Александр Семыкин

Мне снился снег

Мне снился снег
Мне снился снег бессонными ночами,
он в небо шёл поверх людских голов,
и светлый лик снежинок был печален –
их будто что-то к страшному вело.
За долгим шлейфом странников летучих
буранный ветер гнал своих коней,
белёсый рой терялся в чёрной туче,
и мне казалось, им пришёл конец…
В костре рассвета брезжило начало
под шёпот «всё тревожное сожги»:
как крохотного, сны меня качали,
и в них играли ангелы в снежки.

 

 

Криптограммы осенних мифов

 



Криптограммы осенних мифов
на обрывках лоскутных снов –
крючковатее клюва грифа
зашифрованное письмо.
Я обучен читать меж строчек,
но боюсь, этот пазл сложив,
ощутить гильотинный росчерк:
в острых струях дождя – ножи!
Словно путь, что был кем-то пройден
от нуля по последний вздох,
отражается смерть в природе
гулким эхом былых эпох.
Что же это, скажи: проклятье,
а быть может, желанный дар –
знать, как рьяно кромсает платье
пламя листьев под Жанной д´Арк?
Удушающий шарф тумана
льётся дёгтем на царский мёд:
императора власть не манит,
да и сам бедный Павел мёртв.
Звуки выстрелов длят раскаты
в песнях грома, а Джон – молчком.
И кровит небосклон закатом
в круглых стёклах его очков…


 

Ушёл герой…

 



Ушёл герой… Лишь стул из гарнитура,
Ручной работы («Мастерская Гамбса»),
О гнутых ножках лаковой фактуры,
Застыв, на Дерибасовской остался.
Ушёл герой… Смахнёт слезу украдкой
Бедняжка Грицацуева вслед мужу:
Красавец-бог с тигриною повадкой –
О, как он ей сейчас, поверьте, нужен!
Ушёл герой… Мелькнул за поворотом
Подмёткой «апельсинного» штиблета.
И шарф, концом цепляясь за ворота,
Не смог сдержать того, кто канул в Лету.
Ушёл герой… Закрыл на ключ эпоху
Романтиков и искромётных шуток.
Ах, боже мой, как было бы неплохо
Вернуть его, хотя бы на минуту!
Ушёл герой… Безмолвно… Тихо вышел…
Унёс мечту – каёмочкой на блюдце.
И где-то там, не в Рио, а повыше,
Нам Ильф с Петровым грустно улыбнутся…


 

Вырезать жабры…

 



Вырезать с корнем и выбросить чёртовы жабры!..
Только усталость – ни капли желаний, ни сил…
Педро Зурита, ты стал исключительно жадным,
Помнишь, на что ты вначале меня упросил?
Пару жемчужин, и то – чтоб покрыть все издержки…
Скоро на тонны пойдёт этот дьявольский счёт.
Стар я и сломлен, а был ведь влюбленный и дерзкий.
Время струится с висков, а по жилам течёт
Тёплый коктейль: кровь, текила, джин, бренди и виски –
В этом одно утешение… Знаю, не прав…
Где-то испорчен боёк, высекающий искры,
Ветром развеяна память большого костра.
Умерли оба отца – Бальтазар и Сальватор.
Есть ещё третий, и имя ему – Океан,
Брови из пены насупив, глядит виновато:
Сын превратился в посмешище – жалок и пьян…
Крахом иллюзий сполна всем воздастся по вере.
«Боже небесный, я так виновата, прости…» –
Шепчет неслышно кабацкая блядь Гуттиэре…
Вырезать жабры… Успеть дописать этот сти……


 

Хищные матчи века

 



Снова солнечный мяч пробивает зенит
Третий раз колокольчик судейский звенит
Зрелым образом лузера ты знаменит
От ушей до шипов не аршавин
Полустоптанно кредо ударной ногой
Этот матч канет в лету как тот и другой
Ты бежишь автоголый душевно нагой
И мечтами траву орошаешь
Изумрудное небо и жёлтый кирпич
След от бутсы брильянтовой пылью кипит
Комментатор вздымает божественный спич
Кресла рвёт от восторга болельщик
Только сциллят харибдами беки бока
И поймают в коробочку аки жука
И порвёт нити связок дамоклов подкат
Матчи века жрут хищные вещи


 

Ночной полёт

 



Настежь окна, двери, душу! В небо, в ночь направь метлу,
голос разума не слушай – рви на клочья грусть и мглу.
Вся невидимо-нагая, с чертовщиночкой в глазах –
вроде та же, но другая: настроение – гроза!
Смех, как гром средь ясна неба, отдаётся в сердце эхом…
Ты – легенда, сказка, небыль, ведьма, женщина, утеха…
Вот летишь: сбивает звёзды вихрь растрёпанных волос;
пульс в висках считает вёрсты от “Мечтала” до “Сбылось”.
И, дрожа от нетерпенья, грезя снами наяву,
предвкушаешь посещенье Дьявол-Party-Рандеву…
Груз оков земного мира – всё исчезло, всё забыто:
роскошь, муж и плен квартиры… даже имя…
/Маргарита?../


 

Младший

 



Что ты, куда ты?! Одумайся, младший брат!
Мир за окошком оскалился, словно хищник.
В пыльной коробке, где нас уложили в ряд,
Свет абсолютно лишний.
Только представь, что тебе предстоит пройти,
Вдруг пропадёшь или заживо будешь съеден…
Братик наш маленький, из двадцати пяти
Ты был отлит последним.
Олово – мягкий металл, так откуда взял
Ты эту храбрость, отвагу, упорство, стойкость?
Дух безрассудства нас всех за собою звал,
Но не ушло нисколько.
На подоконнике лишь обернись на миг,
Брат наш любимый, не терпящий лжи и фальши.
Был ты один одноногим из всей семьи,
Ну, а шагнул всех дальше…

 


Не спится


Где калиткой скрипнул ржаво день, ушедший за собою,
Шмель усталый спрятал жало и уснул – кудлатый бровью,
Где у солнечной повозки кузнецы рихтуют спицы,
А светило дремлет возле, –
Мне не спится.
Где черничное варенье растеклось по небосводу,
Краски терпкой акварели до оскомин скулы сводят,
Где держу в кармане стаю журавлей, в другом – синицы,
И шепчу, всех отпуская:
Мне не спится.
Где звенит кошачье мяу – им луна как будто сводня,
Где часы Вчера меняют мимоходом на Сегодня,
Где стеной овечки стали: миллион сто тысяч тридцать…
Жирно мечу их крестами,
Мне не спится.
Где серебряный охотник продырявил стрелкой компас,
Где во ржи канатоходец потерял и шест, и пропасть,
Где хвостом вильнула полночь – чернобурая лисица,
Где стакан – что пол, что полон –
Мне не спиться…


 

Усталые боги

 



Когда
сил не хватит на то, чтоб взлететь,
и станет вкус жизни не сочен,
усталые боги сыграют в детей
в одной из дворовых песочниц.
И если
ты взглянешь на них из окна,
жалея о том, что не с ними,
то маленький бог позовёт:
– топай к нам,
и нимбик панамочный снимет…