Ирина Максимова

В грецком орешке. Стихотворения

 


И куда б ни хотелось тебе убежать,

убежать невозможно

ни в место такое,

где никто не знает тебя и не помнит

и ты существуешь с листа

без своих закорючек ненужных,

ни в место такое,

где ты никого не помнишь,

а значит, не можешь встретить кого-то случайно.

И кто-то кого-то напомнит,

и ты окажешься новым, таким же.

 

Это будет твой выдох

и вдох.

 

Насколько хватит тебе кислорода,

столько и проживешь сначала.

 

 

 


когда ты уехал

я

каждый вечер

слушала бетховена

и

танцевала

я

каждый

вечер

танцевала

чудно!

 

дома

одна

для тебя

я

 

маленькое такое я

спичечное такое я

славные такие ботиночки

 

 

 


…и нет ничего слаще его живота,


и нет ничего.

 

 

 


Время летит, как птица,

которая никогда на землю не садится

и на воду не садится,

и только кажется, будто тень ее

далеко впереди бежит

и по нашим следам идет;

а мы вот где стояли, там и стоим,

и только рты открываем, как рыбы, дышим,

– где оно, папа, море?

 

 

...

 


и пока никто не спросит меня:

– зачем ты предаешь,

зачем отдаешь –

...и пока никто не спросит меня

изнутри,

...то есть – если снаружи,

то я скажу: нет,

да что вы!

да что вы!..

 

(и эхо внутри меня

отбивается от суставов

множеством маленьких

каучуковых мячиков.)

 

и только

подушечки пальцев стучат по столу.

 

 


...


 


И даже если мы с тобой люди,

для которых дорого стоит время,

даже если мы с тобой – люди,

для которых время само по себе ничтожно,

и ты предлагаешь почту, простую почту

перевести из формата времени в деньги,

чтоб не стоять в дорогостоящей очереди,

 

то как мы сможем жить стариками,

как мы сможем ждать друг друга из армии

или – не дай бог – из тюрьмы?

 

И все время хочется, так нестерпимо хочется

исправить что-то неважное.

 

Есть люди, которые в крайности,

живут на самом краю,

на самом краешке неба.

 

Разве не ради них –

наше с тобою время.

 

...То есть – мое.

 

 

...

 


Мама в детстве не баюкала, не говорила:

не подсказывай ни играющим,

ни стоящим по разные стороны,

ни держащимся за руки у витрины,

разглядывающим что-то желанное;

а так, возможно, я бы поняла раньше,

берегла бы

чужую возможность,

вечную бесконечность,

не пресекла бы,

не опрокинула

порхания и твоего мотылька.

 

 

...

 


Я снова маленькая.

 

Такая маленькая, что

меня можно положить в чемодан

и увезти отсюда

далеко-далеко.

Куда – ты даже не сможешь себе представить.

 

Я зернышко

в грецком орешке хромого мышонка.

 

Меня не бывает.

 

 

...

 


и сводные свободные братья,

собаки голодные (по отцу).

...и тот меня не окружает,

кто не бил меня по лицу.

 

и я никого не помню,

того никого, кто спросит.

 

мама, что ты принесла?

 

и раскроет пакет –

треугольник – воздушным змеем –

улетит голубой-голубой.

 

я никого не помню.

 

и руки тянут к земле.

 

 

...

 


Внезапно

Пришла зима – опять без никого;

И имя возвращается обратно,

И кроме остается ничего.

 

Опять птенец ютится под окном,

Не вовремя зачатый под венец;

Родится сын неправдой, как закон.

Я назову его Мертвец.

 

А после – остается ни о ком;

Стекляшки, ветви истязают луг,

И яблоня склонилась на излом,

И колокольчик ночью берегут.

 

И не затем зачатый под венок

Сквозь снег излом летит нагой птенец –

Когда б я смог, как мальчик, наконец,

Сквозь снег к тебе юрок.

 

 

...

 

Прошлое еще определяется по фотографиям:

на фотографиях запечатлены моменты надежды.

 

Люди идут взявшись за руки,

нам кажется, что они – вместе

или что они – счастливы.

 

Так, на некоторых фотографиях

существует то, чего никогда не было,

и кажется прошлым то,

чего никогда не будет.

 

Эти неудачные фотографии

можно спрятать от будущих жен.

 

Потому что мы все – живые,

и все мы – люди,

и никто нас не бережет.

 

Невидимых друг для друга.

 

 

...

 


С каждым годом становишься старше,

теряешься в датах.

Собственный возраст

становится не так уж важен.

 

Все чаще кто-то от рака или инфаркта –

какой молодой / молодая.

 

Иногда, посылая деньги

на лечение тяжелобольного,

получаешь слова благодарности.

 

Думаешь о словах ответа.

 

– Том? Нет его. Говорят же вам – нету.

 

 

...

 


Марта и Мартин

были знакомы с детства.

Отец Марты был эмигрантом, его звали Мишей,

но это уже не имеет значения.

Марта и Мартин не писали на стенах

свои имена:

они были знакомы с детства,

но жили в другой стране.

 

У родителей Мартина

была квартира с балконом;

герань, красная, менструальная,

росла, отражаясь в стекле,

он ее и выхаживал.

Знал про ее семена.

 

Мартин работал кладовщиком.

Марта продавала цветы.

Кое-как сводили концы с концами.

Южная Германия, точнее, Бавария.

 

Мартин упрекал Марту в недостатке образования

и говорил про ее родителей,

точнее – «ты –

полукровка, не –

понимаешь».

 

Так они завели кота.

Вернее, кошку.

 

Мартин нашел ее на дороге,

у автобусной остановки:

она дрожала от холода

в телефонной будке.

Редкий для тех времен

падал снег,

медленный, бестолковый,

назавтра таял.

 

Марта болела, укрывалась тремя одеялами:

– Это твое, оно – живое, –

шептала Марта:

Мартин ей был не первым.

 

Во сне она видела кошку,

умирающую на руках

у Мартина, у нее

умирающую на руках.

 

«Кто ты вообще такая?» –

спрашивал Мартин,

выгоняя Марту из рая.

 

«Никто», – соглашалась Марта.

Мартин ей был не первым.

 

Раннее утро

в Южной Баварии.

 

Марта одета в шубку,

искусственный мех.

Автобус не ходит в Мюнхен.

Марта уже другая.

 

 

...

 


А даль все ниже, на горизонте

стоит водой.

В ней отражаясь, стоит журавль,

совсем нагой.

 

Вот самолет бумажный и шестикрылый,

как серафим.

Такая осень, о божья маша,

такая синь.

 

Такое время, когда бы он ей,

когда бы ты.

 

Ползет улитка из Лиссабона,

везет цветы.

 

 

...

 


Осыпается берег моря,

отвесный склон.

Синеголовник – сухой,

песок – желтый.

Громко кричать

нельзя только в горах,

снег еще тоньше, намного тоньше песка.

Кто же кроме тебя виноват?

 

Вот дрожит в воздухе паутинка

и пахнет хвоей.

Солнечный отблеск

в каплях росы, а ты

как себе представляешь лето?

Соленые воды моря

не избавляют от жажды,

и лица не отмыть от слез.

 

 

...

 

Смотришь на фотокарточку – слышишь голос.

Сначала один. Как правило, голос смеется.

Потом начинается море, птицы, песок

шуршит, и захлопывается багажник

автомобиля.

 

Уложены вещи.

Какие-то мелочи выпирают из памяти,

как очертания коленок под платьем.

И снова – голос. Что говорит – никак

не удается расслышать, то ли ветер,

а то ли время его уносит.

 

 

...

 

С каждым днем мне все больше кажется,

что мир увеличивается,

я уменьшаюсь.

Воздух становится так тяжел,

что давит со всех сторон.

Спасаясь от ужаса,

я обнимаю подушку,

сохранившую запах любимого,

и чувствую,

как он далеко.

 

 

...

 

Был ты, а стал никто, неизвестный.

 

Чему равен X? Следующей жизни.

 

Все меньше счастья в каждой

руке. Ничего тяжелого не осталось,

а только уже не летишь.

 

Даже когда не верится – не

взлетаешь.

 

«Я думал, что никогда уже больше.

А тут ты».

 

А я – будущий неизвестный.

 

И надежды для нас не осталось,

а только нежность.

 

 

...

 

И вот, опускаешься в ад.

Шаг первый, и расходится круг,

поднимая со дна

всю исподнюю сущность твою.

 

В этот момент говоришь:

«Это не я, не я.

Это время проходит насквозь и свистит,

это так обжигает

истина-свет, что горю.

 

Так горел бы любой человек», –

утешаюсь.

 

 

...

 

Хочется забыть язык,

чтобы заново научиться

одной только фразе:

 

«Как же я тебя люблю».

 

— лъю-бъю -

— лъю-бъю -

— лъю-бъю -

 

 

...

 

Ловля космического мяча

не удастся без разбитых коленок.

Кровь вытекает из ран незаметно,

пропитывает землю насквозь.

 

Земля спит, как война.

 

Мазохист не желает смерти.

 

Лопнувшие сосуды в отражении

в зеркале.

 

Звезды нависают гроздьями винограда.

 

 

...

 

Где бы я ни была,

где бы ни засыпала

Изольда моей души,

Гретхен, Джульетта, Лаура, Даная –

я улыбаюсь:

всем им во мне хватает

моего Сержио.

К списку номеров журнала «НОВАЯ РЕАЛЬНОСТЬ» | К содержанию номера