Жид и шпион

«Представьте себе человека без имени и пристанища, живущего ежедневными донесениями, женатого на одной из тех несчастных, за которыми по своему званию обязан он иметь присмотр, отъявленного плута, столь же бесстыдного, как и гнусного, и потом вообразите себе, если можете, что должны быть нравственные сочинения такого человека».

Так в 1830 году отозвалась на выход в Париже «Записок Видока» русская «Литературная газета». Далее, в той же заметке автор задает вопрос: «Сочинения шпиона Видока, палача Самсона и проч. не оскорбляют ни господствующей религии, ни правительства, ни даже нравственности в общем смысле этого слова; со всем тем нельзя их не признать крайним оскорблением общественного приличия. Не должна ли гражданская власть обратить мудрое внимание на соблазн нового рода, совершенно ускользнувший от предусмотрения законодательства?»

С 1857 года эта заметка публикуется под именем А. С. Пушкина и входит в собрания его сочинений. П. В. Анненков, впервые снабдивший ее подписью великого русского поэта, не делал никакого литературоведческого открытия: об авторстве Пушкина знали и современники, и последующие читатели. Знали они и то, что Пушкин имел в виду не только и не столько французского сыщика, сколько своего постоянного литературного оппонента и недруга Фаддея Булгарина. Сравнивая Булгарина с французским сыщиком, Пушкин отвечал на «Анекдот» самого Булгарина, в котором тот нарисовал поэта в образе некоего французского писателя. Видимо, фигура Видока, имевшего темное прошлое, показалась Александру Сергеевичу удобной для атаки на Булгарина, тоже имевшего темное прошлое (во время Отечественной войны 1812 года Булгарин служил в армии Наполеона). Следует признать, что намек оказался точным, общество подхватило это сравнение; отождествление было подкреплено пушкинскими эпиграммами:

«Не то беда, что ты поляк:

Костюшко лях, Мицкевич лях!

Пожалуй, будь себе татарин, –

И тут не вижу я стыда;

Будь жид?–?и это не беда;

Беда, что ты Видок Фиглярин».

«Не то беда, Авдей Флюгарин,

Что родом ты не русский барин,

Что на Парнасе ты?–?цыган,

Что в свете ты Видок Фиглярин –

Беда, что скушен твой роман...»

Блистательность и легкость этих эпиграмм на долгие годы определили в русском обществе не только отношение к Фаддею Булгарину, но и к Эжену Франсуа Видоку, никак не связанному с межлитературной войной.

Между тем в окружении Пушкина был человек, знавший Видока лично и имевший возможность просветить поэта относительно истинной природы французского полицейского. Этим человеком был отставной полковник Иван Петрович Липранди, с которым Пушкин близко сошелся во время пребывания в Кишиневе в 1820 году. Липранди очень ценят исследователи творчества Пушкина?–?Иван Петрович написал весьма обстоятельные воспоминания о кишиневском периоде поэта. Пушкин относился к Липранди с большой симпатией и даже сделал его героем повести «Выстрел»: и современники поэта, и последующие историки сходятся на том, что главный герой «Выстрела» Сильвио списан с Ивана Липранди. Во время их знакомства Липранди уже был в отставке?–?по причине неудачно завершившейся дуэли.

Меня заинтересовал один период чрезвычайно занимательной биографии этого обрусевшего потомка старинного испанского рода. К слову сказать, начиная с историка С. И. Штрайха, в русской историографии сложилась традиция именовать нашего героя «потомком испано-мавританского рода» (Н. Эйдельман) или даже «потомком испанских грандов с примесью мавританской крови» (И. Волгин и др.). Но П. Садиков еще в 1941 году писал: «Отец братьев Липранди был вовсе не «потомок испанских грандов» или «мавр» по происхождению, как полагает С. И. Штрайх, а скромный буржуа г. Мондовии в Пьемонте (куда предки его, действительно, переселились из Барселоны в начале XVII в.), владелец суконной и шелковой фабрик; в 1785 г. Пьетро Липранди переселился (по приглашению) в Россию, пользовался затем покровительством Зубова и в 1800  г. был уже директором Александровской мануфактуры в Москве. И. П. Липранди, по его собственным словам, после смерти отца всей дальнейшей карьерой «был обязан своей силе и здоровью, не будучи аристократического кружка».

Я же дополню это замечание. В Барселоне мавров, в том числе, и крещенных (а из каких еще могли возникнуть испанские гранды мавританского происхождения?), найти трудновато: северная граница мавританского завоевания Испании почти совпадает с южной границей провинции Каталония, центром которой является этот город. Да и фамилия «Липранди» еще и сегодня встречается довольно часто, только она не мавританского, а еврейского происхождения. Что, к слову сказать, больше соответствует и роду занятий предков И. П. Липранди: «мориски» (крещенные мавры) в Испании, в основном, занимались земледелием; промышленность, мануфактура, «буржуазные» же ремесла характерны были в большей степени именно для «конверсос»?–?крещенных евреев.

Происхождение предков русского офицера меня бы не заинтересовало, если бы не забавный факт, связанный с Пушкиным. Вспоминая о случайной встрече со старым другом и однокашником В. Кюхельбекером, осужденным за участие в декабристском мятеже, поэт, в частности, пишет:

«Один из арестантов стоял, опершись у колонны. К нему подошел высокий, бледный и худой молодой человек с черной бородою, во фризовой шинели?–?с виду настоящий жид?–?я и принял его за жида, и неразлучные понятия жида и шпиона произвели во мне обыкновенное действие; я поворотился им спиною, думая, что он был потребован в Петербург для доносов или объяснений».

Каково было бы ему узнать, что человек, к которому он искренне был привязан (например, в письме к своему знакомому, известному мемуаристу Ф. Ф. Вигелю в 1823 году Пушкин пишет: «Где и что Липранди? Мне брюхом хочется видеть его...») и кого сделал прототипом едва ли не самой романтичной своей повести, благополучно сочетал в себе именно эти две ипостаси?–?«жида» и «шпиона». О первой?–?о еврейском происхождении предков Ивана Липранди?–?рассказано выше, теперь перейдем ко второй части?–?шпионской (или полицейской, тут уж кому какой термин понравится). А для этого обратимся ко времени завершения войны с Наполеоном, в которой Липранди принимал активное участие, будучи офицером русской армии. О его военных талантах говорит хотя бы то, что к моменту разгрома Наполеона 24-летний Липранди уже дослужился до звания подполковника. С 1815 по 1818 годы он служил в Париже в составе русского оккупационного корпуса. И здесь судьба (а вернее, непосредственное начальство в лице командующего корпусом генерала М. А. Воронцова) свела его с Видоком. Впоследствии Липранди так рассказывал об этом эпизоде (в работе с длинным названием «Важность иметь положительные сведения о происходящем на правом берегу Дуная и о тайных кознях в княжествах; с указанием на единственные средства к достижению того, в полном объеме высшей тайной "заграничной полиции"»): «В 1815 году, оставаясь при кавалерии кн. Воронцова во Франции, его светлость поручил мне наблюдение за существовавшим тогда во Франции обществом заговорщиков под названием "булавок", что поставило меня в сношение с французскими начальниками высшей тайной полиции в Арденнах и Шампани; составленная мною секретная статистика этих мест, представленная в 1818 г. князю, свидетельствует о сказанном мною».

Несмотря на общее «французские начальники высшей тайной полиции», видимо, именно тогда познакомился подполковник Липранди с главой «Сюртэ» Эженом-Франсуа Видоком?–?знаменитым преступником, ставшим сыщиком и создавшим первую в Европе криминальную полицию. Что касается «общества булавок», то, очевидно, Липранди имел в виду «Общество Черной булавки», о котором, например, вскользь говорит Виктор Гюго в романе «Отверженные». Это общество действительно существовало, причем заговор, который его члены пытались составить, имел место в 1817 году?–?как раз во время пребывания Липранди в Париже. Члены «Черной булавки» были сторонниками Орлеанской ветви, то есть будущего короля-гражданина Луи-Филиппа, стоявшего в оппозиции к царствующему тогда Людовику XVIII. Заговор, судя по дошедшей до нас информации, был несерьезным.

Другой и более веской причиной знакомства Липранди с Видоком стала не борьба с заговорщиками, а организация военной полиции, в рамках оккупационного корпуса?–?впервые в русской армии. Это дело было поручено подполковнику Липранди тем же генералом Воронцовым. Так или иначе, Видок с того момента стал вхож в дом Липранди в Париже. Именно здесь встретил его уже упоминавшийся мемуарист Ф. Ф. Вигель. По поводу знакомства с Видоком, Вигель написал: «Я лучше понял причины знакомства с сими людьми; так же как они, Липранди одною ногою стоял на ультрамонархическом, а другою на ультрасвободном грунте, всегда готовый к услугам победителей той или другой стороны». В свою очередь, И. П. Липранди не преминул ответить на это, что Вигель, несмотря на свою щепетильность, все-таки воспользовался помощью Видока в поиске украденных золотых часов.

Сам же Липранди, в память о той своей службе, привез на родину колоссальную библиотеку, на книгах которой стояла печать королевской библиотеки Бурбонов. Н. Эйдельман предположил, что эти книги Липранди, возможно, получил от Видока. Впоследствии они были куплены библиотекой Главного штаба. В советское время 189 томов с печатями Бурбонов и надписью «de Liprandy» хранились в Государственной библиотеке им. Алишера Навои в Ташкенте. Нам неизвестна нынешняя судьба этих книг. Возможно, они по-прежнему находятся в хранилище библиотеки Навои.

Литературовед С. И. Штрайх считал, что один намек в повести «Выстрел» прямо указывает на то, что об этой странице биографии Липранди Пушкин был вполне осведомлен:

«Сильвио встал и вынул из картона красную шапку с золотою кистью, с галуном (то, что французы называют bonnet de police) ; он ее надел; она была прострелена на вершок ото лба». «Bonnet de police»?–?«полицейская шапка». Впрочем, это было всего лишь названием головного убора, никак, в действительности, не связанного с полицией. Но?–?все может быть...

В 1821 году уже вышедшего в отставку Липранди намеревались сделать начальником военной полиции 2-й армии. По этому поводу один из генералов этой армии писал командующему: «Сколько я знаю и от всех слышу, то Липранди один только, который по сведениям и способностям может быть употреблен по части полиции; он даже Воронцовым по сему был употреблен во Франции; а лучше об нем Вам скажет Михайла Федорович, который уже сделал ему разные препоручения; другого же способного занять сие место не знаю». Михайла Федорович?–?генерал М. Ф. Орлов, в прошлом?–?начальник штаба русского оккупационного корпуса в Париже и непосредственный руководитель Липранди того времени. Назначение не состоялось, но в дальнейшем наш герой все время занимался военной разведкой и контрразведкой на юге России, был создателем обширной и разветвленной агентурной сети в приграничных и собственно турецких землях. Спустя много лет он писал с сдержанной гордостью:

«Агенты мои в разных местах Австрии, в Турции до самого Адрианополя, успели собрать самые достоверные сведения не только о состоянии областей турецких и Австрии, но и о всех приготовлениях турков, состоянии их крепостей, флотилии, характере и свойствах пашей и других начальствующих лиц и т. п.».

И. П. Липранди окончательно вышел в отставку генерал-майором. В 1840 году он поступил на службу в гражданскую, став чиновником особых поручений при министре внутренних дел Л.?А.?Перовском. На этом посту он навеки загубил репутацию?–?в глазах и современников, и потомков. С. Я. Гессен, занимавшийся воспоминаниями Липранди, так написал о нем в предисловии к изданию записок последнего о Пушкине: «Заслуженный участник русско-французских войн, и затем начальник военной и политической полиции во Франции, бретер и дуэлист, деятельный член кишиневской ячейки тайного общества и близкий друг Пушкина, военный историк и библиофил, впоследствии стяжавший позорную славу как один из первых русских политических провокаторов, предатель петрашевцев и вдохновитель гонения раскольников?–?таковы основные черты биографии Ив. Петр. Липранди (1790–1880). Пушкин хорошо запомнил этого своего загадочного кишиневского приятеля, послужившего ему прототипом героя «Выстрела» и соединявшего, по его выражению, «ученость истинную с отличными достоинствами военного человека».

Действительно, профессиональные качества И. П. Липранди в создании агентурных сетей оказались востребованы правительством исключительно в деле политического сыска. В роли чиновника по особым поручениям МВД он занимался и преследованием сектантов-старообрядцев, и сообществами вольнодумцев. Ему же было поручено наблюдение за кружком, который в 1848 году, под впечатлением революционных событий, сотрясаших Европу, был организован М.В. Буташевичем-Петрашевским. Это громкое дело, к которому, среди прочих, оказался причастен молодой Ф. М. Достоевский, по сути было инспирировано Иваном Петровичем Липранди. Именно его докладная записка побудила власти арестовать петрашевцев и начать громкий судебный процесс. В записке чиновник по особым поручениям писал:

«Члены общества предполагали идти путём пропаганды, действующей на массы. С этой целью в собраниях происходили рассуждения о том, как возбуждать во всех классах народа негодование против правительства, как вооружать крестьян против помещиков, чиновников против начальников, как пользоваться фанатизмом раскольников, а в прочих сословиях подрывать и разрушать всякие религиозные чувства, как действовать на Кавказе, в Сибири, в Остзейских губерниях, в Финляндии, в Польше, в Малороссии, где умы предполагались находящимися уже в брожении от семян, брошенных сочинениями Шевченки. Из всего этого я извлёк убеждение, что тут был не столько мелкий и отдельный заговор, сколько всеобъемлющий план общего движения, переворота и разрушения».

Дело закончилось вынесением неожиданно суровых приговоров: Петрашевский и еще двадцать членов его кружка (в том числе, Достоевский) были приговорены к смертной казни. И приговоры, и мрачная инсценировка приведения их в исполнение (на осужденных надели балахоны, привязали к столбам и лишь после этого прочли указ императора о помиловании)?–?все это на долгие годы определило негативное отношение русского общества к Липранди.

Но это уже совсем другая история. Я же хочу лишь еще раз обратить внимание читателей на удивительный факт: оказывается, «первый сыщик Европы» до известной степени способствовал становлению русской контрразведки и тайного политического сыска Российской империи. И?–?кто знает,?–?может быть, на формирование весьма двойственного образа следователя Порфирия Петровича в романе Достоевского «Преступление и наказание», с одной стороны, обаятельного и умного человека, но в то же время склонного провоцировать знакомых, какое-то влияние оказал наш герой Иван Петрович Липранди?–?русский контрразведчик, сыщик и ученик Эжена Франсуа Видока?–?создателя первой криминальной полиции, а затем и первого частного агентства в Европе.