Арсений Ли

Муза — девочка-дикарка. Стихотворения


***

Забудут всех, один Катулл живёт,
запутавшийся в этом одеяле.
От А до Я тягучий переход —
Катулл уснул, а я наоборот —
Из нашей гавани на вашем бале
Я растираю занемевший рот.


***

Отучившись на безвестном факультете
десять лет без малого, зачем,
не скажу, но где берутся дети,
как родится уголь на планете,
что с чего и кто за что в ответе,
я ещё способен объяснить.

Но куда уходят люди эти,
Нет, не те, не эти, а ВОТ ЭТИ,
И зачем, и как без них на свете,

Я не в состоянье объяснить.


Поэту Егору Белоглазову в день его рождения

Здесь жил поэт, невольник — да, — но нет, не чести.
Мы приходили с водкою к поэту вместе.
И по отдельности, бывало, заходили,
но вместе — чаще. И коньяка и пива приносили.
Ненастоящий вонял коньяк, и пахло пиво, и над нами
светлело где-то наверху, за облаками.



***

После смерти империи есть, всего ничего, —
Пара, быть может, или чуть более лет,
Когда можно практически всё, и наоборот, —
То, что было возможно раньше, теперь абсолютно — нет.

Можно выпить всю водку; перебраться в Крым;
Стать героем на ровном месте; продать страну
без особых последствий; временно умереть;
Взаимовыгодно проиграть войну.

Это время, когда не жить — легко,
значительно проще, чем жить и не умереть, —
есть свобода, а то, что придёт потом, —
придёт потом, и не о чем будет петь.


***

Это пустой разговор,
что же отныне есть в городе —
гарь и стынь,
всё остальное — здесь.
В этом четвертаке офисного листа... В городе — гарь, и стынь,
И пустота.


***

Муза — девочка-дикарка —
Не читали ничего...
Светит месяц, светит ярко,
В комнате светло.

Рифма — бедная подруга
Нищей юность моей,
навещала неохотно,
не идёт теперь.

Возле школы-института,
армии, страны
подожди — ещё минута —
обращаться в сны.


Ноябрь


Вечерний снег.
Манекены в витринах ЦУМа
Топорщат соски сквозь шерсть и бархат...
Зябнут.


Буржуазное


Георгию Цеплакову

Не углеруб. Не сталевар, —
Никто, —
В тайге не умирал, во льдах не мёрз, —
В мышином мятом драповом пальто
Воротит нос
От нас...
Вкруг нас с тобою, сытых, развитых,
Коньячный завивается дурман, —
Он — гражданин, а я космополит,
И сибарит...
и пьян.


***

Метафизика, мать её, в этих снегах
И собачьих камней простота.
Я чертовски замёрз, добираясь сюда...
Вспомни, — лето, — седая во рву лебеда,
Помнишь, двор твой смородиной пах.

Мою светлую голову водкой — враньё,
Это Родина — снегом своим
Заметелила... ну, отворяй, всё равно, —
Мы сгорим...

Мы запалимся здесь, в этих тучных снегах
Среднерусской возвышенности,
Где ни слова не слышно, ни крика шагах
в десяти.


Чужая музыка


Какая низость, Боже мой, какая гнусь...
Я никуда отсюда не вернусь,
хотя бежать на самом деле надо.

Всё, что Отечеством зовётся в забытьи
и по привычке,
Господи прости,
Такая гадость.

Тупой рефрен — “Нездешняя тоска
и облака, о Боже, облака...” —
и кто-то машет мне издалека —
“...Над головою”.


Кино


Это когда-нибудь кончится всё, — наверняка, —
Одиночество, перламутровый дождь,
Жёлтые берёзы, акварельные облака, —
Я возвращаюсь, а ты ждёшь...

Я возвращаюсь, ты говоришь: — Привет.
Я отвечаю:
— Привет, детка,
Прижимаю к груди...
А за окном голливудский такой рассвет,
И только счастье с титрами впереди...


Потеря телефона SONY-ERICSSON P1I в суши-баре


Ах, какими пустяками занят я...
Гоша, Лёша и Андрюша — вот мои друзья...
Вдоль Исети — снег и чайки, камыши,
набережной обечайки,
ни души...

Мир молчит, и только зуммер в тишине.
Нет имён,
остались цифры мне.
Мёд разлуки,
горечь встречи предвкушай,
долгий-долгий телефонный нумер
припоминай...