Дмитрий Чернышков

О чем я был

Военный парад в Бресте
Бравый комбриг, преисполненный счастья,    
смотрит с трибуны: немецкие части  
Брест покидают и честь отдают.  
Правда, ему — лишь за то, что он рядом  
с танковым гением Гудерианом,  
«gut, — повторяющим, — gut».  
Впрочем, их также уроки связали  
танковой школы из-под Казани,  
найденный общий (французский) язык...  
Следом за кожей бредёт брезентуха.  
Нынче друзья по ту сторону Буга,  
где торжествующий «Sieg!..».  
«Песня германцев» не слышится больше.  
Словно цыплёнок разделана Польша.  
Поднятый флаг, как и спущенный, ал...  
Пусть вас, поляки, не душит обида.  
Часть гарнизона ещё не добита.  
Сыгран уже «Интернационал».  
Мокнет толпа, молчаливо глазея:  
сыну какого-то там Моисея  
вдруг покоряется Брест...  
Бравый комбриг улыбается немцам.  
Скоро зажжёт свои печи «Освенцим» —    
хватит на всех его мест.  
А на дворе, как всегда, роковое  
двадцать («До встречи в Берлине!») второе  
(«Что же, до встречи в Москве»).  
Ну а теперь наступает свобода,  
счастье и мир. Навсегда.  
На два года...  

***   
Завтра холодно будет, холодно…  
Долго смотришь: лицо знакомо, а не узнаёшь.  
Утро давнее помнишь ли ты одно,  
как под насквозь холодный выходишь дождь?  
Только жёлтое, только синее,  
только ветер, пронизывающий грудь…  
Унеси меня, унеси меня  
отсюда куда-нибудь.  

***   
Солнце всё то же, но зябко ужасно.  
Бросил к ногам металлический жёлудь    
ветер.    
На жёлтые листья ложатся  
жёлтые листья.    
Но так и должно быть…  
Кто-то опять прикоснулся к кому-то,  
к тёплому – тёплый    
и к тленному – тленный.  
Как же безмолвна душевная смута  
в этом смещении центра Вселенной…  
Дай досмотреть на закат заоконный:  
на загляденье последнее диво  
летнее…    
Полон прощальной тоской он.  
Леди Годива, о, леди Годива…  

***   
вы мне приснились обе в этот раз  
к чему бы это а к чему бы это  
зовёт меня к себе одна из вас  
лица второй не видно из-за света  
я не любил хозяйкино жильё  
куда она не раз меня пускала  
но я зато любил саму её  
да и теперь когда её не стало  
пучок перцепций только и всего  
казалось бы что есть что нет и ладно  
расплатимся добром за всё добро  
сказал поэт а зло оно бесплатно  
как много на снегу сегодня птиц  
как жалко что на всех не хватит корму  
ты доросла до собственных границ  
и обрела законченную форму  
мы не встречались много-много лет    
где ты теперь моя больная юность  
но как сказал один другой поэт  
она во мне створожилась свернулась  
звезда полынь засохший чернобыл  
и прежде чем пуститься вниз по лете  
мне хочется спросить о чём я был  
как будто кто-то может мне ответить  

***   
Мне словно подрубили корни —    
давно, однажды.  
Чем отмечен  
тот год, и день, и час?..  
А кроме —    
мне оправдаться больше нечем.  
И поздно с добрым лезть советом,  
ещё позднее — звать на помощь...  
А столько лет грустишь об этом.  
А столько лет об этом помнишь.  

* *   
...Как говорится, в гроб  
краше кладут.  
Я поцелую тебя в лоб,  
в краешек губ.  
Истина белого (да или нет?)  
света не застит,    
так что увидит невидимый свет  
тот, кто глазастей.  
Что остаётся нам?  
Только одно лишь:  
прошлое — этот мираж, обман  
(если ты помнишь,  
разуму вопреки),  
выход с вещами  
и теплота руки,  
поданной на прощанье.  

***   
Всё кончается ровно тогда,  
когда нужно кончаться…  
По ночам почему-то опять холода.  
Пригревает нечасто.  
Скоро смолкнут все флейты в росистом саду,  
доиграют свирели.  
Я сюда уже вряд ли когда-то приду…  
Догорают сирени.  
Кое-где пробиваются сполохи лишь  
угасающих яблонь.  
И не сделаться, нет  
(наступает великая тишь),  
сокровенному — явным.  
И не будет уже ничего:    
ни страданья, ни горя.  
(Этот возглас далёкий    
случайный    
тревожный    
ночной…)  
Будет что-то другое.  


К списку номеров журнала «ГВИДЕОН» | К содержанию номера