На отмели времён. Стихотворения

Все автобусы – братья

Все автобусы – братья:
неразрывные узы дорог.
Зыбче зыбкого ради
я опять оставляю порог.
И с киванием мудрым
под сурдинку усталых рессор
с октябрём рыжекудрым
мой автобус ведёт разговор.
Вот, казалось бы, довод,
что поблизости, может быть, ждут,
только, как заколдован,
повторяется старый маршрут.
Под прикрытием неба,
и под локоть ведут дерева,
фонари будто слепы,
расстилается в ноги трава.
Мой ненастный, цветастый,
обучён волхованью ресниц,
обещает всё царство
милый нищий, и всё-таки принц.
Ибо долы и горы – 
есть чарующий вид из окна,
ибо только просторам
испокон окрылённость дана.
Влажной ночью зажжённый,
этот красно-зелёный восторг,
словно флаг, отражённый
в зазеркалье умытых дорог.
Бег серебряных капель
не удержишь на чёрном стекле.
Я уже умолкаю,
по знакомой ступая земле.

В зените

У кромки леса, бегущего с горки вниз,
Где Волгу переплывает июнь в зените
И травы по-комариному налились 
Звенящей кровью молоденькой земляники,
Там дремлет домик с видом на огород
Под перетолки гвоздей и сосновой рейки.
А где-то на дальней пасеке гонят мёд:
Вступает в права июль – золотая змейка.
За летом плывут лета, облака, века,
Хранимые мнемозинами хрупких Лидий.
Мужчины любят изящных женщин, пока
Изгибы души не станут изломом линий.
Поди угадай, мы чьих голубых кровей,
В каких земляничных безднах однажды сгинем…
Так ящеркой чья-то жизнь промелькнёт в траве –
А светлый след останется в небе синем.

Йошкар-Ола

Шатры йошкар-олинских площадей,
Скользящих за бортами у ладей,
Качает венценосная Кокшага.
О, здесь такая плотность красоты,
Что сделать от креста и до звезды
Нельзя без удивления ни шага.
Взойди на полукружия мостов:
Фламандии повсюду слышен зов.
И красный город – в каждом сердце мара.
Забудь о вечном, помни о тщете.
А белый лось в лазоревом щите
Несёт золоторогую тиару.
Жива царь-пушка сытостью ядра, 
А Пушкин – царским росчерком пера, – 
Бери всё царство, скромный описатель!
Смотри на мир с курантовых высот,
Где ослик Богородицу везёт
И, может, не одну её спасает.
И всё же кто вы, жертвенный народ? –
Чавайн устами вашими поёт,
Потомки первобытных землекопов,
Хранящие в застенчивой крови
Священный свет природы и любви,
Последние язычники Европы.

Квадратный снег

Индюк не видит дальше драки,
Глухой не слышит дальше слова.
Плакатным строем по бумаге
Бездарность марширует снова.
А на плацу порядок тоже:
Вооружённые лопатой
Равняют снег, который должен
Быть только белый и квадратный.
И, облечённые речами,
Но поэтически бескровно
Горланят малые печали –
Кровоточащие безмолвны.

Март

Где ветка касается робко 
Горячей щеки фонаря,
Вела меня быстрая тропка 
От прожитого февраля.
И были дома у обочин 
В вечернем прищуре слепы,
Но даже в преддверии ночи 
Я видела марта следы.
Резные балкончики зданий 
И дерево в истинный рост
Взлетали уже над Казанью 
Под звоны оттаявших звёзд.
И эти, и те, и другие –
Весь город вставал на крыло, – 
В какие края дорогие, 
Куда эту стаю несло?
Летели куда переулки
Над городом светлым моим?
Тянулся за ними, как руки,
Котельных серебряный дым.

На отмели времён

Я выплакивала тебя речному песку,
солнцу, которое через кепку мокло,
музыке, знающей не понаслышке тоску,
автобусу в равнодушные стёкла.
Выбрасывала тебя майскими жуками,
залетающими в ночное окно,
прокручивала обручевыми кругами,
кадрами кино.
Исторгала тебя уходящими килограммами,
пятнадцатью процентами живого веса – 
чемодана с фотоальбомами ранними,
ужесточением пресса.
Вычёркивала тебя на простынях и листах,
и когда тебя во мне не осталось
(или только думалось так), –
оказалось,
что не стало меня…

И лёгкой поступью меж нами…

Позавчера, вчера, сегодня – 
Мне этих дней хватило впрок, 
Чтоб убежать из преисподней 
И не споткнуться о порог. 
Мой поводырь, мой страж вечерний, 
На всё про всё благослови! 
...Ты подавал мне, виночерпий, 
Равно безумства и любви… 
Кто он, уступка за уступкой, 
Ведёт, беспечен и свиреп, 
От опрокинутого кубка 
До опрокинутых судеб? 
Не в перестрелке умирают, 
Чертимы стрелками, круги. 
Кто в круге первом отмеряет 
Мои шаги, твои шаги? 
Кто наблюдает шаг за шагом 
Колёс вращательный рефлекс 
И то, как зверь походкой шаткой, 
Кровавя след, уходит в лес? 
Над Камой белые туманы, 
Печаль вмерзает в берега. 
И лёгкой поступью меж нами 
Идут снега, идут снега…