«СТРАНА ДУРАКОВ» НА КУЗНЕЦКОМ МОСТУ. Рассказ-воспоминание

Впереди нас шли парень и девушка – оба в спортивных  штанах и кепках. Вроде обыкновенная пара, поэтому было непонятно,  почему все встречные прохожие смотрят на них и смеются. Когда мы их  обогнали, я обернулась. Лица у обоих – обвисшие, сморщенные. Вместо глаз  – чёрные щели. Рты – две ямы. Маски! И я опять с грустью подумала о  маме. Лас-Вегас сочетал в себе всё, что она любила: карнавал, азарт,  зрелищность и огненное солнце.

Жизнь в Вегасе сосредоточена на главной улице  «Стрип». Толкотня, поток туристов. Всё сверкает, звенит, завлекает.  Рестораны переполнены. Чем дальше от центра, тем тише и безлюднее. За  его пределами – другой Вегас: просторный, без пешеходов, с убегающими  вдаль к багровым горам пыльными серыми дорогами. Горы так и называются –  красные.

Мы с мужем свернули в  переулок, разыскали  полупустой ресторан – весь в зелени, на открытом воздухе, окружённый  тонконогими пальмами. По веранде прыгают птицы. Уронишь крошку на пол,  они тут же подхватят – даже подметать не надо.

Здешнее солнце – точно раскалённый металл, и, хотя  нам не привыкать (живём в Техасе), мы всё же пристроились под широким  зонтиком. Пока обедали, его тень передвигалась вместе с солнцем. Мы  следом за тенью крутились на стульях вокруг стола, а, когда нам принесли  кофе, то она отскочила к сидевшему напротив седому человеку. Он только  что пришёл и читал меню. Что-то в нём показалось знакомым.

– Всё время вспоминаю здесь маму и Страну Дураков, –  сказала я мужу и вдруг почувствовала резкий взгляд пожилого мужчины. Он  быстро отвёл глаза в сторону, но я успела заметить в них  настороженность и интерес. Русский? Тут к нему подскочил официант,  заулыбался, затараторил. Пока незнакомец делала заказ, я украдкой его  рассмотрела. Внешность у него – утрированная, как на портретах  Модильяни: вытянутые фигура и шея, узкое лицо с треугольным подбородком.  Вдруг я поняла, на кого он похож – на Костю. Может, это он и есть?

– Видишь того мужчину? – прошептала я мужу. – Мне  кажется, это мой бывший преподаватель живописи. Мы с братом в детстве  ходили к нему в студию.

– Ты уверена, что это он? Столько лет прошло.

Нет, я не была уверена. Подойти и спросить: «Вы –  Костя?» Стоит ли? Отношение к прошлому у меня путаное. Гоню его от себя –  слишком тяжело вспоминать, но забыть не могу, скучаю, а когда кажется,  что, наконец, оно отпустило, и я свободна, оно тотчас даёт о себе знать,  да ещё в самых неожиданных местах – вот как в этом ресторане.

Не слова ли «Страна Дураков» привлекли внимание  незнакомца? Так называли свою компанию друзья моих родителей: художники,  музыканты, актёры, поэты. «Страны» этой я стеснялась, даже стыдилась.  Беспокоилась, что о ней пронюхают мои одноклассники, и мечтала, чтобы  она поскорее развалилась. Теперь же вспоминаю её с улыбкой и фантазирую,  что длиннолицый господин – мой бывший педагог. «Эта девочка вырастет и  про всех нас напишет!» – предрекала Страна Дураков. Всё-таки подойду и  представлюсь: «Это я, та самая девочка»? Скорей всего он сухо ответит,  что я его с кем-то перепутала. Он подчёркнуто меня игнорировал и делал  вид, что любуется окружением. «Не подходи!» – читалось в его напряжённой  позе. Или я накручиваю? Но моё воображение уже разгулялось, и я убедила  себя, что это Костя. Он был частью нашей жизни на Кузнецком мосту,  помнил то, что помню я. Несомненно, это он! Всё сходится: облик, акцент,  который я поймала во время его разговора с официантом, и возраст –  сейчас Костя уже далеко не молод. А ровненькие и беленькие зубы, которые  я успела заметить, он вполне мог за это время вставить. Зубов он  лишился рано – ему и двадцати пяти ещё не было.

– Вряд ли это он, – охладил меня муж. – Ты его фотографии в соцсетях видела?

– Нет, только имя.

Я как-то залезла в интернет узнать о судьбах  «граждан» Страны Дураков. Кто-то прославился и процветает, кто-то уехал  из России, кто-то спился. Не всех я нашла. 

– Всё-таки подойду и поздороваюсь, – сказала я мужу.

– А если это не он?

– Тогда извинюсь, скажу, что обознавалась, – и я встала. 

Мой первый рассказ про Страну Дураков я написала,  когда мне было всего восемь лет. Текст был сатирический, и «граждане»  страны – навеселе, в масках, как и толпа в Вегасе – читали его вслух с  хохотом. Второй рассказ – «Портрет» (смесь правды с вымыслом), уже не  юмористический, родился спустя годы в Америке. И вот следом за ним пишу  воспоминания. Сбылось-таки предсказание Страны Дураков!

Дом наш, двухэтажный и дряхлый, находился на  Кузнецком мосту. В нём родился наш дед (архитектор и театральный  художник), затем – наша мама, а следом – мы с братом. Народ там жил  разношёрстный – как будто насобирали из всех слоёв населения: всеми  забытая актриса, инженер, бухгалтер, зубной врач, продавцы, слесари,  кинорежиссёр (наш отец) и двукратный олимпийский чемпион по фехтованию  –  дядя Юра, как все его звали. Живой, смелый, сильный. Однажды под новый  год он притащил нам, детям, огромную ёлку. Привёз её на санях. Лошадь он  взял напрокат на конюшне ЦСКА. Прикатил вместе с приятелем –  тоже  спортсменом. Оба одеты в военную форму, которая была нужна для  прохождения постов – ёлку везли, как «подарок», из министерства обороны.  Приятное он оставил о себе воспоминание – чего нельзя сказать обо всех  соседях. Например, о пенсионерке по фамилии Тупина. Огромная, грузная,  она ходила, громко топая, что-то недовольно бурча себе под нос,  переваливаясь с боку на бок. Слежка за нашей семьёй была её единственным  занятием. Она люто нас ненавидела и заваливала все инстанции доносами:  хулиганим, вредим, устраиваем притон. Благодаря её усилиям к нам часто  захаживал участковый: краснолицый, полный, добродушного вида. Приходил  он с удовольствием – питал к маме нежные чувства.

– Опять на вас жалуются, пишут, что негры у вас поселились, – строго выговаривал он, с восхищением оглядывая маму.

– Не негры, а горнолыжники и не поселились, а в  гости приехали, да вот сами убедитесь, вон они сидят, – показывала мама в  сторону загоревшей до черноты парочки.

Граждане Страны Дураков принимали его всегда радушно, вкладывали в руку рюмочку.

– Да вы что, товарищи, я ж при исполнении, – отнекивался он.

Подъезд у нас был тёмный – лампочки разбивали или  воровали. В результате ввинчивать новые перестали. Вонь в нём стояла  невообразимая – местные собутыльники превратили его в туалет. По  лестнице приходилось подниматься на ощупь и осторожно, чтобы не въехать  ногой в зловонную лужу.

От нашего бывшего дома остался только каркас –  отреставрированный и едва узнаваемый. Сейчас там дорогие магазины,  роскошные витрины, а в ту пору, помимо квартир, были ателье одежды и  зоомагазин, откуда прибегала к нам всякая живность. Ещё имелся чердак,  переделанный в коммуналку. Не жильё, а курятник! Ютились там в основном  семьи рабочих и дворников. Пили они по-чёрному. Напившись, дрались. Один  из них – сантехник Фёдор – избивал свою жену Нинку регулярно. Водка  превращала его в зверя, а по утрам он, ещё трезвый, тихонький и  скромный, ходил по квартирам и добросовестно всё чинил. Нередко он лупил  жену прямо в парадном. Мы бежали на помощь, разнимали их. Однажды они,  вцепившись друг в друга, врезались в нашу входную дверь и, выломав её,  ввалились в прихожую. Нинка истошно орала, что её убивают, и умоляла  вызвать милицию, но, когда те приехали, заявила, что муж её не трогал.  «Эта сучка нарочно вас вызвала, глаз положила на моего Федьку!» –  возмущалась она, тыча пальцем в сторону нашей мамы. На следующий день  она пришла, извинялась, плакала. Мама её утешала, угощала чаем,  советовала развестись.

– Вот те крест, уйду от этого изверга, – клялась Нинка. – Ненавижу его!

Но, конечно же, не ушла.

Ревность Нинки была не на пустом месте. «Хорошая ты  баба, мне бы такую», – говорил Фёдор маме и то и дело являлся к нам под  разными предлогами: душу излить, по хозяйству подсобить, ну и деньжат  занять. Поклонников у мамы было множество. Присутствие нашего отца их не  смущало, тем более что он постоянно в разъездах, на съёмках, и ни для  кого не являлось секретом, что наши родители на грани развода. Мама  привлекала не только красотой, но и теплотой – была удивительно  женственной. Высокая, статная. Занималась балетом и спортом. В юности  она работала манекенщицей в Доме Моделей, потом, закончив институт,  стала художником. Делала живописные костюмы (масляная краска на ткани)  для музыкантов и певцов. У неё были необычные глаза – их цвет менялся  вместе с её настроением: голубой, дымчатый, зеленоватый. Многим героям  своих произведений я подарила свойство её глаз.

В её осанке, в манерах было что-то королевское.  Даже когда она ходила по квартире без косметики, в домашней одежде. С  возрастом это усилилось, а вот характер испортился – во многом из-за  страшной болезни, рано оборвавшей её жизнь.

В детстве я никому не признавалась, что не  принимала Страну Дураков – в первую очередь из-за тревоги за маму. Хотя  её «граждане» мне нравились. Молодые, озорные, буйные, они веселились от  души, никому не причиняли зла, но теряли меру. Ну и, само собой, пили.  Не напивались до потери разума, как жители курятника, но употребляли  немало. «Они очень интеллигентные и талантливые люди», – оправдывала их  мама. Да, не спорю, такими они и были. Костя – тоже (настоящее имя у  него – другое). Внешне он был благообразен, если не считать беззубого  рта. Вытянутость фигуры и лица придавала ему шарм. По утрам он вёл  детскую студию рисунка и живописи. Преподавал весело, частенько – под  лёгким градусом. Заниматься у него было интересно. Он развивал наше  воображение, не связывал нас никакими рамками, при этом учил  профессионально. Ратовал за свободу самовыражения, как и вся Страна  Дураков. Но у этой свободы имелась и оборотная сторона – хулиганство с  точки зрения закона, но невинные проказы с точки зрения «страны».  Например, стащили из Дома Кино пару ненужных им стульев и лезли с ними  через окно, умирая от смеха. Подобных «шалостей» масса. Странно то, что  они никогда не попадались. Каждый раз, когда они что-то замышляли, у  меня всё стонало внутри от страха, что в этот раз им уже не повезёт, и  их отправят за решётку или ещё что-то случится. Больше всего я боялась  за маму. Со страхом потерять маму я жила всё детство.

– Ты же обещала, что это в последний раз, – упрекала я её.

– Да, да, я виновата, сама не знаю, как это  получилось, больше не буду – лепетала она. – Ой, голова совсем  раскалывается! Сбегай в магазин, принеси мне минералки.

И я отправлялась в гастроном, досадуя на маму и  жалея её, а, когда не было денег на продукты, шла во двор соседнего  дома, где принимали стеклянную посуду, вставала в очередь алкашей,  которые сдавали трясущимися руками бутылки, и выслушивала очередную  нотацию: «Совести у людей нет, детей присылают! Передай родителям, пусть  сами приходят, а то сообщу кое-куда!» – ворчала в пункте приёма  женщина. Несмотря на свои угрозы, она никогда не отказывала, даже  угощала леденцами, и я знала, что её предупреждения сообщить кое-куда  так же пусты, как и обещания Страны Дураков образумиться.

Со временем страна эта, к моему облегчению,  распалась: изжила себя, поднадоела участникам, многие из которых  остепенились и вплотную занялись карьерой. С одним из них – Славой – я  встретилась спустя годы в Европе. Позвонила ему, предложила повидаться.  По сухому тону его голоса я поняла, что моё появление его напрягло –  прошлого, судя по всему, он предпочитал не касаться. Но встретиться всё  же согласился – то ли из вежливости, то ли из любопытства. Изящный,  сдержанный, немногословный, он производил впечатление далёкого от  озорства юноши. Однако как-то вместе со своим дружком он поджёг газету и  бросил в почтовую щель на нашей двери. В передней загорелся коврик,  повалил дым. Мамы дома не было. Мы с братом тушили пожар под хохот из  парадного. Несмотря на эту выходку, я Славе симпатизировала.

Встретились мы в кафе. Пришёл совсем другой  человек. По-прежнему приятной наружности, но солидный, раздобревший,  прохладный. Видя, что он избегает разговоров о прошлом, о Стране Дураков  я не напоминала. В общем, понять его можно. Беседа у нас получилась  поверхностной. Поболтали о какой-то ерунде и разошлись. 

Косте, наверняка, тоже не нужны разговоры о  прошлом. Это стало очевидно, как только я к нему подошла и поздоровалась  – по-русски. Он холодно глянул и отшил на английском:

– Простите, не понимаю.

– Ты был прав, – вернувшись к нашему столику, сказала я мужу. – Глупо получилось.

Неужели я обозналась? Выходит, что да. Незнакомец  только внешне походил на Костю. Последний был полон жизни, открытый, а  этот пожилой мужчина – потухший и колючий. Хотя годы могут стереть всю  жизнерадостность, как произошло с моей мамой.

Мы расплатились и двинулись к выходу. Пока шли, я  чувствовала провожающий нас взгляд незнакомца. Я почему-то была уверена,  что мы с ним опять столкнёмся.

По Вегасу мы с мужем бродили до позднего вечера.  Заходили в казино, наблюдали за игроками. Среди них – немало стариков,  даже в инвалидных креслах. Лица у большинства игроманов –  болезненно-бледные, как бывает у людей, которые проводят много времени в  помещении, а в глазах – огонь и азарт. Мы тоже сели пару раз за  автомат. Выиграли несколько долларов и тут же их потеряли.

Казино в отелях, как цирковая арена – всё блестит,  гремит, пестрит. Каждый отель – это город-театр. Идёшь по  улицам-декорациям, вокруг – магазины, бары, увеселительные заведения.  Над головой сияет солнце, но не испепеляющее, как на улице, а мёртвое –  нарисованное. На Фримонт-стрит, куда мы отправились посмотреть  выступление группы «Queen» (шоу на экране на потолке) – круглосуточный  маскарад. Полуголые девицы, бородатые мужики в балетных пачках… кого  только там не увидишь! К нам подошёл человек-невидимка – закутанный в  плащ, без лица, с висящими в воздухе очками и шляпой. Что-то прошептал, а  что – мы не разобрали из-за дикого шума. Всё вокруг орало и гудело, а  на гигантском экране пел Фредди Меркьюри. Слушая его, непревзойдённого,  невероятного, и глядя на маскарадную толпу, я испытала жуткую грусть.  Опять вспомнился Кузнецкий мост.

«К нам, к нам, в Страну Дураков!» – зазывали маски,  стоя у распахнутого окна. На улице было мрачно: болотное небо, хмурая  очередь на остановке троллейбуса напротив дома, сумрачное, как и погода,  у всех настроение. Толпа на остановке смотрела неприветливо, с  осуждением. Как ещё она могла смотреть? Наблюдая, я хотела, чтобы  поскорее захлопнули окно, а сейчас понимаю, что карнавалы были не только  развлечением, но и протестом против серости, вызовом. Противоречивая у  мамы была натура. Она боялась чиновников, власти, пасовала перед ними,  но шла против всех правил, норм, общественного мнения, даже нарочно  подливала масла в огонь. Летящая в небе на метле Маргарита – такой мама  тоже бывала.

– Мы – чемпионы! – пел Фредди. Одна из моих любимых песен. Любимый девиз.

– Мы – чемпионы!! – вторили маски на Фримонт-стрит.  Вся улица ходила ходуном. Танцы, хохот. «Мы – Страна Дураков!» –  кричали художники на Кузнецком, стоя у раскрытого окна, и никто в ответ  не улыбался…

В Вегасе есть что-то наркотическое – постоянно туда  возвращаешься. Кого-то влечёт казино, кого-то – разгул, кого-то – шоу.  Вегас – мамина стихия. Хотя жить здесь она бы не захотела – трепетно  любила Россию, несмотря на неприятие многого. Её тянуло в жаркие страны,  а при этом она не могла без русской осени, без печальных ноток,  свойственных этой поре, без зимы, без снега. Мама любила Москву,  северную природу, старинные российские городки, по которым возила нас с  братом, когда мы были детьми. Никто не догадывался, что за её весёлостью  скрывалась уязвимая, как ребёнок, женщина. Ребёнком, ранимым и  шаловливым, мама была всегда. Такой осталась бы и в старости, если бы  дожила до этих лет. И позже, сидя в цирке Дю Солей, я представила с  улыбкой, какое впечатление произвело бы на маму их шоу. Она бы  веселилась, как маленькая девочка. Могла бы и к актёрам присоединиться.  Только я об этом подумала, как циркачи начали затаскивать зрителей на  сцену. И я поспешно пригнулась, прячась за спинами сидевших впереди  людей. А мама бы не спряталась, сама бы вызвалась! И я поймала себя на  мысли, что, несмотря на то, что уже по-другому смотрю на Страну Дураков,  всё равно бы смутилась, если бы мама прыгнула на сцену к актёрам…

Моё предчувствие, что мы снова столкнёмся с Костей,  не обмануло. Он стоял с какой-то девушкой в толпе туристов, глядя на  поющие фонтаны. Мы с мужем случайно оказались рядом. Фонтаны танцевали и  обнимались струями под песню Фрэнка Синатры. Костя и его спутница тоже  обнимались. Жена, дочь или любовница? Я подошла поближе, чтобы  послушать, на каком языке они разговаривают.

– До чего ж красиво! – сказала девушка по-русски.

И я отошла – не хотела, чтобы Костя меня заметил и решил, что я за ним слежу.

Через несколько дней мы улетели из Вегаса.

Был ли это Костя? Не знаю.