Главная | Журналы | Персоналии | Книги | Медиа | ПОМОЧЬ МЕГАЛИТУ |
Центр |
Анатолий ШерстневОб авторе: Член творческого совета журнала «Северо-Муйские... >>> |
Галина КомароваОб авторе: Член Союза российских... >>> |
Владимир КолабухинОб авторе: Родился 5 июля 1937 года в подмосковном городе Коломна. По образованию... >>> |
РегионыЦентрРоссияАбаканАнадырьАрхангельскАстраханьБарнаулБелгородБлаговещенскВладивостокВладикавказВладимирВолгоградВологдаВоронежЕкатеринбургИжевскИркутскКазаньКалининградКалугаКемеровоКраснодарКрасноярскКурганКурскЛенинградская областьЛипецкМоскваМосковская областьНарьян-МарНижний НовгородНовосибирскОмскОрелОренбургПензаПермьПетрозаводскПетропавловск-КамчатскийПсковРостов-на-ДонуРязаньСамараСанкт-ПетербургСаратовТверьТулаУлан-УдэУфаХабаровскЧебоксарыЧелябинскЯкутскЯрославльЗападная ЕвропаАвстрияАлбанияБельгияБолгарияБосния и ГерцеговинаГерманияИзраильИрландияИспанияНорвегияПольшаРумынияСловенияФинляндияКавказАзербайджанАрменияГрузияАзиатско-Тихоокеанский регионАзиатско-Тихоокеанский регионАфрикаАфрикаВосточная ЕвропаБеларусьМолдоваУкраинаЦентральная АзияКазахстанКиргизстанТаджикистанУзбекистанСеверная АмерикаКанадаСШАСтраны БалтииЛатвияЛитваЭстония |
Александр ФральцовВнутренний перенос. СтихотворенияДисперсия
Порой всё кажется... недвижимостью, что ли – завязли сами, в тупике стоим – но мысль пойдёт, как лошадь через поле, заворожённая дыханием своим
и воздух уподобится окну – лицо, ладони мы прислоним, чтоб лучше видеть, как идёт лошадка и в тумане тонет – и никакого больше тупика,
лишь броуновский пляс ассоциаций и притяжение студеного стекла, в чьё силовое поле, может статься, метель дыханье наше увлекла.
Внутренний перенос
Не плоды и не мед, а янтарный родной горний свет переносного смысла Андрей Темников
Уподоблюсь ушному врачу, когда мир превратится в раковину, из которой шумит море.
Его волны выносят на берег забытое: любимые детские сны, колыхание медузы в руках, на коленях зелёнка и йод, в голове – граммофонный Чуковский.
Пахнет сладкая вата и крыса под листом точно так же лежит, я проверил – лишь мех чуть темнее и тоньше.
Шипы на спине крокодила, с которым в руке я полсвета избегал за утро, проступают гармоникой – в одной фазе с морем сквозь окаменелость и немоту, чтобы сделать их переносимыми и пере- нести.
*** В этом доме я помню все тени и угол луча, проходящего утром между шторами, и первый скрип половицы – самый громкий на свете, и веник, на свету лишь имеющий это обличье, а в сумраке или во мраке похожий на ведьму. Ты лежишь, ты не можешь схватиться за край одеяла, шевельнуться – смертельно, но хуже – глаза отвести, и, когда засыпаешь, она над тобой нависает: отчитает свои заклинания – ты до утра неподвижен. В её фартуке были конфеты. Ты хочешь конфету? Целый день отбивают часы, потому он, наверное, взбитый и достаточный, чтобы вообще ничего не просить. Никогда ничего не просить. Помню градусник, мёд, одеяла и холод ладоней, как консилиум призраков у изголовья галдел и как маятник часовой делал комнату 3 на 4 медленной и каучуковой, полной событий.
С ковра на стене то спускается хвост полосатый, то тянется длинная шея, исчезая, пока ты по ней успеваешь глазами достичь головы и качается люстра, задетая этим движеньем, и из двух паучков, что на скорость штурмуют её, один падает вниз, но его выручает страховка. В этом доме я помню все тени и ведьму, и консилиум призраков, но ни одной – даже маленькой – смерти.
Свободный микрофон
Как в самарскую глушь – из пустот, болот – выбирался самый дрянной народ, чтобы нож в живот и петлю на шею. Плач кикимор, горлинок болтовня – сочетание времени и огня означают начало дня – когда пить дешевле.
И я тоже ходил, приносил стихи: доставал из себя их, как тьму из зги, – черноту строки, лёгкий бриз со-знания. Становилось дурно, когда звучал чужеродный голос травы, ручья или речь ничья из моей гортани.
Это как умереть, обратить в суму своё мёртвое тело – открыть всему – по уму возьмут и вернут по одной печали. И тащить себя, до краёв набив, то на дуб, то на? гору, как сизиф... Только там русалка сидит на ветвях, головой качает.
*** На лужах чёрных в тёмном переулке деревьев отражения шумели, свет фонаря клубился наверху и в сочных кронах, как в болотах, вяз. И в ножевом ранении сочилась кровь – серая, как кошка в темноте.
Шаги прохожих капают водой, на чистом небе возникают точки. У слов нет смерти и стеной слова стоят: вот твой берлин, а там – другой берлин такой же, как и здесь, неполноценный, но только в нём не точки, а отрезки.
Нет слов у смерти, только – перед ней: «Пожалуйста, сердец полкилограмма...» – в грядущее заброшенная леска, при мелком дне и – чёрная – вода. Что отразится: кошка или парка? Соединятся ль линии в фигуры? К списку номеров журнала «БЕЛЫЙ ВОРОН» | К содержанию номера |
ГолосованиеВыберите название/тему следующего раздела проекта "Вещество"ЖурналыСИБИРСКИЕ ОГНИВРЕМЕНАКыштым-ГраниСОТЫВЕЩЕСТВОАРТИКЛЬДАЛЬНИЙ ВОСТОККОВЧЕГМОСТЫМЕНЕСТРЕЛЬПриокские зориВИТРАЖИДОНДРУГОЕ ПОЛУШАРИЕБАЛТИКА-КалининградНОВЫЙ СВЕТНАЧАЛОСлово-WordКольцо АЭМИГРАНТСКАЯ ЛИРАДЕНЬ ПОЭЗИИЖурнал ПОэтовСВОЙ ВАРИАНТГРАФИТИНЫЕ БЕРЕГА VIERAAT RANNATЮЖНОЕ СИЯНИЕЛитературный ИерусалимЖурналы, публикация которых на сайте прекращена:Пятью пятьКочегаркаРусское вымяЕВРОПЕЙСКАЯ СЛОВЕСНОСТЬЕВРЕЙСКАЯ СТАРИНАЗДЕСЬЛитСредаЗаметки по еврейской историиСемь искусствЛиФФтОСОБНЯКСЕВЕРЛИТЕРАЧЕЛОВЕК НА ЗЕМЛЕЮЖНЫЙ УРАЛИЛЬЯСеверо-Муйские огниАРГАМАК-ТатарстанСлова, слова, словаЗАРУБЕЖНЫЕ ЗАДВОРКИКАЗАНСКИЙ АЛЬМАНАХПять стихийЗАРУБЕЖНЫЕ ЗАПИСКИГВИДЕОНИНФОРМПРОСТРАНСТВОСорокопутДЕРИБАСОВСКАЯ - РИШЕЛЬЕВСКАЯСТЕРЖЕНЬТело ПоэзииБАШНЯБЕЛЫЙ ВОРОН22ВОЛОГОДСКАЯ ЛИТЕРАТУРАНАШЕ ПОКОЛЕНИЕУРАЛРУССКАЯ ЖИЗНЬДЕТИ РАФУТУРУМ АРТАРТ-ШУМЛИТЕРА_DNEPRТРАМВАЙЧЕРНОВИКЗАПАСНИКЗИНЗИВЕРЫшшо ОдынПРЕМИЯ ПБЕЛЬСКИЕ ПРОСТОРЫЛИКБЕЗЗНАКИ11:33ВАСИЛИСКДЕНЬ И НОЧЬУРАЛ-ТРАНЗИТНОВАЯ РЕАЛЬНОСТЬАЛЬТЕРНАЦИЯ |