Сумасшедшие в саду. Пер. с немецкого Юлиана Брескану

Насыщенная подчас сложной для восприятия символикой, гуманистичная, одухотворенная поэзия Рильке является одной из вершин не только немецкоязычной, но и всей мировой поэзии. Его перу принадлежат кроме собственных сочинений также переводы на немецкий язык многочисленных произведений русской, итальянской и французской литературы, в том числе и «Слово о полку Игореве».

   Irre im Garten 

Noch schließt die aufgegebene Kartause 

sich um den Hof, als würde etwas heil. 

Auch die sie jetzt bewohnen, haben Pause 

und nehmen nicht am Leben draußen teil.  

Was irgend kommen konnte, das verlief. 

Nun gehn sie gerne mit bekannten Wegen, 

und trennen sich und kommen sich entgegen, 

als ob sie kreisten, willig, primitiv.  

Zwar manche pflegen dort die Frühlingsbeete, 

demütig, dürftig, hingekniet; 

aber sie haben, wenn es keiner sieht, 

eine verheimlichte, verdrehte  

Gebärde für das zarte frühe Gras, 

ein prüfendes, verschüchtertes Liebkosen: 

denn das ist freundlich, und das Rot der Rosen 

wird vielleicht drohend sein und Übermaß  

und wird vielleicht schon wieder übersteigen, 

was ihre Seele wiederkennt und weiß. 

Dies aber lässt sich noch verschweigen: 

wie gut das Gras ist und wie leis. 

Сумасшедшие в саду 

Как будто этим что-то поправимо –

стена замкнула монастырский двор.

Для тех, кто здесь скользит, все – будто мимо,

и жизнь снаружи не смущает взор.

Все, что могло случиться – не в расчет.

Теперь идут они заученной дорогой,

Кружа, расходятся и сходятся там снова,

Как будто водят примитивный хоровод.

Иные возятся на вешних грядках,

к земле униженно колени преклонив,

но если их не видят, то у них

имеется то тайное, с оглядкой

движение для ранних нежных трав,

какая-то застенчивая ласка,

трава ведь так доверчива, ну а багрянец розы властный

вдруг затаит угрозу и, поправ

суть равновесия, превысит вдруг нечайно,

все то, что ведает простая их душа;

но, как и прежде, остается тайной,

как трепетна трава, как хороша!

Der Panther  

Sein Blick ist vom Vorübergehn der Stäbe 

so müd geworden, daß er nichts mehr hält. 

Ihm ist, als ob es tausend Stäbe gäbe 

und hinter tausend Stäben keine Welt. 

Der weiche Gang geschmeidig starker Schritte, 

der sich im allerkleinsten Kreise dreht, 

ist wie ein Tanz von Kraft um eine Mitte, 

in der betäubt ein großer Wille steht. 

Nur manchmal schiebt der Vorhang der Pupille 

sich lautlos auf. Dann geht ein Bild hinein, 

geht durch der Glieder angespannte Stille - 

und hört im Herzen auf zu sein.

Пантера

Ее глаза от мелькотни железа

так вялы, что теряют даже страх.

Ей мнится – прутьев тысячи, их бездна,

а там, за ними, дальше – пустота.

Шагов упругих мягкое ступанье,

что все кружится в дикой тесноте –

как танец силы возле центра, грани,

где в отупленьи воля, как во сне.

Лишь только изредка отдернется завеса

зрачков бесшумно: входит образ, он

пройдет сквозь жил тугое равновесье

и в сердце канет и исчезнет в нем.

Перевод с немецкого Юлиана Брескану