Нина Ягодинцева

Человек человеку... Стихотворения

Ольге Никифоровой


* * *
Тает воск от лица огня,
И за воздухом, как за тканью,
Жизнь таинственная меня
Опаляет своим дыханьем.

 

Золотится её пушок
Над высокими тополями.
Прикасаешься – словно шёлк,
А вдохнёшь – и взлетает пламя.


Светел храм, где свеча свечу
В тишине узнаёт по свету,
По молитвенному лучу,
Нисходящему словно сверху


И вплавляющему во плоть,
Ненадёжную, восковую,
Всё, что мыслил во мне Господь,
Всё, что я в небесах взыскую.

* * *
Но говорим-то мы не с ангелами,
А с воздухом, где трепет крыл
Ещё не стих, – и разве сами мы,
Те, кто пока не позабыл


Пыльцу, со звоном облетающую,
Мерцающую на листах, –
Не плачем в наших обиталищах,
Где глухота – извечный страх,


Вернее, страж? И что ж мы выведали,
Глаза восторженно закрыв,
Когда за вдохновенье выдали
Гул воздуха, где трепет крыл


Уже стихает, но, истаивая,
Смущает слух ещё сильней?
Какая странная история.
Как страшно говорить о ней.

* * *
Тоске не выискать обновы –
Ну разве что среди полей
У края полога льняного
Увидеть журавлей,


Домой летящих бездорожьем
Весны небесной и земной…
О Господи, как осторожно
Ты говоришь со мной


О неизбежном и суровом,
О неизбывном и родном!
Не словом, Господи, не словом,
А словно сном…


Так заслоняют лёгкой тканью
Свет, обжигающий глаза –
И не бывает проще тайны,
И разгадать нельзя.

* * *
Над аэропортом Красноярска кружит боинг с трещиной в стекле.
Яндекс-новости

 

Время слишком яростно и ясно,
Холодно и в ласковом тепле…
Над аэропортом Красноярска
Кружит боинг с трещиной в стекле.


Больше ничего о нём не знаю,
От путей небесных далека.
Зависает строчка новостная
На страничке поисковика:


Бытовой, уже привычный ужас
И какой-то гиблый интерес…
Открываю снова: так и кружит,
Видимо, заправлен под обрез.


Господи, Тебе и так несладко –
Каждый миг таранят высоту…
Боже, разреши ему посадку
В красноярском аэропорту!


В высоте Твоей штормит, а ниже
Мечется, взрывается, горит…  
Господи, прошу Тебя, прими же
Самую простую из молитв:


Пусть он приземлится! И кому-то
Станет на мгновение ясней
Вся Твоя немыслимая мука,  
Музыка и мука этих дней.  

* * *
Человек человеку – такая печаль
Неизбывная, Господи!
По лукавым речам, пересохшим ручьям,
По мерцанию в голосе


Приближаемся к небу, где всё на просвет –
Даже горы и крепости.
Человек человеку... Печальнее нет
Сей невидимый крест нести.


Занимается сердце: боли, но вмещай
Всё, чем жили – да бросили...
Человек человеку такая печаль
Неизбежная, Господи!


Невозможная, Господи! Всюду темно –
А иду как с лампадою.
Что мне в этой пресветлой печали дано,
Коль иду, а не падаю?

* * *
Первый заморозок. Сны
В глубине согретых комнат.
Так далёко до весны,
Что её никто не помнит.


Над долиною речной
Гаснет лучик обречённый,
И травою-тишиной  
Зарастает двор мощёный.


А проснёшься поутру –  
И глаза открыть не хочешь:
Дождь полощет на ветру  
Рваный плащ осенней ночи,


И плывёт сквозь потолок,  
Нарастая в нежной силе,  
Голубиный топоток,  
Шелест лёгких шестикрылий…

* * *
Две машины с глухой тонировкой.
Что внутри, что снаружи – черно.  
Проходящие как-то неловко,
Ненароком глядятся в окно.


Выпрямляют усталую спину,
Поправляют прозрачную прядь…
Эти две непонятных машины
Остаются у дома стоять.


Почему-то никто не увидел,
И от этого чуют беду, –
Выходил пассажир ли, водитель,
Хлопнул дверцей, курнул на ходу…


Ничего, кроме чёрного блеска.
Одиноко звенит тишина,
Белым флагом летит занавеска
Из раскрытого настежь окна.


На секунду отвлечься, и снова
Обернуться – а там никого…
Словно вестники мира иного,
Угольки от пожара его.

* * *
Наша встреча назначена на тысяча девятьсот неприметный год.
Если что-то пойдёт не так – впрочем, так оно всегда и идёт –
Остаётся сентябрь, студенческий лагерь, где до сих пор
Тридцать лет уже под берёзовым листопадом горит костёр.


Кормит огонь с ладони Лена. Она одна.
Десять лет спустя она утопилась в реке, и лишь у самого дна
Узнала этот костёр, листопад, плывущую краем тьму...
Но почему огонь под водой не погас – неведомо никому.


И вот она собирает на ощупь ветки, ищет посуще и покрупней…
Когда-то на свет выходили мы все, а сейчас выходит Андрей.
Когда-то Лена пела нам, а теперь она молчит невпопад:
Хорошо, что огонь горит. Под водой костры не горят.


Андрей выходит из вязкой тьмы – на тысячи звёздных вёрст
Нет ничего вокруг, только бездна чёрных тяжёлых звёзд,
Негде сердце согреть, да и сердца-то больше нет –
Но что-то же умудряется выводить в темноте на свет.


И вот они уже вместе, уже вдвоём, и огонь плывёт на ветру,
И Лена твердит Андрею одно и то же: я знаю, я не умру!
Андрей слушает сердце, но сердца нет, и пламя вместо него.
Андрей отвечает Лене: а что, больше из наших здесь никого?


Я никого не жду, – повторяет Лена. – И тебя не ждала.
Просто сижу у костра – и приходишь ты. Такие дела.
А знаешь, мы всем курсом были тогда в тебя влюблены…
Знаю, – говорит Андрей. – Давай пока посидим одни.


Пой, а я послушаю, или просто так с тобой помолчим,
Тому, что они ещё не пришли, миллион прекрасных причин.
И мы могли не встретиться – но костёр ещё не погас…
Да, – отвечает Лена. – Он дожидался нас.


Кто-то хранил огонь, время от времени подбрасывая дрова,
Вверху шумели берёзы, бесконечно падала с них листва.
Вспыхивала в пламени – и пеплом летела вверх, исчезая там,
Где начинается гулкое небо наших печальных тайн.

* * *
Была весна, из первых, неприкаянных,
Покуда незнакома, но светла.
Земля зазеленела на проталинах
И в воздухе над ними зацвела,


Как будто колокольчик вверх подбросили,
Высоким звоном сердце обожгли –
И из семян, раскиданных по осени,  
Леса полупрозрачные взошли…


Но ступишь в их зелёную распутицу,
Где мята, зверобой и череда, –
Случится жизнь, и больше не забудется,

Как прежняя забылась навсегда.
Мне было пять. Небесною громадою
Стоял весенний день передо мной,
И мне казалось – я лечу и падаю
В какой-то золотисто-рыжий зной…


Светлела просыхающая улочка,
Чернел, освобождаясь, палисад…
И ни следа младенческого ужаса,
Бессмысленно зовущего назад.


Мне было пять. Над буквами и числами
Ещё довлели крепкие замки.
Но ясно было всё, чему учиться мне
И чем душе спасаться от тоски.

* * *
Всё рассеется, выгорит, сгинет,
Вмёрзнет намертво в каменный лёд –
А она только голову вскинет,
Улыбнётся – и мимо пройдёт.


На траву, на бетонные плиты,
На кровавую крошку стекла
Молча падают, словно убиты,
Те, кого она не позвала.


В белой лодке постели больничной
Уплывая от яви и сна,
Вдруг увидишь её – непривычно
Незнакома, беспечна, нежна…


Паутины забвения липки,
Но не крепче, чем узы любви.
Ты узнала её? – Так окликни,
Только имя её назови,


И она обернётся. И, взглядом
Оплавляя нетающий лёд,
На секунду задержится рядом,
Улыбнётся – и мимо пройдёт.

* * *
Всё ничего, а позовёшь – не вскинется,
Ресницами тебе не дрогнет встречь
Печальница, молитвенница, схимница,
Спасительница речь.


Не пожалеешь – глянула бы пристальней! –
И смутный век за мимолётный взгляд!
Она стоит у жизни, как у пристани,
Где корабли горят,


Где светит через алое и чёрное
Глубокая морская синева,
Где не спросить: о Господи, о чём же я? –
Слова, слова…


Стоит и смотрит сквозь завесу дымную
Туда, где строчку держит горизонт…
И сколько ни живу – живу и думаю:
Она спасёт.

К списку номеров журнала «БЕЛЬСКИЕ ПРОСТОРЫ» | К содержанию номера