Что происходит за пределами

Что происходит?
Что происходит за бортом моего двубортного пиджака?  
Патриот покупает двухтомник стирального порошка.  
Прошлое прячется где-то сзади  
С растерянностью во взгляде.  

Мир — поэт. Он любит себя, свою длинную биографию,    
которую мы зовём историей. Он заматерел в чернильных    
(и не только чернильных) битвах. Он поощряет больше делать,  
больше писать, интенсивнее жить.  

Молодо-зеленожёны его фавориты.  

Прямым текстом: живи как все, живи как все — крутись, как белка в колесе.    
Никакой экзотики, никакой экзистенциальной оставленности.  
Ни подвиг, ни подлость  
В сем мире не новость.  

В подтексте: соверши социальное самоубийство, не баллотируйся в органы власти,  
знай, что есть такой порок — престололожество.  

Что происходит за пределами моего костюма?  
Цитаты моросят, трюмо выносят из трюма.  

Мерседес — красивое животное, благородное, почти домашнее —    
прячется под кроною дождя.    
Женщина — воплощённая лирика —  
Стоит подле клирика.  
Часто то, что из ребра,  
Не доводит до добра.  

Мир — поэт.    
Роберт Бёрнс, Роберт Фрост, Роберт Винонен —    
каким ему называться именем?  

Хотя лирический герой Лермонтова и Рембо ныне просто бармен.  

Пока воин мечтает, его меч тает. Полы ветра полны мирозданьем.  
Гудящее время, воз воспоминаний. Под красным небом  
и коричневыми облаками воск воскресенья струится по жилам.  

Покуда листва в полёте,  
Музыке снится музыка.  

Но нет ни ситца, ни парчи.  

Что происходит?  

Мужчина на четвереньках
Выйдешь на улицу, а там мужчина на четвереньках  
изображает конец капитализма.  
Он говорит: «Несанкционированный выход из себя  
даёт возможность сфотографировать усталость».  
Он говорит: «Я в мире жил, я был одной из его жил».  
Он говорит: «Либералом становятся по умолчанию:    
смотри то, что показывают, слушай и читай  
что дают, и ты — либерал».  
Он говорит: «Я хотел быть поэтом. Я заминирован стихами.  
Но поэзия как таковая горька, как яма долговая».  
Он ещё что-то говорит, точнее, бормочет,    
а вокруг вечер, и город весь в огнях, как в волдырях.  
Он доверительно спрашивает: «Куда бредёшь, брелок?»    
И тут же снова громко говорит: «Я думал: дней серую рогожу  
с телеги жизни сброшу, ладонями сомну».  
Он кричит: «Земля осенняя — магнит, и оттого к себе манит!»  
Я не хочу его слушать, пытаюсь уйти, но не могу.  
«Я знал женщину, — говорит мужчина на четвереньках, —    
она строила глазки, а я разрушал. Я пришёл на свидание,  
а она уехала в город Александров. В самом отдалённом  
ленивом предке я — лишь фигура пустыни. А то, что я    
на четвереньках, так это потому, что я хочу быть  
лучше черепахой, чем представителем среднего класса».  
Так говорит не Кафка и не Заратустра, так говорит  
неведомый мне мужчина на четвереньках.  
И тут я не выдерживаю: «Заткнись, мужчина    
на четвереньках! Зачем ты ввел меня в курс заблуждения?  
Ты слишком пропитан эмоциями большинства.  
Этот спирт тебя опьянил и сделал опасным для  
меньшинства. Невеликие инквизиторы — Америка и Европа —    
уже спускаются по ступенькам к твоим четверенькам!»  
Я идут прочь, а он кричит вслед: «Я не Джордано Бруно,  
но гриль моей говорильни — это и есть конец оценок.    
Подожди, ещё встанут на четвереньки и города,  
и деревеньки!»  
Так и летят, так и летят из него выхлопные фразы.  
Бежишь от него и думаешь: «Ну почему так?    
Выйдешь на улицу, а там непременно найдётся  
какой-нибудь мужчина на четвереньках».