Виктор Богданов

Поэт как любовник. Эссе



Говорят, что поэты – замечательные любовники. Другие считают поэтов любовниками весьма посредственными. И одно, и второе мнение – как всякое обобщенье – ошибочны. Однако в сексуальных повадках служителя муз всё же есть особенности, отличающие их от повадок простого смертного. Вкратце они таковы.

Прежде всего – и этим определяется очень многое или даже почти всё, – пишущий стихотворение может достичь на бумаге значительно большей утончённости, нежности, изобретательности и, среди прочего, эротичности, нежели кувыркающийся в постели. Просто потому, что количество слов в языке неизмеримо превосходит число сексуальных позиций. Ещё: результат вдохновения никогда не известен поэту заранее, а результат интимной близости с женщиной всегда варьируется в достаточно узких пределах между оргазмом и СПИДом или беременностью.

Уже этих двух вещей довольно, чтобы понять: coitus – либо его ожидание – не является для поэта ни целью, ни самостоятельной ценностью. В лучшем случае – это стартовая площадка для разгона пера, в худшем – относительно скучная дань физиологии.

Женщина, как известно, любит ушами. Но беда в том, что любой набор постельных речёвок – если не в лексическом, то в смысловом отношении, – куда скуднее одного хорошего стихотворения на любовную тему. Именно поэтому любимец муз чаще предпочитает устному красноречию – письменное. Забывая, что банальный шёпот на ушко для большинства женщин – слаще преподнесённого до или после интима поэтического шедевра, в котором они обычно понимают – или же узнают себя (по праву!) – тем меньше, чем лучше он написан. Хотя иногда – и это для него особенная удача! – как раз с помощью стихов поэту удаётся заполучить деву в постель. В таком случае велика вероятность, что на деву обрушится более или менее мощный и продолжительный лирический поток, который раньше или позже ей надоест, – и она предпочтёт ему туповатую немногословность «нормального мужика».

С другой стороны, привычка к относительной строгости стихотворных форм, видимо, тоже накладывает свой отпечаток на действия поэта в постели. При внешней монотонности внутренние состояния поэта-любовника могут быть самыми разнообразными, однако как минимум двигаться он должен ритмичнее и лучше многих.

Правда, именно этими «внутренними состояниями» интимная жизнь поэта (но в большей степени – его партнёрши) и осложняется – порой до предела. Будучи существом с метафизическими устремлениями, поэт – хотя бы отчасти – остаётся таковым и на ложе любви. Лаская подругу, поэт ни с того ни с сего может задуматься, к примеру, о том, что произойдёт с прелестями его возлюбленной через десять, двадцать и сорок лет, или даже после её смерти. Бывает, эта дума настолько захватывает его, что он временно лишается эрекции. В самый неподходящий момент поэт может начать размышленье на тему: а что «скажет» по поводу его отношений с данной дамой Бог? Или же ему в голову приходит ещё целая куча мыслей, бредовых на столько, на сколько мало они соответствуют тому, чем он сейчас занимается. Короче: войдя в женщину, поэт способен тут же унестись в совершенно иные пространства – и женщина это почувствует, хотя вряд ли поймёт суть дела.

Но, кроме тяги к потустороннему, поэта отличает и гипертрофия эмоций. Страстность пишущего почти никогда не покидает его и во время общенья с прекрасным полом. Хуже: часто она достигает такого накала, что, сперва понравившись, может впоследствии напугать или быть принятой за разновидность садомазохизма. В итоге эти метафизические проекции (куда обычно включена возлюбленная – в стихах, в постели и даже в быту), сочетаясь с эмоциональным буйством, повергают женщину в ужас и скоро изнуряют её – особенно, если она примитивна и обделена здоровьем, – и она уже чувствует себя кем-то вроде сиделки при опасном сумасшедшем, с той существенной разницей, что жалованье она получает в другом заведении.

Богатство фантазии, тоже, как правило, характерное для поэта, казалось бы, должно сослужить ему в качестве любовника хорошую службу. Однако его фантазии так и остаются фантазиями, –  в лучшем случае перекочёвывая на бумажный лист, – скорее всего, именно в силу своей «фантастичности», до сих пор принимаемой большинством женщин за извращённость или же попросту им не нравящейся. Кроме того, воображение – враг моногамии, что по вкусу не всякой бабе, да и частенько противоречит метаустановкам самого поэта. Отсюда – столь распространённое, сколь вынужденное донжуанство приверженцев Евтерпы.

Положение поэта-любовника осложнено ещё одним важным обстоятельством. Занятие стихописанием – пассивней занятий любовью. Привычка излагать – мешает привычке влагать. Удовлетворить женщину – для поэта труднее, чем сочинить стихи. Хотя бы потому, что в первом случае нужно действовать, а на действия поэт, как известно, ленив.

Если к вышеизложенному добавить среднестатистическую величину материальных доходов, склонность к вредным привычкам, неврозам и приступам мизантропии, портрет поэта-как-любовника, в общих чертах, закончен. Он не противоречит расхожим мнениям, приведённым в первом абзаце, но, пожалуй, синтезирует их. Это, конечно, тоже обобщение, однако не столь однозначное. Говоря конспективно, в поэте-любовнике парадоксально сочетаются: «постельная» молчаливость и бумажное красноречие, метафизическая отстранённость и чувственный напор, богатство желаний и бедность действий, духовная интенсивность и финансовая несостоятельность, верность и блудливость, очарованность и цинизм... Не так уж плохо для любовника, если подумать. Но и не слишком хорошо. Исходя из сказанного, «идеальную» любовницу поэта можно (в жанре газетного объявления) описать следующим образом: обеспеченная, здоровая, раскрепощённая, инициативная, терпеливая, интеллектуальная, возраст и внешность – второстепенны.

Шутки шутками. Но правило «каждой твари – по паре» вполне действует и в ситуации «поэт и женщины», хотя, видимо, реже и кратковременней, чем обычно.

И всё-таки. Даже обнаружив в поэте замечательного любовника, женщина, – если она не совсем тупа, – ложась с поэтом в постель, будет испытывать ощущение смутной тревоги и дискомфорта. Сумев обозначить его точнее, она скажет: это чувство, что ни один из них никогда не сможет полностью принадлежать другому. Поэт скажет ей то же самое. Только он будет лучше знать ответ на вопрос: почему?