Элегии. Стихи

***

Весь март стояли холода,

кружили над базаром птицы,

искали корм. И ото льда

залив не мог освободиться.

И ожиданием тепла

весеннего тела томились,

но каждый день метель мела

и холода все длились, длились…

***

Послать воображенье по следам,

вслед за тобой пройти аллеей парка,

увидеть вдалеке твой лёгкий стан

в сквозном проёме побелённой арки.

Почти догнать тебя, ускорив шаг.

И разглядев рисунок мелкий ситца,

вдруг осознать, что стрелкам на часах

на десять лет назад не возвратиться.

***

А луч, скользя по подоконнику,

вмиг обнаружит, сколько пыли

за наш отъезд цветы бегонии

на плотных листьях накопили.

И это наше возвращение

в пространство выцветших обоев

вдруг обернётся ощущением

безмерной близости с тобою.

***

И, рассчитав узор по клеточкам,

ты вышиваешь, вышиваешь

сирени сорванную веточку

и контур красного трамвая.

И в бесконечном повторении

размеренных и точных жестов

есть чувство умиротворения

всей атмосферы дней воскресных.

***

Тропинка сбегает к морю.

Солнце стоит в зените.

Скользят вдоль берега тени

Перистых облаков.

А мы всё спорим и спорим

О суете событий,

Сверяя ноты мгновений

С музыкою веков.

***

Одесские предместья –

Крыжановка, Лески…

Не будь с тобой мы вместе,

я умер бы с тоски.

По вечерам над лампой

кружится мошкара,

поток словесных штампов,

из овощей икра,

пять с половиной соток,

мангал из кирпичей,

десяток-два красоток

и минимум вещей.

Всех знают в коллективе,

а мы – приблудный люд,

зато какие сливы

растут и там, и тут!

Зато на сковородке

изжарены бычки,

и просятся под водку

грибки и кабачки.

И не забыть, хоть тресни,

до гробовой доски

одесские предместья –

Крыжановку, Лески.

***

в семи километрах от города

в Лесках – на прибрежном плато

мы были бесстыдны и молоды

и делали чёрт знает что,

и, скинув цветастое платьице

на гибкие ветки куста,

ты вдруг мне читала Горация

слегка приоткрывши уста.

***

Люсьену Дульфану, художнику

Дульфан в усах и лето на излёте…

На Кинбургской косе как вы живёте

в саманном доме у солончаков?

Махнуть через залив – а там Очаков,

вернуться за полночь с авоськой полной раков,

уснуть в двух парах выцветших носков.

А утром вновь в усах – и на этюды, –

пока жива коза, жива покуда

и седина коснулась лишь висков,

пока непредсказуема палитра,

точна рука, и на столе пол-литра

и дышится легко, без дураков.

***

И было просто все – песчаная коса,

рублёвое вино в пластмассовых канистрах,

палаток серебристых паруса,

и жарких слов любовный шёпот быстрый…

А в небе проплывали облака,

скрипели доски старого причала.

Всё было впереди, но дней река

уже своё теченье ускоряла.

***

на песке раскалённом

у зелёной воды,

там, где ветер солёный

заметает следы,

где встаёт над заливом

туч слоёных гряда,

как безбожно счастливо

билось сердце тогда

***

я не войду два раза в ту же реку,

не проплыву, цепляясь за пороги,

и морду, как бугай на водопое,

не погружу я снова в Южный Буг.

Проехали. Но через четверть века,

коль доживу, то, подводя итоги,

припомню. И заноет ретивое.

И вновь увижу взмахи лёгких рук

любимых женщин над речною гладью,

и мимо проплывающих ужей,

и брызги радуги, форель на водопаде,

и берегов гранитных неглиже.

***

Там горе – не горе,

беда – не беда.

Поедем на взморье,

поедем туда,

где ветер с лимана

и ветер морской

кружатся над пряною

жизнью мирской,

где жирные птицы

снуют по песку,

и пиршество длится

до боли в боку,

где денно и нощно

стучат поезда,

где всё так непрочно, –

песок да вода.