногам.
Андрокл, ты слышишь, мой верный брат,
о чем они все молчат?
***
В субботу 14 июня 1919 года два человека начали исторический перелёт
на демилитаризированном биплане Vickers «Vimy» IV.
порт сент-джонс тишина как слышите нас прием
шквальный ветер с запада не прекращает дуть
середина пути мы попали в серьезный шторм
над атлантикой буря пока продолжаем путь
девятьсот восемьсот четыреста шестьдесят
шестьдесят на высотомере вода в глаза
вими вими дружище нельзя повернуть назад
поднимайся в небо чертова стрекоза
как же сложен был взлет тяжело принимал простор
не хотела земля отпускать и тянула вниз
шестьдесят сто сорок сто тридцать и снова сто
артур глохнет мотор и дрожит под ногами высь
благоденствуй канада сейчас ты такой же сон
как ирландские острова путь еще далек
я пойду по крылу попытаюсь исправить джон
я попробую джон да поможет нам в этом бог
шестьдесят на высотомере в лицо волна
океан разгулялся ветер над головой
помоги нам ведь мы расплатились за все сполна
асы первого неба летчики мировой
повзрослевшие дети солнечного огня
опаленные души выветрены дотла
помоги нам дерзнувшим рваться в герои дня
помоги заблудившимся не поломать крыла
мы везунчики джонни в небо сквозь снег и лед
поднимай хренов виккерс нам ли не взять высот
мы мечтали о звездах долог еще полет
двести триста четыреста
тысяча восемьсот
***
так процарапан в жизнь черно-белый свет
будущий кохинор в миллион карат
время за объективом — ловить момент
глухонемую эру тому назад
время за объективом — волшебный лес
плоских фигур новейший палеолит
где вдохновенный гений луи лепренс
сад раундхэй увидит и оживит
осень врастает в кадры и ловит птиц
реки текут и стынут в глазах людей
остановись октябрь забежавший в лидс
запечатлеть прохожих и лошадей
остановись октябрь подожди чуть-чуть
этих мгновений мало войдет в века
там где судьбы грядет тупиковый путь
и кинопленка ветхая коротка
жизни и славы меньше — чем быть зиме
новых не отмотаешь не повторишь
время уже за кадром луи эме
поезд уже ушел навсегда в париж
сахара
разлилась в пустыне синяя тьма окрест
и молчит в бархане где ветер стирает след
перевернутый мой биплан малый южный крест
через час рассвет
через час загорится небо просохнет лоб
онемеет нёбо станет белым-бело
у меня по рукам тепло по ногам озноб
по глазам — светло
отзовутся звонками красные позвонки
засвистит и войдет огонь как стрела в висок
и восстанут из боли сфинксы да их стрелки
будет жечь песок
а пока золотая сахара шепчи сквозь пыль
колыбельную песню покуда еще не дно
потому что живое сердце на сотни миль
у тебя одно
обними его ветром согрей синеву и лед
обними горизонтом песчаным холмом укрой
и когда горячая буря во мне взойдет
стану я тобой
***
они не разговаривают год
он ей не друг не враг не антипод
скорее мир впечатанный в сетчатку
всё так же делят общую кровать
кто первый разучился целовать
кем изначально брошена перчатка
никто не помнит он глядит в проём
окна и заглушает вискарём
молчание густеющее между
где бьётся ровно сердце под рукой
где он её лирический герой
она его последняя надежда
последний стих последняя глава
где время есть (кружится голова
от запаха имбирного печенья)
сплотившись в ожидании гостей
обнять внезапно выросших детей
заехавших к родителям в сочельник
***
прозрачный март простуженная тень
вдоль улицы и вызревает день
в темнеющем размякшем подмосковье
идет весна не ведая что там
в другой стране по ком звучит там-там
чей бывший лидер прячется в ростове
и кто кричит под флагами ура
о чем переливают мастера
густую воду взглядов и объятий
здесь тишина — в провинции на дне
любой судьбы здесь помнят о войне
где все еще товарищи и братья
здесь время полустанками ползет
за поездами тает креозот
и дух его плывет в попутном ветре
где увязает странная молва
под хриплый голос радио москва
в окне на сто двадцатом километре
